Но убедить Бондо ему, видно, не удастся.
Тогда он решил действовать круче.
— Так ты не хочешь, чтобы мы расстались мирно? — с угрозой в голосе спросил Уча.
— Никуда уходить я не собираюсь,— упрямо ответил Бондо.
— Катись-ка ты отсюда подобру-поздорову! — взорвался Уча.
— Что, что?
«Ага, подействовало»,—обрадовался Уча.
— А то, что слышал... Убирайся, тебе говорят, живо...
— Так ты меня гонишь?
— Выходит, так,— отрезал Уча.— Хватит лясы точить,— Уча резко повернулся и зашагал к экскаватору.
Бондо последовал за ним.
— Что ты пристал ко мне как банный лист?! — Уча сильно толкнул Бондо в плечо. — Отвались, зануда!
— Руки! — Бондо кулаком отбросил Учину руку.
— Что вы делаете! — бросился к ним Гудуйа Эсванджиа.
Уча толкнул Бондо еще раз.
— Убери руки, тебе говорят,— Бондо крепко схватил Учу за руки.
— Придется тебе по-другому мозги вправить, парень.
— Попробуй... Только шею себе не сломай,— горько осклабился Бондо.
— Это мы еще посмотрим,— сказал Уча, пытаясь вырвать руки из стальных пальцев Бондо.— Если ты сейчас не уберешься отсюда, несдобровать тебе, так и знай!
— Это мне-то несдобровать? —Бондо и сильно ударил Учу в грудь.
Уча зашатался.
— Перестаньте! — закричал Гудуйа и попытался остановить Бондо. Бондо крепко взял его за руку и отвел ее в сторону.
— Оставь нас, дедушка. Не вмешивайся ты в это дело.
— Не вмешивайся, дедушка Гудуйа,— попросил и Уча и повернулся к Бондо: — Ну, и удар же у тебя, Бондо!
— Для тебя не жалко.
— И мне для тебя тоже,— процедил Уча и наотмашь ударил Бондо в плечо.
Бондо не сдвинулся с места.
— Я долго терпел, Уча.
— И у меня терпение лопнуло,— сказал Уча, резко выбрасывая вперед правую руку.
Бондо левой перехватил Учину руку, а правой нанес Уче сокрушительный удар в челюсть. У Учи потемнело в глазах. Это не был удар деревенского парня. Нет, это был хорошо поставленный удар тренированного и опытного боксера.
Гудуйа решительно встал между ними.
— Опомнитесь! — вскричал он и крепко уперся руками в грудь обоих.— Опомнитесь, вам говорят!
— Да ты не шутишь,— потер рукой челюсть Уча.— Ты прав, побить тебя непросто.
— Может, хватит? — примирительно предложил Бондо.
— Так ты уберешься отсюда? — спросил Уча.
— Никуда я не уберусь! — злость душила Бондо.
— На, ударь! — крикнул Уча.— Чего ты ждешь! Отвяжись, дедушка Гудуйа,— еще раз попросил он старика и, отведя его руку, отошел в сторону. Потом подставил лицо.— Бей, тебе говорят...
— Стыдно, старика постыдился хотя бы,— сказал Бондо.
— Бей,— упорствовал Уча, и ярость исказила его лицо.
Увидев это, Бондо вконец потерял выдержку. Он нанес еще один удар, но Уча наклонил голову, и кулак просвистел над самой его головой. Учин кулак угодил Бондо в подбородок.
Они яростно налетали друг на друга, осыпая лицо и грудь градом ударов. Гудуйа безуспешно пытался разнять их. И ему перепало несколько увесистых тумаков.
— Уча!.. Бондо!— кричал старик.— Опомнитесь же вы наконец.
Но они были так разъярены, что ничего не слышали. Уже никто и ничто не смогло бы их остановить. Жажда победы целиком поглотила их существо.
Звонкие удары кулаков гулко отдавались в лесной тишине.
Юноши смертельно устали, тяжелое, прерывистое дыхание сотрясало их избитые тела. Руки сделались ватными, удары потеряли силу, колени подгибались. Пошатываясь и спотыкаясь, они навалились друг на друга грудью. Кровь размазалась по лицу, в головах звон. Гудуйа в конце концов удалось оторвать их друг от друга. Едва не падая и задыхаясь, они тупо стояли на нетвердых ногах.
— Что на тебя нашло, Уча? — Потрясенный Гудуйа с горечью смотрел на окровавленное лицо Учи.
— Н-н-не... скажу... дедушка Гуду...— прохрипел он.
Гудуйа повернулся теперь к Бондо:
— Может, ты скажешь, Бондо?
— И... я... не скажу... дедушка Гуду,— еле-еле шевелил разбитыми губами Бондо.— Просто... Уча не желает, чтобы... чтобы я работал с ним на... на экскаваторе, — с трудом выговорил Бондо и тут же спохватился, что сболтнул лишнее.
— Почему же ты против, Уча? — спросил Гудуйа.
— Не спрашивайте вы его, дедушка,— попросил Гудуйа Бондо и вытер губы рукавом гимнастерки.
Слова Бондо пришлись по душе Уче, но и удивили. Он не ждал от Бондо такой чуткости.
— Ладно, оставайся, Бондо, так тому и быть,— неожиданно смягчился Уча и оперся на Гудуйа, чтобы не упасть.— Я поступил дурно. Прости меня, Бондо,— искренне вырвалось у Учи.
Бондо Нодия был школьным товарищем Ции. Они сидели на одной парте, одной дорогой ходили в школу и одной дорогой возвращались домой. Они по-детски любили друг друга.
После окончания школы Бондо уехал в Тбилиси поступать в институт, но провалился на вступительных экзаменах. На следующий год его призвали в армию.
Стоило им расстаться, как Ция поняла, что не любила Бондо. Ни вспоминать о Бондо, ни думать о нем ей не хотелось,— детское увлечение прошло без следа. В ответ на пылкое письмо Бондо Ция, не таясь, прямо написала ему обо всем.
Потрясенный Цииным ответом, Бондо написал ей жалобное письмо, способное смягчить даже камень. Но Ция, несмотря на то что очень жалела Бондо, ничего не смогла с собой поделать и на письмо не ответила. Не ответила она и на следующие послания Бондо.
Бондо надеялся, что стоит ему приехать в отпуск, и сердце Ции оттает. Но надеждам его не суждено было сбыться. Сердце девушки уже принадлежало другому. На смотре народного творчества в Хоби Ция встретила Учу и полюбила его. Когда Бондо возвратился, Ция всячески избегала оставаться с ним наедине. На плантацию она ходила кружным путем, чтобы ненароком не столкнуться с Бондо. Она все больше сидела дома и даже во двор выходила редко. Так продолжалось все время, пока не кончился отпуск Бондо.
После демобилизации Бондо приехал домой. Но Ции в деревне уже не было, и Бондо навсегда потерял надежду что-нибудь изменить в своих с ней отношениях. Усидеть дома он не смог и тоже подался на стройку, чтобы хоть издали видеть ее.
Однажды воскресным вечером Ция и Уча лежали на пляже. Недалеко от них сидели Цисана с Антоном.
Кулевские девушки почти совсем перестали ходить на пляж, а если и шли купаться, старательно отводили взгляд от Учи и Антона. Пляж был пустынен и тих. Даже дельфины и те уже не подплывали к берегу, не надеясь, видимо, повстречать девушек,
Уча и Ция старательно строили домик на песке. Точнее, строил Уча, а Ция подавала строительный материал: камешки, ракушки, древесную кору. Восхищенная мастерством Учи, Ция весело болтала ногами в воздухе.
— Да это же настоящий дворец, а не ода.
— Наш дом и будет настоящим дворцом, Ция!
— В таком дворце даже князья Дадиани не жили, Уча.
— Дадиани не жили, а вот мы будем. Нравится?
— Еще бы, но как же мы построим дом лучше дворца правителя Одиши?
— А вот и построим, собственными руками построим, потому он и будет лучше всех дворцов.
— Чем же мы обставим наш дворец, Уча?
— Были бы земля и дом, а за мебелью дело не станет.
— Что верно, то верно. Я ведь у тебя богатая невеста.
Отец и мать из моего заработка ни копейки не разрешали тратить. Все на приданое откладывали.
— Да и я кое-что откладываю из зарплаты, Ция.
— Боже мой, когда же настанет этот день, Уча? Сколько мы еще будем жить порознь? — с неожиданной печалью спросила Ция.— Я больше не могу так.
Уча бросил строить дворец и повернулся к Ции. Она, притихнув, лежала на песке и жалобно смотрела на Учу.
— Ция,— прошептал Уча.
— Когда еще у нас будет своя крыша над головой,— Ция крепко обхватила Учу за шею и прижала его лицо к своей груди.
— Нас увидят, Ция.
— А ты знаешь, Уча, Цисана еще ни разу не целовалась с Антоном.
— Знаю.
— Это еще откуда? — удивилась Ция.
— Мне Антон сказал.
— А ты ему рассказывал про нас, Уча?
— Рассказывал.
Ция теснее прижалась к Уче.
— Почему же ты стесняешься, что он нас увидит? Пусть смотрит, если ему охота.
— Нас правда увидят, Ция,— испугался Уча.
— Ну и пусть увидят, может, возьмут с нас пример. Сколько они еще будут монахами,—весело сказала Ция и поцеловала Учу.
— Ты знаешь, Ция, кто работает со мной на экскаваторе? — спросил Уча, стараясь уклоняться от ее поцелуев.
— Кто же?
— Твой сосед.
— Какой еще сосед?
— Тот самый танкист.
Ция не поверила:
— Танкист?
— Он самый. Бондо Нодия.
— Откуда ты знаешь его имя?
— Я же сказал тебе, что он со мной работает.
— Твоим помощником? — Ция отодвинулась от Учи.
— Вот именно.
— Как, каким образом?
— А вот так... Вернулся из армии, а Спиридон Гуния его ко мне направил.
— Давно?
Зачем она об этом спросила? Какая ей розница, давно или нет?
— С месяц уже.
— Почему же ты не говорил мне до сих пор? — огорчилась Ция.
— Он меня сам об этом просил.
— Это еще почему?
— Чтобы ты не думала, что он из-за тебя сюда приехал. Но я и без того знаю, что он ради тебя сюда и приехал.
— С чего ты это взял?
— Ну об этом нетрудно догадаться.
— Мы с ним были просто школьные товарищи,— сказала Ция.
— И Бондо то же самое мне говорил.
— И правильно говорил,— одобрила ответ Бондо Ция, но в глубине души все же была уверена, что Бондо приехал сюда ради нее одной. И не могла разобраться, нравится ей это или нет. Мысль эта приятно щекотала ее женское тщеславие, и, чтобы не думать о Бондо, Ция встала и отряхнула с тела песок.
— Пойдем, Уча, поплаваем напоследок...— И, не дожидаясь Учи, бегом бросилась к морю. Поплыла саженками. «Хорошо, что Уча не пошел со мной,— ей хотелось побыть одной.— Приехал работать сюда. Ничего подобного, это он из-за меня приехал, это ради меня он бросил все и стал подручным Учи. Какой он, оказывается, верный и любящий... А вот я... Но Уча тоже верный и любящий, и даже больше Бондо, гораздо больше. Другой бы на его месте даже близко Бондо не подпустил, от ревности бы извелся, а он нет... Целый месяц, оказывается, вместе с ним работает, а мне об этом ни слова...— Поглощенная своими мыслями, Ция медленно плыла со спокойной, неподвижной глади моря.— И все-таки почему он вдруг решился приехать сюда? И почему пошел в подручные к Уче? Почему именно к Уче? Ведь он прекрасно знал, из- за чего я уехала из деревни, ради кого я сюда перебралась?» Ция оглянулась и увидела, что заплыла слишком далеко. Учи совершенно не было видно. Ция повернула обратно и быстро поплыла к берегу.
Ей вдруг совершенно расхотелось думать о Бондо и его планах.
Единственное, чего она желала, — побыстрее увидеть Учу и покрепче его обнять, чтобы окончательно выбросить из головы глупые мысли.
...Еще каких-нибудь две-три недели, и «Комсомолец» вплотную подойдет к хижине Гудуйа Эсванджиа.
Гудуйа знал об этом. Знал, что ему навсегда придется проститься с жилищем в котором он провел столько лет. И так близка, так дорога стала ему эта хижина, пусть оторванная от мира и людей, пусть затерянная среди лесов и болот, что даже думать об этом было ему невыносимо. И надо же такому случиться, что сровнять его хижину с землей собирался тот самый экскаватор, за которым он ходил как за малым дитем. При Галине Аркадьевне и Спиридоне Гуния Гудуйа бодрился: невелика, мол, потеря, но, оставшись наедине со своими мыслями, тяжело переживал. Ведь разрушалась не просто хижина, но бесследно исчезал очаг, сидя перед которым поверял он огню свою печаль и горе. Ни единой живой душе не смог бы открыться Гудуйа. Лишь веселое пламя было безмолвным его собеседником и поверенным. Лишь горячие языки огня зализывали раны и облегчали его душу. Теперь он нашел иной путь. Именно этим путем идет к его хижине «Комсомолец», чтобы стереть ее с лица земли, чтобы вывести Гудуйа к людям, к жизни и свету.
А как бередил раны Гудуйа Исидоре Сиордиа, как настраивал его против Галины Аркадьевны и Важи: они, мол, нарочно проложили трассу канала через хижину, хотя вполне могли бы обогнуть ее.
Не поверил Гудуйа Исидоре, не поверил его ядовитому языку и злому сердцу. Правда, ему было трудно расстаться с хижиной, но он безропотно пожертвовал ее каналу, ведь канал вел его к людям, возвращал к жизни. И что могло остановить его, когда люди вспомнили о нем, сами пришли к нему и как равному с равными предложили встать рядом во имя общего дела.
Под самый корень надо было отрезать язык тому гаду, но божья кара и без того настигла его.
А теперь не горел огонь в хижине Гудуйа. Дело было за полночь, и Гудуйа бессонно ворочался на своем топчане. Снаружи явственно доносился лязг и грохот «Комсомольца».
Экскаватор Учи Шамугия работал в две смены. Днем на нем трудился Бондо Нодия, а по ночам — Уча.
Гудуйа обслуживал экскаватор в обе смены, но Уча отпускал его пораньше, чтобы старику не приходилось ночью оставаться на трассе.
Да, Уча обращался с ним как с отцом родным.
«Какие разные люди живут на свете, как не похожи они друг на друга. И Уча Шамугия — человек, и Исидоре Сиордна — тоже? Несправедливо это. Они же такие разные... Если так пойдет дело, экскаватор окажется у хижины уже через три недели. Лучше уйти отсюда загодя и переселиться в барак. Надо было это сделать раньше, но не смог я расстаться с козой и буйволицей, да еще и оленята тут... Человек привыкает к животным, ведь и они умеют грустить... Эх, не смог я одолеть своей печали. Как мне оправдаться перед буйволицей? Ведь буйволы что люди — радуются малому и печалятся от малого... Оленят я отпущу в лес, собаку прихвачу с собой, а буйволицу в колхоз сдам... Буду навещать ее... А коза? Куда девать козу? Отдам-ка я ее Уче с Антоном. Эсма доить будет...» В хижине было темно. Он больше не станет зажигать огня. Завтра на рассвете он покинет хижину. На дворе шел дождь. Капли величиной с грецкий орех тяжело падали на камышовую кровлю. В хижине было темно, но Гудуйа отчетливо видел квелу, стоявшую у самого очага, прислонившиеся к корневищу кеци, выстроившиеся вдоль стены коку, глиняные кувшины, подойник, жбаны, висевшие на стене связки табака, медный котел с деревянной мешалкой и струганым черпаком. Как он расстанется со всем этим добром, как бросит его на растерзание экскаватору? А придется оставить, не потащит же он все это с собой. Да, Гудуйа понимал, что оставляет здесь не только любимые им предметы, но и черные дни, месяцы и годы минувшего. И не знал он, радоваться или печалиться ему, потому как давно уже свыкся со сшей участью.
Рассвело. Дождь перестал, уже не падали тяжелые капли величиной с грецкий орех на камышовую кровлю хижины. Гудуйа с трудом поднял с топчана утомленное бессонным ворочаньем тело и отворил дверь. Солнце ослепило его. Сколько раз встречал он так утреннее солнце, сколько раз согревало оно его зябкое сердце, сколько раз заглядывало оно в его запертую душу.
Намокшая собака тряслась от утренней прохлады. Она осторожно заглянула в хижину, но очаг не горел. Это показалось ей дурной приметой, и она жалобно заскулила. Гудуйа погладил ее по голове. Впервые он ласкал ее так. Но собака скулила по-прежнему, видимо чувствуя, что никогда больше не вспыхнет огонь в этой хижине.
Гудуйа решил не откладывая отвести буйволицу на колхозную ферму, козу — к Эсме, отпустить в лес оленят. Ему казалось, что, не сделай он этого сейчас же, ни за что потом недостанет у него сил на это. Он даже не умылся и не позавтракал.
Гудуйа свистнул собаку и направился к хлеву. Шел он медленно, так медленно, словно ноги были чужими. Он навсегда оставлял хижину и все вокруг. Никогда уже не возвратится он сюда. Он решил уйти, и он уходит. Собака с поникшей головой и поджатым хвостом бежала рядом с ним. Может, и она догадалась, что хозяин не собирался уже возвращаться сюда: он даже подойник не захватил с собой. Гудуйа отвязал козу, и та с удивлением покосилась на пустые руки хозяина. И буйволица недоверчиво топталась на месте, не увидев подойника. Тут Гудуйа вспомнил, что забыл глиняный кувшин, и вернулся в хижину. Он взял кувшин, в последний раз окинул взглядом свое жилище и быстро вышел во двор, прикрыв за собой дверь. Взмахнув кувшином — с посохом он давно уже не ходил,— Гудуйа погнал впереди себя буйволицу, козу и оленят. Оленят он собирался отпустить в лес, хотя понимал, что они все равно вернутся к хижине и долго еще будут дожидаться возвращения своего хозяина.
Собака с тоской оглядывалась назад, на хижину. Хозяин ни разу не обернулся. Собаке все еще не верилось, что хозяин навсегда расстается с хижиной. Не верили в это и буйволица с козой. Они то и дело останавливались, надеясь, что и хозяин тоже остановится. Но хозяин упрямо шел вперед. Куда он гонит их и почему оставил недоеденными? Ведь ни разу еще не забывал он доить их по утрам. Собака скулила, коза мекала, буйволица мычала. Но Гудуйа не останавливаясь шел вперед, подгоняя и буйволицу и козу. Сердце его сжималось от жалости, и, чтобы не повернуть ненароком назад, Гудуйа ускорил шаг, поминутно покрикивая на животных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42