.. Но по причинам, о которых даже мы пока не можем поведать читателю, зная только, что основания не любить шейха у Восэ были, настоятель услышал от своего посетителя совсем неожиданный ответ:
— Ладно, почтенный! На моем пути будет еще немало святых мазаров, будут они и в Шахрисябзе и в Бухаре. Там посещу ради благословения, один из них. Прощайте!
Восэ встал и вышел из кельи. И не будем пока гадать о соображении, велевшем Восэ ответить шейху именно так.
На квадратном, мощенном каменными плитами дворе медресе стояли четверо бродяжнического вида человек из породы тех, что кормятся с поминального блюда, приносимого правоверными к мазару святого Бальджуана. Во время беседы Восэ с шейхом они толкались у открытой двери кельи и слышали разговор.
Сейчас они окружили Восэ, стали его упрекать: ты, мол, бессовестный, почему не сделал приношения, не попросил о благословении? Знай, если сейчас не поднесешь нам, то бог в пути лишит тебя благополучия, может случиться и беда, и уж во всяком случае вернешься ни с чем, не достигнув цели!.. Вынимай нам, сколько ни дашь!
Почувствовав, что от этих бродяг одними словами не избавишься, желая отделаться «искупительной жертвой» в одну-две монеты, Восэ развязал узелок на конце своего поясного платка, в котором были завязаны семь монет, остававшихся от его заработка, выплаченного ему
Мирзо Акрамом в Душанбе. И не успел он развязать конец платка, как восемь рук дервишей вцепились в него и выхватили деньги. Совершив этот грабеж среди бела дня, одетые в рубище бродяги мгновенно разбежались в разные стороны и исчезли.
Обозленный их наглостью, обескураженный, Восэ, почесывая затылок, удалился со двора медресе. На дворе не было ни единой живой души...
В городе задержались на двое суток. Мирзо Акрам посчитал нужным посетить правителя Гиссара принца Мумина, который был не только беком, но и представителем семьи эмира, его вторым по старшинству сыном, поставленным во главе правителей всех завоеванных эмиратов горных княжеств.
Всякий чиновник, купец, путешественник, почему-либо прибывающий в Гиссар или мимоходом оказавшийся в пределах Гиссарского бекства, обязан был личным посещением и дорогими преподношениями выразить свою почтительность Мумину. В весенние и летние месяцы, спасаясь от малярийных комаров, тяжелого болотного воздуха и одуряющей жары, наместник предпочитал жить в селении Каратаг, расположенном верстах в пятнадцати от Гиссара, на берегу прозрачной горной реки, в ущелье, овеваемом прохладными северными ветрами. Каратаг славился своими плодовыми садами, чистейшим воздухом, напоенным ароматами-горных трав и лесов, поднимающихся до самых снегов по склонам великолепного Гиссарского хребта.
Мирзо Акрам хорошо знал, что купцов, скупщиков лошадей и овец, которые оказывали недостаточные знаки внимания беку или вообще уклонялись от преподнесения ему подарков, постигали в дальнейшем пути (конечно, по воле божьей!) разные беды и неудачи —их обчищали разбойники, но иногда дело не ограничивалось и грабежом... Поэтому Мирзо Акрам со своим слугой съездил в Каратаг на поклон к принцу Мумину, подарил ему одного из лучших своих коней, хвост и грива которого были перед тем тщательно расчесаны в Гиссаре слугою богатея, а припасенное еще в Кабадиане украшенное серебром оголовье извлечено Мирзо Акрамом из набитой самыми дорогими подарками переметной сумы и руками Восэ тщательно пригнано по ушам и морде коня.
Вернувшись из Каратага в Гиссар, Мирзо Акрам, надо полагать, не был слишком уверен в том, что сделанный им подарок вполне удовлетворил принца. Восэ подумал об этом потому, что Мирзо Акрам на следующий день, перед выходом каравана в дальнейший путь, вручил ему револьвер со словами:
— Держи, Восэ, его заряженным на всякий случай! Путь наш в Денау большой, на этом пути, говорят, всякое бывает, ты, знаю, хороший охотник, не испугаешься! Как пользоваться этим оружием, тебе известно?
— Не приходилось,—ответил Восэ.—Кроме бухарских кремневых ружей, из чего-либо другого я не стрелял.
Мирзо Акрам, оказывается, знал, как надо пользоваться револьвером, но в свое собственное бесстрашие, по-видимому, не верил, предпочитая в случае опасности иметь телохранителя...
Наконец тронулись в путь вдоль стены камышей, по широкой дороге, то покрытой вершка на три слоем лёссовой пыли, то уходящей в болото так, что лошади едва не по брюхо погружались в зыбкую грязь. Поэтому двигались короткими переходами, не раз на дню, когда выбивались из сил, делая привалы у зеленотравных прибрежий, у сбегавших с гор рек, измельчавших в шири знойной долины.
В этих условиях труд табунщика — одного на полтора десятка выбивающихся из сил лошадей — был особенно тяжел, но Восэ не терял хорошего настроения,— его радовало общение с разговорчивым и услужливым Ниязом — племянником и слугою Мирзо Акрама, привязавшимся к своему старшему спутнику. Нияз давно успел поведать Восэ всю историю своей молодой жизни — жизни сироты из Кермине, попавшего на прокорм к Мирзо Акраму в раннем детстве, превращенного сызмальства в покорного слугу, никогда ни на что не жалующегося, привыкшего к кулаку, плетке и прочим благодеяниям Мирзо Акрама.
На привалах, когда дневная жара спадала, а в налившихся глубочайшею чернотой небесах зажигались яркие звезды, Нияз, лежа на шерстистой подстилке рядом с Восэ, просил рассказывать ему очередные истории о горных медведях, о снежных барсах, диких козлах, драконах, обитающих в горных реках, о схватках и стычках прежних беков и нынешних правителей Бальджуана,
Куляба, Дарваза, Каратегина... Восэ умел рассказывать так, что Нияз зримо представлял себе дотоле ему неведомое, приходил в восторг и готов был слушать хоть до рассвета. Но Восэ, утомленный дневным переходом, .вскоре умолкал, сон смежал и веки Нияза...
Мирзо Акрам заставлял Нияза работать от зари до зари. На привалах только и слышны были раздраженные оклики: «Нияз, принеси воды!», «Нияз, наруби дров!», «Принеси мой халат!», «Подай курильницу!», «Ступай на базар!», «Почеши мне спину!».
Когда, прихватив с собой слугу, "Мирзо Акрам уходил в селения к какому-нибудь старосте, старейшине, богачу, чиновнику, Нияз, вернувшись, украдкой приносил Восэ из их угощений хлеб, изюм или холодное вареное мясо. Собрав сучья, Нияз разжигал огонь, кипятил в медном кувшине чай. Он охотно помогал Восэ ухаживать за лошадьми... Восэ, в свою очередь, был с Ниязом ласков,— возможно, Восэ оказался в жизни юноши первым, кто обращался к нему нежно, говоря: «Ниязджан», «Нияз-душенька», «Паренечек мой!» От Мирзо Акрама Нияз слышал только: «Ты ублюдок!», или «Эй, незаконнорожденный!», или «Недоцветок проклятый!» — подобных обращений в языке чванных богатеев всегда было много — нам не к чему их перечислять!
А ведь Мирзо Акрам приходился Ниязу родным дядей-, но на слово «дядя» откликался лишь при почтительном и смиренном к нему обращении.
Нияз все эти дни ухаживал за лошадью своего дяди и за своей. Восэ хватало хлопот с табуном. В следующем после Денау большом переходе, уже недалеко от города Байсуна, в крайне пересеченных, хоть и не слишком высоких горах, путники сделали привал в каком-то селении, почти сплошь укрытом богатой зеленой листвой садов.
Нияз, расседлав лошадь Мирзо Акрама, затем свою, принес из ближайшего сада два снопа клевера, бросил лошадям, а сам лет в траве над самым скосом к пруду и, усталый, сразу же заснул. Лошади подняли драку из-за пучка клевера, стали ржать, биться копытами, но Нияз не проснулся. Откуда-то появился Мирзо Акрам, в гневе ударил Нияза ногой так, что тот, вскочив спросонья, полетел в пруд. Пруд оказался глубоким, Нияз, не умевший плавать, перепугался, стал кричать и барахтаться в воде. Захлебнувшись, он чуть было не утонул, не бросься в во
ду Восэ, который тоже не был хорошим пловцом. Боль от удара в поясницу и пережитый страх не дали Ниязу подняться; он, плача, пополз к ограде.
Мирзо Акрам удалился в глубину сада, куда владелец дома принес котел заказанного богатеем бараньего супа. Должно быть, устыженный своим поступком, он стал звать к супу Восэ и Нияза. Восэ пришел, а Нияз, сколько ни звал его хозяин, не появился.
Тогда Восэ, ничего не говоря, взял со скатерти большую чашку с супом, взял хлеб и принес их Ниязу, под ограду, к пруду:
— Ешь, Ниязджан. Перестань плакать!
Нияз принялся есть суп. Восэ велел ему снять мокрую рубаху, штаны, накрыл плечи паренька своим халатом, а белье выжал и повесил сушить на ветку дерева.
После этого случая Нияз еще больше полюбил Восэ.
В Байсуне Мирзо Акрам задержался на двое суток. Такая же остановка была в следующем городе — Ширабаде. Восэ легче было ухаживать за лошадьми в пути, чем следить за ними в чужих городах. Он сказал об этом Ниязу, и что вообще напрасно взялся быть табунщиком.
— Не горюйте, брат Восэ! — решил утешить его Нияз.— Так, потихоньку двигаясь, мы зато знакомимся с городами и крепостями. Ничего, если вы приедете в Шахрисябз на три-четыре дня позднее! Бог даст, обратись к правителю со своей просьбой, вы вызволите побратима из тюрьмы живым и здоровым, с ним вместе вернетесь на родину.
Восэ только ласково провел ладонью по волосам паренька и промолчал.
...Наконец, после полей и садов Гиссара, Денау, Байсуна, позади остался и цветущий Ширабад; на девятый день пути из Душанбе караван Мпрзо Акрама достиг Гузара.
За свою жизнь Восэ удалось побывать только в пяти «вместилищах власти», означенных пребыванием высоких правителей, в крепостных городах провинций. Это были Бальджуан, Куляб, Гиссар, Байсун и Ширабад. Гузар оказался шестым таким городом-крепостью, который видел Восэ, до этого путешествия ему не приходилось бывать дальше Гиссара. Но если бы его спросили, чем отличаются эти города один от другого, Восэ затруднился бы ответить. На его взгляд, все они были почти
одинаковыми, разве что один — больше, другой — поменьше. Бальджуан находился в горах, все другие — в долинах, на открытой местности. Вокруг глинобитных крепостей, обычно построенных на холме, теснились кварталы таких же глинобитных домов с плоскими крышами, на которых жители складывали сено, клевер, сушили осенью фрукты. Извилистые узкие улочки, образованные глиняными стенами, мутно-рыжие воды каналов примитивного водоснабжения, уходящие под запертые ворота или калитки; скрытая от мира за стенами жизнь, теснота, нищета, болезни... Только на базарных площадях, везде одинаковых, расположенных всегда между крепостью и мечетью, линии лавок, крытые торговые ряды, а на пыльном солнцепеке — бесчисленные ларьки или просто брошенные на землю циновки с вываленным на них товаром...
Конечно, любознательный, склонный к сравнениям человек нашел бы между этими городами различия, но Восэ ими не интересовался,— ему бы только найти хороший, без пыли, свежелиственный сад да источник чистой воды, где лошадей не донимали бы ни мухи, ни оводы, ни комарье... Но такое блаженство найти было можно только в покинутых им горах!.. Что касается личных потребностей самого Восэ, то ведь, как и обычно крестьяне, он был предельно непритязательным.
Мирзо Акрам в Гузаре остановил свой караван на заезжем дворе у базарной площади, поручив здесь Восэ все хлопоты о лошадях. Взяв с собою Нияза, богатей отправился к кому-то из своих знакомых. Заезжий двор был с двух сторон обведен длинными навесами, со стойлами для лошадей и ослов. На третьей стороне тянулись глинобитные клетушки, без окон, каждая с выходящей на двор узкою дверкой,— таковы были все гостиницы для проезжих: путников в городах эмирата. Четвертая сторона была занята навесом со сплошными полатями для пастухов, табунщиков и погонщиков верблюдов. Этот навес был прорезан только въездными воротами, к которым с двух сторон примыкали чайные...
Найти себе место под навесом переполненного людьми постоялого двора Восэ не удалось, поэтому пришлось устроиться на ночь на самом дворе, возле коновязи, кинув на землю войлочную скатку. Справа и слева от Восэ также легли спать десятка два не нашедших себе другого
места пастухов. Зная, что полчища комаров не дадут опухшим от их укусов людям спать и ночью начнется скандал, хозяин постоялого двора развел посередине своего владения костер из соломы и навоза. Потянувшийся от костра густой едкий дым для многих здесь был привычным. Восэ с завистью прислушивался к храпенью спящих вокруг него, но сам заснуть не мог. Комарино войско, только на минуту-другую отгоняемое дымом, издавало музыку — то монотонно ноющую, то напоминающую звон медного подноса, замирающий после удара пальцем. А когда дым отгонял комаров, удушающий запах навоза, верблюжьего и овечьего помета жег обоняние, дым разъедал и глаза и нос,— Восэ безнадежно тер их, кашлял, ворочался с боку на бок, с горечью вспоминая свои горные края, где нет комаров, воздух чист и прохладен...
Да, здешние душные, тяжкие ночи мучительны для жителей гор! Когда усталость с дороги брала верх, Восэ засыпал, но сон был бредовым, беспокойным, часто прерывающимся.., Так, в полусне, в , полубодрствовании, прошла для него эта ночь, после которой он встал с тяжелой головой, повесил на гвоздь, вбитый в столб навеса, свою переметную суму, служившую ночью подушкой, попросил трех путников, завтракавших тут же козьим сыром и вареным мясом, присмотреть за ней и пошел через двор к навесу, где были привязаны лошади. Вывел их поочередно во двор, к водопойной колоде, напоил мутно- рыжей тепловатой водой, поставил каждую в свое стойло, задал корм в ясли... На все это ушло немного времени...
Вернувшись под тот навес, где оставил на гвозде переметную суму, Восэ ее на месте не обнаружил. Три путника, судя по внешности — кочевники локайцы или кун-гуратцы, все еще сидели и пили чай. Восэ спросил у них про свою суму.
— Только что была здесь, куда могла деться? — с деланным удивлением ответил один из них, широкоскулый, безбровый, с нагловатым взглядом.
Сердце Восэ заколотилось. Вместе с сумою пропали его грубокожие сапоги, летний халат, штаны, хлеб, тутовая мука, револьвер хозяина.
— Сейчас же найдите суму! — угрожающе сказал
Восэ этим людям.— Я ее здесь повесил и просил вас смотреть за ней. Кроме вас, ее никто не мог взять!
— Сумы твоей мы не знаем! Верно, висела, но кто взял ее, мы не видели! — насмешливо произнес тот же безбровый; сразу все трое встали, взвалили на плечи свои мешки, вышли за ворота заезжего двора.
В растерянности и расстройстве Восэ не пошел за ними, стал подозрительно оглядывать то одного, то другого из посетителей заезжего двора, не зная, что делать, с кого спросить. Пропажа сумы, .одежды и обуви' для путника с гор — ущерб весьма ощутительный, но Восэ сейчас больше думал о револьвере хозяина. Мирзо Акрам, конечно, потребует возмещения — и немалого...
Какой-то человек легонько толкнул сзади растерянного Восэ. Восэ обернулся. В глаза ему смотрел очень смуглый, с круглой бородкой мужчина, по-видимому афганец. Восэ заметил его, когда, хватившись пропажи, гневно разговаривал с теми тремя, похожими на локайцев. Этот мужчина в ту минуту привез на двух ослах мешки с углем, высыпал его в сарай, подняв облако черной пыли. Сейчас он тихо сказал Восэ: — «Иди за мной!» —и вразвалочку погнал своих двух ослов на базарную площадь.
Восэ удивился, пошел за ним. На площади угольщик отвел Восэ в сторону, спросил:
— Что у тебя в переметке было?
— А тебе зачем знать?
— Ты скажи, а потом я тебе дам совет,— может быть, ты найдешь пропажу.
— Была одежда, обувь. И еще одна вещь хозяина была там.
— Какая вещь? Что-нибудь стоящее?
— Да, вещь дорогая, редкая.
— В таком случае скажи своему хозяину, Чтобы он обратился к начальнику здешней стражи, миршабу, потребовал найти его вещь. Если твой хозяин не поскупится на взятку, то начальник ночного дозора найдет и вернет вашу пропажу.
— Найдет и вернет? Миршаб?
— Да,— сказал угольщик и, понизив голос, добавил: — Ни один вор у нас, если не подмаслит горло миршаба, не может воровать. Оба они сообщники. И ты знай — вор не откуда-нибудь пришелец, а из самого заезжего двора. Я знаю это. Здесь не впервые кража. Только ты не вздумай проболтаться об этом. Я говорю тебе обо всем, потому что сочувствую тебе, ты бедный странник. ,
Угольщик, припрыгнув, вскочил на осла, толкнул его в бока пятками, но тут же остановил.
— Скажу еще: если тот, кого ограбили,—человек влиятельный и крепко, с нажимом потребует от миршаба, чтобы вор был найден и вернул украденное, то миршаб находит пропажу и возвращает владельцу. Но если пострадавший' не влиятелен или глуп и недостаточно настойчив, то хозяин заезжего двора в сговоре с миршабом сплавляет украденное!
Угольщик ткнул осла, гикнул на другого, уехал.
Пройдя снова ворота, Восэ разыскал взглядом хозяина заезжего двора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
— Ладно, почтенный! На моем пути будет еще немало святых мазаров, будут они и в Шахрисябзе и в Бухаре. Там посещу ради благословения, один из них. Прощайте!
Восэ встал и вышел из кельи. И не будем пока гадать о соображении, велевшем Восэ ответить шейху именно так.
На квадратном, мощенном каменными плитами дворе медресе стояли четверо бродяжнического вида человек из породы тех, что кормятся с поминального блюда, приносимого правоверными к мазару святого Бальджуана. Во время беседы Восэ с шейхом они толкались у открытой двери кельи и слышали разговор.
Сейчас они окружили Восэ, стали его упрекать: ты, мол, бессовестный, почему не сделал приношения, не попросил о благословении? Знай, если сейчас не поднесешь нам, то бог в пути лишит тебя благополучия, может случиться и беда, и уж во всяком случае вернешься ни с чем, не достигнув цели!.. Вынимай нам, сколько ни дашь!
Почувствовав, что от этих бродяг одними словами не избавишься, желая отделаться «искупительной жертвой» в одну-две монеты, Восэ развязал узелок на конце своего поясного платка, в котором были завязаны семь монет, остававшихся от его заработка, выплаченного ему
Мирзо Акрамом в Душанбе. И не успел он развязать конец платка, как восемь рук дервишей вцепились в него и выхватили деньги. Совершив этот грабеж среди бела дня, одетые в рубище бродяги мгновенно разбежались в разные стороны и исчезли.
Обозленный их наглостью, обескураженный, Восэ, почесывая затылок, удалился со двора медресе. На дворе не было ни единой живой души...
В городе задержались на двое суток. Мирзо Акрам посчитал нужным посетить правителя Гиссара принца Мумина, который был не только беком, но и представителем семьи эмира, его вторым по старшинству сыном, поставленным во главе правителей всех завоеванных эмиратов горных княжеств.
Всякий чиновник, купец, путешественник, почему-либо прибывающий в Гиссар или мимоходом оказавшийся в пределах Гиссарского бекства, обязан был личным посещением и дорогими преподношениями выразить свою почтительность Мумину. В весенние и летние месяцы, спасаясь от малярийных комаров, тяжелого болотного воздуха и одуряющей жары, наместник предпочитал жить в селении Каратаг, расположенном верстах в пятнадцати от Гиссара, на берегу прозрачной горной реки, в ущелье, овеваемом прохладными северными ветрами. Каратаг славился своими плодовыми садами, чистейшим воздухом, напоенным ароматами-горных трав и лесов, поднимающихся до самых снегов по склонам великолепного Гиссарского хребта.
Мирзо Акрам хорошо знал, что купцов, скупщиков лошадей и овец, которые оказывали недостаточные знаки внимания беку или вообще уклонялись от преподнесения ему подарков, постигали в дальнейшем пути (конечно, по воле божьей!) разные беды и неудачи —их обчищали разбойники, но иногда дело не ограничивалось и грабежом... Поэтому Мирзо Акрам со своим слугой съездил в Каратаг на поклон к принцу Мумину, подарил ему одного из лучших своих коней, хвост и грива которого были перед тем тщательно расчесаны в Гиссаре слугою богатея, а припасенное еще в Кабадиане украшенное серебром оголовье извлечено Мирзо Акрамом из набитой самыми дорогими подарками переметной сумы и руками Восэ тщательно пригнано по ушам и морде коня.
Вернувшись из Каратага в Гиссар, Мирзо Акрам, надо полагать, не был слишком уверен в том, что сделанный им подарок вполне удовлетворил принца. Восэ подумал об этом потому, что Мирзо Акрам на следующий день, перед выходом каравана в дальнейший путь, вручил ему револьвер со словами:
— Держи, Восэ, его заряженным на всякий случай! Путь наш в Денау большой, на этом пути, говорят, всякое бывает, ты, знаю, хороший охотник, не испугаешься! Как пользоваться этим оружием, тебе известно?
— Не приходилось,—ответил Восэ.—Кроме бухарских кремневых ружей, из чего-либо другого я не стрелял.
Мирзо Акрам, оказывается, знал, как надо пользоваться револьвером, но в свое собственное бесстрашие, по-видимому, не верил, предпочитая в случае опасности иметь телохранителя...
Наконец тронулись в путь вдоль стены камышей, по широкой дороге, то покрытой вершка на три слоем лёссовой пыли, то уходящей в болото так, что лошади едва не по брюхо погружались в зыбкую грязь. Поэтому двигались короткими переходами, не раз на дню, когда выбивались из сил, делая привалы у зеленотравных прибрежий, у сбегавших с гор рек, измельчавших в шири знойной долины.
В этих условиях труд табунщика — одного на полтора десятка выбивающихся из сил лошадей — был особенно тяжел, но Восэ не терял хорошего настроения,— его радовало общение с разговорчивым и услужливым Ниязом — племянником и слугою Мирзо Акрама, привязавшимся к своему старшему спутнику. Нияз давно успел поведать Восэ всю историю своей молодой жизни — жизни сироты из Кермине, попавшего на прокорм к Мирзо Акраму в раннем детстве, превращенного сызмальства в покорного слугу, никогда ни на что не жалующегося, привыкшего к кулаку, плетке и прочим благодеяниям Мирзо Акрама.
На привалах, когда дневная жара спадала, а в налившихся глубочайшею чернотой небесах зажигались яркие звезды, Нияз, лежа на шерстистой подстилке рядом с Восэ, просил рассказывать ему очередные истории о горных медведях, о снежных барсах, диких козлах, драконах, обитающих в горных реках, о схватках и стычках прежних беков и нынешних правителей Бальджуана,
Куляба, Дарваза, Каратегина... Восэ умел рассказывать так, что Нияз зримо представлял себе дотоле ему неведомое, приходил в восторг и готов был слушать хоть до рассвета. Но Восэ, утомленный дневным переходом, .вскоре умолкал, сон смежал и веки Нияза...
Мирзо Акрам заставлял Нияза работать от зари до зари. На привалах только и слышны были раздраженные оклики: «Нияз, принеси воды!», «Нияз, наруби дров!», «Принеси мой халат!», «Подай курильницу!», «Ступай на базар!», «Почеши мне спину!».
Когда, прихватив с собой слугу, "Мирзо Акрам уходил в селения к какому-нибудь старосте, старейшине, богачу, чиновнику, Нияз, вернувшись, украдкой приносил Восэ из их угощений хлеб, изюм или холодное вареное мясо. Собрав сучья, Нияз разжигал огонь, кипятил в медном кувшине чай. Он охотно помогал Восэ ухаживать за лошадьми... Восэ, в свою очередь, был с Ниязом ласков,— возможно, Восэ оказался в жизни юноши первым, кто обращался к нему нежно, говоря: «Ниязджан», «Нияз-душенька», «Паренечек мой!» От Мирзо Акрама Нияз слышал только: «Ты ублюдок!», или «Эй, незаконнорожденный!», или «Недоцветок проклятый!» — подобных обращений в языке чванных богатеев всегда было много — нам не к чему их перечислять!
А ведь Мирзо Акрам приходился Ниязу родным дядей-, но на слово «дядя» откликался лишь при почтительном и смиренном к нему обращении.
Нияз все эти дни ухаживал за лошадью своего дяди и за своей. Восэ хватало хлопот с табуном. В следующем после Денау большом переходе, уже недалеко от города Байсуна, в крайне пересеченных, хоть и не слишком высоких горах, путники сделали привал в каком-то селении, почти сплошь укрытом богатой зеленой листвой садов.
Нияз, расседлав лошадь Мирзо Акрама, затем свою, принес из ближайшего сада два снопа клевера, бросил лошадям, а сам лет в траве над самым скосом к пруду и, усталый, сразу же заснул. Лошади подняли драку из-за пучка клевера, стали ржать, биться копытами, но Нияз не проснулся. Откуда-то появился Мирзо Акрам, в гневе ударил Нияза ногой так, что тот, вскочив спросонья, полетел в пруд. Пруд оказался глубоким, Нияз, не умевший плавать, перепугался, стал кричать и барахтаться в воде. Захлебнувшись, он чуть было не утонул, не бросься в во
ду Восэ, который тоже не был хорошим пловцом. Боль от удара в поясницу и пережитый страх не дали Ниязу подняться; он, плача, пополз к ограде.
Мирзо Акрам удалился в глубину сада, куда владелец дома принес котел заказанного богатеем бараньего супа. Должно быть, устыженный своим поступком, он стал звать к супу Восэ и Нияза. Восэ пришел, а Нияз, сколько ни звал его хозяин, не появился.
Тогда Восэ, ничего не говоря, взял со скатерти большую чашку с супом, взял хлеб и принес их Ниязу, под ограду, к пруду:
— Ешь, Ниязджан. Перестань плакать!
Нияз принялся есть суп. Восэ велел ему снять мокрую рубаху, штаны, накрыл плечи паренька своим халатом, а белье выжал и повесил сушить на ветку дерева.
После этого случая Нияз еще больше полюбил Восэ.
В Байсуне Мирзо Акрам задержался на двое суток. Такая же остановка была в следующем городе — Ширабаде. Восэ легче было ухаживать за лошадьми в пути, чем следить за ними в чужих городах. Он сказал об этом Ниязу, и что вообще напрасно взялся быть табунщиком.
— Не горюйте, брат Восэ! — решил утешить его Нияз.— Так, потихоньку двигаясь, мы зато знакомимся с городами и крепостями. Ничего, если вы приедете в Шахрисябз на три-четыре дня позднее! Бог даст, обратись к правителю со своей просьбой, вы вызволите побратима из тюрьмы живым и здоровым, с ним вместе вернетесь на родину.
Восэ только ласково провел ладонью по волосам паренька и промолчал.
...Наконец, после полей и садов Гиссара, Денау, Байсуна, позади остался и цветущий Ширабад; на девятый день пути из Душанбе караван Мпрзо Акрама достиг Гузара.
За свою жизнь Восэ удалось побывать только в пяти «вместилищах власти», означенных пребыванием высоких правителей, в крепостных городах провинций. Это были Бальджуан, Куляб, Гиссар, Байсун и Ширабад. Гузар оказался шестым таким городом-крепостью, который видел Восэ, до этого путешествия ему не приходилось бывать дальше Гиссара. Но если бы его спросили, чем отличаются эти города один от другого, Восэ затруднился бы ответить. На его взгляд, все они были почти
одинаковыми, разве что один — больше, другой — поменьше. Бальджуан находился в горах, все другие — в долинах, на открытой местности. Вокруг глинобитных крепостей, обычно построенных на холме, теснились кварталы таких же глинобитных домов с плоскими крышами, на которых жители складывали сено, клевер, сушили осенью фрукты. Извилистые узкие улочки, образованные глиняными стенами, мутно-рыжие воды каналов примитивного водоснабжения, уходящие под запертые ворота или калитки; скрытая от мира за стенами жизнь, теснота, нищета, болезни... Только на базарных площадях, везде одинаковых, расположенных всегда между крепостью и мечетью, линии лавок, крытые торговые ряды, а на пыльном солнцепеке — бесчисленные ларьки или просто брошенные на землю циновки с вываленным на них товаром...
Конечно, любознательный, склонный к сравнениям человек нашел бы между этими городами различия, но Восэ ими не интересовался,— ему бы только найти хороший, без пыли, свежелиственный сад да источник чистой воды, где лошадей не донимали бы ни мухи, ни оводы, ни комарье... Но такое блаженство найти было можно только в покинутых им горах!.. Что касается личных потребностей самого Восэ, то ведь, как и обычно крестьяне, он был предельно непритязательным.
Мирзо Акрам в Гузаре остановил свой караван на заезжем дворе у базарной площади, поручив здесь Восэ все хлопоты о лошадях. Взяв с собою Нияза, богатей отправился к кому-то из своих знакомых. Заезжий двор был с двух сторон обведен длинными навесами, со стойлами для лошадей и ослов. На третьей стороне тянулись глинобитные клетушки, без окон, каждая с выходящей на двор узкою дверкой,— таковы были все гостиницы для проезжих: путников в городах эмирата. Четвертая сторона была занята навесом со сплошными полатями для пастухов, табунщиков и погонщиков верблюдов. Этот навес был прорезан только въездными воротами, к которым с двух сторон примыкали чайные...
Найти себе место под навесом переполненного людьми постоялого двора Восэ не удалось, поэтому пришлось устроиться на ночь на самом дворе, возле коновязи, кинув на землю войлочную скатку. Справа и слева от Восэ также легли спать десятка два не нашедших себе другого
места пастухов. Зная, что полчища комаров не дадут опухшим от их укусов людям спать и ночью начнется скандал, хозяин постоялого двора развел посередине своего владения костер из соломы и навоза. Потянувшийся от костра густой едкий дым для многих здесь был привычным. Восэ с завистью прислушивался к храпенью спящих вокруг него, но сам заснуть не мог. Комарино войско, только на минуту-другую отгоняемое дымом, издавало музыку — то монотонно ноющую, то напоминающую звон медного подноса, замирающий после удара пальцем. А когда дым отгонял комаров, удушающий запах навоза, верблюжьего и овечьего помета жег обоняние, дым разъедал и глаза и нос,— Восэ безнадежно тер их, кашлял, ворочался с боку на бок, с горечью вспоминая свои горные края, где нет комаров, воздух чист и прохладен...
Да, здешние душные, тяжкие ночи мучительны для жителей гор! Когда усталость с дороги брала верх, Восэ засыпал, но сон был бредовым, беспокойным, часто прерывающимся.., Так, в полусне, в , полубодрствовании, прошла для него эта ночь, после которой он встал с тяжелой головой, повесил на гвоздь, вбитый в столб навеса, свою переметную суму, служившую ночью подушкой, попросил трех путников, завтракавших тут же козьим сыром и вареным мясом, присмотреть за ней и пошел через двор к навесу, где были привязаны лошади. Вывел их поочередно во двор, к водопойной колоде, напоил мутно- рыжей тепловатой водой, поставил каждую в свое стойло, задал корм в ясли... На все это ушло немного времени...
Вернувшись под тот навес, где оставил на гвозде переметную суму, Восэ ее на месте не обнаружил. Три путника, судя по внешности — кочевники локайцы или кун-гуратцы, все еще сидели и пили чай. Восэ спросил у них про свою суму.
— Только что была здесь, куда могла деться? — с деланным удивлением ответил один из них, широкоскулый, безбровый, с нагловатым взглядом.
Сердце Восэ заколотилось. Вместе с сумою пропали его грубокожие сапоги, летний халат, штаны, хлеб, тутовая мука, револьвер хозяина.
— Сейчас же найдите суму! — угрожающе сказал
Восэ этим людям.— Я ее здесь повесил и просил вас смотреть за ней. Кроме вас, ее никто не мог взять!
— Сумы твоей мы не знаем! Верно, висела, но кто взял ее, мы не видели! — насмешливо произнес тот же безбровый; сразу все трое встали, взвалили на плечи свои мешки, вышли за ворота заезжего двора.
В растерянности и расстройстве Восэ не пошел за ними, стал подозрительно оглядывать то одного, то другого из посетителей заезжего двора, не зная, что делать, с кого спросить. Пропажа сумы, .одежды и обуви' для путника с гор — ущерб весьма ощутительный, но Восэ сейчас больше думал о револьвере хозяина. Мирзо Акрам, конечно, потребует возмещения — и немалого...
Какой-то человек легонько толкнул сзади растерянного Восэ. Восэ обернулся. В глаза ему смотрел очень смуглый, с круглой бородкой мужчина, по-видимому афганец. Восэ заметил его, когда, хватившись пропажи, гневно разговаривал с теми тремя, похожими на локайцев. Этот мужчина в ту минуту привез на двух ослах мешки с углем, высыпал его в сарай, подняв облако черной пыли. Сейчас он тихо сказал Восэ: — «Иди за мной!» —и вразвалочку погнал своих двух ослов на базарную площадь.
Восэ удивился, пошел за ним. На площади угольщик отвел Восэ в сторону, спросил:
— Что у тебя в переметке было?
— А тебе зачем знать?
— Ты скажи, а потом я тебе дам совет,— может быть, ты найдешь пропажу.
— Была одежда, обувь. И еще одна вещь хозяина была там.
— Какая вещь? Что-нибудь стоящее?
— Да, вещь дорогая, редкая.
— В таком случае скажи своему хозяину, Чтобы он обратился к начальнику здешней стражи, миршабу, потребовал найти его вещь. Если твой хозяин не поскупится на взятку, то начальник ночного дозора найдет и вернет вашу пропажу.
— Найдет и вернет? Миршаб?
— Да,— сказал угольщик и, понизив голос, добавил: — Ни один вор у нас, если не подмаслит горло миршаба, не может воровать. Оба они сообщники. И ты знай — вор не откуда-нибудь пришелец, а из самого заезжего двора. Я знаю это. Здесь не впервые кража. Только ты не вздумай проболтаться об этом. Я говорю тебе обо всем, потому что сочувствую тебе, ты бедный странник. ,
Угольщик, припрыгнув, вскочил на осла, толкнул его в бока пятками, но тут же остановил.
— Скажу еще: если тот, кого ограбили,—человек влиятельный и крепко, с нажимом потребует от миршаба, чтобы вор был найден и вернул украденное, то миршаб находит пропажу и возвращает владельцу. Но если пострадавший' не влиятелен или глуп и недостаточно настойчив, то хозяин заезжего двора в сговоре с миршабом сплавляет украденное!
Угольщик ткнул осла, гикнул на другого, уехал.
Пройдя снова ворота, Восэ разыскал взглядом хозяина заезжего двора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49