Отец Иоанн быстренько вбежал в хату кузнеца Черпака и остановился в изумлении: в красном углу, убранный цветами, висел портрет Тараса Шевченко.
— О святотатство! — крикнул ошалелый поп.— Раб божий, богохульствуешь?
Скажем правду: у кузнеца Черпака не кулак — кувалда. Он поднес эту грешную кувалду под святые пастырские очи и предупредил:
— Батя! Никому ни слова! Нсиесли, не дай боже, ляпнете — пойте аминь!..
Батя с перепугу долго крепился, но не стерпел — сановным сатрапам все-таки подал молитвенную петицию: «Степан Черпак—-анафема! Православное вер учение отклоняет, а крамольные стихи крамольного Ше ченко всем крестьянам читает...»
Черпака угнали на фронт. Взяли, ибо еще неистово вовала первая мировая война,
6
Тысяча девятьсот семнадцатый год... На сельской трибуне стоит Степан Черпак:
— Слава Великой Октябрьской социалистической революции! Слава революционному народу! Сбылась заветная мечта великого Шевченко —- сбросили панское ярмо!
КАК И КОГДА НАЧАЛО НА МЕНЯ НАХОДИТ ВОТ ТО ЧУДНОЕ
Юрию Олиферовичу Збанацкому — с любовью.
На одном молодежном литературном вечере юноши и девушки попросили меня обстоятельно пояснить:
— Почему возникает смех? Или вы его,— спрашивают,— организуете, или оно, то смешное, само находит на вас?
В своем прекрасном рассказе «Так и пишу» обо всем этом очень хорошо рассказал выдающийся мастер сатиры и юмора Остап Вишня.
На мою долю выпало просто и коротко ответить на симпатичный вопрос: когда и почему начало то чудное и на меня находить?
Впервые, как и вы, дорогие читатели, я улыбнулся своей родной маме. Я — маме, мама — мне.
За точность не ручаюсь, но уверен, что мои братики и сестрички тогда говорили Ихменно так:
— Мама! Оно уже смеется... Два раза уже засмеялось.
— Прочь отойдите! Пусть смеется...
Значит, я так себе думаю: юмористов рождает родная мать.
Мамино молочко веселило... Корхмят — смеешься, не кормят — плачешь. Да еще сколько рева было, боже мой, на всю хату горланишь!..
Очевидно, отец моим сестричкам тогда так говорил:
— Девчата! А посмотрите-ка, почему это самый старший кричит. Может, рыбы наловил?
Так я до шести лет или смеялся, или коротенькой сорочкой карасиков ловил...
Шестилетнего — это я хорошо помню — начали меня вводить в курс божественных наук.
Вводили серьезно... Преподавали ее, ту науку, стоя в темном углу, где висели иконы угодников и преподобных. А вокруг них, вверху и внизу, смиренно летали непорочные ангелочки и весело подпрыгивали лукавые чертенята.
Пристроились там и неизвестные святители. Бабуся, перечисляя их имена, сама сбивалась:
— Вот этот святой... Сюда, сюда, Сашуия, смотри! Вот этот... что на коне сидит... Это — Пантелей... Нет, это не он. Это, пожалуй, Лука. Э, нет, Сашуня, это и не Лука. Это, наверное, Егорий... Разве ты его узнаешь? Залез на коня и глаза закрыл! Да бог с ним, пусть верхом гарцует. Он хлеба не просит. Становись сюда ближе. Вот так становись...
Бабуся брала мою руку, из пальцев складывала трехперстную щепоть и учила:
— На лобик... На пупик... На это плечо, потом на это... Вот так, вот так... На лобик... На пупик... Вот хороший внучек... Любимый... Он уже умеет богу молить-ся„. Помолился?.. Теперь плюнь на того чертенка! Плюй й говори: «У-у!.. Нечистая сила! Глаза вытаращила!»
Я плюнул и промахнулся — попал не в чертенка, а в ангелочка.
— Куда ты, скаженный, плюешь? Люди добрые! Видали вы такое — ангельские крылышки обслюнявил? Вот куда надо. На этого... на рогатого... На копыта плюй...
Я плевал на копыта и опять не попадая. Мне становилось смешно, и я смеялся.
— Еще и смеется, глупый! Чтоб ты до слез смеялся!..
2
Бабуся таки напророчила: я частенько «смеялся».
Впервые это случилось на уроке словесности...
При царизме нашего брата в большинстве учили в церковноприходской школе. Учили строго. Не дай бог вымолвить какое-нибудь «мужицкое» словечко. Нам здорово за это попадало.
«Неуды» ставили в две основные графы: глушили букварем по голове и острым карандашом кололи язык.
Идет урок... Учитель показывает картинку. На картинке нарисована роскошная, пушистая шуба. Такой пышной одежды я сроду не видал.
7*
— Что это? — спрашивает.
— Кожух,— отвечаю.
— Дурак! Это шуба. Смотри и раздельно чита~° «Шу-ба»!
Я смотрю, дрожу и раздельно читаю:
— «Ко-жух»!
— Господи, какой же ты бестолковый! Повторяй за мной!
Словесник громко читает, а я еще громче повторяю;
— «Ше... Ше... у... шу... б»!
— Ну! — крикнул учитель.— Понял? Поворачивайся к дверям и кричи: «Ш-ш-шу-б-ба!»
Я поворачиваюсь к дверям и изо всех сил кричу:
— «К-ко-о-ж-жух»!
Разгневанный учитель со злостью хватал карандаш и немилосердно колол мой язык.
— «Шу... шу... ба... ба... ба»!
На переменке мы друг другу показывали исколотые языки и смеялись.
Эх!., Если бы это иголкой! Вот бы защемило!
з
Наверное, смех нельзя остановить. Нельзя ладонью закрыть рот и перестать смеяться. Хоть ты губы сожми, хоть иголкой язык коли, смех прорывается и через большой грех...
В нашем селе жил Варивон Метелица. Бывало, плетется он тихонько улочкой, а вслед ему в спину тычут пальцем:
— Штунда пошла... Нехристь!
Правда, о нем ходили и чудодейственные небылицы: дядько Варивон — светлый провидец! Одним махом из грешного тела выгонял двадцать чертей. Поэтому кое-кто даже склонен был примкнуть к святому евангельскому учению.
— Вот чудо! Вот диво! — говорили они.— Сразу вытуривает двадцать чертей, а я из своей жены и одного черта никак не могу выгнать.
Тараторили, говорили, сомневались... И вдруг новость: Метелицу не принимают в компаньоны к маслобойщику Петру Гугнявому. Не принимают из-за той неверной штунды.
Вот и решил дядя Варивон покаятся...
— Пусть,— говорит,— православная церковь снимет с меня губительное неверие. Снимет и столкнет в чистое маслобойное лоно...
С этими покаянными мыслями Варивон Метелица пришел в церковную сторожку и разделся догола. Оставил на себе только старенькие подштанники.
Приняв такой благочестивый вид, дядько Варивон понес свое грешное тело в храм божий — снова освятить...
Мирян нашло в церковь видимо-невидимо. Повели и нас, учеников, посмотреть на это божье диво.
Стала покаянная душа перед отцом Иоанном и взмолилась:
— Отче, берите святое кропило и выгоняйте из меня сатану! Аз есмь нечистая штунда! Кропите. Подгоняйте под православный калибр — высвячивайте!..
Произошло это дело в первый понедельник великого поста.
Богомольная паства и волнуется и удивляется. Господи праведный! Господи милостивый! Голым перед богом предстал! Пусть бы хоть до зеленой недели подождал: к тому времени уже хорошие лопухи вырастут.
— Ей-богу, кума, правду говорите. У нас тут, возле канавы, такие лопухи растут, что, боже мой милый, одного лопуха хватило бы и душу прикрыть и пуп закрыть, а то стоит страшнющий, ни стыда, ни сраму. Хотя бы дерюжку набросил, что ли... Тьфу! Такое непотребство сделали!
— Эге ж!.. Человек свой век прожил и такую химеру придумал. Разве ж можно в стареньких подштанниках проскочить в царство небесное? Да и не говорите, сроду не пропустят.
В вышитой золотом ризе, с поднятым вверх крестом, отец Иоанн весело размахивал кадилом.
Ходил отец Иоанн, ходил. Махал вокруг, махал да как хлестнет пойманного кропилом по немироносному месту — подтянись! Не выпячивай!
Неожиданный удар с тыла привел кающегося в нормальные человеческие чувства: дядько Варивон^ засмеялся. Звонко, на всю церковь, и мы, малыши, захохотали. А я еще Орисе на ухо шепнул:
— Вчера и меня отец по этому месту кнутом кропил...
Дома спросили:
— Чего ты смеялся? Тебя спрашиваем — отчего ты на чуде божьем пасть раскрывал? А ну, давай язык...
Вытянули мой язык и искололи иголкой в два ряда.
4
Разве тогда я один так смеялся?
Моей школьной подруге, чернявенькой, стройной Орисе, еще и шестнадцать не стукнуло, а уже родители ее со двора выпихивают:
— Ты что себе, девушка, думаешь? На отцовской шее век сидеть? Попался человек — иди!
Что ж это за человек попался нежной, певучей Орисе?
Вдовец. Богатый. Глаза — желтая луковица. Нос — синяя картофелина. Старый.
Встретимся — Орися смеется. Придет богатый, ненавистный — Орися плачет.
А мать свое бубнит:
— Какого тебе еще черта надо? Такое добро само идет в руки. Чего ты губы надула? Иди! Иди, привередливая! Не пойдешь — я с тебя три шкуры скалкой спущу!
Я и думаю: сколько же надо носить шкур?
В приходской школе ее смычком снимают, отец лозиной стаскивает, мать скалкой целых три спустить обещает, да еще и та желтая цибулина богатая перекрестится и начнет девичью спину чем попало стегать...
Добросердечная соседка советовала Орисиной матери:
— Вы, Христино, скалкой не бейте. Вы на девушку душевно влияйте.
— А я, кума, так и делаю. Душевно влияю. Я ее в чулане душевно как схватила за косы, скрутила и спрашиваю: «Ты долго будешь каверзничать? Пойми, дурочка, какая тебя роскошь ждет. У него одних только овец сто штук. Ты вся будешь ходить в шерсти...»
Одним словом, спешно готовились юной девушке свадебным и нежеланным рушником очи завязать. Осталось небольшое препятствие — с венчанием не клеилось. Возраст мешал — до полных шестнадцати Орисе не хватало пяти месяцев.
Вдовец не поскупился — бросил на венчальный клей катеринку. Пусть только отец Иоанн не смотрит на это, закроет глаза.
Катеринка помогла, пастырь великодушно согласился: рушником так рушником, цепью так цепью руки стянет. За такую щедрую мзду благочестивый отец готов был и родную тещу к вдовцу приклеить...
Не успели молодую девичью жизнь загубить. Счастливая доля улыбнулась Орисям... В Петрограде скинули царя. Свалили коронованного и за некоронованных вплотную принялись.
Прогнал жениха-вдовца матрос Самойленко, родственник Орисиного отца. Деликатно встретил, деликат-ненько огромный кулак поднес жениху под самый нос.
— Нюхай, гидра! — сказал он.— Понюхал? Заворачивай оглобли назад и сам жди сватов. Что-то ты много нахватал коровок и овечек...
5
Приходило ли на ум в те времена что-нибудь смешное написать? Признаюсь честно: такая мысль возникала.
Начну, бывало, составлять, в кучу стаскивать — не получается. Не выходит. Не хватало чего-то. А устно вроде выходило неплохо. Рассказываю — люди смеются.
Так родился устный рассказ «Появление самолета».
Над селом пролетал славный русский пилот Уточкин. На второй или третий день у колодца собрались женщины. Делились впечатлениями — что это в облаках носилось, крылатое, хвостатое?
Воздушное событие тетушки трактовали по-разному.
— Подоила я после обеда корову,— начала соседка Мокрина.— Несу себе молоко да и несу — без всякого внимания. Вдруг слышу — что-то вверху звенит, грохочет. Подняла голову, смотрю — боже мой! Железная птица над картофельным полем летает. Крылья, чтобы мне с этого места не сойти, такие длинные, такие широ-
i Катеринка — в дореволюционное время сторублевая купюра.
кие, что закрыли и погреб и сарай, еще немного — и коровник зацепили бы. Летает, крыльями машет и глазами водит — высматривает... Потом как налетит на цыплят! Куры кричат, а я скорей побежала в хату, поставила ведерко на лавку и схватила половник. «Я тебе дам! — машу.— Я тебе покажу цыплят!» Оно увидело половник, испугалось, задрожало и повернуло за Гандин огород. Покружило-покружило да где-то там и присело. Наверное, за плетнем примостилось. Потому что когда я на рассвете поднялась кормить поросят — посмотрела, а оно на плетне сидит. Такое гнедастое... Прищурилось и глаза зажмурило. Я тихонько подошла да как крикну: «Кыш! Кша! Нашел где сесть!» Оно как зафурчит, как захлопает, расправило крылья и... и..* прямо на Решетиловку полетело. Может, слыхали вчера, ревело вверху. Это оно... Побей меня крест, оно... Высокая молодица Секлета добавила:
— Вот и в заутреню отец Иоанн в церкви, во время проповеди, сказал: «Паства, жертвуйте на храм божий. Кощунственная птица появилась в небесах. Глаза — вот такие... Когти — вот какие... Клюв — вот такущий! И клюет птица хищно — мужиков спереди, а баб сзади. Ходите в храм божий,— говорил отец Иоанн,— и жертвуйте».
— Кому верить, сама не знаешь,— отозвалась тетка Явдоха.— В Левеицивке, в молельне, пресвитер Хвама-леон — черт, его и не выговоришь — другое говорил; «Ваш поп врет, в святой библии давно записано: «Железная птица клюет мужчин сзади, а женщин спереди». Вот и разбери, кто из них врет, а кто правду говорит..<
6
Какое счастье! У меня в руках неоценимые сокрови-* ща — «Кобзарь» Тараса Григорьевича Шевченко и произведения Николая Васильевича Гоголя.
Подарила книги хорошая, незабвенная Нина Андреевна — учительница земской школы.
Читаю, плачу и смеюсь. Такие огненные слова. Такой чарующий смех!
Возле школы многолюдное собрание. Это первое в селе собрание, где прозвучали великие слова великого Ленина: земля — народу!..
Председательствовал матрос Максим Самойленко. Фронтовик-большевик.
Пели «Як умру, топоховайте...» и «Смело, товарищи, в ногу...».
Максим — чудесный, ласковый Максим —взял меня за руку и подвел к трибуне.
— Сашко! Прочитай вслух: «Схамешться! Будьте люде, бо лихо вам буде. Розкуються назабаром заковаш люде». Всему народу прочитай. Народ — сила. Это его фабрики и заводы, и земля, и книги... Читай!
Взошел я, взволнованный, на импровизированную трибуну и с волнением до самого конца прочел «И мертвым, и живым, и не родившимся землякам моим на Украине и не на Украине мое дружеское послание».
Люди похвалили мое чтение.
Читал и на собраниях, и на свадьбе, и в других местах .. Читал и радовался: вольно читаю, вольно пою.
Приглашали читать и в хаты. Очень приглашали. Слушали до петухов.
Сердцем тянулись разбуженные люди к огненному «Завещанию», к чарующей «Сорочинской ярмарке».
На хутора не звали... На хуторах жила «соль земли». Патриархи... Один патриарх все же позвал однажды:
— Будем знакомы! Демократ Бараболя! — Он покрутил длинные усы, погладил широкое брюшко и процитировал: — «I ставок, i млинок, i вишневый садок».
У демократа Бараболи и в самом деле были собственные немаленькие и пруды, и мельницы, и вишневые садочки. И земельки прилично нагреб. Одного только подсолнечника сеял двадцать десятин с гаком!.. Подсолнечное давил из полольщиков. Давил и смеяться не давал.
Гнул и я спину на его подсолнечных плантациях. Гнул за гривенник в день на своих харчах.
— Читай, читай,— говорил Бараболя.— Бог и украинский язык сотворил. Да только вот... Тем всяким не читай... Разве они поймут? Ты прочитай «Кобзаря» в церкви.
И начал, и начал...
— Пусть и украинский язык в церкви божьей зазвучит. Прежде нас затирали, не дозволяли на родном языке говорить. А я тебе, голубчик, скажу, исторически скажу, что еще Иисус Христос, царь назаретский, на этом певучем языке разговаривал. Когда его попросили воскресить утонувшего в яме фараона, то бог-сын на чистом украинском языке ответил: «Не могу воскресить, ибо он уже смердит». О!
Взялся Бараболя в селе церковь демократически «ав-токефалить». Из свежей лозы пытался автокефальный плетень между украинцами и русскими поставить. Чтобы не братались.
Наставлял людей:
— Наведайтесь к преподобному монаху Савватшо. Савватий — щирая украинская душа. Страж креста божьего. Сей крест апостол Петр великомученически принес из Иерусалима прямо на Украину и установил под Полтавой, возле Крестовоздвиженского монастыря. Воздвиг и изрек: «Пусть православные полтавчане грызут свой кресг, лечат зубы». Идите и хлеборобские дары несите.
Поверили люди, пошли. Пятым колесом и я прилепился. Все-таки диво немалое: сам апостол Петр на Украину дубовый крест притащил!
Пришли. В самом деле, крест здоровенный. Дубовый. Обкусанный, обгрызенный и зацелованный.
Лечились по таксе божьей: грызанул — полтинник, поцеловал — гривенник.
Рядом — касса. Лечись, не отходя от кассы. Откусил щепочку — клади деньги. Положил — жуй щепочку, лечн зубы.
От этих божественных щепочек монах Савватий до того растолстел, что,— прости меня, господи, если скажу,— рожа стала такая круглая, что хоть щенят на ней бей!
Щедрые дары слуга божий охотно принял, выпил и закусил.
Веселый монах. Разговорчивый. Все поговорки и песни украинские знал.
Плотно позавтракав, Савватий нас, юношей, спросил:
— Отроки! Кто из вас знает «Поаяла опрочки...»? Я возьми да и спроси:
— Отче! Верно ли, что это тот крест, который на Украину из Иерусалима сам апостол Петр принес?
— Очень уж ты любопытный, юноша. Тебе по секрету скажу: ей-богу, при мне это четвертый крест догрызают!
7
Будучи в городе, встретил я человека щедрой душевной красоты и сердечности. Извините, запамятовал имя. Знаю — железнодорожник. Молодой, жизнерадостный.
— Всякие пузатенькие демократы — обманщики. Обманывали и обманывают простого, бесхитростного человека.
Мы лежали на траве, и он раскрывал мне глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27