А через три месяца самопроизвольный взрыв... Сейчас один способ обезвредить бомбу — выкрутить взрыватель. Потом можно будет закинуть его к черту на кулички, сидеть на бомбе, покуривать, погрузить ее в кузов бронетранспортера и вывезти за город, чтобы с помощью пакетов тола поднять к небу в безопасном месте. А пока она наискось лежит на кирпичной, стене, отмытая от пикратов, тяжелая, в рыжей ржавчине. В ее рыбьем раздутом теле чувствуется мрачная сила.-Ждет неосторожного движения, любой промах человека — толкнул, тронул с места, и что-то распрямится п ней с чудовищной яростью, плеснет огнем и рваным железом. Гул прокатится по улицам, города.. Рухнут стены и паутина стальных ферм крыши...
— Ты давно сапером? — спрашивает капитан. Он веником сметает со стены пыль, сгребает в угол осколки кирпичей.
— Да ну, какой я сапер! — усмехается Владимир.— Призвали нас в начале войны. В запасном полку... Так... В общем и по верхам...
«...Хорошо ли держится она в кирпичах? Кажется, зажато накрепко... Пожалуй, можно и приступать... Все ли сделал до конца?..»
— ...А на фронте зачислили в саперный взвод... Туг уж практика началась. Иногда и не поймёшь, кем мы были,— пас и в окопы, нас и на минные поля... А в тыл отведут, так но лесам и полям шарим со щупами. Миноискатели уже потом поступили... Взводный у нас был просто, профессором...
«...Ну вот, пора...»
— Не пошел бы ты, Петр Степанович, проведать окружение? На месте ли солдаты? Еще кто забредет в зону.
Капитан выпрямляется, аккуратно ставит веник в угол.
— Пожалуй, ты прав,—говорит он.—Вдвоем нам тут рисковать не следует. А что, Володя, не кинуть ли нам жребий, а?
— Ты даешь! — улыбается Владимир.— Я сам не справлюсь?
— Ну, ну,— капитан нервно застегивает шинель, неуве-реннотопчется на месте. Лицо у него бледное...
— У «Рыжей Машки» хороший характер,—стараясь говорить повеселее, произносит Владимир.— Сколько мы
с ней возимся, и ни одной глупости с ее стороны. Шагай смело. Все будет «зер гут»!
Капитан с раздражением возражает:
— Я удивляюсь, что тебе разрешили заниматься этим делом. Сапер ошибается один раз. Ты знаешь, о чем к говорю!
— А-а, ты о ноге? — хмуро смеется Владимир.— Совсем не то... Не угадал. Протез по иной причине. Иди, капитан, хватит мудрить. Полковник, дал точные директивы.
Офицер вяло улыбнулся, поднял пустой чайник, обтер его рукавицей.
— Ни пуха тебе...
Он пошел от Владимира, не оборачиваясь, на ходу доставая из-за голенища свернутый в трубку красный флажок.
Время идет так быстро — папиросу спалил за несколько секунд, как ни бережно подносил к губам, тихонько затягивался сладким дымком, ополаскивал им гортань и рот, выпускал тонкой струйкой, пока не обжег окурком кончики пальцев. Эту папироску носил'за отворотом ушанки, приберегал именно для такого случая. Хорошо сидеть неподвижно на стеганке, привалившись спиной к стене. В проломе виден город — темные остовы домов, одинокие уцелевшие здания, небо, на котором высокий верховой ветер расчесал на длинные пряди белые облака...
...Особенно осторожно следует тронуть с места взрыватель... Резьба проржавела... Надо плавно, без рывка... Как из воды достать камень, чтобы на поверхности не возникла рябь волн. Опускать руку медленно, совсем медленно... Затем поднимать... Незаметным движением... Почти не дыша... Чуть в сторону, и поплыл от руки граммофонный круг волн... Или точнее, сверкнет перед глазами яркогромадное, ахнет на всю округу... Он уже не услышит, ею просто не будет на этом свете... Перспектива не из приятных, чего там говорить... Выкурить бы еще одну папироску, да где ее взять? Лежат они в будке на столе, рядом с оставленными документами... Ну что ж, начали?..
Он поднялся с земли, сбросив шинель, и в одной не подпоясанной гимнастерке с расстегнутым воротом шагнул к бомбе. Приложился к ней ухом, вслушался в тупую мертвую тишину ее чрева, подумал и поднял ключ для вывинчивания взрывателей...
Капитан ходил за будкой, беспрерывно курил, исподлобья поглядывал на вестового, который у крыльца колол дрова. Каждый удар топора гулко отдавался в развалинах.
— Прекрати,— наконец сказал офицер.
...За эти два дня ни разу не говорили о чертежах... Возможно, их там и нет. Зачем же тогда нервотрепка? Даже если и есть, то стоят ли они человеческой жизни? Одно дело— долг профессионального военного. Специальность сапера подразумевает риск; но и ему должен быть предел... «Хряк» будет штукой посложнее, если, конечно, все благополучно обойдется с «Рыжей Машкой»... Идиотские названии... Прикажи командование, и он, капитан, беспрекословно пойдет на обезвреживание любого взрывоопасного предмета... Почему, же вызвался добровольно? Разве не знает, что такое возиться с бомбой, усеянной пятнами пик-ратов? А вторая бомба... Сплошная загадка... Оправдан ли риск Высшей Необходимостью? Люди ложатся под пулеметы, грудью закрывают амбразуры, ими движет долг и цель, ради которой они не щадят свою жизнь!.. Цель. За. каменными стенами груда полуистлевших чертежей... Сапер рассуждает холодным разумом. Эмоции исключены. У него должна быть спокойная убежденность в необходимости его работы. Это я увидел в лице инвалида. Меньше моего жертвенности, ни слова о страхе... Обычный, таких-тысячи, парень. Видно, война его потрепала. Черт возьми, он знает, для чего надо свернуть голову «Хряку» и «Рыжеи Машке»... Город не будет носить его имени, но это город его. Если в самом деле там есть чертежи, то сейчас судьба многих людей в ладонях парня. Крыша над головой, батареи парового'отопления, двойные рамы — великие вещи... Когда их нет— человек беспомощен... Как Долго тянется время... Может быть, он в последнюю минуту раздумал? Не хватило решимости, сдали нервы...
Капитан отшвырнул окурок и пошел к пролому в стене. Он увидел Владимира. Тот лежал на брошенной на землю шипели в расстегнутой гимнастерке, подогнув ногу, улыбаясь чему-то своему, смотрел в небо. Обернулся на звук осыпающихся под сапогами офицера камней и приподнял голову с взъерошенными потными волосами.
— Капитан! — тихо сказал он.— Порядок в танковых, частях. Капут «Машке»!—и захохотал хриплым от волнения голосом.Владимир не спеша шагал по. городу, останавливаясь у перекрестков, пропускал подводы и автомашины. Его обтекала толпа людей, все куда-то торопились, бежали
через дорогу. Разноголосый шум стоял над улицами — гремели моторы, дворники скребли тротуары, на развалинах урчали тракторы. Владимир купался в звуках, он оборачивался на голоса, прислушивался к воробьиному щебетанию, ловил отдаленный звон трамвая. Мир звучал — пел, говорил, наполнялся шорохами, стуками. Владимир шел дальше — перемещались . цветные пятна, дрожали на стенах солнечные блики, по крышам домов плыли тени облаков...
Владимир не мог сегодня работать. У него не было сил снова вернуться к пролому в стене, за которым ожидал могучий и свирепый «Хряк», зарывший морду в размолотые кирпичи фундамента.' Капитан вытолкал Владимира за порог будки и один направился к бомбе. Ему предстояло вырезать щели в окаменевшем растворе и осторожно вынимать камни, обнажая ржавое тело снаряда...
Владимир чувствовал слабое головокружение, морозный воздух перехватывал дыхание и пьянил,— это было состояние выздоровления после болезни. Он помнит, как первый раз его вывели из госпитальной палаты и оставили у большого распахнутого окна, за которым шел весенний дождь, весело колотивший по лужам... Тогда от света и блеска воды у него закружилась голова. Сейчас Владимир испытывал нечто подобное, но к этому прибавилась легкая грусть — мысль о том, что эта встреча с городом и людьми могла не состояться совсем...
В Горпроекте его обступили со всех сторон, затеребили, поволокли к столу Волжского. Начальник обнял, усадил на стул:
— Мы приходили к тебе... Солдаты не пустили. Что же там за такая «Рыжая Машка»?
— Раскурочили «Машку»,— улыбнулся Владимир.— Остался «Хряк»... Пятьсот килограммов тротила...
— Варварство,—возмущенно сказал- Самойлов.—Рисковать ради дешевой-легенды.
Владимир все время оглядывался и, наконец, спросил нетерпеливо:
— А где Иван Иванович?
Архитекторы замолчали. Волжский хмуро проговорил:
— Арестовали. Ночью приехала машина... Сегодня я пытался узнать. Нам посоветовали не вмешиваться. Сами разберутся... Кажется, это связано с тем, что он оставался в городе,
Все сидели за столами, не поднимая голов, постукивали карандашами, шуршали бумагой. Самойлов произнес раздраженно, распаляя себя:
— Был на оккупированной территории и спасал свою шкуру. Ишь, еще несчастным притворялся.
— Несчастным невозможно притвориться,— произнес Орешкин.
— Неприятная история,— вздохнул Волжский и подошел к столу Ивана Ивановича. Посмотрел на выдвинутые ящики, перевернул папку с чертежами. .
— Дом он почти сделал...
— Дом предателя,— фыркнул Самойлов.— Его следует сжечь и начать заново. От нуля!
— Он не может быть врагом,— решительно проговорил Владимир.— Старый, больной человек... Мог что-то сказать, не подумав... Несмотря ни на что, следует написать В органы письмо. Мы же его знаем, Ивана Ивановича... товарища. Как же так?!
— Сначала не верят органам,— сердито оборвал Самойлов.— Потом не доверяют Советской власти. Берегитесь, молодой человек.
Кровь бросилась в голову Владимиру. Он шагнул к Самойлову и процедил тихо, но так, что все услыхали:
— Вы... пожиратель старинной мебели... Самойлов побледнел, натянуто улыбнулся:
— Можете писать... пожалуйста. Я умываю руки. Моей фамилии вы под письмом, не увидите. И вообще мне все надоело. Вместо нормальной систематической работы сплошные умопомрачительные подвиги и деяния! Бомбы! Таинственные чертежи! Благородные письма! А в результате — пшик! Топчемся на месте... Мне пишут товарищи из других городов... Люди творят! Мыслят! Оставляют потомкам о себе память...
Волжский нерешительно поднялся из-за. стола, постоял, понурив голову, вздохнул:
— Кончайте ссориться... Ну, секретарь партийной организации? Местный комитет? Будем писать в органы? Только факты... Одни факты.
— Я уверен, что мы найдем чертежи,— сказал. Владимир.
— Господи,— сказал Самойлов и покачал головой,— Опять красивая легенда. Когда? Когда все это окончится и мы будем просто работать! Работать, товарищи!
— Пишем? — спросил Волжский Орешкина. Тот молча кивнул.
Ночью Владимир зажег лампу и разбудил капитана.
— Вставай, Петр Степанович... Пора.
Офицер приподнялся на локте, сонными глазами посмотрел в окно и сердито пробурчал:
— Не дури... Темень на улице.
— В самый раз,— ответил Владимир.— И морозец что надо. Поднимайся.
Стараясь не потревожить вестового, храпевшего у стены на тулупе, они поставили на огонъ чайник, оделись, выпили по паре кружек густо заваренного кипятка. Затем вышли из будки и на минуту -остановились, привыкая к темноте. Город лежал черной, сплошной массой, но небо над ним слегка бледнело, отдавая синевой.
— Через час будет светать,— проговорил Владимир.— Нам нужен мороз...
Подсвечивая фонарями, миновали пролом в стене и оказались возле бомбы. За вчерашний день капитан очистил ее от кирпичей, и сейчас она как бы полулежала на фундаменте, схваченная поперек тела обоймой из неразобранной кладки. Заледенелая от мороза черная туша была в самом деле похожа на вытянувшегося кабана. В его железном чреве лежал -не сработавший по какой-то неизвестной причине часовой механизм. Возможно, сдвинувшись с места, шестерни зацепились за крошечную металлическую заусеницу — фабричный брак при обработке деталей. За три года лежания в стене заусеница могла превратиться в ржа« вый комочек. Тронь его, и рассыплется в пыль. Освобожденная пружина толкнет шестерни, те провернутся с часовым стуком. Оживет нутро «Хряка», его стальное сердце забьется, заколотится мерными ударами, сдвигая стрелку к заранее намеченному времени. Внешне бомба останется такой же тяжелой, мертвой, но за ее толстыми железными стенами невидимо побегут колесики, забарабанят одна за другой доли минуты, и мощный взрыватель вздрогнет от силы напряженной пружины...
— Черт,— тихонько выругался Владимир,— как она раньше не взорвалась...
— Мы такие подрываем на месте во всех случаях,— шепотом ответил капитан.
— Я знаю,— пробормотал Владимир.— Попробуем один способ... Я все подготовил. Помнишь, говорил тебе о нашем взводном? Профессор, а не сапер... У него был такой же вариант.
— Одного я тебя здесь не оставлю,— сказал капитан.— Вдвоем будем работать.
— Одному мне не справиться,— согласился Владимир.— Принеси пару ведер воды... Холодной.
Капитан ушел. Владимир вынул из сумки ручную дрель со стальным сверлом и прислонил его острие к телу бомбы, неподалеку от взрывателя. Стараясь не особенно сильно налегать грудью, осторожно повел по окружности ручку дрели. Сверло зацарапало по железу, оставив в нем сверкающее пятнышко.
Владимир вращал ручку мерным, -плавным движением. Он видел, как сверло все глубже уходит в металл, блестящая пыль просыпалась дорожкой по ржавчине. В тишине взвизгивала ручка дрели. Где-то у будки капитан звенел недрами, лилась вода, хрустел под его ногами щебень.
...Главное успеть вовремя остановиться, когда дрель просверлит стенку бомбы... Не толкнуть часовой механизм концом сверла... Для обезвреживаниятаких «Хряков» немцы использовали наших военнопленных. Сколько ребят погибло... Капитан не смог бы справиться сам. После вчерашней разборки стены у них опухли руки... Обломанные ногти стали синими... Конечно, можно все это дело послать к чертовой бабушке! Какие еще там могут быть чертежи?! Иван Иванович арестован... Вдруг все перепутал? Больной человек.:. Осторожнее... Не нажимай так на дрель... Полегоньку... Так... Так... Черт, в пот кинуло... Думать только о «Хряке»... «Хряк»... Не ошибся ли? Именно здесь, возле взрывателя, около часового механизма должна быть в бомбе пустота...
Сверло проткнуло острием истонченную стенку, и Владимир замер, держа на весу тяжелую дрель. Затем, вращая ручку в обратном направлении, медленно вытянул сверло из отверстия.
Подошел капитан, поставил в угол два ведра с водой.
— Теперь начали,— прошептал Владимир и посмотрел на офицера.— Понимаешь? Мороз сегодня на славу...
— Попробуем,— хмуро сказал капитан.— Думаешь, лед скует часовой механизм?
— Только так,— Владимир вынул из сумки велосипедный насос и шланг. Переговаривались они шепотом, сами не зная почему. Так боялись они резких движений, всего, от чего могла дрогнуть или шатнуться бомба, что, им казалось, и от громких голосов сорвется с места бешеный взрыватель.
— Держи шланг... приставь его к отверстию... особенно не жми...
— Готово... тише качай... тише... потекла... Выбиваясь из шланга рывками, ледяная вода струйкой побежала внутрь «Хряка».
— Скажешь,, когда хватит...
— Лей...
— Смотри, на железе замерзает...
— Это хорошо... Схватит льдом все шестеренки и пружины как цементом. Потом краном ее отсюда выволочем.
— Стоп! Стоп! —тихо закричал капитан.— Хватит... Владимир распрямился, устало вытер с лица пот и махнул офицеру.
— Теперь смываемся отсюда... Либо заледенеет, либо размокнет ржавчина — и ахнет на весь город. Пошли. Одно ведро с водой оставим для контроля. Ходу, Петр Степанович, пока бог милует...
Они торопливо вышли из пролома в стене. Возле будки их встретил вестовой. Он осуждающе проворчал:
— И не позавтракали как следует... Ни дня, ни ночи покоя... Я сейчас на кухню сбегаю, отбивных вам принесу. Хлопцы вчера обещали по спецзаказу... Чай готов.
В будке было тихо. Лампу потушили. За окном уже занималось утро. Говорить ни о чем не хотелось. Сидели за столом один напротив другого, подперев головы руками. Владимир поднял глаза, прислушался, и невольно огляделся. Капитан подумал, пристально посмотрел в лицо Владимира и снял с запястья большие хромированные часы. Сунул их в карман. Они гулко стучали в тишине.
— Часа два ожидать,- прошептал Владимир. Капитан долго крутил вертушку телефона, потом его соединили, и он сказал в трубку:
— Здравия желаю, товарищ полковник... Да, да... Кажется... Спасибо... Пришлите кран и транспортер с людьми... Хорошо...
— Не сглазь,—недовольным голосом проговорил Владимир.
— Он приедет с транспортером,— капитан положил трубку и улыбнулся уголками губ.— Передает тебе свое восхищение.
— Лучше б уж молчал,— с тревогой пробормотал Владимир.— Что он — не сапер? Накличет беды... Пока дело не выполнено, не полагается даже об этом говорить, Бога нет, а черт есть.
— У него легкая рука,— смущенно произнес капитан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Ты давно сапером? — спрашивает капитан. Он веником сметает со стены пыль, сгребает в угол осколки кирпичей.
— Да ну, какой я сапер! — усмехается Владимир.— Призвали нас в начале войны. В запасном полку... Так... В общем и по верхам...
«...Хорошо ли держится она в кирпичах? Кажется, зажато накрепко... Пожалуй, можно и приступать... Все ли сделал до конца?..»
— ...А на фронте зачислили в саперный взвод... Туг уж практика началась. Иногда и не поймёшь, кем мы были,— пас и в окопы, нас и на минные поля... А в тыл отведут, так но лесам и полям шарим со щупами. Миноискатели уже потом поступили... Взводный у нас был просто, профессором...
«...Ну вот, пора...»
— Не пошел бы ты, Петр Степанович, проведать окружение? На месте ли солдаты? Еще кто забредет в зону.
Капитан выпрямляется, аккуратно ставит веник в угол.
— Пожалуй, ты прав,—говорит он.—Вдвоем нам тут рисковать не следует. А что, Володя, не кинуть ли нам жребий, а?
— Ты даешь! — улыбается Владимир.— Я сам не справлюсь?
— Ну, ну,— капитан нервно застегивает шинель, неуве-реннотопчется на месте. Лицо у него бледное...
— У «Рыжей Машки» хороший характер,—стараясь говорить повеселее, произносит Владимир.— Сколько мы
с ней возимся, и ни одной глупости с ее стороны. Шагай смело. Все будет «зер гут»!
Капитан с раздражением возражает:
— Я удивляюсь, что тебе разрешили заниматься этим делом. Сапер ошибается один раз. Ты знаешь, о чем к говорю!
— А-а, ты о ноге? — хмуро смеется Владимир.— Совсем не то... Не угадал. Протез по иной причине. Иди, капитан, хватит мудрить. Полковник, дал точные директивы.
Офицер вяло улыбнулся, поднял пустой чайник, обтер его рукавицей.
— Ни пуха тебе...
Он пошел от Владимира, не оборачиваясь, на ходу доставая из-за голенища свернутый в трубку красный флажок.
Время идет так быстро — папиросу спалил за несколько секунд, как ни бережно подносил к губам, тихонько затягивался сладким дымком, ополаскивал им гортань и рот, выпускал тонкой струйкой, пока не обжег окурком кончики пальцев. Эту папироску носил'за отворотом ушанки, приберегал именно для такого случая. Хорошо сидеть неподвижно на стеганке, привалившись спиной к стене. В проломе виден город — темные остовы домов, одинокие уцелевшие здания, небо, на котором высокий верховой ветер расчесал на длинные пряди белые облака...
...Особенно осторожно следует тронуть с места взрыватель... Резьба проржавела... Надо плавно, без рывка... Как из воды достать камень, чтобы на поверхности не возникла рябь волн. Опускать руку медленно, совсем медленно... Затем поднимать... Незаметным движением... Почти не дыша... Чуть в сторону, и поплыл от руки граммофонный круг волн... Или точнее, сверкнет перед глазами яркогромадное, ахнет на всю округу... Он уже не услышит, ею просто не будет на этом свете... Перспектива не из приятных, чего там говорить... Выкурить бы еще одну папироску, да где ее взять? Лежат они в будке на столе, рядом с оставленными документами... Ну что ж, начали?..
Он поднялся с земли, сбросив шинель, и в одной не подпоясанной гимнастерке с расстегнутым воротом шагнул к бомбе. Приложился к ней ухом, вслушался в тупую мертвую тишину ее чрева, подумал и поднял ключ для вывинчивания взрывателей...
Капитан ходил за будкой, беспрерывно курил, исподлобья поглядывал на вестового, который у крыльца колол дрова. Каждый удар топора гулко отдавался в развалинах.
— Прекрати,— наконец сказал офицер.
...За эти два дня ни разу не говорили о чертежах... Возможно, их там и нет. Зачем же тогда нервотрепка? Даже если и есть, то стоят ли они человеческой жизни? Одно дело— долг профессионального военного. Специальность сапера подразумевает риск; но и ему должен быть предел... «Хряк» будет штукой посложнее, если, конечно, все благополучно обойдется с «Рыжей Машкой»... Идиотские названии... Прикажи командование, и он, капитан, беспрекословно пойдет на обезвреживание любого взрывоопасного предмета... Почему, же вызвался добровольно? Разве не знает, что такое возиться с бомбой, усеянной пятнами пик-ратов? А вторая бомба... Сплошная загадка... Оправдан ли риск Высшей Необходимостью? Люди ложатся под пулеметы, грудью закрывают амбразуры, ими движет долг и цель, ради которой они не щадят свою жизнь!.. Цель. За. каменными стенами груда полуистлевших чертежей... Сапер рассуждает холодным разумом. Эмоции исключены. У него должна быть спокойная убежденность в необходимости его работы. Это я увидел в лице инвалида. Меньше моего жертвенности, ни слова о страхе... Обычный, таких-тысячи, парень. Видно, война его потрепала. Черт возьми, он знает, для чего надо свернуть голову «Хряку» и «Рыжеи Машке»... Город не будет носить его имени, но это город его. Если в самом деле там есть чертежи, то сейчас судьба многих людей в ладонях парня. Крыша над головой, батареи парового'отопления, двойные рамы — великие вещи... Когда их нет— человек беспомощен... Как Долго тянется время... Может быть, он в последнюю минуту раздумал? Не хватило решимости, сдали нервы...
Капитан отшвырнул окурок и пошел к пролому в стене. Он увидел Владимира. Тот лежал на брошенной на землю шипели в расстегнутой гимнастерке, подогнув ногу, улыбаясь чему-то своему, смотрел в небо. Обернулся на звук осыпающихся под сапогами офицера камней и приподнял голову с взъерошенными потными волосами.
— Капитан! — тихо сказал он.— Порядок в танковых, частях. Капут «Машке»!—и захохотал хриплым от волнения голосом.Владимир не спеша шагал по. городу, останавливаясь у перекрестков, пропускал подводы и автомашины. Его обтекала толпа людей, все куда-то торопились, бежали
через дорогу. Разноголосый шум стоял над улицами — гремели моторы, дворники скребли тротуары, на развалинах урчали тракторы. Владимир купался в звуках, он оборачивался на голоса, прислушивался к воробьиному щебетанию, ловил отдаленный звон трамвая. Мир звучал — пел, говорил, наполнялся шорохами, стуками. Владимир шел дальше — перемещались . цветные пятна, дрожали на стенах солнечные блики, по крышам домов плыли тени облаков...
Владимир не мог сегодня работать. У него не было сил снова вернуться к пролому в стене, за которым ожидал могучий и свирепый «Хряк», зарывший морду в размолотые кирпичи фундамента.' Капитан вытолкал Владимира за порог будки и один направился к бомбе. Ему предстояло вырезать щели в окаменевшем растворе и осторожно вынимать камни, обнажая ржавое тело снаряда...
Владимир чувствовал слабое головокружение, морозный воздух перехватывал дыхание и пьянил,— это было состояние выздоровления после болезни. Он помнит, как первый раз его вывели из госпитальной палаты и оставили у большого распахнутого окна, за которым шел весенний дождь, весело колотивший по лужам... Тогда от света и блеска воды у него закружилась голова. Сейчас Владимир испытывал нечто подобное, но к этому прибавилась легкая грусть — мысль о том, что эта встреча с городом и людьми могла не состояться совсем...
В Горпроекте его обступили со всех сторон, затеребили, поволокли к столу Волжского. Начальник обнял, усадил на стул:
— Мы приходили к тебе... Солдаты не пустили. Что же там за такая «Рыжая Машка»?
— Раскурочили «Машку»,— улыбнулся Владимир.— Остался «Хряк»... Пятьсот килограммов тротила...
— Варварство,—возмущенно сказал- Самойлов.—Рисковать ради дешевой-легенды.
Владимир все время оглядывался и, наконец, спросил нетерпеливо:
— А где Иван Иванович?
Архитекторы замолчали. Волжский хмуро проговорил:
— Арестовали. Ночью приехала машина... Сегодня я пытался узнать. Нам посоветовали не вмешиваться. Сами разберутся... Кажется, это связано с тем, что он оставался в городе,
Все сидели за столами, не поднимая голов, постукивали карандашами, шуршали бумагой. Самойлов произнес раздраженно, распаляя себя:
— Был на оккупированной территории и спасал свою шкуру. Ишь, еще несчастным притворялся.
— Несчастным невозможно притвориться,— произнес Орешкин.
— Неприятная история,— вздохнул Волжский и подошел к столу Ивана Ивановича. Посмотрел на выдвинутые ящики, перевернул папку с чертежами. .
— Дом он почти сделал...
— Дом предателя,— фыркнул Самойлов.— Его следует сжечь и начать заново. От нуля!
— Он не может быть врагом,— решительно проговорил Владимир.— Старый, больной человек... Мог что-то сказать, не подумав... Несмотря ни на что, следует написать В органы письмо. Мы же его знаем, Ивана Ивановича... товарища. Как же так?!
— Сначала не верят органам,— сердито оборвал Самойлов.— Потом не доверяют Советской власти. Берегитесь, молодой человек.
Кровь бросилась в голову Владимиру. Он шагнул к Самойлову и процедил тихо, но так, что все услыхали:
— Вы... пожиратель старинной мебели... Самойлов побледнел, натянуто улыбнулся:
— Можете писать... пожалуйста. Я умываю руки. Моей фамилии вы под письмом, не увидите. И вообще мне все надоело. Вместо нормальной систематической работы сплошные умопомрачительные подвиги и деяния! Бомбы! Таинственные чертежи! Благородные письма! А в результате — пшик! Топчемся на месте... Мне пишут товарищи из других городов... Люди творят! Мыслят! Оставляют потомкам о себе память...
Волжский нерешительно поднялся из-за. стола, постоял, понурив голову, вздохнул:
— Кончайте ссориться... Ну, секретарь партийной организации? Местный комитет? Будем писать в органы? Только факты... Одни факты.
— Я уверен, что мы найдем чертежи,— сказал. Владимир.
— Господи,— сказал Самойлов и покачал головой,— Опять красивая легенда. Когда? Когда все это окончится и мы будем просто работать! Работать, товарищи!
— Пишем? — спросил Волжский Орешкина. Тот молча кивнул.
Ночью Владимир зажег лампу и разбудил капитана.
— Вставай, Петр Степанович... Пора.
Офицер приподнялся на локте, сонными глазами посмотрел в окно и сердито пробурчал:
— Не дури... Темень на улице.
— В самый раз,— ответил Владимир.— И морозец что надо. Поднимайся.
Стараясь не потревожить вестового, храпевшего у стены на тулупе, они поставили на огонъ чайник, оделись, выпили по паре кружек густо заваренного кипятка. Затем вышли из будки и на минуту -остановились, привыкая к темноте. Город лежал черной, сплошной массой, но небо над ним слегка бледнело, отдавая синевой.
— Через час будет светать,— проговорил Владимир.— Нам нужен мороз...
Подсвечивая фонарями, миновали пролом в стене и оказались возле бомбы. За вчерашний день капитан очистил ее от кирпичей, и сейчас она как бы полулежала на фундаменте, схваченная поперек тела обоймой из неразобранной кладки. Заледенелая от мороза черная туша была в самом деле похожа на вытянувшегося кабана. В его железном чреве лежал -не сработавший по какой-то неизвестной причине часовой механизм. Возможно, сдвинувшись с места, шестерни зацепились за крошечную металлическую заусеницу — фабричный брак при обработке деталей. За три года лежания в стене заусеница могла превратиться в ржа« вый комочек. Тронь его, и рассыплется в пыль. Освобожденная пружина толкнет шестерни, те провернутся с часовым стуком. Оживет нутро «Хряка», его стальное сердце забьется, заколотится мерными ударами, сдвигая стрелку к заранее намеченному времени. Внешне бомба останется такой же тяжелой, мертвой, но за ее толстыми железными стенами невидимо побегут колесики, забарабанят одна за другой доли минуты, и мощный взрыватель вздрогнет от силы напряженной пружины...
— Черт,— тихонько выругался Владимир,— как она раньше не взорвалась...
— Мы такие подрываем на месте во всех случаях,— шепотом ответил капитан.
— Я знаю,— пробормотал Владимир.— Попробуем один способ... Я все подготовил. Помнишь, говорил тебе о нашем взводном? Профессор, а не сапер... У него был такой же вариант.
— Одного я тебя здесь не оставлю,— сказал капитан.— Вдвоем будем работать.
— Одному мне не справиться,— согласился Владимир.— Принеси пару ведер воды... Холодной.
Капитан ушел. Владимир вынул из сумки ручную дрель со стальным сверлом и прислонил его острие к телу бомбы, неподалеку от взрывателя. Стараясь не особенно сильно налегать грудью, осторожно повел по окружности ручку дрели. Сверло зацарапало по железу, оставив в нем сверкающее пятнышко.
Владимир вращал ручку мерным, -плавным движением. Он видел, как сверло все глубже уходит в металл, блестящая пыль просыпалась дорожкой по ржавчине. В тишине взвизгивала ручка дрели. Где-то у будки капитан звенел недрами, лилась вода, хрустел под его ногами щебень.
...Главное успеть вовремя остановиться, когда дрель просверлит стенку бомбы... Не толкнуть часовой механизм концом сверла... Для обезвреживаниятаких «Хряков» немцы использовали наших военнопленных. Сколько ребят погибло... Капитан не смог бы справиться сам. После вчерашней разборки стены у них опухли руки... Обломанные ногти стали синими... Конечно, можно все это дело послать к чертовой бабушке! Какие еще там могут быть чертежи?! Иван Иванович арестован... Вдруг все перепутал? Больной человек.:. Осторожнее... Не нажимай так на дрель... Полегоньку... Так... Так... Черт, в пот кинуло... Думать только о «Хряке»... «Хряк»... Не ошибся ли? Именно здесь, возле взрывателя, около часового механизма должна быть в бомбе пустота...
Сверло проткнуло острием истонченную стенку, и Владимир замер, держа на весу тяжелую дрель. Затем, вращая ручку в обратном направлении, медленно вытянул сверло из отверстия.
Подошел капитан, поставил в угол два ведра с водой.
— Теперь начали,— прошептал Владимир и посмотрел на офицера.— Понимаешь? Мороз сегодня на славу...
— Попробуем,— хмуро сказал капитан.— Думаешь, лед скует часовой механизм?
— Только так,— Владимир вынул из сумки велосипедный насос и шланг. Переговаривались они шепотом, сами не зная почему. Так боялись они резких движений, всего, от чего могла дрогнуть или шатнуться бомба, что, им казалось, и от громких голосов сорвется с места бешеный взрыватель.
— Держи шланг... приставь его к отверстию... особенно не жми...
— Готово... тише качай... тише... потекла... Выбиваясь из шланга рывками, ледяная вода струйкой побежала внутрь «Хряка».
— Скажешь,, когда хватит...
— Лей...
— Смотри, на железе замерзает...
— Это хорошо... Схватит льдом все шестеренки и пружины как цементом. Потом краном ее отсюда выволочем.
— Стоп! Стоп! —тихо закричал капитан.— Хватит... Владимир распрямился, устало вытер с лица пот и махнул офицеру.
— Теперь смываемся отсюда... Либо заледенеет, либо размокнет ржавчина — и ахнет на весь город. Пошли. Одно ведро с водой оставим для контроля. Ходу, Петр Степанович, пока бог милует...
Они торопливо вышли из пролома в стене. Возле будки их встретил вестовой. Он осуждающе проворчал:
— И не позавтракали как следует... Ни дня, ни ночи покоя... Я сейчас на кухню сбегаю, отбивных вам принесу. Хлопцы вчера обещали по спецзаказу... Чай готов.
В будке было тихо. Лампу потушили. За окном уже занималось утро. Говорить ни о чем не хотелось. Сидели за столом один напротив другого, подперев головы руками. Владимир поднял глаза, прислушался, и невольно огляделся. Капитан подумал, пристально посмотрел в лицо Владимира и снял с запястья большие хромированные часы. Сунул их в карман. Они гулко стучали в тишине.
— Часа два ожидать,- прошептал Владимир. Капитан долго крутил вертушку телефона, потом его соединили, и он сказал в трубку:
— Здравия желаю, товарищ полковник... Да, да... Кажется... Спасибо... Пришлите кран и транспортер с людьми... Хорошо...
— Не сглазь,—недовольным голосом проговорил Владимир.
— Он приедет с транспортером,— капитан положил трубку и улыбнулся уголками губ.— Передает тебе свое восхищение.
— Лучше б уж молчал,— с тревогой пробормотал Владимир.— Что он — не сапер? Накличет беды... Пока дело не выполнено, не полагается даже об этом говорить, Бога нет, а черт есть.
— У него легкая рука,— смущенно произнес капитан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29