ГРИГОЛ ЧИКОВАНИ
Земля
Роман
(груз.)
Двор был покатым. Таковы все дворы в горных селениях Одиши. И тропинка тоже круто шла вниз от воды к калитке. Бросишь камень — ни за что не удержится, скатится. Парень и девушка медленно спускались вниз по тропинке. За калиткой через дорогу в лощине шумела река.
Стоял теплый вечер поздней осени. Пряный аромат желтеющих спелых мандаринов заполнял двор. А на земле блестела густо-зеленая трава.
— Подними голову, Уча,— сказала девушка.
А парень и не замечал, что идет с опущенной головой.
— Посмотри на меня, Уча,— попросила девушка.
Парень взглянул и не смог оторвать от нее глаз.
— Улыбнись, пожалуйста, Уча,— опять попросила девушка.
— Не могу, не могу я улыбаться, Ция,— сказал Уча.
— Можешь, Уча.
— Раньше мог... А сейчас не могу. Может, еще танец отвергнутого жениха сплясать, а? — горько усмехнулся Уча.
— Постыдился бы, Уча. Никто тебя не отвергал! Отец говорил, что у тебя нет земли под ногами.
— А мой отец жил на болоте, и дед тоже на болоте жил.
— Болото убило твоего отца. И деда твоего оно убило,— с горечью промолвила Ция.— Отними землю у болота. Я тебя подожду. Поселись на этой земле, Уча, я подожду тебя.
— Сколько ты ждать меня будешь? — Парень не отрываясь смотрел на девушку, на ее пылающее лицо, в ее глаза с длинными ресницами, с любовью и лаской глядевшие на него.— До каких пор ты будешь ждать меня, Ция?
Он понимал, что девушке очень тяжело с ним расставаться.
— Я буду ждать тебя, Уча, пока ты на земле не поселишься.
— Но где же та земля? В моей деревне, куда ни глянь, всюду болота, гиблые места, ногой и то ступить некуда.
— Отец рассказывал, что ваши болота осушают. В Корати и Чаладиди уже давно ведутся работы.
— Осушать-то осушают, как же не осушать... Но на это ведь нужно время. Годы пройдут, Ция, годы... Не скоро все это... не дождешься! — тихо, очень тихо, чтобы не услышала Ция, вздохнул Уча.
— Ну и не буду ждать! Давай вернемся к отцу, Уча, и скажем, что ты у нас останешься.
— То есть как это у вас? — не понял Уча.
— У нас и поселишься... Что в этом плохого?
— Примаком, да?
Ция не поняла, почему Уча так насторожился: настолько велико было ее желание, чтобы он остался.
— Ну и что из того? — удивилась Ция.
— Нет, Ция. Знаешь, как про зятя говорят? Чем реже его видишь, тем он желанней. В примаки я не пойду.
— Что ты говоришь, Уча... Мои старики тебя как сына родного примут,— настаивала Ция.
— Нет, нет, Ция,— прервал ее Уча,— я тебя в свой дом приведу, на свою землю.
— Но там же нет земли, Уча. Куда ни глянь, всюду болота, гиблые места, даже ногой некуда ступить. Ты ведь сам говорил.
— Да, говорил. Всюду болото, гнилые топи и болото. Знаешь, Ция, прав твой отец, я должен отнять землю у болота.
— Должен отнять, Уча,— обрадовалась Ция.— А я... я подожду тебя,— волнуясь, говорила Ция. Она боялась, как бы Уча не заметил ее печали, которую она не могла скрыть.
— Сколько же ты будешь ждать меня? Ведь наши болота придется осушать очень долго.
— Я знаю, что долго, Уча,— ответила Ция, и голос ее дрогнул. Она не могла быть спокойной.— Но время пройдет быстро.
— Как это быстро? Я — там, ты — тут. Каждый день разлуки мне в год покажется.
— Я всегда буду с тобой, Уча.
— Как это ты будешь со мной? — Уча вновь посмотрел ей в глаза.
— Всей душой и всем сердцем я буду с тобой,— будто лаская его, прошептала Ция.
Как ни медленно они шли, тропинка все же привела их к калитке. Казалось, и солнце не очень спешило. Но стоило им остановиться, и оно вдруг устремилось к горизонту, будто торопясь наверстать упущенное время. Солнце ныряло то в прозрачно-белые и янтарно-красные облака, то скользило по зеркальному небосводу, и его разноцветные лучи странно плясали вокруг Ции и Учи. Цвета все время менялись и отражались в отяжелевших от плодов ветвях мандариновых деревьев, растущих вдоль забора. Цветные отблески этих лучей и веселая смена света и тени ложились на лица Учи и Ции, причудливо изменяя их. Но с лица Учи не сходило выражение горечи и печали. Парень был красив и статен. На голове — сванская шапочка, рубаха в талии перехвачена тонким плетеным ремешком, на котором висел длинный нож с роговой рукояткой, какие носят одишские охотники и пастухи. На ногах Учи кожаные пачичи с высокими голенищами.
— Ты опять не смотришь на меня, Уча,— жалобно сказала Ция.— Ты сердишься... Но тебе идет быть сердитым, Уча, ты мне таким еще больше нравишься,— не скрывала восхищения девушка.
— Да не сержусь я, Ция,— пытался, грустя, улыбнуться Уча.— Как я проживу столько времени без тебя, Ция?
— Любовь даст тебе силы,— улыбнулась Ция.
— Ты надо мной смеешься, да? Почему ты смеешься, Ция?
— Я рада, что ты у меня такой красивый и стройный. Я бы тебя поцеловала, но, боюсь, отец с матерью увидят.
— Не надо меня целовать.
— Почему, Уча?! — обиделась Ция.
Уча промолчал.
— Боже мой, какой ты у меня хороший, Уча!
Уча взглянул ей в глаза:
— Я обязательно отниму землю у болота.
— Обязательно отнимешь, Уча... Я верю, ты сможешь,— сказала Ция.— Я дождусь тебя, дождусь, слышишь?
— Дождись, Ция.
— Ты на отца не обижайся, Уча,— попросила Ция.
— Не обижусь.
— И на маму не обижайся, хорошо?
— И на маму не обижусь.
— И на меня не обижайся, ладно?
— За что же мне на тебя обижаться, Ция?
— Почему же ты грустишь, Уча?— спросила Ция.
— Долго придется болото наше осушать.
— Время пролетит быстро.
— Но не для меня, Ция.
— Для меня тоже не скоро. Это я только успокаиваю себя.
— Ну, допустим, пролетело время, осушил я болото и поселился на земле, на настоящей земле...
— Ну и прекрасно, Уча,— улыбнулась Ция.
— Конечно, прекрасно...
— Еще как прекрасно, Уча. Но что же тебя тревожит? — опять спросила Ция.
— Допустим... отец твой отдаст тебя за меня. Бери, скажет, свою невесту, твоя она теперь...
— Чего же нам еще нужно, Уча? — не дала ему досказать обрадовавшаяся Ция. — Это же прекрасно!
— Чего же лучше... Этого мне и надо, но вдруг...— Уча сдвинул шапочку на затылок и вытер рукавом внезапно вспотевший лоб.
— Что «вдруг»? — испугалась Ция.
— А вдруг не отпустит тебя ваш сумасшедший председатель колхоза!
— Кто-кто?! — переспросила Ция.
— Эстате Парцвания, вот кто. Вдруг скажет мне: не отпущу, мол, никуда своего знатного цитрусовода, и все. Говорят, он никого из колхоза не пускает, даже замуж и то не отдает. А такую звеньевую и подавно не отдаст, так ведь?
Ция облегченно перевела дух и расхохоталась.
— Чего ты хохочешь?!
— О! «Такую звеньевую»! Да из наших девчат любая меня заменит.
— Заменит, как же! Такую, как ты, никто заменить не сможет.
— Ты у меня добрый, Уча. И смешной... Ради бога, не волнуйся — никто меня удерживать не станет.
— А вот и станет. Эстате знаешь какой упрямый. Ни за что он тебя не отпустит, посмотришь.
— А я сбегу — только меня и видели. Тоже мне Эстате Парцвания! Да если женщина что задумает — девяти упряжкам волов ее не удержать, слыхал небось?
— Девяти упряжкам,— улыбнулся Уча.— Ой ли?
— Вот именно.
— Отец тебе и двух слов сказать не успел, а ты тут же с ним согласилась.
— Ты обиделся на моего отца? А ведь он нам счастья желает. Его пугают ваши болота. Знаешь как он боится отпустить меня туда! Не будь их, он с радостью бы отпустил меня
с тобой. Да и никто бы меня не удержал, хоть сейчас пошла бы с тобой. Послушай, как сердце мое бьется,— потянула Ция руку Учи к своей груди.
— Нет, Ция,— сказал Уча и отнял руку,— отец твой увидит.
— Ну и пусть,— осмелела Ция,— ну и пусть смотрит, пусть хоть целый свет видит, мне стыдиться нечего. И вообще с тобой мне ничего не страшно. Нет, ты послушай, как сердце мое стучит. Это оттого, что я хочу с тобою пойти, сейчас, сию минуту.
— Не надо, Ция, давай подождем немного,— обрадовался Уча.— Дай мне хотя бы одной ногой на землю встать — тогда только тебя тут и видели.
— Какой ты смешной, Уча... «Хотя бы одной ногой»!.. Ты такой у меня хороший, Уча, и сам ты не знаешь какой... «Хотя бы одной ногой»...— сказала Ция, и так ей вдруг захотелось прижаться к груди Учи, что она даже попятилась.
— Я отсюда прямиком в «Колхидстрой», Ция, даже домой и то не зайду.
— Отчего же?
— А что мне там делать? Стоит себе пустая хибара посреди болота. Один-одинешенек я на белом свете: ни отца, ни матери, ни брата, ни сестры. И двор мой пуст: ни скота в нем, ни птицы, ни поля, ни огорода — ничегошеньки. Все, что у меня есть, все со мной. Вот так.
На глаза Ции навернулись слезы, блеснув на ресницах. Она едва не расплакалась.
— Уча...
— Так вот и живу, один как перст, без роду и без племени,— горько продолжал Уча, не поднимая глаз на Цию: боялся, как бы не разрыдалась она, встретившись с его взглядом.
— Не говори так, Уча! — взмолилась Ция.
— Лягушки да комары, шакалы да волки — вот и вся моя родня, Ция,— усмехнулся Уча.
— Возьми меня с собой, Уча, пожалуйста... Вот так прямо и возьми, в чем стою, пойду с тобой, ни разу не оглянувшись, с отцом-матерью не прощаясь. Веди меня хоть на болота, хоть куда, будем жить в твоей хибаре — она мне дворцом покажется; не боюсь я ни шакалов, ни волков, ни комаров, ни малярии. Все вынесу, лишь бы ты был со мной рядом.
— С тобой рядом,— восторженно повторил Уча.
— Да, Уча, все я ради тебя вытерплю.
— Значит, ничего-ничего не испугаешься, да?
— Ничего, Уча, с тобой мне ничего не страшно. Черти и те с тобой не страшны.
— Спасибо, Ция. Прав твой отец — нельзя тебе на болоте жить под волчий и шакалий вой, среди комаров и малярии. Дай срок, Ция, я тебя не в хибару — в дом настоящий приведу, и не на болоте мы поселимся — на настоящей земле, на земле, отвоеванной у болота, на земле, с которой Язон золотое руно похитил.
— Язон? Золотое руно? — ничего не поняла Ция.
Уча кивнул.
— Да, Язон, золотое руно.
— А кто такой Язон? — спросила Ция.
— Язон был предводителем аргонавтов.
— А кто такие аргонавты?
— Так ты и этого не знаешь?
— Не знаю.
— Аргонавты, говорят, были греческие моряки.
— Как же удалось этому самому Язону руно золотое похитить?
— Ему, кажется, Медея помогла, дочь царя Колхиды Аэта.
— Так что же получается — она отца своего предала, да? — не поверила Ция.
— Предала, Ция. И не только отца — она и родину предала.
— Отца, родину?! — У Ции от ужаса даже зрачки расширились.
— Да, да, отца, родину,— подтвердил Уча.
— Бесстыжая... Как это она могла! — от волнения у Ции пересохло в горле.— Может, ее принудил кто?
— Да никто ее не принуждал! Это любовь ее заставила.
— Любовь?! — ужаснулась Ция.
— Да, любовь к Язону,— сказал Уча.
— Любовь к врагу? — задохнулась Ция.— Что же это за любовь такая?
— Плохая это любовь, Ция.— Уча сочувственно смотрел на Цию. Ему стало жаль ее.
— Какая ужасная любовь, Уча. Ну и ведьма эта твоя Медея, воистину ведьма.
— Да, воистину ведьма,— согласился Уча.— Это еще что — она и брата родного, оказывается, убила из-за своей любви к Язону.
— Ой, не надо, ради бога, Уча! — всплеснула руками Ция.
— Изрубила на куски и выбросила в коре.
— Да она похуже ведьмы была, проклятая. Так ты говоришь, любовь ее на эти ужасы толкнула?! — засомневалась Ция.
— Да не я это говорю. Так в легенде про это сказано. Любовь, мол, и не на такое еще может человека толкнуть.
— Разве любовь делает человека злодеем? Не верю я, что любовь может толкнуть человека на злодейство. Не верю, и все. Выдумки все это. Не верю я, чтобы такая Медея когда-нибудь была на свете.
— Да какие там выдумки, это легенда такая, Ция.
— Все равно выдумка, выдумка это,— не согласилась Ция с Учей.
— Легенды не выдумывают, Ция. В них отражается то, что в действительности когда-то было.
— Было! Да не мог такого быть.
— Если бы не было, зачем народ хранил бы такую легенду?
— Ну и не надо было ее хранить. Лучше бы позабыли ее навсегда. Ужасная легенда, Уча,— зябко поежилась Ция.
— Успокойся, Ция. Ведь я сказал тебе, что это легенда, легенда, понимаешь?
— А где же все это написано, Уча?
— Я это не из книг вычитал. Мне Андро Гангия рассказывал, главный инженер «Колхидстроя». Он говорил, что про золотое руно и Медею все люди знают.
— Ну и пусть знают. А я больше об этом и слышать не хочу. Хватит про Медею, Уча. Лучше скажи, был ты уже у этого главного инженера?
— Нет, Ция. Андро Гангия сам к нам пришел в Диханцквили,— сказал Уча.— И не только к нам. Он, говорят, пешком исходил все наши болота и леса — все измерил и изучил. В нашем селе зашел в каждую хибарку, все наши беды собственными глазами увидел, с каждым поговорил по душам.
— А у тебя он был?
— Конечно, был!
— Ну и что, успокоил он тебя?
— Андро Гангия никого не успокаивает. Не за этим он к нам приходил. Он людей на стройку звал. «Ваша судьба,— говорил он,— целиком в ваших руках. Если всем миром навалиться, землю у болота обязательно отберем».
— А что народ? — с нетерпением спросила Ция.
— Кто пошел на стройку, а кто и отказался. Всегда ведь так.
— Зачем же отказываться? — огорчилась Ция.
— Не верит народ, что человек может одолеть болото, вот и отказывается.
— А может, и правда не одолеть вам болото?! — с испугом спросила Ция.
— Такие люди, как Андро Гангия, одолеют, обязательно одолеют,— убежденно ответил Уча.
Ция заметила, что Уча гордится знакомством с таким человеком.
— А тебя не звал на стройку Андро Гангия?
— Конечно, звал.
— И что ты ему на это?
— Не смогу, сказал я, к вам пойти.
— А он не спрашивал почему?
— Я сказал, жениться надумал.
— А он что?
— Сначала засмеялся,— смущенно ответил Уча,— а потом...
— Засмеялся?! — перебила его Ция и нахмурилась,— Что же в этом смешного? — вспыхнула она.— Что он в этом смешного нашел?!
— Не знаю, Ция. Я вроде бы ничего смешного не говорил. Я и рассердиться не успел — он одобрительно так на меня посмотрел и спрашивает: красивая у тебя невеста?
— А ты что ответил? — выжидательно взглянула на него Ция.
— Я сказал: невеста моя самая красивая на свете.
— А он что?
— А он улыбнулся, вот так, как ты сейчас улыбаешься: открыто и ласково. Так я и думал, говорит, что она самая красивая...
— А почему это он решил, что твоя невеста должна быть красавицей, а? — не скрывала радости Ция.
— Не знаю, почему он так решил, но то, что он не ошибся, это факт.
— Ой ли? — лукаво улыбнулась Ция.
— А знаешь, что он еще сказал?
— Что?
— Как же ты, говорит, такую красивую девушку сюда привести вздумал. На это чертово болото, в эти джунгли дремучие. Когда он это сказал, мне совестно стало... Я даже подумал, что они сговорились.
— Кто они?
— Твой отец и Андро Гангия.
— У отца своя голова на плечах, — обиделась Ция.— Стал бы он с твоим Гангия сговариваться, как же. Да он его и в глаза никогда не видел...— Ция опять нахмурилась, ей снова вспомнилась Медея, никак не шла из головы эта история о вероломстве и предательстве.— Неужели любовь может так ослепить женщину и толкнуть на такую мерзость? — вслух подумала Ция.— Неужели любовь заставляет женщину потерять голову?! — никак не могла поверить Ция.
— Медея потеряла, а ты вот нет,— пошутил Уча.
— Да будь она проклята, такая любовь! — вскрикнула Ция, и слезы покатились у нее из глаз.
— Бог проклял ее, Ция, и жестоко наказал и Медею и ее любовь.
— Должен был проклясть, должен был покарать,— обрадовалась Ция.— А как же иначе. Упаси нас бог от такой любви.
— Упаси бог,— согласился Уча и открыл калитку.— Я пойду уже, Ция.
— К Андро Гангия? .
— Да, Ция.
— И что же ты скажешь Андро Гангия?
— Отказала мне, скажу, самая красивая девушка.
— Опять ты за свое, Уча. Не надо. Не говори больше так, пожалуйста.
— Ладно. А что прикажешь ему сказать? — лукаво улыбался Уча, словно и впрямь не знал, что и как говорить.
— Расскажи, как все была на самом деле. Что отец тебе ответил и что я тебе сказала.
— А что ты мне сказала? — прикинулся забывчивым Уча.
— Не лги, плутишка ты этакий. Ты все прекрасно помнишь, просто прикидываешься! — притворно рассердилась Ция.— Ну так и быть, напомню тебе еще раз. Все я вынесу, Уча, все вытерплю, только бы рядом с тобой мне быть. Вот что я сказала тебе, и не забывай больше, ладно?
— Не забуду, Ция. Никогда не забуду, ни единого словечка не забуду, до гробовой доски буду помнить. Такие слова не забываются,
— Так и скажи своему Андро Гангия, если он и вправду такой хороший.
— Очень он хороший, Ция. Такого человека я еще не встречал в своей жизни. Да если бы ты видела, как просил он нас пойти на стройку. Люди говорят, что Андро Гангия вернет Колхиде золотое руно.
— Как это он его вернет? — недоверчиво спросила Ция.
— А вот так и вернет: осушим болота и на той земле мандариновые плантации, сады и виноградники заложим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Земля
Роман
(груз.)
Двор был покатым. Таковы все дворы в горных селениях Одиши. И тропинка тоже круто шла вниз от воды к калитке. Бросишь камень — ни за что не удержится, скатится. Парень и девушка медленно спускались вниз по тропинке. За калиткой через дорогу в лощине шумела река.
Стоял теплый вечер поздней осени. Пряный аромат желтеющих спелых мандаринов заполнял двор. А на земле блестела густо-зеленая трава.
— Подними голову, Уча,— сказала девушка.
А парень и не замечал, что идет с опущенной головой.
— Посмотри на меня, Уча,— попросила девушка.
Парень взглянул и не смог оторвать от нее глаз.
— Улыбнись, пожалуйста, Уча,— опять попросила девушка.
— Не могу, не могу я улыбаться, Ция,— сказал Уча.
— Можешь, Уча.
— Раньше мог... А сейчас не могу. Может, еще танец отвергнутого жениха сплясать, а? — горько усмехнулся Уча.
— Постыдился бы, Уча. Никто тебя не отвергал! Отец говорил, что у тебя нет земли под ногами.
— А мой отец жил на болоте, и дед тоже на болоте жил.
— Болото убило твоего отца. И деда твоего оно убило,— с горечью промолвила Ция.— Отними землю у болота. Я тебя подожду. Поселись на этой земле, Уча, я подожду тебя.
— Сколько ты ждать меня будешь? — Парень не отрываясь смотрел на девушку, на ее пылающее лицо, в ее глаза с длинными ресницами, с любовью и лаской глядевшие на него.— До каких пор ты будешь ждать меня, Ция?
Он понимал, что девушке очень тяжело с ним расставаться.
— Я буду ждать тебя, Уча, пока ты на земле не поселишься.
— Но где же та земля? В моей деревне, куда ни глянь, всюду болота, гиблые места, ногой и то ступить некуда.
— Отец рассказывал, что ваши болота осушают. В Корати и Чаладиди уже давно ведутся работы.
— Осушать-то осушают, как же не осушать... Но на это ведь нужно время. Годы пройдут, Ция, годы... Не скоро все это... не дождешься! — тихо, очень тихо, чтобы не услышала Ция, вздохнул Уча.
— Ну и не буду ждать! Давай вернемся к отцу, Уча, и скажем, что ты у нас останешься.
— То есть как это у вас? — не понял Уча.
— У нас и поселишься... Что в этом плохого?
— Примаком, да?
Ция не поняла, почему Уча так насторожился: настолько велико было ее желание, чтобы он остался.
— Ну и что из того? — удивилась Ция.
— Нет, Ция. Знаешь, как про зятя говорят? Чем реже его видишь, тем он желанней. В примаки я не пойду.
— Что ты говоришь, Уча... Мои старики тебя как сына родного примут,— настаивала Ция.
— Нет, нет, Ция,— прервал ее Уча,— я тебя в свой дом приведу, на свою землю.
— Но там же нет земли, Уча. Куда ни глянь, всюду болота, гиблые места, даже ногой некуда ступить. Ты ведь сам говорил.
— Да, говорил. Всюду болото, гнилые топи и болото. Знаешь, Ция, прав твой отец, я должен отнять землю у болота.
— Должен отнять, Уча,— обрадовалась Ция.— А я... я подожду тебя,— волнуясь, говорила Ция. Она боялась, как бы Уча не заметил ее печали, которую она не могла скрыть.
— Сколько же ты будешь ждать меня? Ведь наши болота придется осушать очень долго.
— Я знаю, что долго, Уча,— ответила Ция, и голос ее дрогнул. Она не могла быть спокойной.— Но время пройдет быстро.
— Как это быстро? Я — там, ты — тут. Каждый день разлуки мне в год покажется.
— Я всегда буду с тобой, Уча.
— Как это ты будешь со мной? — Уча вновь посмотрел ей в глаза.
— Всей душой и всем сердцем я буду с тобой,— будто лаская его, прошептала Ция.
Как ни медленно они шли, тропинка все же привела их к калитке. Казалось, и солнце не очень спешило. Но стоило им остановиться, и оно вдруг устремилось к горизонту, будто торопясь наверстать упущенное время. Солнце ныряло то в прозрачно-белые и янтарно-красные облака, то скользило по зеркальному небосводу, и его разноцветные лучи странно плясали вокруг Ции и Учи. Цвета все время менялись и отражались в отяжелевших от плодов ветвях мандариновых деревьев, растущих вдоль забора. Цветные отблески этих лучей и веселая смена света и тени ложились на лица Учи и Ции, причудливо изменяя их. Но с лица Учи не сходило выражение горечи и печали. Парень был красив и статен. На голове — сванская шапочка, рубаха в талии перехвачена тонким плетеным ремешком, на котором висел длинный нож с роговой рукояткой, какие носят одишские охотники и пастухи. На ногах Учи кожаные пачичи с высокими голенищами.
— Ты опять не смотришь на меня, Уча,— жалобно сказала Ция.— Ты сердишься... Но тебе идет быть сердитым, Уча, ты мне таким еще больше нравишься,— не скрывала восхищения девушка.
— Да не сержусь я, Ция,— пытался, грустя, улыбнуться Уча.— Как я проживу столько времени без тебя, Ция?
— Любовь даст тебе силы,— улыбнулась Ция.
— Ты надо мной смеешься, да? Почему ты смеешься, Ция?
— Я рада, что ты у меня такой красивый и стройный. Я бы тебя поцеловала, но, боюсь, отец с матерью увидят.
— Не надо меня целовать.
— Почему, Уча?! — обиделась Ция.
Уча промолчал.
— Боже мой, какой ты у меня хороший, Уча!
Уча взглянул ей в глаза:
— Я обязательно отниму землю у болота.
— Обязательно отнимешь, Уча... Я верю, ты сможешь,— сказала Ция.— Я дождусь тебя, дождусь, слышишь?
— Дождись, Ция.
— Ты на отца не обижайся, Уча,— попросила Ция.
— Не обижусь.
— И на маму не обижайся, хорошо?
— И на маму не обижусь.
— И на меня не обижайся, ладно?
— За что же мне на тебя обижаться, Ция?
— Почему же ты грустишь, Уча?— спросила Ция.
— Долго придется болото наше осушать.
— Время пролетит быстро.
— Но не для меня, Ция.
— Для меня тоже не скоро. Это я только успокаиваю себя.
— Ну, допустим, пролетело время, осушил я болото и поселился на земле, на настоящей земле...
— Ну и прекрасно, Уча,— улыбнулась Ция.
— Конечно, прекрасно...
— Еще как прекрасно, Уча. Но что же тебя тревожит? — опять спросила Ция.
— Допустим... отец твой отдаст тебя за меня. Бери, скажет, свою невесту, твоя она теперь...
— Чего же нам еще нужно, Уча? — не дала ему досказать обрадовавшаяся Ция. — Это же прекрасно!
— Чего же лучше... Этого мне и надо, но вдруг...— Уча сдвинул шапочку на затылок и вытер рукавом внезапно вспотевший лоб.
— Что «вдруг»? — испугалась Ция.
— А вдруг не отпустит тебя ваш сумасшедший председатель колхоза!
— Кто-кто?! — переспросила Ция.
— Эстате Парцвания, вот кто. Вдруг скажет мне: не отпущу, мол, никуда своего знатного цитрусовода, и все. Говорят, он никого из колхоза не пускает, даже замуж и то не отдает. А такую звеньевую и подавно не отдаст, так ведь?
Ция облегченно перевела дух и расхохоталась.
— Чего ты хохочешь?!
— О! «Такую звеньевую»! Да из наших девчат любая меня заменит.
— Заменит, как же! Такую, как ты, никто заменить не сможет.
— Ты у меня добрый, Уча. И смешной... Ради бога, не волнуйся — никто меня удерживать не станет.
— А вот и станет. Эстате знаешь какой упрямый. Ни за что он тебя не отпустит, посмотришь.
— А я сбегу — только меня и видели. Тоже мне Эстате Парцвания! Да если женщина что задумает — девяти упряжкам волов ее не удержать, слыхал небось?
— Девяти упряжкам,— улыбнулся Уча.— Ой ли?
— Вот именно.
— Отец тебе и двух слов сказать не успел, а ты тут же с ним согласилась.
— Ты обиделся на моего отца? А ведь он нам счастья желает. Его пугают ваши болота. Знаешь как он боится отпустить меня туда! Не будь их, он с радостью бы отпустил меня
с тобой. Да и никто бы меня не удержал, хоть сейчас пошла бы с тобой. Послушай, как сердце мое бьется,— потянула Ция руку Учи к своей груди.
— Нет, Ция,— сказал Уча и отнял руку,— отец твой увидит.
— Ну и пусть,— осмелела Ция,— ну и пусть смотрит, пусть хоть целый свет видит, мне стыдиться нечего. И вообще с тобой мне ничего не страшно. Нет, ты послушай, как сердце мое стучит. Это оттого, что я хочу с тобою пойти, сейчас, сию минуту.
— Не надо, Ция, давай подождем немного,— обрадовался Уча.— Дай мне хотя бы одной ногой на землю встать — тогда только тебя тут и видели.
— Какой ты смешной, Уча... «Хотя бы одной ногой»!.. Ты такой у меня хороший, Уча, и сам ты не знаешь какой... «Хотя бы одной ногой»...— сказала Ция, и так ей вдруг захотелось прижаться к груди Учи, что она даже попятилась.
— Я отсюда прямиком в «Колхидстрой», Ция, даже домой и то не зайду.
— Отчего же?
— А что мне там делать? Стоит себе пустая хибара посреди болота. Один-одинешенек я на белом свете: ни отца, ни матери, ни брата, ни сестры. И двор мой пуст: ни скота в нем, ни птицы, ни поля, ни огорода — ничегошеньки. Все, что у меня есть, все со мной. Вот так.
На глаза Ции навернулись слезы, блеснув на ресницах. Она едва не расплакалась.
— Уча...
— Так вот и живу, один как перст, без роду и без племени,— горько продолжал Уча, не поднимая глаз на Цию: боялся, как бы не разрыдалась она, встретившись с его взглядом.
— Не говори так, Уча! — взмолилась Ция.
— Лягушки да комары, шакалы да волки — вот и вся моя родня, Ция,— усмехнулся Уча.
— Возьми меня с собой, Уча, пожалуйста... Вот так прямо и возьми, в чем стою, пойду с тобой, ни разу не оглянувшись, с отцом-матерью не прощаясь. Веди меня хоть на болота, хоть куда, будем жить в твоей хибаре — она мне дворцом покажется; не боюсь я ни шакалов, ни волков, ни комаров, ни малярии. Все вынесу, лишь бы ты был со мной рядом.
— С тобой рядом,— восторженно повторил Уча.
— Да, Уча, все я ради тебя вытерплю.
— Значит, ничего-ничего не испугаешься, да?
— Ничего, Уча, с тобой мне ничего не страшно. Черти и те с тобой не страшны.
— Спасибо, Ция. Прав твой отец — нельзя тебе на болоте жить под волчий и шакалий вой, среди комаров и малярии. Дай срок, Ция, я тебя не в хибару — в дом настоящий приведу, и не на болоте мы поселимся — на настоящей земле, на земле, отвоеванной у болота, на земле, с которой Язон золотое руно похитил.
— Язон? Золотое руно? — ничего не поняла Ция.
Уча кивнул.
— Да, Язон, золотое руно.
— А кто такой Язон? — спросила Ция.
— Язон был предводителем аргонавтов.
— А кто такие аргонавты?
— Так ты и этого не знаешь?
— Не знаю.
— Аргонавты, говорят, были греческие моряки.
— Как же удалось этому самому Язону руно золотое похитить?
— Ему, кажется, Медея помогла, дочь царя Колхиды Аэта.
— Так что же получается — она отца своего предала, да? — не поверила Ция.
— Предала, Ция. И не только отца — она и родину предала.
— Отца, родину?! — У Ции от ужаса даже зрачки расширились.
— Да, да, отца, родину,— подтвердил Уча.
— Бесстыжая... Как это она могла! — от волнения у Ции пересохло в горле.— Может, ее принудил кто?
— Да никто ее не принуждал! Это любовь ее заставила.
— Любовь?! — ужаснулась Ция.
— Да, любовь к Язону,— сказал Уча.
— Любовь к врагу? — задохнулась Ция.— Что же это за любовь такая?
— Плохая это любовь, Ция.— Уча сочувственно смотрел на Цию. Ему стало жаль ее.
— Какая ужасная любовь, Уча. Ну и ведьма эта твоя Медея, воистину ведьма.
— Да, воистину ведьма,— согласился Уча.— Это еще что — она и брата родного, оказывается, убила из-за своей любви к Язону.
— Ой, не надо, ради бога, Уча! — всплеснула руками Ция.
— Изрубила на куски и выбросила в коре.
— Да она похуже ведьмы была, проклятая. Так ты говоришь, любовь ее на эти ужасы толкнула?! — засомневалась Ция.
— Да не я это говорю. Так в легенде про это сказано. Любовь, мол, и не на такое еще может человека толкнуть.
— Разве любовь делает человека злодеем? Не верю я, что любовь может толкнуть человека на злодейство. Не верю, и все. Выдумки все это. Не верю я, чтобы такая Медея когда-нибудь была на свете.
— Да какие там выдумки, это легенда такая, Ция.
— Все равно выдумка, выдумка это,— не согласилась Ция с Учей.
— Легенды не выдумывают, Ция. В них отражается то, что в действительности когда-то было.
— Было! Да не мог такого быть.
— Если бы не было, зачем народ хранил бы такую легенду?
— Ну и не надо было ее хранить. Лучше бы позабыли ее навсегда. Ужасная легенда, Уча,— зябко поежилась Ция.
— Успокойся, Ция. Ведь я сказал тебе, что это легенда, легенда, понимаешь?
— А где же все это написано, Уча?
— Я это не из книг вычитал. Мне Андро Гангия рассказывал, главный инженер «Колхидстроя». Он говорил, что про золотое руно и Медею все люди знают.
— Ну и пусть знают. А я больше об этом и слышать не хочу. Хватит про Медею, Уча. Лучше скажи, был ты уже у этого главного инженера?
— Нет, Ция. Андро Гангия сам к нам пришел в Диханцквили,— сказал Уча.— И не только к нам. Он, говорят, пешком исходил все наши болота и леса — все измерил и изучил. В нашем селе зашел в каждую хибарку, все наши беды собственными глазами увидел, с каждым поговорил по душам.
— А у тебя он был?
— Конечно, был!
— Ну и что, успокоил он тебя?
— Андро Гангия никого не успокаивает. Не за этим он к нам приходил. Он людей на стройку звал. «Ваша судьба,— говорил он,— целиком в ваших руках. Если всем миром навалиться, землю у болота обязательно отберем».
— А что народ? — с нетерпением спросила Ция.
— Кто пошел на стройку, а кто и отказался. Всегда ведь так.
— Зачем же отказываться? — огорчилась Ция.
— Не верит народ, что человек может одолеть болото, вот и отказывается.
— А может, и правда не одолеть вам болото?! — с испугом спросила Ция.
— Такие люди, как Андро Гангия, одолеют, обязательно одолеют,— убежденно ответил Уча.
Ция заметила, что Уча гордится знакомством с таким человеком.
— А тебя не звал на стройку Андро Гангия?
— Конечно, звал.
— И что ты ему на это?
— Не смогу, сказал я, к вам пойти.
— А он не спрашивал почему?
— Я сказал, жениться надумал.
— А он что?
— Сначала засмеялся,— смущенно ответил Уча,— а потом...
— Засмеялся?! — перебила его Ция и нахмурилась,— Что же в этом смешного? — вспыхнула она.— Что он в этом смешного нашел?!
— Не знаю, Ция. Я вроде бы ничего смешного не говорил. Я и рассердиться не успел — он одобрительно так на меня посмотрел и спрашивает: красивая у тебя невеста?
— А ты что ответил? — выжидательно взглянула на него Ция.
— Я сказал: невеста моя самая красивая на свете.
— А он что?
— А он улыбнулся, вот так, как ты сейчас улыбаешься: открыто и ласково. Так я и думал, говорит, что она самая красивая...
— А почему это он решил, что твоя невеста должна быть красавицей, а? — не скрывала радости Ция.
— Не знаю, почему он так решил, но то, что он не ошибся, это факт.
— Ой ли? — лукаво улыбнулась Ция.
— А знаешь, что он еще сказал?
— Что?
— Как же ты, говорит, такую красивую девушку сюда привести вздумал. На это чертово болото, в эти джунгли дремучие. Когда он это сказал, мне совестно стало... Я даже подумал, что они сговорились.
— Кто они?
— Твой отец и Андро Гангия.
— У отца своя голова на плечах, — обиделась Ция.— Стал бы он с твоим Гангия сговариваться, как же. Да он его и в глаза никогда не видел...— Ция опять нахмурилась, ей снова вспомнилась Медея, никак не шла из головы эта история о вероломстве и предательстве.— Неужели любовь может так ослепить женщину и толкнуть на такую мерзость? — вслух подумала Ция.— Неужели любовь заставляет женщину потерять голову?! — никак не могла поверить Ция.
— Медея потеряла, а ты вот нет,— пошутил Уча.
— Да будь она проклята, такая любовь! — вскрикнула Ция, и слезы покатились у нее из глаз.
— Бог проклял ее, Ция, и жестоко наказал и Медею и ее любовь.
— Должен был проклясть, должен был покарать,— обрадовалась Ция.— А как же иначе. Упаси нас бог от такой любви.
— Упаси бог,— согласился Уча и открыл калитку.— Я пойду уже, Ция.
— К Андро Гангия? .
— Да, Ция.
— И что же ты скажешь Андро Гангия?
— Отказала мне, скажу, самая красивая девушка.
— Опять ты за свое, Уча. Не надо. Не говори больше так, пожалуйста.
— Ладно. А что прикажешь ему сказать? — лукаво улыбался Уча, словно и впрямь не знал, что и как говорить.
— Расскажи, как все была на самом деле. Что отец тебе ответил и что я тебе сказала.
— А что ты мне сказала? — прикинулся забывчивым Уча.
— Не лги, плутишка ты этакий. Ты все прекрасно помнишь, просто прикидываешься! — притворно рассердилась Ция.— Ну так и быть, напомню тебе еще раз. Все я вынесу, Уча, все вытерплю, только бы рядом с тобой мне быть. Вот что я сказала тебе, и не забывай больше, ладно?
— Не забуду, Ция. Никогда не забуду, ни единого словечка не забуду, до гробовой доски буду помнить. Такие слова не забываются,
— Так и скажи своему Андро Гангия, если он и вправду такой хороший.
— Очень он хороший, Ция. Такого человека я еще не встречал в своей жизни. Да если бы ты видела, как просил он нас пойти на стройку. Люди говорят, что Андро Гангия вернет Колхиде золотое руно.
— Как это он его вернет? — недоверчиво спросила Ция.
— А вот так и вернет: осушим болота и на той земле мандариновые плантации, сады и виноградники заложим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42