в северных гирканских степях не было и того. Возможно, там и
водилась дичь, но чтобы добыть ее, требовалось нечто поприличнее лука,
который бил едва ли на сорок шагов.
Он наклонился, оторвал от обросшего водорослями валуна пару ракушек,
раздавил створки в кулаке и высосал студенистую плоть моллюсков. Не очень
похоже на мясо... на рыбу, впрочем, тоже... На миг соблазнительное видение
мелькнуло перед ним - не то зажаренный на вертеле барашек, не то нежная
молодая свинья. Желудок отозвался голодным урчаньем, и Конан начал
торопливо обирать валун, на котором оставалось еще с десяток раковин.
О, Венариум! Теперь он вспоминал не кровь, струившуюся по его клинку,
не дым пожарищ, не гаснущие глаза мужчин, не редкие женские вопли - в
крепости, построенной аквилонцами на земле Киммерии, женщин было немного.
Он думал о том, чем закончилась битва: о пире, который знаменовал победу.
Пир, какой пир! Вино лилось рекой, доброе аквилонское вино, розовое и
красное, сладкое, как мед! И пиво, хмельное пиво из крепостных запасов! И
бычьи туши, истекавшие соком над кострами... Сглотнув слюну, Конан злобно
выругался; он чувствовал, что жаждет всего: питья и пищи, оружия,
украшенного каменьями, роскошной одежды, женщин... Когда-нибудь все это у
него будет! Он поклялся Кромом, что урвет свой кусок, если даже для этого
придется перерезать тысячу или две глоток.
Мир обещал ему не слишком много, но и не слишком мало; сейчас он был
нищ, но везде требовались крепкие руки, способные держать меч и топор. Меч
и топор могли принести все земные блага, и Конан, задумчиво поглядывая на
море, с минуту решал важную проблему: куда лучше податься - к разбойникам
или в стражу блистательного Ашарата, шандаратского владыки. Он мог стать
пиратом, наемником, охранником караванов - либо присоединиться к степным
молодцам, для которых эти караваны были лакомой добычей... Он мог идти на
юг, на запад или восток - либо вернуться на север, на холодный мрачный
север, чтобы с шайкой лихих молодцов снова нагрянуть в гости к
гиперборейцам. Последнее представлялось ему весьма героическим деянием.
Собственно говоря, первые шаги к чаемому богатству и славе он уже
обдумал. Служба у богатого купца или даже у самого Ашарата его не слишком
соблазняла: во-первых, он не любил подчиняться, а во-вторых, кто взял бы
стражником нищего мальчишку, хотя и неплохо владеющего клинком? Страж -
лицо доверенное, и доверие хозяина значит не меньше ловкости в обращении с
оружием; Конан понимал это своим варварским, еще полудетским разумом, и
мысли о карьере при шандаратском дворе быстро улетучились у него из
головы.
Более соблазнительным казалось податься в пираты или в разбойники; на
берегах и морских просторах Вилайета хватало и тех, и других. Но если уж и
прибиться к какой-нибудь шайке, то не сейчас. Тот же варварский ум и
природная хитрость предупреждали Конана, что и разбойный люд не жалует
безоружных бродяг в отрепьях с чужого плеча, отводя им роль не соратников,
а, в лучшем случае, жалкой прислуги. Пусть бы он был в этих своих
ободранных штанах и рваной куртке, но с мечом! С добрым мечом, с которым
взбирался на стены Венариума! А еще лучше, с мечом, кинжалом, секирой и
арбалетом! По крайней мере, не пришлось бы выпрашивать оружие у будущих
компаньонов, чтобы показать, как он умеет с ним обращаться...
Поскольку и разбойничьи подвиги, и верная служба Ашарату пока
отпадали, Конан собирался либо возвратиться домой, либо заняться
воровством. С его точки зрения, эта профессия была весьма почтенной, и
если не сулила славы, то могла принести богатство. Он слышал, что в
Аренджуне и Шадизаре, богатейших заморанских городах, каждый третий житель
являлся вором, и среди них попадалось немало состоятельных людей,
обеспечивших себя на всю жизнь и продолжавших практиковать чисто из любви
к искусству. В Замору Конан и намеревался когда-нибудь попасть, чтобы
взять несколько уроков у признанных мастеров; правда, он был готов начать
и с Шандарата, города большого, торгового и совсем не бедного. Но уж очень
подозрительно он выглядел! Солдаты блистательного Ашарата не пропускали
его в городские врата, стены же были высоки и хорошо охранялись, а
разбросанные на южной окраине усадьбы местной знати стерегли свирепые
гладкошерстные псы размером с теленка. Конан буквально не представлял, с
какого конца взяться за дело. С другой стороны, ему очень не хотелось
возвращаться домой без оружия и без добычи.
Обобрав последние ракушки с валуна, он зашагал по берегу, угрюмо
всматриваясь в воду. Прибило бы сейчас волной покойника... Какого-нибудь
купца, из тех, кого спускают за борт лихие морские грабители Вилайета... И
был бы он, скажем, в приличных штанах да с саблей в окостеневшей руке...
Может быть, даже в сапогах... Тут Конан поглядел на свои ноги и покачал
головой. Нет, с сапогами бы ничего не вышло! Народ здесь мелкий, не одну
сотню купцов надо перебрать, чтобы найти обувь по размеру...
С другой стороны, при купце мог оказаться кошелек, и это сразу решило
бы все проблемы - и с мечом, и с сапогами, и со всем прочим. Пусть даже не
кошелек, а перстень... или дорогой камень в наголовной повязке...
Предположим, купец бился насмерть у борта, и его продырявили насквозь
стрелой либо копьем... мог же он тогда свалиться в море, избежав обыска
умелых рук? Да, свалиться и приплыть к берегу, прямо к его, Конана,
ногам... Вместе со своим сверкающим камнем...
Юный киммериец внезапно остановился, ибо в морских волнах и в самом
деле что-то блеснуло. Что-то округлое, размером с дыню или с человеческую
голову!
Купец? Или плывет только его башка, сверкая бритым черепом в лучах
утреннего солнца? Во всяком случае, ни сапог, ни сабли, ни штанов не было
видно... а без штанов какой же кошель? Их носят у пояса; а те, что
поосторожнее, даже затыкают за пояс, поближе к телу... Эти азы воровской
науки Конан уже усвоил неплохо, наблюдая за людьми, толпившимися у ворот
Шандарата. В основном то была мелкая сошка, караван-вожатые да окрестные
земледельцы с телегами овощей, но каждый, в отличие от киммерийского
бродяжки, был при штанах и кошеле.
Конан вошел в воду. Тут, в северной части Вилайета, она была
прохладной, но лицо юноши не дрогнуло; он мог шагать босиком по снегу и
идти так целый день, от восхода до заката. Придерживая лук, чтобы не
намокла тетива, сплетенная из собственных волос, он погружался все глубже
и глубже, не сводя хищных глаз с блестевшего в воде предмета. Тот был
темен и отражал солнечный свет не слишком щедро; скорее всего, не купец, а
слуга купца из каких-нибудь дальних краев вроде Пунта или Зембабве, где
люди, по слухам, черные, как головешки из костра. Конечно, такой нечисти
пираты бы в первую очередь ссекли башку и вышвырнули за борт, подумал
Конан с мрачной ухмылкой. Вот и плывет эта башка сейчас прямо к нему,
абсолютно бесполезная и ненужная... Уж лучше бы была дохлая рыба! Ту, по
крайней мере, можно съесть, коли не сильно провоняла!
Вода дошла ему до горла, и Конан, не желая пускаться вплавь,
остановился. Он ждал, пока волны не подогнали странный предмет поближе,
потом снял тетиву, вытянул длинную руку и зацепил предполагаемую голову
изогнутой палкой. Она легко крутилась и вращалась в воде и явно не
походила на башку чернокожего; да и любая голова не отличалась бы такой
поворотливостью. Подогнав предмет поближе, Конан увидел, что перед ним
что-то вроде горшка из темного, местами помутневшего стекла; он ухватил
его за ручку и медленно побрел к берегу.
Значит, не купец, не голова купца с изумрудом во лбу, и даже не башка
его черного слуги... Зато полезная вещь, размышлял он, поглядывая на свою
находку. Похоже на кувшин в две ладони высотой и с горлышком в ладонь... в
нем можно держать воду... куда удобнее, чем в старом глиняном горшке,
найденном на городской свалке... А нельзя ли его продать? Возможно, вещь
древняя и ценная... вроде тех, по которым сходят с ума всякие богатеи...
Он выбрался из воды, аккуратно поставил сосуд на песок и, сбросив
свои рваные меха, разложил их сушиться на солнце. Штаны Конан снимать не
стал, только выжал их прямо на теле; светило уже поднялось высоко, и он не
ощущал холода. Покончив со своим туалетом, он снова взялся за горшок; в
животе у него бурчало, но любопытство оказалось сильнее голода.
Внимательно осмотрев свою находку, он не сумел прийти к какому-либо
разумному заключению. Возможно, эта штука и была древней, но об этом
свидетельствовало лишь некое помутнение и без того темного стекла. На нем
не имелось никаких знаков или украшений; гладкая поверхность плавно
переходила в горлышко толщиной в четыре пальца. Дно оказалось не плоским,
а выпуклым и округлым - большой недостаток, как решил Конан; этот кувшин
мог стоять только в ямке, выкопанной в песке. Был он довольно тяжел - в
три четверти веса боевой киммерийской секиры.
Он попытался разглядеть что-нибудь внутри, но безуспешно.
Темно-зеленое стекло почти не пропускало света, и когда Конан поднял свою
находку, держа против солнца, ни один лучик не пробился сквозь ее стенки.
Ему показалось, что в сосуде клубится туман, но, скорее всего, это было
обманом зрения.
Юноша откинул десяток горстей песка, укрепил в ямке кувшин и
задумчиво уставился на него. Горлышко сосуда было заткнуто пробкой,
вырезанной из дерева и залитой окаменевшей смолой; Конан с большим трудом
отскреб ее лезвием ножа, не обнаружив и здесь никаких знаков. Ни
привычного начертания северных рун, ни следов иной письменности, ни
таинственных символов, коими повсюду, от ледяного Асгарда до жаркого Куша,
заклинали нечисть. Самая обычная пробка, туго забитая в горло из толстого
стекла и обмазанная самой обычной смолой... Нет, в таком сосуде не мог
сидеть демон!
Эта мысль мелькала у него, еще когда он нес стеклянный горшок к
берегу. В мире властвовали могучие боги - вроде грозного Крома, Владыки
Могильных Курганов, Светоносного Митры, Ледяного Гиганта Имира, Древнего
Змея Сета, темного Нергала; но, кроме них, невидимых и всесильных, в
лесах, пустынях, горах и морях встречалось немало созданий, способных
творить странные вещи, иногда добрые, иногда - злые, но всегда непонятные
и потому страшные. Демоны, инкубы и ифриты, оборотни-вурдалаки, карлики -
добытчики и хранители золота, полулюди-полузмеи, вампиры, заблудшие души,
зачарованные в камне статуй, в скалах или в древесных стволах... И это -
не считая черных и белых магов, колдунов, ведьм, друидов, жрецов и
всяческих грамотеев, способных пробормотать пару заклинаний и потому
возомнивших себя магами или жрецами! Их могущество и власть казались
ничтожными по сравнению с могуществом и властью богов, но их бы вполне
хватило, чтобы Конан, мальчишка-варвар из Киммерии, превратился в
обугленную головешку - или во что-нибудь похуже.
Но потому, что он был варваром и свято верил в подобную возможность,
он был и дьявольски осторожен. Осторожен и терпелив! Перед ним находился
сосуд, плотно закупоренный и явно не содержавший ни вина, ни масла, ни
сокровищ, ни записок потерпевшего кораблекрушение путника; для чего же
забили в него эту пробку и залили смолой? Такие вещи не делаются для
развлечения, в этом Конан был уверен. А потому он сидел неподвижно до
самого полудня, не обращая внимания на голодные спазмы в желудке и не
спуская глаз с горшка, вкопанного в песок.
Ничего, однако, не происходило. Никакая демоническая сила не рвалась
наружу, сосуд не дергался и не падал набок, и никто не пытался выдавить
пробку изнутри. Может быть, дух помер? Или там его никогда и не было?
Просто какой-то шутник все же решил поразвлечься в некие незапамятные
времена? Закаменевшую пробку вытащить нелегко, семь потов сойдет, пока
откроешь, подумалось Конану. Ну, откроешь, перевернешь, а оттуда вывалится
кусок собачьего дерьма - тоже окаменевшего, еще лет сто назад... Веселая
шутка!
- Клянусь Кромом, - пробормотал он, - таким весельчакам надо
выпускать кишки! Или снимать кожу ремнями от шеи до пяток!
По молодости лет ничего более страшного он придумать не мог.
Наконец, встав, Конан подошел к сосуду и ощупал его. Стекло сильно
нагрелось на солнце и чуть ли не обжигало пальцы; пробормотав проклятье,
он отдернул руку. Вероятно, не имело никакого смысла сидеть тут,
уставившись на зеленый горшок с куском старого дерьма внутри, и киммериец,
поборов сильное искушение забросить свою находку обратно в воду, решил,
что пришла пора действовать. Однако он не потерял осторожности и не
собирался искушать судьбу, ковыряя пробку своим ножом; эту штуку следовало
вскрыть с максимально далекого расстояния.
Оглядевшись, он приметил невдалеке валун в половину человеческого
роста, торчавший из песка. Подняв свою находку, Конан отправился к нему,
прикопал сосуд рядом - так, чтобы наружу торчало только горлышко, - затем
очертил вокруг камня две окружности. Напрягая память, он попытался
изобразить между ними пяток рун - тех самых, которые его отец, коваль и
оружейник, обычно высекал на рукоятях мечей; считалось, что они
предохраняют владельца от поражений, от ран и прочих бед. Закончив свое
нехитрое колдовство, Конан подобрал пару округлых галек величиной с кулак
и отступил от валуна шагов на двадцать.
Он подбросил свой снаряд на ладони; его тяжесть действовала
успокаивающе. Безусловно, такой булыжник в драке был понадежнее деревянной
стрелы без наконечника или короткого ножа со сточенным лезвием. Снова
подкинув его вверх, Конан подумал, что с небольшого расстояния сумеет
расшибить лоб любому демону - конечно, если тот не будет размером с гору.
Ну, тогда одна надежда - на быстрые ноги... Он прицелился, резко швырнул
камень и тут же потянулся за вторым.
Удар был точен и сокрушителен; жалобно звякнуло стекло, зеленоватые
льдистые осколки взметнулись и опали на песок, верхняя часть горшка вместе
с пробкой отлетела в сторону. Сосуд слегка перекосило; теперь обломок
горлышка упирался в валун.
Конан ждал, сжимая в правой руке камень и положив левую на рукоять
ножа. Долгое время ничего не происходило, и он уже решил подойти поближе и
освидетельствовать содержимое сосуда, но тут над ним словно бы взвился
легкий парок, от которого потянуло зловонием. Изрядной вонью, по правде
говоря; юный киммериец ощутил ее за два десятка шагов и сморщился.
- Все-таки дерьмо, - буркнул он, оставив в покое нож и опуская
камень. - Собачье дерьмо, клянусь гневом Крома!
Тем временем белесый парок начал постепенно сгущаться, и Конан,
приглядевшись к его медленно вращавшимся завиткам, почувствовал, как по
спине пробежал холодный озноб. Пожалуй, он поторопился с выводом насчет
содержимого этой штуки; если в ней и была заключена какая-то древняя
мерзость, то она явно не относилась к собачьим фекалиям. Он снова взялся
за нож и, обернувшись, измерил взглядом расстояние до скал. К счастью, они
находились в успокоительной близости, и в невысокой гранитной гряде было
великое множество трещин, расселин и узких каньончиков, где можно было
скрыться в случае опасности. С привычным и острым сожалением он подумал,
что лишен меча; меч в руках был бы куда надежней, чем этот каменный
лабиринт за спиной.
Белесый туман потемнел и теперь медленно, словно бы с ленцой,
крутился над самым валуном, вытягиваясь невысоким столбиком. Внезапно его
вращение прекратилось; дым начал густеть, покачиваясь под порывами ветра
то вперед, то назад. Когда он отклонялся в сторону Конана, киммерийца
окатывала волна зловония - словно там, на валуне, стояла корзина с тухлыми
битыми яйцами. Он сморщился, чихнул и отступил еще на пяток шагов.
Туман окончательно отвердел, отлившись в некую странную форму; на
камне перед Конаном сидело небольшое костлявое создание с обвислой серой
кожей, сильно напоминавшее крысу. У него была вытянутая мордочка с
каким-то подобием уныло обвисших усов, остроконечные уши, темные
мутноватые глазки, руки со скрюченными пальцами, выпирающий хребет и
ребра, которые не составляло труда пересчитать издалека. Колени казались
шишковатыми и мосластыми, тощие ноги заканчивались плоскими ступнями,
неожиданно огромными для такого щуплого существа, волос на голове не было
и в помине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68