Не чувствует нежных струн моей романтической души.
Да и в самом деле: разве это поэзия — рубанком строгать, лопатой землю копать? Породили отец и мать — пусть чтут, пусть рожденного кормят. Это закон природы.
Бабуся — моя первая защитница.
— Куда вы его,— говорит,— на работу выпроваживаете? Он еще не наигрался.
Скажет и шелестящую ассигнацийку незаметно
— Внучек, поди развейся!
Распречудесная старушенция! Частенько выручает.
Именинный вечерок заканчивали солянкой. Солшщ холодное пиво. Проклятая соль и подвела — рассолила и разварила основных правофланговых гостей.
Первым окосел Жора — свалился. С разгона лбом ударился о пол. Колени подогнул, спину согнул, но сознания не потерял, продолжал славить именинника на четвереньках...
Ох и Жора! Ай да мастер. Ползал и звонко мяукал, лаял, мычал и хрюкал. Мастерски имитировал визгливого поросенка.
Утром соседи спрашивали бабусю:
— Спиридоновна, когда это вы купили поросную свинью? '
5
С Галиной у нас почему-то все чаще начали возникать конфликты. Каверзная девушка — идет против нашей компании. Нет-нет, да и уест, да и кольнет.
На крыльце спорили — может ли у двадцатилетнего парня рассохнуться десятая клепка?
Я возражаю — анатомия совсем ничего о сухих клепках не упоминает. '
— А ты,— говорит Галина,— чаще в анатомию заглядывай. Побольше книжек читай.
— Не думай, Галя,— говорю,— не думай, что я не читаю. Я в книжечки заглядываю.
— Почему же ты тогда пьешь? Почему нос дерешь?
— У меня,— говорю,— такая красота: штаны коротенькие, а нос длинный.
— Работать можно и в коротких штанишках.
— Не могу, Галочка! Не могу работать. У меня на работе кружится голова.
— Глупости мелешь! Труд — благородное дело. Труд освежает голову.
Сказано — переучилась. А как я тебя, Галочка, уважаю. Люблю. Я каждое утро твои русые косы высматриваю вот здесь, на крыльце. А ты смеешься, издеваешься.
6
Девичьи очи — непростая сила. Влияют... Повлияли и на меня чудесные карие глаза Галины. Уговаривала-уговаривала и уговорила: дал слово — брошу лодыря гонять В субботу пойду на работу.
Галина тепло взглянула и нежно пожала руку.
Но снова не сдержался — товарищи подвели. Как-то Галина остановила. С лекции шла. Спешила. В руках несла какой-то сверточек.
— Галя! — говорю.— Здравствуй!
— Здравствуй! — ответила.— Ты снова пробку проглотил?
Я стал в позу виноватого и прошу:
— Галинка! Выслушай, пожалуйста! Выслушай внимательно. Так и так,— говорю,— рвался... вырывался.., упирался...
Говорю и беру Галинку за руку. Не дает. Вырывает, Тогда я зашел с тыла. Вежливенько обнял за талию.
Грубиянка! Вытащила из пакета селедку и как стеганет соленой рыбиной по моим губам!
Бедненькие, на всю улицу звонко чмокнули.
Семейные свары не дают спокойно дохнуть. Сестра Надя против веселых вечеров. Бабуся и мамуся — за. Отец держался нейтралитета, а в последнее время начал сдавать, начал и сам на меня наступать.
— Что мне на службе скажут?.. В персональное дело запишут! Да! Точно, влепят...— И ко мне: — Что ты натворил,бездельник!
Сварливую, затхлую атмосферу первой разрядила моя добренькая, родненькая мамуся. Сунула десяточку и ласково шепнула:
— С богом, Сема. Успокой свои нервы...
Нервы я всегда успокаивал в ресторане «Полтава», Вот где хорошо лечить нервную систему!
8
Вчера батенька и сестрица Наденька встали на дыбы, решительно запротестовали: никаких выпивонов, никаких закусонов.
Пришлось нашей веселой компании удариться в конспирацию. В дровяном сарае немедленно созвали конспиративное совещание.
На совещании присутствовали: я, Жора и вольный художник Прокопий.
На повестке дня стоял только один вопрос — в какую дерезовую чащу переходить.
Выступали: вольный художник Прокопий, Жора и я.
Постановили единогласно: горло промачивать за речкой Ворсклой, на окраине, в зеленой роще. В том местечке, которое носит историческое название Копылы.
Вот там нас в летний погожий вечер и застукали...
Началось с малого. Начали мерять, у кого длиннее патлы — у художника или у Жоры, моего друга и кореша.
Опрокинули первую рюмаху, померили — у Прокопия! Выпили вторую, померили — у кореша!
Что за наваждение! Льем, пьем, меряем и не можем разобрать: почему то у одного, то у другого космы удлиняются?
Заподозрив со стороны вольного художника какую-то каверзу, Жора сказал:
— Прокопе! Ты мне рога не наставляй!
— Хулу порешь! Разве не видишь — темно! Темпераментный Жора не стерпел:
— Ах, тебе темно? Дай-ка я засвечу!
Кто кому первый засветил, кто кого первого за космы схватил — не рассмотрел.
Все трое разобрались во всем, когда попали в рай... в раймилицию.
Глянули — у каждого под глазами светят пестрые фонарики. Небольшие, но разноцветные: синенькие, красненькие и зелененькие.
Впервые в своей жизни я взялся за трудовую метлу. Метелочкой улицу подметал.
Галинка каждое утро навещала. Поздоровается и тихо шепнет:
— Сема! Ой, Сема! Милый мой друже! Помни —кто напрямик кочует, тот дома не ночует.
9
Метла натрудила руки — отдыхаю. Пятый день отлеживаюсь дома.
Какая красота — домашние хлопоты. Подают, убирают... Теплота и внимание... Умоют, причешут, еще и зеркальце под самую мордочку подставят. Посмотрю, цмок-цу губами и повернусь на другой бок. Роскошествую... Лежу, не встаю,
А вокруг моей особы и метушня и беготня. Несут то, подносят другое. Хлопотливая бабуся заговорщицки подмигивает и под подушку засовывает что-то стеклянное.
— Внучек! Целебное! Потяни для бодрости духа!..
Ох, бабусенция! Очаровательный ты мой предок! Потянул то, что и надо,— эликсир с перцем. Выше сорока градусов...
Потяну — посплю. Посплю — потяну. Ей-богу, лучшая жигуха, чем в детских яслях!
Кликну: «Маман, подай! Маман, убери!»
А мать как мать — не знает, на какую и ногу ступать,
10
Ура — радостная новость! В мою тихую келью нежданно-негаданно влетел Жора в сопровождении прекрасной Феи.
Щебетливая пташечка! Бегает, ласточкой по комнате порхает.
Что значит элегантная девчонка! Умеет ценить женскую красоту. На одной ножке скачет и кокетливо в зеркальце заглядывает. То подправит бровки, то подмажет губки...
Мамусю и бабусю Фея очаровала. Надю, Галю — нет, Они искоса поглядывали и немым взглядом спрашивали! с какой ветки эта сизоокая пташечка слетела?
Скромных студенток я прекрасно понимаю: их разбирала скрытая зависть. На модной Фее одних чертиков прыгало штук двенадцать. На серьгах, браслетах...
Серебряное портмоне и то лукавым украшено. Мастер выгравировал классическую сценку: возле посудника черт Солоху искушал...
Что и говорить — модница! Знает, какими штучками-мучками распалить огонек зависти у наивных провинциалок...
Коротенько опишу колоритный костюм молодой попрыгуньи.
Платье а-ля модерн — нежные девичьи ножки плотненько облегали мальчишечьи брючки. А фигурка какая тонюсенькая!.. Фея зеленым поясом так затянулась, гак засупонилась, что, ей-ей, трудно представить, как она, бедняжка, дышит. Прическу мои друзья носили раз нофасонную: Фея —хвостом вверх, Жора — хвосто вниз.
Болтали, говорили и мою душеньку повеселили «откололи» танго.
Вот выкидывали кренделя! Кошечка с перепугу даже на шкаф прыгнула. Глупая перепутала: Жора и Фея классическое танго танцевали, а ей показалось — по хате полосатая тигра скачет,
11
Мы с Жорой ведем интимный разговор — почему Фея, а не Психея? Оказывается — девочка родилась и терпеливо в десятилетке училась с именем Пелагея. Выпестованная на руках мамуси и папуси, девушка, прочитав в дипломе — Пелагея, обомлела. Упала на паркетный пол.
Очнувшись, слезно зарыдала:
— Папуська! Мамуська! Я ваша дочка или не ваша? Я не Пелагея, я — Фея!
— Сема! Семочка! Ты знаешь, кто у моей подруги родители? Высота...
Папуся — сюда, мамуся — туда... Два звонка — готово! Имя переменили.
Жора придвинулся, оглянулся и на ухо зашептал:
— Фея — чудесница! Не смотри, что козой прыгает, а какую она силу имеет! Феечка нажала на мамуньку, ма-мунька на папуньку... Отец на брата, брат на свата.., А сват не знал, куда меня и посадить... Работка — краоь тище! Сема! Дружок! Я — экспедитор! Хочешь стать ма« им помощником? С ходу научу торговать.
12
Учусь у Жоры — и теоретически и практически. Наука не сложная... Жора учит: с чужого воза бери и на свой клади.
Экспедиторские наклонности у Жоры обнаружились незаурядные. Подход рыбацкий — ловко ловил рыбку в мутной воде.
Наловит — щуку заву, карасика заму.
Завбазой Семен Семенович не нарадуется. «О! — говорил.—О! Мастер! О! Пловец! В мокрую воду нырнет и сухим вынырнет».
Я сразу же остался с носом. Учился-учился и на первых коммерческих экзаменах с треском провалился. Семен Семенович в кабинете спросил:
— Умеете ли вы по шумному базару сумки носить? Жора дергает за штанину: говори —умею. А я,—
черт его знает, почему Жора за штаны хватает,— пожав плечом, громко засмеялся.
Зав яснее сказал:
— Моя половина остановилась на вашей кандидатуре. Просит ее сопровождать на базар и с базара. Сумки небольшие, каждая по десять килограхммов. Вес в зарплате учитывается...
Сами подумайте, ведь вопрос явно несуразный. Я сам ищу такого дурака, чтобы за мной сумки носил.
Жора глазами на меня стреляет и чем-то острым тычет то в спину, то в ягодицу. Намекает: пусть ваша половина пальцем поманит — и моя спина согнется...
А я стою и думаю: «Боже, боже!.. Ну нет никакой административной психологии! А еще и начальник! Я родной маме никогда в хату охапки дров не принес! А то перед какой-то мадам гни спину!»
Разумеется, я от смеха даже присел. Расхохотался, не могу остановиться, а завбазой таинственно наклонился к Жоре. Наверное, расспрашивал: «Где ты взял этого недотепу?»
13
Ох, и распекал же меня Жора! Ох, и клял, тактичному поведению учил:
— Разве можно перед начальством нос задирать! Сказал зав: неси — интеллигентно улыбнись и тащи. Руки не отвалятся. Вот что, друже, дипломатично попроси прощения. Так и так, мол, сдуру смеялся... «Вы меня не поняли. Я не над вами смеялся. Простите! Не карайте!, Всегда к вашим услугам...» Становись завтра у вешалки, первым встречай зава, вежливенько раздень и один на один деликатненько поговори.
Послушал я Жориного совета, раненько встал у по рога. Караулю. Увидев, что Семен Семенович вышагива ет к вешалке, я мигом подбежал и схватил с его головы шляпу. Имел намерение и демисезонное пальто стянутц да Семен Семенович пугливо отскочил в сторону.
Картина получилась смешная: маленький, лысенький Семен Семенович не оглядываясь бежит к кабинету и гневно орет:
— Кто вы? Отдайте шляпу!
Я,— меня бог ростом не обидел, двухметровый, долговязый,— следом шпарю рысью и кричу:
— Стойте! Извиняюсь!.. Каюсь!,.
- Но взволнованный зав стремительно влетел в кабинет и тут же вызвал секретаря.
— Вот та высокая жердина — кто он? Дайте анкету. Черт! Хотел на пороге задушить!
Не пойму — в чем же тогда соль этики и эстетики? Вежливо раздевай — бегут. Стой как пень, не раздевай — упрекают.
Нет, я дошлому Жоре не пара. Он меня во всем обошел. Вчера я своими глазами убедился в этом. С базара порожняком важно шла дородная завова половина, а Жора, обвешанный пакетами, тяжело дыша, плелся сзади.
Хитрющий! Присоседился!
14
Фея в трауре. Жора нагло изменил. Прикинулся дурачком — обстриг космы.
Говорит — люди смеются.
Жора, очевидно, не соврал. На базе работают простые, симпатичные люди: грузчики, шофера... Может, кто и посмеялся.
Фея из-за этого слезы глотает, я же ума не приложу. Такую пышную гриву ощипал! Малахольный!
15
Пошел в науку к Фее — изучаю западноевропейские танцы. Прекрасно! С утра до вечера натопаюсь — не надо и аппетитных капель. Бабуся и мамуся удивляются и не могут надивиться — одним махом килограмм колбасы уплетаю.
Одна беда, один недостаток — не туда ноги несут. Неуклюже топчусь, прыгаю, как слон. Порчу пол, топчу подруге ноги.
Фея терпит... Терпит во имя культуры
Продолжаю топать по полу и пугать соседей. Пол терпит, соседи — нет.
Соседка Катерина кричит на весь двор, протестует:
— Какая чертяка эту тангу выдумала! Скоро стены развалятся!
Зато я духом не падаю — пусть ругают! Фея обещала бранные нападения компенсировать — на стадион устроить. У нее там своя рука. Родной дядя — ветеран движения болельщиков... Должность высокая: с дубиной вдоль высокой ограды ходить и наблюдать,— кто сидит на ограде и без билета кричит: «Бей по воротам!..»
Пора уж подыскать какую-то работу по душе!
17
Новость! Жора учинил на базе переворот. Посреди дороги разбросал пакеты и заявил завовой помпадурше:
— Мадам, я вам не лошадь!
Весть эта кометой влетела в комнату.
Мы как раз разучивали нежное, плавное танго «Аист принес ребенка», и вдруг как гром с ясного неба — Жора перековался... Раскритиковал в газете завбазой. А сам слесарем на завод устроился.
Фея ударилась в истерику:
— Нахал! Это ж он, невежа, зава раскритиковал, свата, брата, татуся и дедуся... А я его любила... Я его выдвигала...
Я тоже попал в разряд невеж. На сомлевшую девушку приличную порцию воды плеснул. Прямо из ведра и плеснул.
Недотепа, всю девичью красу испортил. Смыл краски с бровенят, сполоснул и с губенят.
Помирились.
13
Сам не пойму — отчего меня, взрослого парня, тревога разобрала? Чего-то ищу — и сам не знаю.
Лягу — не лежится, и сон не в сон. Думаю и думаю: какая же сила повлияла на когда-то щеголеватого Жору?
Какие жизненные факторы вот так всколыхнули парня гуляку?
Вот передо мной лежат два письма. Фея пишет:
«Папуня и мамуня свою любимую доченьку щедр одарили. Выделили деньжат на путешествие: Одесса Ялта — Сухуми. Покатим, мой патлатый хулиганчик?»
Жора проще написал: «Сема! Друже! Принарядись, побрейся, состриги патлы и сюда ко мне, на завод, двигай. Вот здесь настоящая школа жизни».
Галина тоже советует:
— Иди, Семочка, учиться жить.
Читаю и, как тот былинник, не могу угадать — куда?
Люди добрые! Вас спрашиваю: куда и с кем?
«ОПРОВЕРГАТЕЛИ..,»
Газета воспитала многих хороших смехотворцев. Воспитала она и меня, простого деревенского парня.
Незабвенный Остап Вишня, долго и плодотворно работавший в газете, не раз призывал молодых авторов:
Идите в газету. Идите и перья свои справедливым гневом оттачивайте!
— А может, и не отточим?
Отточите! Не святые горшки обжигают!.,
- А мо...
— Никаких «может»... Душой к слову припадайте, сердцем теплым его согревайте, и оно, ваше слово, заго-рорит живым народным языком. Засмеются люди, заскулят казнокрады, бюрократы...
Так вот, значит, и я начал душой к слову припадать, сердцем каждое слово согревать.
Конечно, всякое бывало... Греешь-греешь, а оно, то самое словечко, возьмет да и остынет... Значит, не на всю силу теплом согревал. Оно ведь в жизни — как на долгой ниве: то перегреешь, то недогреешь...
Бывало, ты кого-нибудь пером хорошенько огреешь, но бывало, что и тебя без пера подходященько грели й разогревали... Да еще и как грели! Мама моя! Даже в пот бросало!
Кропотливая, но благородная работа. В газете мне частенько приходилось касаться сюжетов на деревенские темы. Скажем, как правление колхоза заседает и протоколами силос заготовляет или над какими сортами трав зимой больше всего задумывается фуражная корова.
Коровы силос ждали-ждали и, не дождавшись, взяли и взбунтовались... Рационы и протоколы языком слизали...
Написал я об этом в газете, а те правленцы взяли и «опровергли...».
Опровергатели — народ энергичный, настырный. В юмореске «Подталкивали и к соскам губами припадали» писалось: «Участники рождественских праздников солили-солили и пересолили... Охмелевшие волхвы с криком и гиком кольями подталкивали серую трезвую корову на третий этаж. Исследовали, не потекут ли в двадцатом веке от рождества Христова, да и еще на третьем этаже, из сосков вместо молока капли первака...»
Опровержение прилетело на следующий день. Сетовали и упрекали автора: «Клевета! Наговор! Мы ведь не корову, а козу толкали...»
Признаюсь: никогда не чурался и не обходил антирелигиозных тем,
Как-то я вместе со своим хорошим другом, коллегой по сатирическому перу, поехал в отдаленный хутор. К слову сказать, человеческими умами там внезапно завладели экзархисты и автокефалисты.
Вот мы и попытались статистически показать, к каким сногсшибательным фокусам ведет честных, хороших людей вот такое овладение...
Для статистики заполнили графы: а) сколько закололи поросят на пасхальные праздники; б) сколько зажарили кур; в) сколько ощипали гусей; г) сколько начинили колбас; д) сколько наготовили рубцов...
В графе «Напекли и наварили» борщей не считали, а записывали лишь то, что к борщам и рубцам кипятилось и варилось... Вот так и записали: «Наварили и накипятили:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Да и в самом деле: разве это поэзия — рубанком строгать, лопатой землю копать? Породили отец и мать — пусть чтут, пусть рожденного кормят. Это закон природы.
Бабуся — моя первая защитница.
— Куда вы его,— говорит,— на работу выпроваживаете? Он еще не наигрался.
Скажет и шелестящую ассигнацийку незаметно
— Внучек, поди развейся!
Распречудесная старушенция! Частенько выручает.
Именинный вечерок заканчивали солянкой. Солшщ холодное пиво. Проклятая соль и подвела — рассолила и разварила основных правофланговых гостей.
Первым окосел Жора — свалился. С разгона лбом ударился о пол. Колени подогнул, спину согнул, но сознания не потерял, продолжал славить именинника на четвереньках...
Ох и Жора! Ай да мастер. Ползал и звонко мяукал, лаял, мычал и хрюкал. Мастерски имитировал визгливого поросенка.
Утром соседи спрашивали бабусю:
— Спиридоновна, когда это вы купили поросную свинью? '
5
С Галиной у нас почему-то все чаще начали возникать конфликты. Каверзная девушка — идет против нашей компании. Нет-нет, да и уест, да и кольнет.
На крыльце спорили — может ли у двадцатилетнего парня рассохнуться десятая клепка?
Я возражаю — анатомия совсем ничего о сухих клепках не упоминает. '
— А ты,— говорит Галина,— чаще в анатомию заглядывай. Побольше книжек читай.
— Не думай, Галя,— говорю,— не думай, что я не читаю. Я в книжечки заглядываю.
— Почему же ты тогда пьешь? Почему нос дерешь?
— У меня,— говорю,— такая красота: штаны коротенькие, а нос длинный.
— Работать можно и в коротких штанишках.
— Не могу, Галочка! Не могу работать. У меня на работе кружится голова.
— Глупости мелешь! Труд — благородное дело. Труд освежает голову.
Сказано — переучилась. А как я тебя, Галочка, уважаю. Люблю. Я каждое утро твои русые косы высматриваю вот здесь, на крыльце. А ты смеешься, издеваешься.
6
Девичьи очи — непростая сила. Влияют... Повлияли и на меня чудесные карие глаза Галины. Уговаривала-уговаривала и уговорила: дал слово — брошу лодыря гонять В субботу пойду на работу.
Галина тепло взглянула и нежно пожала руку.
Но снова не сдержался — товарищи подвели. Как-то Галина остановила. С лекции шла. Спешила. В руках несла какой-то сверточек.
— Галя! — говорю.— Здравствуй!
— Здравствуй! — ответила.— Ты снова пробку проглотил?
Я стал в позу виноватого и прошу:
— Галинка! Выслушай, пожалуйста! Выслушай внимательно. Так и так,— говорю,— рвался... вырывался.., упирался...
Говорю и беру Галинку за руку. Не дает. Вырывает, Тогда я зашел с тыла. Вежливенько обнял за талию.
Грубиянка! Вытащила из пакета селедку и как стеганет соленой рыбиной по моим губам!
Бедненькие, на всю улицу звонко чмокнули.
Семейные свары не дают спокойно дохнуть. Сестра Надя против веселых вечеров. Бабуся и мамуся — за. Отец держался нейтралитета, а в последнее время начал сдавать, начал и сам на меня наступать.
— Что мне на службе скажут?.. В персональное дело запишут! Да! Точно, влепят...— И ко мне: — Что ты натворил,бездельник!
Сварливую, затхлую атмосферу первой разрядила моя добренькая, родненькая мамуся. Сунула десяточку и ласково шепнула:
— С богом, Сема. Успокой свои нервы...
Нервы я всегда успокаивал в ресторане «Полтава», Вот где хорошо лечить нервную систему!
8
Вчера батенька и сестрица Наденька встали на дыбы, решительно запротестовали: никаких выпивонов, никаких закусонов.
Пришлось нашей веселой компании удариться в конспирацию. В дровяном сарае немедленно созвали конспиративное совещание.
На совещании присутствовали: я, Жора и вольный художник Прокопий.
На повестке дня стоял только один вопрос — в какую дерезовую чащу переходить.
Выступали: вольный художник Прокопий, Жора и я.
Постановили единогласно: горло промачивать за речкой Ворсклой, на окраине, в зеленой роще. В том местечке, которое носит историческое название Копылы.
Вот там нас в летний погожий вечер и застукали...
Началось с малого. Начали мерять, у кого длиннее патлы — у художника или у Жоры, моего друга и кореша.
Опрокинули первую рюмаху, померили — у Прокопия! Выпили вторую, померили — у кореша!
Что за наваждение! Льем, пьем, меряем и не можем разобрать: почему то у одного, то у другого космы удлиняются?
Заподозрив со стороны вольного художника какую-то каверзу, Жора сказал:
— Прокопе! Ты мне рога не наставляй!
— Хулу порешь! Разве не видишь — темно! Темпераментный Жора не стерпел:
— Ах, тебе темно? Дай-ка я засвечу!
Кто кому первый засветил, кто кого первого за космы схватил — не рассмотрел.
Все трое разобрались во всем, когда попали в рай... в раймилицию.
Глянули — у каждого под глазами светят пестрые фонарики. Небольшие, но разноцветные: синенькие, красненькие и зелененькие.
Впервые в своей жизни я взялся за трудовую метлу. Метелочкой улицу подметал.
Галинка каждое утро навещала. Поздоровается и тихо шепнет:
— Сема! Ой, Сема! Милый мой друже! Помни —кто напрямик кочует, тот дома не ночует.
9
Метла натрудила руки — отдыхаю. Пятый день отлеживаюсь дома.
Какая красота — домашние хлопоты. Подают, убирают... Теплота и внимание... Умоют, причешут, еще и зеркальце под самую мордочку подставят. Посмотрю, цмок-цу губами и повернусь на другой бок. Роскошествую... Лежу, не встаю,
А вокруг моей особы и метушня и беготня. Несут то, подносят другое. Хлопотливая бабуся заговорщицки подмигивает и под подушку засовывает что-то стеклянное.
— Внучек! Целебное! Потяни для бодрости духа!..
Ох, бабусенция! Очаровательный ты мой предок! Потянул то, что и надо,— эликсир с перцем. Выше сорока градусов...
Потяну — посплю. Посплю — потяну. Ей-богу, лучшая жигуха, чем в детских яслях!
Кликну: «Маман, подай! Маман, убери!»
А мать как мать — не знает, на какую и ногу ступать,
10
Ура — радостная новость! В мою тихую келью нежданно-негаданно влетел Жора в сопровождении прекрасной Феи.
Щебетливая пташечка! Бегает, ласточкой по комнате порхает.
Что значит элегантная девчонка! Умеет ценить женскую красоту. На одной ножке скачет и кокетливо в зеркальце заглядывает. То подправит бровки, то подмажет губки...
Мамусю и бабусю Фея очаровала. Надю, Галю — нет, Они искоса поглядывали и немым взглядом спрашивали! с какой ветки эта сизоокая пташечка слетела?
Скромных студенток я прекрасно понимаю: их разбирала скрытая зависть. На модной Фее одних чертиков прыгало штук двенадцать. На серьгах, браслетах...
Серебряное портмоне и то лукавым украшено. Мастер выгравировал классическую сценку: возле посудника черт Солоху искушал...
Что и говорить — модница! Знает, какими штучками-мучками распалить огонек зависти у наивных провинциалок...
Коротенько опишу колоритный костюм молодой попрыгуньи.
Платье а-ля модерн — нежные девичьи ножки плотненько облегали мальчишечьи брючки. А фигурка какая тонюсенькая!.. Фея зеленым поясом так затянулась, гак засупонилась, что, ей-ей, трудно представить, как она, бедняжка, дышит. Прическу мои друзья носили раз нофасонную: Фея —хвостом вверх, Жора — хвосто вниз.
Болтали, говорили и мою душеньку повеселили «откололи» танго.
Вот выкидывали кренделя! Кошечка с перепугу даже на шкаф прыгнула. Глупая перепутала: Жора и Фея классическое танго танцевали, а ей показалось — по хате полосатая тигра скачет,
11
Мы с Жорой ведем интимный разговор — почему Фея, а не Психея? Оказывается — девочка родилась и терпеливо в десятилетке училась с именем Пелагея. Выпестованная на руках мамуси и папуси, девушка, прочитав в дипломе — Пелагея, обомлела. Упала на паркетный пол.
Очнувшись, слезно зарыдала:
— Папуська! Мамуська! Я ваша дочка или не ваша? Я не Пелагея, я — Фея!
— Сема! Семочка! Ты знаешь, кто у моей подруги родители? Высота...
Папуся — сюда, мамуся — туда... Два звонка — готово! Имя переменили.
Жора придвинулся, оглянулся и на ухо зашептал:
— Фея — чудесница! Не смотри, что козой прыгает, а какую она силу имеет! Феечка нажала на мамуньку, ма-мунька на папуньку... Отец на брата, брат на свата.., А сват не знал, куда меня и посадить... Работка — краоь тище! Сема! Дружок! Я — экспедитор! Хочешь стать ма« им помощником? С ходу научу торговать.
12
Учусь у Жоры — и теоретически и практически. Наука не сложная... Жора учит: с чужого воза бери и на свой клади.
Экспедиторские наклонности у Жоры обнаружились незаурядные. Подход рыбацкий — ловко ловил рыбку в мутной воде.
Наловит — щуку заву, карасика заму.
Завбазой Семен Семенович не нарадуется. «О! — говорил.—О! Мастер! О! Пловец! В мокрую воду нырнет и сухим вынырнет».
Я сразу же остался с носом. Учился-учился и на первых коммерческих экзаменах с треском провалился. Семен Семенович в кабинете спросил:
— Умеете ли вы по шумному базару сумки носить? Жора дергает за штанину: говори —умею. А я,—
черт его знает, почему Жора за штаны хватает,— пожав плечом, громко засмеялся.
Зав яснее сказал:
— Моя половина остановилась на вашей кандидатуре. Просит ее сопровождать на базар и с базара. Сумки небольшие, каждая по десять килограхммов. Вес в зарплате учитывается...
Сами подумайте, ведь вопрос явно несуразный. Я сам ищу такого дурака, чтобы за мной сумки носил.
Жора глазами на меня стреляет и чем-то острым тычет то в спину, то в ягодицу. Намекает: пусть ваша половина пальцем поманит — и моя спина согнется...
А я стою и думаю: «Боже, боже!.. Ну нет никакой административной психологии! А еще и начальник! Я родной маме никогда в хату охапки дров не принес! А то перед какой-то мадам гни спину!»
Разумеется, я от смеха даже присел. Расхохотался, не могу остановиться, а завбазой таинственно наклонился к Жоре. Наверное, расспрашивал: «Где ты взял этого недотепу?»
13
Ох, и распекал же меня Жора! Ох, и клял, тактичному поведению учил:
— Разве можно перед начальством нос задирать! Сказал зав: неси — интеллигентно улыбнись и тащи. Руки не отвалятся. Вот что, друже, дипломатично попроси прощения. Так и так, мол, сдуру смеялся... «Вы меня не поняли. Я не над вами смеялся. Простите! Не карайте!, Всегда к вашим услугам...» Становись завтра у вешалки, первым встречай зава, вежливенько раздень и один на один деликатненько поговори.
Послушал я Жориного совета, раненько встал у по рога. Караулю. Увидев, что Семен Семенович вышагива ет к вешалке, я мигом подбежал и схватил с его головы шляпу. Имел намерение и демисезонное пальто стянутц да Семен Семенович пугливо отскочил в сторону.
Картина получилась смешная: маленький, лысенький Семен Семенович не оглядываясь бежит к кабинету и гневно орет:
— Кто вы? Отдайте шляпу!
Я,— меня бог ростом не обидел, двухметровый, долговязый,— следом шпарю рысью и кричу:
— Стойте! Извиняюсь!.. Каюсь!,.
- Но взволнованный зав стремительно влетел в кабинет и тут же вызвал секретаря.
— Вот та высокая жердина — кто он? Дайте анкету. Черт! Хотел на пороге задушить!
Не пойму — в чем же тогда соль этики и эстетики? Вежливо раздевай — бегут. Стой как пень, не раздевай — упрекают.
Нет, я дошлому Жоре не пара. Он меня во всем обошел. Вчера я своими глазами убедился в этом. С базара порожняком важно шла дородная завова половина, а Жора, обвешанный пакетами, тяжело дыша, плелся сзади.
Хитрющий! Присоседился!
14
Фея в трауре. Жора нагло изменил. Прикинулся дурачком — обстриг космы.
Говорит — люди смеются.
Жора, очевидно, не соврал. На базе работают простые, симпатичные люди: грузчики, шофера... Может, кто и посмеялся.
Фея из-за этого слезы глотает, я же ума не приложу. Такую пышную гриву ощипал! Малахольный!
15
Пошел в науку к Фее — изучаю западноевропейские танцы. Прекрасно! С утра до вечера натопаюсь — не надо и аппетитных капель. Бабуся и мамуся удивляются и не могут надивиться — одним махом килограмм колбасы уплетаю.
Одна беда, один недостаток — не туда ноги несут. Неуклюже топчусь, прыгаю, как слон. Порчу пол, топчу подруге ноги.
Фея терпит... Терпит во имя культуры
Продолжаю топать по полу и пугать соседей. Пол терпит, соседи — нет.
Соседка Катерина кричит на весь двор, протестует:
— Какая чертяка эту тангу выдумала! Скоро стены развалятся!
Зато я духом не падаю — пусть ругают! Фея обещала бранные нападения компенсировать — на стадион устроить. У нее там своя рука. Родной дядя — ветеран движения болельщиков... Должность высокая: с дубиной вдоль высокой ограды ходить и наблюдать,— кто сидит на ограде и без билета кричит: «Бей по воротам!..»
Пора уж подыскать какую-то работу по душе!
17
Новость! Жора учинил на базе переворот. Посреди дороги разбросал пакеты и заявил завовой помпадурше:
— Мадам, я вам не лошадь!
Весть эта кометой влетела в комнату.
Мы как раз разучивали нежное, плавное танго «Аист принес ребенка», и вдруг как гром с ясного неба — Жора перековался... Раскритиковал в газете завбазой. А сам слесарем на завод устроился.
Фея ударилась в истерику:
— Нахал! Это ж он, невежа, зава раскритиковал, свата, брата, татуся и дедуся... А я его любила... Я его выдвигала...
Я тоже попал в разряд невеж. На сомлевшую девушку приличную порцию воды плеснул. Прямо из ведра и плеснул.
Недотепа, всю девичью красу испортил. Смыл краски с бровенят, сполоснул и с губенят.
Помирились.
13
Сам не пойму — отчего меня, взрослого парня, тревога разобрала? Чего-то ищу — и сам не знаю.
Лягу — не лежится, и сон не в сон. Думаю и думаю: какая же сила повлияла на когда-то щеголеватого Жору?
Какие жизненные факторы вот так всколыхнули парня гуляку?
Вот передо мной лежат два письма. Фея пишет:
«Папуня и мамуня свою любимую доченьку щедр одарили. Выделили деньжат на путешествие: Одесса Ялта — Сухуми. Покатим, мой патлатый хулиганчик?»
Жора проще написал: «Сема! Друже! Принарядись, побрейся, состриги патлы и сюда ко мне, на завод, двигай. Вот здесь настоящая школа жизни».
Галина тоже советует:
— Иди, Семочка, учиться жить.
Читаю и, как тот былинник, не могу угадать — куда?
Люди добрые! Вас спрашиваю: куда и с кем?
«ОПРОВЕРГАТЕЛИ..,»
Газета воспитала многих хороших смехотворцев. Воспитала она и меня, простого деревенского парня.
Незабвенный Остап Вишня, долго и плодотворно работавший в газете, не раз призывал молодых авторов:
Идите в газету. Идите и перья свои справедливым гневом оттачивайте!
— А может, и не отточим?
Отточите! Не святые горшки обжигают!.,
- А мо...
— Никаких «может»... Душой к слову припадайте, сердцем теплым его согревайте, и оно, ваше слово, заго-рорит живым народным языком. Засмеются люди, заскулят казнокрады, бюрократы...
Так вот, значит, и я начал душой к слову припадать, сердцем каждое слово согревать.
Конечно, всякое бывало... Греешь-греешь, а оно, то самое словечко, возьмет да и остынет... Значит, не на всю силу теплом согревал. Оно ведь в жизни — как на долгой ниве: то перегреешь, то недогреешь...
Бывало, ты кого-нибудь пером хорошенько огреешь, но бывало, что и тебя без пера подходященько грели й разогревали... Да еще и как грели! Мама моя! Даже в пот бросало!
Кропотливая, но благородная работа. В газете мне частенько приходилось касаться сюжетов на деревенские темы. Скажем, как правление колхоза заседает и протоколами силос заготовляет или над какими сортами трав зимой больше всего задумывается фуражная корова.
Коровы силос ждали-ждали и, не дождавшись, взяли и взбунтовались... Рационы и протоколы языком слизали...
Написал я об этом в газете, а те правленцы взяли и «опровергли...».
Опровергатели — народ энергичный, настырный. В юмореске «Подталкивали и к соскам губами припадали» писалось: «Участники рождественских праздников солили-солили и пересолили... Охмелевшие волхвы с криком и гиком кольями подталкивали серую трезвую корову на третий этаж. Исследовали, не потекут ли в двадцатом веке от рождества Христова, да и еще на третьем этаже, из сосков вместо молока капли первака...»
Опровержение прилетело на следующий день. Сетовали и упрекали автора: «Клевета! Наговор! Мы ведь не корову, а козу толкали...»
Признаюсь: никогда не чурался и не обходил антирелигиозных тем,
Как-то я вместе со своим хорошим другом, коллегой по сатирическому перу, поехал в отдаленный хутор. К слову сказать, человеческими умами там внезапно завладели экзархисты и автокефалисты.
Вот мы и попытались статистически показать, к каким сногсшибательным фокусам ведет честных, хороших людей вот такое овладение...
Для статистики заполнили графы: а) сколько закололи поросят на пасхальные праздники; б) сколько зажарили кур; в) сколько ощипали гусей; г) сколько начинили колбас; д) сколько наготовили рубцов...
В графе «Напекли и наварили» борщей не считали, а записывали лишь то, что к борщам и рубцам кипятилось и варилось... Вот так и записали: «Наварили и накипятили:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27