У него же золотой крест на груди! Разве может он людей морочить?
А Вася тихонько отвечает:
— Комар родного отца погубил, брата родного в могилу загнал. И отец Иоанн про все знал и кропилом благословлял. Правил панихиды и за требы получал: за Комарова отца — поросенка, за брата — теленка!
Вот такие они, дорогой Сашко. Комар — хитрая пузатая змея, батюшка в рясе — блудливое привидение.
Господи! Помилуй меня грешного за то, что я такие греховные слова слушаю. Ох, спасите! Покарают нас силы небесные. Проницательные святые в щель подслушают... и аминь, лишат речи, онемеет язык.
— Вот тебе штаны,— говорит Василь,— надевай, надевай, у меня их двое. Бери, твои совсем драные.
Беру, надеваю. Штаны простые, но новые.
— Надевай, не смущайся,— приговаривает Василь,— У нас сегодня праздник, хозяина дома нет. Поехал в город заказывать новую хоругвь.
Рано утром нас гоняли по всей усадьбе. Случилась пропажа: сгинул свиной копченый окорок.
Но черт с ним, с копченым окороком, след его нашелся. Беда другая — Олимпиада, молодая красивая хозяйка, с минуты на минуту ждала дорогого гостя, отца Иоанна.
А чем угостить гостя? Правда, сейчас пост, петровки. Но пост постом, а почет почетом. Можно и в пост индейку зажарить. Одна закавыка — успеет ли индейка ко времени? Отец Иоанн вот-вот с молитвой нагрянет.
На хуторе давно повелось: хозяин со двора — поп во двор. Отправив Комара в путь-дорогу, в город, батюшка усаживался в тарантас и выезжал с разными требами к своим прихожанам.
Днем ездит, а вечерком заворачивает к гостеприимной хозяйке, чтоб разделить с ней скромную трапезу.
А тут такая напасть: исчезло угощение. С копченым окороком, по правде сказать, хозяйка сама дала маху, не поверила в честность батраков: «Не посмотрят Люциферы на святой пост... Возьмут и псреполовинят поросятину!»
Решив так, набожная Олимпиада повесила окорок в надежном месте, в кладовке, приказав любимому псу: «Сторожи! Слышишь? И не нюхай. Это батюшкин ужин!»
Кудлатый сторож все дело испортил. Не вникнув в суть хозяйского указа: «Отверни морду! Не нюхай!», любимый песик не оправдал высокого доверия — понюхал.
Пес забыл заповедь набожной хозяйки — «не для твоих собачьих зубов окорок коптили»,— стащил его с крюка и бережно перенес в густой кустарник, где и закусил им. Старался песик — ой как старался, ломтика не оставил: когда мы зашли в кусты, то на месте собачьей трапезы лежала лишь веревочка от окорока.
— Вася,— спрашиваю,— разве отец Иоанн стал бы в пост, в петровки, есть свиной окорок?
— Станет. Будет уплетать. Это он с амвона уверяет людей: грех, грех... А сам жрет, аж за ушами трещит. Я тебе, Сашко, скажу... Сам видел... В первый день великого поста Комар поехал в город подкрашивать плащаницу. С плащаницей случилась беда, упала на нее свечка и прожгла колено Иисуса. Хозяин уехал, а батюшка с великопостной молитвой во двор въехал.
Несу я на кухню солому, тетя Мотя всякое угощение готовит, яички варит. Отец Иоанн страсть как любит крутые крашенки. Принес я солому раз, другой — смотрю, бедная Мотя стоит возле печи, дрожит и крестится.
«Что с вами, тетя? Чего вы дрожите?»
«Как не дрожать,— в нашем доме такое чудо... Отец Иоанн чудо сотворил».
«Какое же чудо?»
«Внесла я вареные яйца и поставила на стол. Батюшка перекрестил их и говорит: «Пусть эти яйца превратятся в картошку».
«Ну и что, превратились?».
^Превратились, голубчик, превратились. Отец Иоанн очистил скорлупу и кладет в рот крашенку... Гляжу, а это картошка. Боже, боже! Побегу матери расскажу, какие на свете чудеса бывают».
Взяло меня сомнение — не может этого быть, чтоб духовный отец пустился на такой обман: в пост куриные яйца ел.
Шутник Василь, ей-ей,— загадки загадывает.
В этог день хозяйка милостиво разрешила нам остаться дома, поработать по хозяйству.
— Пускай скотина отдохнет в загонах,— приказала Олимпиада.— А на ночь погоните се па луга, пусть там пасется.
Нам что! Делай как велят. Вечерком вбежал я в дом, взять мешочек с едой. Смотрю, дверь в гостиную приоткрыта, на столе... чего только душа желает. И выпить, и закусить. Гость и хозяйка как следует святой пост ветре-чают. И еще вижу: огец Иоанн, подвыпив, стоит посреди комнаты в штанах, в обыкновенных штанах, какие все люди носят. Стоит и басом тянет: «Ревела буря...»
Пел-пел одну песню, потом обнял хозяйку за талию, закружил ее и запел другую: «Зять на теще капусту возил...»
Олимпиада сперва тоненьким фальцетом подтягивала, затем вырвалась из его объятий и начала вокруг духовного отца, играючи, кружить, как русалка... И скоком, и боком, и туда, и сюда... Скачет, подпрыгивает. Дразнит батюшку языком, глазами моргает, пальчиком манит.
Как будто бес вселился в молодую Олимпиаду. Хозяйка такие чудеса выкамаривала, что я со страху перекрестился...
А она мелкими шажками бегает, бегает... Добежала до отца Иоанна и шлеп его ладошкой по губам. И далее: то покружится, то повертится. И, о господи, по тому самому месту, каким гостеприимная хозяйка вертела и крутила, отец Иоанн в свою очередь пришлепывал пастырской ладонью. А потом... Боже праведный! Или мне померещилось, или я это во сне видел... Отец духовный снял с себя золотой крест и стал крестить им Олимпиаду со всех сторон. Поднимет крест и восклицает: «Да святится!»
Олимпиада хохочет, заливается. Ей, очевидно, нравилось, что духовный пастырь кругом ее освящает.
Всевидящий! Узрел ли ты сие с небесной высоты? Где же святая правда на земле? Схватил я узелок и побежал к возу.
— Видел? — спросил Василь.—Вот она, поповская правда. Вот так нас и одурачивают. Поехали... Грузчики правду говорили. «Поповская религия — обман, опиум для народа».
Поздней осенью мы распрощались с Комарами... Пошли в город искать своего счастья. Я глубоко-глубоко верил Василю: сообща мы свою долю найдем. Без царей, без церковных князей.
ХВАЛА ТЕБЕ И СЛАВА, ТРУДОВАЯ ПОЛТАВА!
Когда въезжаете в Полтаву, вы прежде всего почтительно склоняете голову перед светло-любимым образом, перед памятником гению человечества — Владимиру Ильичу Ленину.
Полтавчане и полтавчанки уважают и любят своего дорогого учителя и вождя. Уважают, любят и животворно воплощают в жизнь высокие ленинские идеалы.
Дух захватывает при мысли — каких чудесных вершин достигли Полтава и Полтавщина за советское время!
Достигли и достигают!
Какие красавцы заводы, фабрики построены! И какие же еще грандиозные индустриальные великаны строятся!
Яркими огнями на Полтавщине засиял великан горнорудный комбинат. А шахты, а нефтяные вышки? Слышите— уголь и нефть на Полтавщине добывают!
А какую пшеницу родит Полтавщина! Кукурузу, арбузы, свеклу!
Когда меня спрашивают: «Как вы дышите?»—я всегда отвечаю:
— Я дышу на все сто! Я родился и живу на Полтавщине!
Нас, полтавчан, порой шутя называют «Галушники», Мы, конечно, не сердимся и не возражаем:
— Галушки мы варим и едим.
Наварит нам, бывало, мать галушек, сядем вокруг котла и ужинаем. Хорошая компания — четырнадцать ртов. А чтобы галушкой кто не подавился, отец профилак-тично останавливал ловких деревянной ложкой, а мама— тряпкой:
— Куда ты, дурень, на сорочку юшку льешь? После таких завтраков наши полотняные манишки
становились панцирными — шилом не проколешь!
А сорочка одна-единственная. Она и нательная и верхняя. В одной и той же сорочке и спишь, и лук сажаешь, и картошку окучиваешь, и теленка пасешь, и в школу идешь.
В школу ходили по графику: один день — я, другой день — сестра. В одних сапогах по очереди ходили.
А школа какая — церковноприходская. Школа — травма: за уши тянули и о парту головой били. Скажешь «халява» вместо «голенище» — дерут. Спросил, носили ли святые угодники в раю штаны или ходили как бог велел,— снова дерут.
Правда, из нашей волости учились и в лучших учебных заведениях — в Полтаве, в гимназиях. Но учились там не многие. Изо всей волости только три парня — дети богатеев.
А сейчас в каждом полтавском селе своя гимназия. Ныне на прежней волостной территории, где я родился, чешре восьмилетки и две десятилетки. Тысячи крестьянских детей учатся!
Снилась ли мне когда-нибудь такая сказочная действительность?..
Полтавчане и полтавчанки никогда не задирали нос, не пыжились. Чудесных, талантливых людей выпестовали Полтава и Полтавщина. Воспитали и воспитывают.
Давайте пройдемся по Полтаве. Подойдем к музыкально-драматическому театру, на фронтоне которого высечено имя нашего великого земляка Николая Васильевича Гоголя. Побываем на спектакле «Наталка Полтавка».
Удивительная вещь бессмертие! Не знаю, чем объяснить молодость творчества Котляревского! Какая ясность! Такая уж прозрачность, что только ахнешь! Успех чарующей «Наталки Полтавки» не пересказать. Скажем кратко — колоссальный.
Музыка и песни «Наталки Полтавки» разносятся и всегда будут разноситься по Украине и по всему миру
В воспоминаниях полтавчанина инженера В. Сысь-ко прекрасно описано, как впервые вышла на киноэкран любимая опера «Наталка Полтавка».
Роль Наталки исполняла Мария Константиновна Заньковецкая, Выборного — Садовский...
Когда зрители увидели на экране свою замечательную актрису, то в зале долго гремел шквал аплодисментов. Режиссером был наш земляк-полтавчанин Кавалеридзе Иван Петрович. Фильм снимали на Полтавщине. Съемки проводились возле села и в селе Яреськи.
Живу я в Полтаве, можно сказать, давненько. Скоро буду праздновать полтавское пятидесятилетие. Горжусь своим городом.
В Полтаве я видел Владимира Галактионовича Короленко.
Мы тогда были совсем маленькими, с юношеским волнением проходили мимо усадьбы Короленко, стараясь хоть одним глазком взглянуть на уважаемого писателя-правдолюбца.
Апрель... Угодливо призванные украинской Центральной радой, немецкие кайзеровские полчища в кованых сапогах шагали по улицам Полтавы.
Начались аресты, преследования. Хватали простых честных людей и надругались над ними.
Владимир Галактионович смело, с высоко поднятой головой идет в штаб немецкого командования, с гневом заявляя оккупантам:
— Я протестую!
Протест Короленко произвел на всех огромное впечатление.
Каиев, 2 мая года. Столетие со дня кончины Шевченко. Я в составе полтавской делегации. Возлагаем венок на священную могилу великого Кобзаря. С глубоким уважением склоняем головы перед прахом гениального сына украинского народа.
Многотысячный митинг. На трибуне писатель Олесь Гончар:
«...Украина была и всегда будет благодарна русскому народу, передовой русской интеллигенции, которая помогла поэту сбросить путы крепостничества, которая не забыла его в тяжелые годы солдатчины, которая устами Добролюбова, Чернышевского, Герцена сказала миру гуманное слово о величии Шевченко».
Искреннюю правду за всех нас высказал наш дорогой земляк Олесь Терентьевич Гончар.
Русский народ в тягчайшие минуты приходил на помощь Украине. Передовая русская интеллигенция и Шевченко нам, украинцам, спасла.
Но возвратимся к августовским дням года, когда деникинцы стреляли в бюст Тараса Шевченко. Бешеные дворянчики совсем обезумели! И вот тогда русский писатель-гуманист Владимир Короленко громко и мужественно публично заявил:
— Варвары! Куда вы протягиваете руки? В кого вы изверги, стреляете?
Смелый, высокогуманный человек!
Полтавчане свяго чтят память выдающегося деятеля русской литературы. В городе чудесный музей писателя, а недалеко от его усадьбы установлен памятник В. Г. Короленко.
В Полтаве много дорогих памятных мест. Кто приезжает в Полтаву, тот никогда их не минует. Обязательна побывает в музее и возле памятника классику украинской литературы Панасу Мирному.
Не раз и я посещал музей. Сели мы как-то рядышком с сыном писателя Михаилом Панасовичем. Говорили » вспоминали, как жил и работал великий Панас Мирный.
Михаил Панасович и рассказал:
— В царские времена в губернскую комиссию по снабжению армии сеном ввели и моего отца — управляющего казенной палатой, действительного статского советика Панаса Яковлевича Рудченко. В комиссии был и начальник губернского жандармского управления— забыл его фамилию, но черт с ним!
Сел он рядом с Панасом Яковлевичем и спросил его интимно:
«Панас Яковлевич! Вы человек культурный, увлекаетесь литературой. Скажите, пожалуйста, вы случайно не слыхали такого сочинителя — Панаса Мирного? Прислали мне бумагу, что он где-то в Полтаве шатается».
Панас Яковлевич с притворным удивлением пожал плечами:
«Ей-богу, не знаю. Не слыхал».
Имя великого писателя-реалиста Панаса Мирного, к нашему счастью, царским жандармам не было известно.
Как-то Михаил Панасович попросил меня ответить,, был ли я в Полтаве в то время, когда Панас Мирный выступал на могиле Ивана Петровича Котляревского по случаю i50-летия со дня рождения первого классика украинской литературы.
Говорю — был и тогда в последний раз видел Панаса Мирного. Это было во время деникинщины. На годовщину выдающегося украинского писателя прибыли железнодорожники, полиграфисты, крестьяне из многих сел Полтавщины. i50-летний юбилей Котляревского вылился в демонстрацию против наймитов Антанты.
Панас Мирный на склоне лет говорил тихо, но доброжелательные уши ясно слышали:
— Никому не затоптать воли людской. Никому не погасить солнца ясного!..
Пророческие слова. Вскоре с могучей помощью братьев русских белогвардейская нечисть была выметена из Полтавы... Засияло ясное солнце.
Отправимся дальше. Не в самый ли старый в Полтаве музей — Музей Полтавской битвы?
Я время от времени навещаю его и замечаю следующее. Изредка заглядывают в музей и иностранные дипломаты.
Почему, зачем приезжают — не знаю. Может, старинными мушкетами полюбоваться, а может, диорамой, а может,— кто же его знает,— поглядеть, как еще в седой древности интервентам перцу давали...
Будете в Полтаве, рекомендую — навестите и художественный музей.
Не хвалясь скажу — в музее есть на что посмотреть и чем полюбоваться. Вы найдете в залах такие образцы изобразительного искусства, что будете ходить и ахать: «Ах!.. Ах, какое удовольствие! Какое наслаждение!»
Пусть легонько икнется одному из выдающихся художников Полтавы — Павлу Матвеевичу Горобцу. Он талантливый ученик Левитана.
Мне порой и самому удивительно: живешь рядом, и работаешь, и одним и тем же воздухом с ним дышишь, а того не замечаешь: рядом с тобой — талант.
Да еще и какой талант!
Расскажу об одной оказии. Знаток, прекрасный мастер кисти просит да просит меня — привези мне в Киев подарок.
— Какой?
— У вас в Полтаве есть немало хороших художников. Выклянчи хоть плохонькую картину да и перебрось в Киев.
Начал я у Павлуши клянчить — вместе же на творческий путь в газетную лабораторию входили,—дай, пр шу, хоть самую простенькую!
Не отказал Павло, дал. Верьте не верьте, а своему другу, коллеге по сатирическому перу, четыре раза возил эту картину, а отдать воздерживался. Думал — маленькая, простенькая. Ей-богу, оскандалю и Павла и самого себя.
Наконец отважился — вот, говорю, на! Привез.
Взял мой весьма требовательный к произведениям искусства друг эту картину и крикнул (ей-ей, я даже испугался) :
— О боже! Это же не картина, это чудо! Какое мастерство! Какая красота!
А на второй день неотступно допытывался: давно ти автор картины стал заслуженным? И как его фамилия?
Только теперь признаюсь: фамилия автора подаренной картины — Горобец Павло Матвеевич.
Заслуженный ли?
Отвечаю: наверно, заслуженный.
Картины Павла Горобца заслуженно любят полтавчане и полтавчанки.
Да разве только полтавчане?
Было бы непростительно, если бы вы не посетили Полтавский краеведческий музей.
Уверяю вас, когда вы будете проходить мимо музея, вас, культурного человека, магнитом к нему потянет. Ей-богу, охватит привлекательный соблазн — зайти!
Само здание музея — музейная редкость. Снаружи стены выложены разноцветной керамикой и обрамлены национальным украинским орнаментом. Живописные стены— история Полтавщины. Они украшены древними гербами старинных казацких уездов.
В самом музее вы найдете немало интересного и поучительного не только из истории Полтавского края, но и всей Украины.
Вблизи — двухтонный колокол Казикерман... Полтавский казацкий полк под прикрытием русской артиллерии штурмом взял турецкую крепость Казикерман. Захватив медные турецкие пушки, казаки их переплавили в колокол.
Пусть лучше в музее стоит, а не бабахает!
Но ваш взгляд почтительно остановится на священных реликвиях, овеянных славой революционной борьбы трудящихся Полтавщины со всякими супостатами и супо-станятами...
В главном зале — красное шелковое знамя партизанского соединения, собственноручно подаренное Сидором Артемьевичем Ковпаком.
Легендарный партизан Ковпак неспроста сделал этот подарок нашему музею. До войны Сидор Артемьевич долгие годы работал на Полтавщине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
А Вася тихонько отвечает:
— Комар родного отца погубил, брата родного в могилу загнал. И отец Иоанн про все знал и кропилом благословлял. Правил панихиды и за требы получал: за Комарова отца — поросенка, за брата — теленка!
Вот такие они, дорогой Сашко. Комар — хитрая пузатая змея, батюшка в рясе — блудливое привидение.
Господи! Помилуй меня грешного за то, что я такие греховные слова слушаю. Ох, спасите! Покарают нас силы небесные. Проницательные святые в щель подслушают... и аминь, лишат речи, онемеет язык.
— Вот тебе штаны,— говорит Василь,— надевай, надевай, у меня их двое. Бери, твои совсем драные.
Беру, надеваю. Штаны простые, но новые.
— Надевай, не смущайся,— приговаривает Василь,— У нас сегодня праздник, хозяина дома нет. Поехал в город заказывать новую хоругвь.
Рано утром нас гоняли по всей усадьбе. Случилась пропажа: сгинул свиной копченый окорок.
Но черт с ним, с копченым окороком, след его нашелся. Беда другая — Олимпиада, молодая красивая хозяйка, с минуты на минуту ждала дорогого гостя, отца Иоанна.
А чем угостить гостя? Правда, сейчас пост, петровки. Но пост постом, а почет почетом. Можно и в пост индейку зажарить. Одна закавыка — успеет ли индейка ко времени? Отец Иоанн вот-вот с молитвой нагрянет.
На хуторе давно повелось: хозяин со двора — поп во двор. Отправив Комара в путь-дорогу, в город, батюшка усаживался в тарантас и выезжал с разными требами к своим прихожанам.
Днем ездит, а вечерком заворачивает к гостеприимной хозяйке, чтоб разделить с ней скромную трапезу.
А тут такая напасть: исчезло угощение. С копченым окороком, по правде сказать, хозяйка сама дала маху, не поверила в честность батраков: «Не посмотрят Люциферы на святой пост... Возьмут и псреполовинят поросятину!»
Решив так, набожная Олимпиада повесила окорок в надежном месте, в кладовке, приказав любимому псу: «Сторожи! Слышишь? И не нюхай. Это батюшкин ужин!»
Кудлатый сторож все дело испортил. Не вникнув в суть хозяйского указа: «Отверни морду! Не нюхай!», любимый песик не оправдал высокого доверия — понюхал.
Пес забыл заповедь набожной хозяйки — «не для твоих собачьих зубов окорок коптили»,— стащил его с крюка и бережно перенес в густой кустарник, где и закусил им. Старался песик — ой как старался, ломтика не оставил: когда мы зашли в кусты, то на месте собачьей трапезы лежала лишь веревочка от окорока.
— Вася,— спрашиваю,— разве отец Иоанн стал бы в пост, в петровки, есть свиной окорок?
— Станет. Будет уплетать. Это он с амвона уверяет людей: грех, грех... А сам жрет, аж за ушами трещит. Я тебе, Сашко, скажу... Сам видел... В первый день великого поста Комар поехал в город подкрашивать плащаницу. С плащаницей случилась беда, упала на нее свечка и прожгла колено Иисуса. Хозяин уехал, а батюшка с великопостной молитвой во двор въехал.
Несу я на кухню солому, тетя Мотя всякое угощение готовит, яички варит. Отец Иоанн страсть как любит крутые крашенки. Принес я солому раз, другой — смотрю, бедная Мотя стоит возле печи, дрожит и крестится.
«Что с вами, тетя? Чего вы дрожите?»
«Как не дрожать,— в нашем доме такое чудо... Отец Иоанн чудо сотворил».
«Какое же чудо?»
«Внесла я вареные яйца и поставила на стол. Батюшка перекрестил их и говорит: «Пусть эти яйца превратятся в картошку».
«Ну и что, превратились?».
^Превратились, голубчик, превратились. Отец Иоанн очистил скорлупу и кладет в рот крашенку... Гляжу, а это картошка. Боже, боже! Побегу матери расскажу, какие на свете чудеса бывают».
Взяло меня сомнение — не может этого быть, чтоб духовный отец пустился на такой обман: в пост куриные яйца ел.
Шутник Василь, ей-ей,— загадки загадывает.
В этог день хозяйка милостиво разрешила нам остаться дома, поработать по хозяйству.
— Пускай скотина отдохнет в загонах,— приказала Олимпиада.— А на ночь погоните се па луга, пусть там пасется.
Нам что! Делай как велят. Вечерком вбежал я в дом, взять мешочек с едой. Смотрю, дверь в гостиную приоткрыта, на столе... чего только душа желает. И выпить, и закусить. Гость и хозяйка как следует святой пост ветре-чают. И еще вижу: огец Иоанн, подвыпив, стоит посреди комнаты в штанах, в обыкновенных штанах, какие все люди носят. Стоит и басом тянет: «Ревела буря...»
Пел-пел одну песню, потом обнял хозяйку за талию, закружил ее и запел другую: «Зять на теще капусту возил...»
Олимпиада сперва тоненьким фальцетом подтягивала, затем вырвалась из его объятий и начала вокруг духовного отца, играючи, кружить, как русалка... И скоком, и боком, и туда, и сюда... Скачет, подпрыгивает. Дразнит батюшку языком, глазами моргает, пальчиком манит.
Как будто бес вселился в молодую Олимпиаду. Хозяйка такие чудеса выкамаривала, что я со страху перекрестился...
А она мелкими шажками бегает, бегает... Добежала до отца Иоанна и шлеп его ладошкой по губам. И далее: то покружится, то повертится. И, о господи, по тому самому месту, каким гостеприимная хозяйка вертела и крутила, отец Иоанн в свою очередь пришлепывал пастырской ладонью. А потом... Боже праведный! Или мне померещилось, или я это во сне видел... Отец духовный снял с себя золотой крест и стал крестить им Олимпиаду со всех сторон. Поднимет крест и восклицает: «Да святится!»
Олимпиада хохочет, заливается. Ей, очевидно, нравилось, что духовный пастырь кругом ее освящает.
Всевидящий! Узрел ли ты сие с небесной высоты? Где же святая правда на земле? Схватил я узелок и побежал к возу.
— Видел? — спросил Василь.—Вот она, поповская правда. Вот так нас и одурачивают. Поехали... Грузчики правду говорили. «Поповская религия — обман, опиум для народа».
Поздней осенью мы распрощались с Комарами... Пошли в город искать своего счастья. Я глубоко-глубоко верил Василю: сообща мы свою долю найдем. Без царей, без церковных князей.
ХВАЛА ТЕБЕ И СЛАВА, ТРУДОВАЯ ПОЛТАВА!
Когда въезжаете в Полтаву, вы прежде всего почтительно склоняете голову перед светло-любимым образом, перед памятником гению человечества — Владимиру Ильичу Ленину.
Полтавчане и полтавчанки уважают и любят своего дорогого учителя и вождя. Уважают, любят и животворно воплощают в жизнь высокие ленинские идеалы.
Дух захватывает при мысли — каких чудесных вершин достигли Полтава и Полтавщина за советское время!
Достигли и достигают!
Какие красавцы заводы, фабрики построены! И какие же еще грандиозные индустриальные великаны строятся!
Яркими огнями на Полтавщине засиял великан горнорудный комбинат. А шахты, а нефтяные вышки? Слышите— уголь и нефть на Полтавщине добывают!
А какую пшеницу родит Полтавщина! Кукурузу, арбузы, свеклу!
Когда меня спрашивают: «Как вы дышите?»—я всегда отвечаю:
— Я дышу на все сто! Я родился и живу на Полтавщине!
Нас, полтавчан, порой шутя называют «Галушники», Мы, конечно, не сердимся и не возражаем:
— Галушки мы варим и едим.
Наварит нам, бывало, мать галушек, сядем вокруг котла и ужинаем. Хорошая компания — четырнадцать ртов. А чтобы галушкой кто не подавился, отец профилак-тично останавливал ловких деревянной ложкой, а мама— тряпкой:
— Куда ты, дурень, на сорочку юшку льешь? После таких завтраков наши полотняные манишки
становились панцирными — шилом не проколешь!
А сорочка одна-единственная. Она и нательная и верхняя. В одной и той же сорочке и спишь, и лук сажаешь, и картошку окучиваешь, и теленка пасешь, и в школу идешь.
В школу ходили по графику: один день — я, другой день — сестра. В одних сапогах по очереди ходили.
А школа какая — церковноприходская. Школа — травма: за уши тянули и о парту головой били. Скажешь «халява» вместо «голенище» — дерут. Спросил, носили ли святые угодники в раю штаны или ходили как бог велел,— снова дерут.
Правда, из нашей волости учились и в лучших учебных заведениях — в Полтаве, в гимназиях. Но учились там не многие. Изо всей волости только три парня — дети богатеев.
А сейчас в каждом полтавском селе своя гимназия. Ныне на прежней волостной территории, где я родился, чешре восьмилетки и две десятилетки. Тысячи крестьянских детей учатся!
Снилась ли мне когда-нибудь такая сказочная действительность?..
Полтавчане и полтавчанки никогда не задирали нос, не пыжились. Чудесных, талантливых людей выпестовали Полтава и Полтавщина. Воспитали и воспитывают.
Давайте пройдемся по Полтаве. Подойдем к музыкально-драматическому театру, на фронтоне которого высечено имя нашего великого земляка Николая Васильевича Гоголя. Побываем на спектакле «Наталка Полтавка».
Удивительная вещь бессмертие! Не знаю, чем объяснить молодость творчества Котляревского! Какая ясность! Такая уж прозрачность, что только ахнешь! Успех чарующей «Наталки Полтавки» не пересказать. Скажем кратко — колоссальный.
Музыка и песни «Наталки Полтавки» разносятся и всегда будут разноситься по Украине и по всему миру
В воспоминаниях полтавчанина инженера В. Сысь-ко прекрасно описано, как впервые вышла на киноэкран любимая опера «Наталка Полтавка».
Роль Наталки исполняла Мария Константиновна Заньковецкая, Выборного — Садовский...
Когда зрители увидели на экране свою замечательную актрису, то в зале долго гремел шквал аплодисментов. Режиссером был наш земляк-полтавчанин Кавалеридзе Иван Петрович. Фильм снимали на Полтавщине. Съемки проводились возле села и в селе Яреськи.
Живу я в Полтаве, можно сказать, давненько. Скоро буду праздновать полтавское пятидесятилетие. Горжусь своим городом.
В Полтаве я видел Владимира Галактионовича Короленко.
Мы тогда были совсем маленькими, с юношеским волнением проходили мимо усадьбы Короленко, стараясь хоть одним глазком взглянуть на уважаемого писателя-правдолюбца.
Апрель... Угодливо призванные украинской Центральной радой, немецкие кайзеровские полчища в кованых сапогах шагали по улицам Полтавы.
Начались аресты, преследования. Хватали простых честных людей и надругались над ними.
Владимир Галактионович смело, с высоко поднятой головой идет в штаб немецкого командования, с гневом заявляя оккупантам:
— Я протестую!
Протест Короленко произвел на всех огромное впечатление.
Каиев, 2 мая года. Столетие со дня кончины Шевченко. Я в составе полтавской делегации. Возлагаем венок на священную могилу великого Кобзаря. С глубоким уважением склоняем головы перед прахом гениального сына украинского народа.
Многотысячный митинг. На трибуне писатель Олесь Гончар:
«...Украина была и всегда будет благодарна русскому народу, передовой русской интеллигенции, которая помогла поэту сбросить путы крепостничества, которая не забыла его в тяжелые годы солдатчины, которая устами Добролюбова, Чернышевского, Герцена сказала миру гуманное слово о величии Шевченко».
Искреннюю правду за всех нас высказал наш дорогой земляк Олесь Терентьевич Гончар.
Русский народ в тягчайшие минуты приходил на помощь Украине. Передовая русская интеллигенция и Шевченко нам, украинцам, спасла.
Но возвратимся к августовским дням года, когда деникинцы стреляли в бюст Тараса Шевченко. Бешеные дворянчики совсем обезумели! И вот тогда русский писатель-гуманист Владимир Короленко громко и мужественно публично заявил:
— Варвары! Куда вы протягиваете руки? В кого вы изверги, стреляете?
Смелый, высокогуманный человек!
Полтавчане свяго чтят память выдающегося деятеля русской литературы. В городе чудесный музей писателя, а недалеко от его усадьбы установлен памятник В. Г. Короленко.
В Полтаве много дорогих памятных мест. Кто приезжает в Полтаву, тот никогда их не минует. Обязательна побывает в музее и возле памятника классику украинской литературы Панасу Мирному.
Не раз и я посещал музей. Сели мы как-то рядышком с сыном писателя Михаилом Панасовичем. Говорили » вспоминали, как жил и работал великий Панас Мирный.
Михаил Панасович и рассказал:
— В царские времена в губернскую комиссию по снабжению армии сеном ввели и моего отца — управляющего казенной палатой, действительного статского советика Панаса Яковлевича Рудченко. В комиссии был и начальник губернского жандармского управления— забыл его фамилию, но черт с ним!
Сел он рядом с Панасом Яковлевичем и спросил его интимно:
«Панас Яковлевич! Вы человек культурный, увлекаетесь литературой. Скажите, пожалуйста, вы случайно не слыхали такого сочинителя — Панаса Мирного? Прислали мне бумагу, что он где-то в Полтаве шатается».
Панас Яковлевич с притворным удивлением пожал плечами:
«Ей-богу, не знаю. Не слыхал».
Имя великого писателя-реалиста Панаса Мирного, к нашему счастью, царским жандармам не было известно.
Как-то Михаил Панасович попросил меня ответить,, был ли я в Полтаве в то время, когда Панас Мирный выступал на могиле Ивана Петровича Котляревского по случаю i50-летия со дня рождения первого классика украинской литературы.
Говорю — был и тогда в последний раз видел Панаса Мирного. Это было во время деникинщины. На годовщину выдающегося украинского писателя прибыли железнодорожники, полиграфисты, крестьяне из многих сел Полтавщины. i50-летний юбилей Котляревского вылился в демонстрацию против наймитов Антанты.
Панас Мирный на склоне лет говорил тихо, но доброжелательные уши ясно слышали:
— Никому не затоптать воли людской. Никому не погасить солнца ясного!..
Пророческие слова. Вскоре с могучей помощью братьев русских белогвардейская нечисть была выметена из Полтавы... Засияло ясное солнце.
Отправимся дальше. Не в самый ли старый в Полтаве музей — Музей Полтавской битвы?
Я время от времени навещаю его и замечаю следующее. Изредка заглядывают в музей и иностранные дипломаты.
Почему, зачем приезжают — не знаю. Может, старинными мушкетами полюбоваться, а может, диорамой, а может,— кто же его знает,— поглядеть, как еще в седой древности интервентам перцу давали...
Будете в Полтаве, рекомендую — навестите и художественный музей.
Не хвалясь скажу — в музее есть на что посмотреть и чем полюбоваться. Вы найдете в залах такие образцы изобразительного искусства, что будете ходить и ахать: «Ах!.. Ах, какое удовольствие! Какое наслаждение!»
Пусть легонько икнется одному из выдающихся художников Полтавы — Павлу Матвеевичу Горобцу. Он талантливый ученик Левитана.
Мне порой и самому удивительно: живешь рядом, и работаешь, и одним и тем же воздухом с ним дышишь, а того не замечаешь: рядом с тобой — талант.
Да еще и какой талант!
Расскажу об одной оказии. Знаток, прекрасный мастер кисти просит да просит меня — привези мне в Киев подарок.
— Какой?
— У вас в Полтаве есть немало хороших художников. Выклянчи хоть плохонькую картину да и перебрось в Киев.
Начал я у Павлуши клянчить — вместе же на творческий путь в газетную лабораторию входили,—дай, пр шу, хоть самую простенькую!
Не отказал Павло, дал. Верьте не верьте, а своему другу, коллеге по сатирическому перу, четыре раза возил эту картину, а отдать воздерживался. Думал — маленькая, простенькая. Ей-богу, оскандалю и Павла и самого себя.
Наконец отважился — вот, говорю, на! Привез.
Взял мой весьма требовательный к произведениям искусства друг эту картину и крикнул (ей-ей, я даже испугался) :
— О боже! Это же не картина, это чудо! Какое мастерство! Какая красота!
А на второй день неотступно допытывался: давно ти автор картины стал заслуженным? И как его фамилия?
Только теперь признаюсь: фамилия автора подаренной картины — Горобец Павло Матвеевич.
Заслуженный ли?
Отвечаю: наверно, заслуженный.
Картины Павла Горобца заслуженно любят полтавчане и полтавчанки.
Да разве только полтавчане?
Было бы непростительно, если бы вы не посетили Полтавский краеведческий музей.
Уверяю вас, когда вы будете проходить мимо музея, вас, культурного человека, магнитом к нему потянет. Ей-богу, охватит привлекательный соблазн — зайти!
Само здание музея — музейная редкость. Снаружи стены выложены разноцветной керамикой и обрамлены национальным украинским орнаментом. Живописные стены— история Полтавщины. Они украшены древними гербами старинных казацких уездов.
В самом музее вы найдете немало интересного и поучительного не только из истории Полтавского края, но и всей Украины.
Вблизи — двухтонный колокол Казикерман... Полтавский казацкий полк под прикрытием русской артиллерии штурмом взял турецкую крепость Казикерман. Захватив медные турецкие пушки, казаки их переплавили в колокол.
Пусть лучше в музее стоит, а не бабахает!
Но ваш взгляд почтительно остановится на священных реликвиях, овеянных славой революционной борьбы трудящихся Полтавщины со всякими супостатами и супо-станятами...
В главном зале — красное шелковое знамя партизанского соединения, собственноручно подаренное Сидором Артемьевичем Ковпаком.
Легендарный партизан Ковпак неспроста сделал этот подарок нашему музею. До войны Сидор Артемьевич долгие годы работал на Полтавщине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27