Лишь после этого он сказал:– Сейчас еще это дело темное – насчет рогов. Придется обождать, пока и остальные дети и все дети, которые родятся у вас впоследствии, не достигнут возраста близнецов. Только тогда можно будет сказать что-либо определенное, потому что у других детей, возможно, вообще не окажется бугорков, и тогда станет ясно, что у двойняшек не рога, а лишь аномалия, которая зачастую бывает у первенцев, особенно если они близнецы.– Как же быть с этой аномалией? – спросила Юла.– Трудно сказать, – ответил фельдшер. – В последнее время появилось верное средство: не иметь первых детей.– Как же им на свет появляться?– А никак.– Что за чушь! – сказала Юла. – Куда же ребенку деваться?– Этого я не знаю. Надо спросить у акушерки или у врача. Насчет рогов тоже следовало бы обратиться к врачу. Он-то уж скажет все, что положено.– Я подумала было – не сходить ли к пастору?– И то можно, только сперва лучше к врачу. К пастору ведь напоследок ходят. За душу мы принимаемся, когда плоти уже не помочь.Юле понравились эти мудрые слова, и она отправилась с мальчиками к врачу. Но тут ей повезло: сама того не желая, она одним разом убила двух зайцев. Оказалось, что врач сначала изучал богословие и лишь позднее, после того как он выучился настолько, что стал во всем сомневаться, перешел на медицину. Однако семя, посеянное в его душе словом божьим, все же дало всходы, и, познав сомнение в медицине, врач порою искал утешения в богословии, которое, казалось ему, было совершенней других научных дисциплин, ибо зиждилось оно лишь на слове и своим существованием было обязано одной лишь вере.Это была математика души, это был контрапункт в музыке, для которого не требуется ни доказательств, ни обоснований. Существует – и баста! Слабость естественных наук заключалась, по мнению врача, именно в том, что они пытались доказывать и объяснять. Разум же человеческий – слаб, и сам человек – смертен, и поэтому для обьяснений и обоснований у него обычно либо не хватает данных, либо век короток.Особенно интересовало врача учение о развитии, но скоро он разочаровался и в нем, найдя тут бесконечное множество необъяснимых вопросов и противоречивых мнений. Размышляя о них, он с помощью богословия пришел в конце концов к выводу, что, повидимому, к делу подошли не с того конца: не обезьяна развилась в человека, а человек в обезьяну. Господь создал человека по образу и подобию своему – эта истина незыблема. Но как душа человеческая теряет облик своего создателя, так и плоть смертного отходит от своего божественного прообраза и становится хвостатой или рогатой, превращается в губоногих или панцырных, в плавающих или пресмыкающихся, в цветок или дерево.Как раз в то время, когда врач работал над своим новым учением о развитии, к нему и заявилась Юла с близнецами – показать их рога и посоветоваться, что делать. Осмотрев мальчиков и убедившись в их необыкновенной витальности, он со счастливым видом, потирая руки и улыбаясь, обратился к матери:– С ребятами все в порядке.– Ну, а если у них рога вырастут? – со страхом спросила Юла.– Пусть себе растут, тем лучше.– А если вырастут такие, что и шапки будет не надеть?– Походят без шапок, по-модному.– Но ведь все увидят, что у них рога.– Пусть видят.– Да их такими ни в школу, ни в церковь не пустят!– Милейшая матушка, не волнуйтесь попусту, ибо школа нынче не в моде, а в церковь пускают и с рогами, – главное, были бы уплачены сборы.– Хорошо, кабы так, а то…– Будьте счастливы и гордитесь своими мальчиками, если у них действительно вырастут рога. Ибо как Адам поистине был первым человеком, так и твои сыновья поистине первые рогоносцы. Ну, конечно, хлопот и забот с ними не оберешься, не без того.– Каких хлопот и забот? – нетерпеливо спросила Юла. – Скажите, дорогой господин доктор, чтоб я знала.– Трудно это, матушка, сказать.– А вы попробуйте – хоть как-нибудь, чтоб только я знала.– Скажем так: человек верит, что счастье тем полней, чем больше он имеет, не правда ли? Ну, а если бы у каждого мужчины было десять жен, а у каждой жены десять мужей разом – были бы они счастливей, чем с одним мужем или с одной женой?– Избави меня господи от нескольких мужей. Я и от одного мужа не поспеваю детей рожать.– Прекрасно. Что же произойдет с вашими мальчуганами, если у них вырастут натуральные рога? Поверьте, матушка, у них на каждом роге повиснет не меньше десятка девушек и женщин, потому что все захотят получить себе в мужья рогатого. Ничто так не пленяет женщин, как рога на мужской голове. Из-за одних только рогов женщины разорвут ваших парией буквально на кусочки.– Бедные мои детки, – запричитала Юла над своей двойней. – Загубят вас бабы!– Но есть и другая возможность.– Какая? – спросила Юла, хватаясь, как утопающий за соломинку.– Та, что у мальчиков не будет рогов.– Как же не будет, раз они уже есть?– Есть или, нет, – вопрос очень сложный.– Что это значит, господин доктор?– Я не знаю, как вам объяснить… Ну, попробуем этак: у каждой твари своя душа и…– И бессмертная, как у нас?– Этот вопрос оставим пока открытым. Скажем лишь, что у каждой твари своя душа, а у каждой души свои приметы: у хищника – клыки, у орла – когти, у барана – рога. Итак, мы можем заключить, что рога представляют собой баранью душу, не так ли? Между прочим, и у людей имеется душа и разум – у одного больше, у другого меньше. У иного, смотришь, и в черепе не умещается.– Людская душа ведь в сердце, а не в голове, господин доктор, потому как кровь в сердце, а душа-то – в крови.– Совершенно правильно, милая матушка, душа – в сердце, а разум – в голове. Но когда разуму в черепе становится тесновато, то он образует кое-где вздутия, словно рога пробиваются. Таким образом возникают рога от разума; и это совсем не то, что настоящие, а просто этакие шишечки. Придется выждать, пока станет известно, что именно окажется у ваших ребят, какие рога – от разума, от интеллекта или настоящие. Сейчас еще нельзя сказать ничего определенного.– А что станется с мальчиками, если у них рога от разума? Какой смертью они умрут?– Из-за рогов, возникших от избытка разума, распинают на кресте, подносят кубки с ядом, запросто приканчивают, морят голодом, – и все это не со зла, а от неразумения.– Послал бы господь бог моим двойняшкам настоящие рога, уж лучше от баб умереть, чем от голода, – разохалась Юла со слезами на глазах.– Есть еще и третья возможность, – сказал врач.– Все это так ужасно, что я и слышать ничего больше не хочу, – воспротивилась Юла.– Сначала выслушайте, а потом решайте: ужасно или нет.– Хорошо, но, кроме этого, я ничего больше не хочу знать.– Ладно, – согласился врач. – Третья возможность у ваших ребят такова; у них действительно вырастут настоящие рога, а заодно с рогами настолько окрепнут черепные кости, что бодайся хоть с бараном.– Господин доктор, это вполне может статься. Ведь отец у них такой сильный, что в рукопашную двух медведей убил, – перебила врача Юла.– Ну вот, видите, – тем лучше, тем больше надежд. Если ваши парни будут к тому же годами закалять свой твердый череп, или же, изъясняясь вежливо, тренироваться, то они сумеют так бодаться, что оглушат не только какого-нибудь негра, – путешествуя из страны в страну, они смогут заявлять, что готовы биться головами с каким угодно бараном, малым или большим, с рогами или без рогов. И если они действительно будут способны на такое, то имена их запишут на небесах, а на земле им воздвигнут памятники. И девушки в белом украсят те памятники красными розами до самого верха, а старухи прослезятся от умиления. Ноги ваших сыновей станут попирать золото, бессмертие осенит имена их, если даже будут они лишены разума и живой души.– Как красиво вы говорите, господин доктор! – воскликнула Юла почти что с благоговением. – Если бы это сбылось!– Будем уповать на господа, чтобы у ребят выросли рога и черепа, как у баранов. Тогда все сбудется.– Господин доктор, благодаря вам у меня так полегчало на сердце, стало так радостно, что…– Это самое главное, чтобы было радостно и легко на сердце, – говорил врач, выпроваживая Юлу с ее близнецами.И домой пришла Юла радостная, с легким сердцем. Но тут она диву далась: день воскресный, а Юрка работает вовсю, хоть рубаху на спине выжми. Хуже всего было то, что Юла никак не могла понять, что это за работа у Юрки. То ли он рассудка лишился, то ли в ее отсутствие случилось что-то такое, о чем Юла не знала.Ну как еще подумать о человеке, которому ни с того ни с сего взбрело в голову копать ямы – у дома, за домом, в воротах, по обочинам дороги, повсюду.– Очумел ты, что ли? – спросила Юла у Юрки, продолжавшего ожесточенно рыть землю.– Чего? – отдувался и кряхтел Юрка.– Я спрашиваю: очумел?– Вроде бы нет.– Что ты за ямы роешь?– Дом украшаю.– Ямами?– Будет время, деревья посажу.– А не будет времени?– Опять завалю землей.– Чего это тебе вдруг в голову взбрело?– Так мне в полиции сказали, когда настоящий паспорт выдали.– А ты и рад стараться.– При чем тут я? Антс старается.– У Антса леса за порогом нету.– И у нас, Антс сказал, лес вырубят.– Почему?– Не знаю. Не садили мы – потому.– Не болтай!– Ей-ей! Антс зря не скажет.– А что нам Антс, он с господами свой человек. У его жены и у дочерей вон какие морды – разделаны, что циферблат на стенных часах! Поди угонись за ними! Попробовали они меня поучить: культуры-де ей надо, а у самих горницы – как свинарники.– Ты свинью не обижай, свинья в своем закуте чистоту соблюдает.– То-то и оно, у свиньи порядок, а у них только и дела, что свои циферблаты напоказ выставлять: культура у нас, мол, не какая-нибудь, свинячая. А ты, старик, экий дурень! Чем ямы рыть в погожее воскресенье, лучше бы клопов в доме поморил, – дети-то по утрам в волдырях. Подумай, сколько б за день-деньской извел! Смотришь, и с тараканами управился бы…– Не мужицкое дело – клопов бить; да с моей кожей клопу и не совладать – кишка тонка.– Ничуть не тонка, да только грязен ты – ужас. Страшно клопу к тебе лезть – стошнит его. Погляди, какая на тебе рубаха, – сопрела вся от пота. Высохнет – словно кора еловая. Попробуй постирать ее! Валек сломала, а не отмыла.– Все одно: отмывается или нет. Надену ее – опять замарается. Вот когда износится, впору старьевщику отдавать, – тогда стирай: глядишь, миску получше за нее дадут.– Миску тоже, скажешь, не мыть, пока не разобьется? В миске – все еда, хоть и разная.– Миску бросай не мывши. Старьевщики битых мисок не собирают.– Может, и сам ты без мытья обойдешься, пока ног не протянешь?– Человек что рубаха: мой не мой – все едино опять измарается.– А сам небось, что затеял – дом приукрашивать, на циферблат глянец наводить! – поиздевалась Юла, прежде чем уйти.– Вроде бы так, – спокойно ответил Юрка и снова принялся рыть, аж кожа на спине затрещала. Сам он при этом думал: «Да, и циферблат нужен и паспорт – с ними спасешь свою душу, а я спастись хочу».Вечером, когда Юрка после работы пришел домой и сел на колоду поостыть, к нему подошла Юла. Ребята уже заснули, и у нее нашлась минутка свободного времени.– Знаешь, старик, что они говорят? – тихо сказала она, хотя подслушивать было некому, так как батрак с батрачкой в тот воскресный вечер куда-то запропастились.– Кто они? – спросил Юрка.– Повитуха, фельдшер и доктор.– Что тебя к ним занесло?– Все из-за ребят.– Из-за каких ребят?– Будто ты впервой слышишь, что у наших парней рога на голове. Все говорят, что это, мол, у нас в роду изъян такой.– Какой изъян, о чем ты?– Господи боже! Да о рогах! Рога у мальчишек – дошло, наконец?– Ну, дошло, а при чем тут изъян, ежели…– Ежели у детей человеческих рога на голове, да?– А если дети не от человека?– Ягнят я, что ли, произвела на свет? Да и ты никакой не рогатый.– Рогатый.– Мастер ты околесицу нести, вот что! – напустилась Юла и локтем хватила Юрку меж ребер.– Почему же околесицу?– Да что у тебя: рога на голове?– А ты поищи-ка в волосах.Юла встала и принялась искать рога. К своему изумлению она обнаружила у Юрки на голове бугорки, чуть побольше, чем у ребят.– Но ведь ты говорил, что они с той поры, как тебя чем-то по голове ударили.– Не я говорил, а другие.– Какие еще другие?– Знатоки.– Выходит, никто тебя по голове и не бил?– В жизни того не бывало.– Стало быть, это и впрямь рога?– Рога.– Не болтай! Ты что – Нечистый, чтобы с рогами ходить?– Он самый.– Так у меня, значит, и взаправду дети от самого Нечистого?– От него самого.Юла еще раз ощупала Юркины рога, потом встала перед ним, опустилась на траву, словно хотела пасть на колени, сложила руки, подняла глаза на Юрку и сказала в тихом экстазе:– Значит, ты происходишь из древнего и великого рода.– Из благородного, Антс говорит.– Из великого и благородного! И я теперь тоже буду из этого рода и дети наши?– И дети.– А ведь тогда Антс со своим родом ничто по сравнению с нами?– Ничто.– Чего ж он нос задирает и бахвалится?– Не верит он и не понимает. Господа из полиции тоже не верят и не понимают. Ни у кого нет ни веры, ни понятия. Сказали ведь знатоки, что у меня на голове костная мозоль, как у лошади на ноге.– Что же ты мне раньше не сказал, заставил меня с детьми таскаться?– Думал, что и ты не поверишь.– Я верю.– Тогда и поймешь.– Чего же мне не понять, не дурочка же я.Но об одном Юла все-таки пожалела: не сбудется никогда предсказание доктора. Никогда у ее ребят не вырастет ни настоящих рогов, ни столь крепких черепов, чтобы они могли разъезжать по свету и бодаться с неграми и баранами. Никогда их ноги не будут попирать золото, а на рогах не повиснет дюжина девушек и столько же баб. Ах, как красиво говорил доктор. Ну, да делать нечего! Всего добра, что есть в мире, не заполучишь. Коли благороден – смотришь, голова дурна, а голова хороша – благородства нету.И все-таки в этот день счастья и радости было в Пекле больше, чем когда-либо прежде. Ничего, что люди не верили в это счастье и не понимали его: свои-то были уверены в нем, а чего еще надо! По правде говоря, больше всех ликовала Юла, ибо Юрка давно уже знал о том, что вызвало это ликование, и радость обуревала его не столь сильно. Юрке было по душе одно: наконец-то настали спокойные дни, – только у него и забот, что работать на себя да на Антса. Как ни странно, Юрка так и не мог расквитаться с ним по долгам. Рассчитается за старое, ан уже новое набежало, и все конца не видать. Из этого Юрка заключил, что коли ты Нечистый и хочешь, как простой смертный, спасти свою душу, то изволь ходи всю жизнь у кого-нибудь в должниках и гни на него спину.Бывало, что в Самое Пекло случайно забредали какие-нибудь набожные книгоноши, продававшие душеспасительную литературу. Однако торговля у них не ладилась, хотя Юла знала буквы и умела читать по складам. Юрка в таких случаях всегда говорил, что на кой шут ему эти благочестивые книжонки, коли он ради своего спасения и без того работает на Хитрого Антса. А останутся кое-какие грехи сверх всего, их можно и дома искупить – трудом по хозяйству, для которого он делает все, что в силах.Порой мирный Юркин труд нарушался прочими коммивояжерами, которые расхваливали свои велосипеды, швейные машины, граммофоны и иной модный хлам, обещая отдать все это чуть ли не даром – за полцены, в рассрочку. Юрка попробовал было приобрести велосипед, но смял его прежде, чем выучился ездить. Платить за велосипед все-таки пришлось, и он продал бычка. Хорошо еще, что продавец велосипедов и мясник случайно приехали в одно время, – получив деньги у одного, можно было без большого труда передать их другому. К тому же торговец велосипедами оказался столь любезным господином, что взялся погонять бычка сзади, в то время как сам мясник вел скотину на поводу. Так и ушли они с тем добрым бычком, и остался у Юрки смятый велосипед. Однако с тех пор каждому коммивояжеру Юрка стал указывать на ворота, а тех, кто задерживался, выгонял со двора взашей.– Остерегайтесь применять насилие! – орал в таких случаях коммивояжер.– Я хозяин, – отвечал Юрка, – как же тут без насилия…– Приведу полицию – узнаешь тогда, кто хозяин.– Приводи, будет тебе полиция.Но ни этот торгаш, ни другие, которых Юрка вышвыривал со двора, с полицией не появлялись. Среди коммивояжеров лишь один был исключением: на спине он носил котомку, на животе – короб с лямками, затянутыми за плечи. Юрка, отправив и его вместе с ношей через забор, уже зашагал было к дому, как коробейник закричал вслед ему:– Боишься, что ли, товара, хозяин? Коли боязно – не покупай, а поглядеть можешь и даром. У меня нитки да иголки, кнопки да заколки, ленты, платки, рубахи, чулки, любая мода всякого рода!Юрка остановился, обернулся и спросил:– Велосипедов нет?– Сам я себе велосипед, – ответил коробейник.– Не с грамахвоном ли?– Граммофон у меня, хозяин, в брюхе играет.– В долг не веришь, даром не даешь?– С подарка да с долга и жить недолго.Юрка открыл ворота и сказал:– Заходи.Этот был единственный торговец, который мог посещать Самое Пекло без риска вылететь за ограду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25