– Дядюшка Бадди! – фыркнула Эллен Черри. Хотя фактически проповедник приходился ей тем, кого южане обычно именуют «нашему забору двоюродный плетень», она привыкла с раннего детства называть его Дядюшкой. Теперь Дядюшка Бадди сделался знаменитостью национального масштаба.
Бумеру это было отлично известно. В последние несколько лет он близко сошелся с ее родственниками – с отцовской стороны, – куда ближе, чем она сама. Бумер, похоже, не заметил, как жена переключила приемник на сводку новостей. («Сегодня в арабском квартале Иерусалима израильские солдаты обстреляли группу…») Бумер, похоже, считал коров. Коров, что подобно комарам облепили клейкую ленточку горизонта. Доведя счет до некоего числа, он улыбнулся. Наверно, мне никогда не узнать, подумала Эллен Черри, сколько же требуется пасущихся где-то у горизонта коров, чтобы мой муж улыбнулся.
Странно, но в местности, подобной этой, – сухой, голой и бескрайней, местности, занятой под кормовые культуры и перемежающейся с плоскими скалами, апокалиптическая проповедь Бадди Винклера приобретала некую убедительность. К западу от Каскадного хребта, в окрестностях Сиэтла, где молодожены начали свое путешествие, леса были столь высоки, внушительны и густы, что казалось, прямо в воздух испускали зеленый дух, щеголяли мшистыми усами и во всю мощь своего голоса орали на лесорубов: «Сами вы пни!» Эти прохладные, величественные леса, пышущие древней как мир витальностью, казалось, опровергали самые убедительные эсхатологические прогнозы. Здесь же, напротив, деревья были какие-то чахлые, хилые, бесцветно-однообразные и редкие. Перед индейкой простиралась ровная и прямая дорога. Мчащихся по ней пассажиров она убаюкивала, погружая в безжизненный ритм, от которого не спасало даже гранулированное пространство пейзажа, напоминавшего желто-бурый слоеный пирог. Далекие точки коров на горизонте, почки на вербах и действительно отпечаток копыта на всем вокруг.
В местности такого рода Эллен Черри всегда ожидала звона золотых часов. Часов с будильником, звенящим как разряды молний и флюгельгорны. Затем прозвучит голос Орсона Уэллса, читающего отрывки из «Книги Мертвых».
– Все это как раз и будет напоминать конец света, – сказала она, – особенно когда мы здесь, в этой глуши, за сотни миль от телефона.
Бумер ничего не ответил. Его внимание было приковано к катившемуся им навстречу грузовику для перевозки скота. Приблизившись к индейке, грузовик резко сбросил скорость и завихлял, едва не сбросив их с дороги в кювет. Водитель высунулся из окошка и удивленно покачал головой. Бумер успел увернуться и сердито посигналил.
– Деревенщина, – пробормотал он. – Чуть было не сбил ножку.
* * *
Колониал-Пайнз – это пригород без города. Расположенный на расстоянии двадцати двух миль от Ричмонда, он никак не может считаться его предместьем, но в то же время не дотягивает до того астрономического числа жителей, которое превращает отдельное поселение в город. Не может похвастаться он и какой-либо промышленностью; и хотя в непосредственной близости от него в избытке выращиваются превосходные помидоры, претендовать на звание сельскохозяйственного района Колониал-Пайнз также не в силах. Это может показаться странным, но центра как такового у городка тоже нет. То, что можно с большой натяжкой считать деловым центром Колониал-Пайнз, являет собой четырехрядное шоссе, по которому, несмотря на развилку, позволяющую сегодня объезжать это местечко, в направлении Флориды и обратно перемещаются тысячи туристов-янки. Участок дороги длиной в три мили, проходящий через Колониал-Пайнз, плотно застроен мотелями, заправочными станциями и ресторанами. Хотя, если признаться честно, «ресторан» – это слишком пышное имя для закусочных-барбекюшниц, лотков с мороженым, стоянок для грузовиков и так называемых семейных гостиниц (чья простоватая, едва ли не тоталитарная кухня никогда – нечего даже надеяться! – не порадует вкусовые бугорки вашего языка ощущениями новыми или смелыми). Жители этого квазигородка зарабатывают себе на жизнь благодаря так называемой Полосе (сравнение ее с Полосой Лас-Вегаса так же смехотворно, как сравнение, скажем, Мэри Осмонд с Мэй Уэст). Впрочем, можно предположить, что немалая часть местных доходов складывается из выручки от штрафов за превышение скорости: слава Колониал-Пайнз как ловушки для водителей-лихачей гремит по всему Восточному побережью от Бостона до Майами.
И все-таки каким же именно образом это сообщество белых, принадлежащих к нижней прослойке среднего класса американцев общим числом девятнадцать тысяч человек зарабатывает себе на жизнь? Где они находят деньги на покупку зеленых жалюзи, электрических газонокосилок и вездесущих американских флагов – это вопрос, способный заставить какого-нибудь демографа тщетно потратить целый месяц на попытки его разрешения. Однако, к счастью, нас это дело совершенно не касается.
Довольно того, если мы скажем следующее: Эллен Черри Чарльз родилась и выросла в городке Колониал-Пайнз, штат Виргиния, который она еще с самой колыбели возненавидела и, будучи совсем юной девочкой, тайно замыслила сбежать от неизбывной скуки, которая, по ее мнению, до сих пор витает удушливым облаком над этим местом. В конечном итоге, хотя и не без трудностей, ей все-таки удалось сбежать оттуда. Однако щупальца родного дома в равной степени и цепкие, и скользкие. Свидетельством того, что Эллен Черри еще не готова обрубить их полностью, были ее еженедельные телефонные звонки родителям. Такой звонок она и сделала в вышеописанный мартовский день.
– Привет! Это я!
– Дорогая! – воскликнула Пэтси. – Как я рада слышать твой голосок! Послушай, прежде чем мы начнем разговаривать, мне нужно одеться. Ты меня застала в тот момент, когда человек, так сказать, голый как сокол.
– Гол как сокол?
– А какая разница? Ты что, насмехаешься, как какая-нибудь фифа-янки, над тем, как я говорю?
– Нет, нет, мама! Голый означает, что на человеке нет никакой одежды. А гол – что на нем не то что одежды нет, но еще и жди чего-нибудь этакого.
Пэтси хихикнула.
– О Господи, малышка. Со мной и случилось что-нибудь этакое… Дело в том, что твой папочка занимался со мной тем, чем он имеет обыкновение заниматься в воскресенье днем. Насколько мне известно, те, кто балует этим своих жен не чаще одного раза в неделю, предпочитают исполнять супружеский долг субботней ночью, а вот твой папочка непременно должен отличаться от других ну хотя бы чем-то. Клянусь тебе, я уверена, это его проповеди Бадди так раскочегаривают. Ведь раскочегаривают же они добрую половину наших дамочек-баптисток. А может, это все из-за футбола, я не знаю. Он обычно сначала смотрит по телевизору футбол… Мне, конечно, не следует болтать с тобой на такие темы. Хотя с другой стороны, ты теперь у нас тоже замужняя женщина.
– Бумер великолепен, мама.
– Отлично. Откуда звонишь?
– Из какого-то городка, где устраивают родео. Где-то уже ближе к Айдахо. Народ обычно считает, что в таких городках вкусные гамбургеры, а коровы пасутся едва ли не на Главной улице. Но, честное слово, в здешних пирожках опилок даже больше, чем у нас в Колониал-Пайнз. Бумер уже умял две штуки и сейчас взялся за третий.
– А ты следи за ним. Не позволяй ему обрасти жирком.
Услышав эти слова, Эллен Черри посмотрела на закусочную, в которой она оставила своего молодого мускулистого муженька. Зеваки уже собрались поглазеть на огромную моторизированную индейку. Бумер стоял в самой гуще этой жиденькой толпы.
– Неужели, джентльмены, вас по-прежнему величают ковбоями? – спросил Бумер и с видом голодного волка, вгрызающегося в луну между второй четвертью и полнолунием, впился зубами в булочку с гамбургером.
Подросток, которому он адресовал свой вопрос, скорее всего был слишком смущен оказанным ему вниманием и не нашелся, что ответить. Поэтому тут же ухватился за возможность получше рассмотреть обувь незнакомца. Не иначе, как ему понадобилась к лету новая пара.
Один из зевак постарше, по-гусиному вытянув шею из воротника джинсового костюма, решил задать встречный вопрос:
– А как, по-твоему, нас следует величать?
Голос его звучал вальяжно и чуть манерно, как у сытого ужа, хорошо отобедавшего жирными мышками и лениво растянувшегося на груде камней под полуденным солнцем.
– Я думал, нынче ковбоев переименовали в служащих по надзору за коровами, – усмехнулся Бумер и захрустел последним листиком салата с капелькой горчицы. – Я где-то читал, – добавил он с набитым ртом, – что самое точное определение вашего брата звучит так: «грубый, невоспитанный викторианский сельскохозяйственный рабочий». Но, сдается мне, оно вряд ли к вам пристанет.
В телефонной трубке послышался топот ног.
– Уфф, – вздохнула Эллен Черри.
– Дорогая, подожди секунду, я сейчас на себя что-нибудь накину!
– Мама, кажется, мне пора закругляться. Нам нужно ехать. Прямо сейчас. Я люблю тебя. Пока.
Сегодня восхищение ковбоем как квинтэссенцией американского героя с большой буквы уже не столь распространенное явление, как это было когда-то. Путешествуя в обществе «служащих по надзору за коровами» по Вайомингу, Жестянка Бобов была вынуждена заметить, что если сравнить американского пастуха, скажем, с японским самураем, то сравнение это будет явно в пользу последнего. По словам Жестянки, «прежде чем вступить в бой, самурай обычно поджигал ладан в своем шлеме, чтобы его голова – на тот случай, если она достанется врагу, – оказалась бы приятной для обоняния. Ковбои – с другой стороны – практически никогда не мылись и не меняли одежду. Если противник самурая ронял меч, то самурай протягивал ему свой запасной клинок, чтобы можно было честно продолжить поединок. Ковбои любили стрелять своим врагам в спину, прячась в засаде. Ну как, уловили разницу?». Ложечка и Грязный Носок обычно диву давались, откуда Жестянке Бобов известно так много о самураях.
– Однажды мне довелось около месяца сидеть на полке рядом с коробкой импортных рисовых крекеров, – обычно следовал ответ Жестянки. – Общаясь с чужестранцами, можно почерпнуть премного полезных и любопытных сведений.
Впрочем, не будем забегать вперед в нашем рассказе. Мы остановились на том, что Бумеру и Эллен Черри пришлось до некоторой степени поспешно убраться из городка любителей родео. Между прочим, толпа зевак, оседлав табун японских грузовичков-пикапов, устремилась за индейкой в погоню и даже пересекла границу штата, углубившись миль на двадцать на территорию штата Айдахо.
* * *
После телефонного звонка Эллен Черри ее мать, до некоторой степени растерянная, зато только что вкусившая плотских утех, оделась, выпила чашку кофе и вышла на нагретое солнцем парадное крыльцо дома, чтобы предаться размышлениям. Ей хотелось еще раз поразмыслить над тем, а не совершила ли ее дочь ошибку, выйдя замуж за Бумера Петуэя, и что Верлин и его кузен Бадди Винклер вполне могли коварно вмешаться в жизнь Эллен Черри, но не в том смысле, что они подсунули ей Бумера, а вообще.
У Пэтси были свои планы в отношении дочери, и ее беспокоило то, что Верлин в принципе мог помешать их осуществлению.
Если ей удастся сделать в Нью-Йорке удачную карьеру на поприще искусства, то исключительно благодаря мне, подумала Пэтси. Она немного раздвинула полы халата, чтобы предзакатное весеннее солнце согрело ее между ног, откуда стекал ручеек мужской жидкости. В которой, как она иногда подозревала, утонула ее собственная артистическая карьера.
В юности Пэтси выступала на стадионах, где пластичными телодвижениями разогревала зрителей и подбадривала свою спортивную команду, мечтая посвятить свою жизнь профессиональному танцу. Почему бы и нет, ведь в пятнадцатилетнем возрасте ее избрали Грейпфрутовой Принцессой округа Окалуса! В семнадцать она познакомилась с Верлином, пилотом ВВС США, выпускником Пенсаколы, и выскочила за него замуж. Выйдя в отставку, Верлин перевез ее в Виргинию, где нашел себе работу инженера-строителя. Всю последующую часть своей жизни, пока муж находился на работе, Пэтси танцевала дома в миленьких беленьких сапожках.
Эллен Черри любила наблюдать за экзерсисами матери, однако вовсе не эти феерические танцевальные па обратили дочь к искусству. Скорее причиной тому стало головокружение. И Колониал-Пайнз.
Два раза в год семья на машине отправлялась во Флориду погостить у родственников Пэтси. Как нарочно, Эллен Черри плохо переносила эти поездки, ее жутко укачивало. Чтобы преодолеть тошноту, ей приходилось путешествовать лежа на спине на заднем сиденье микроавтобуса, устремив взгляд вверх. В результате она научилась воспринимать окружающий мир в совершенно ином ракурсе.
Телефонные столбы проносились мимо нее в виде петель. Она обычно сначала замечала подсветку рекламных щитов, затем их верхушки и только после этого размытое изображение: то мимо пролетал тающий ковбой «Мальборо», то разбухающий ломоть пирога. Постепенно Эллен Черри пристрастилась к экспериментированию. Начала играть в так называемые «зрительные игры». Прищуриваясь и контролируя степень прищура, она научилась добиваться перемещений в пространстве типа «фигура-земля». Фигура-земля, земля-фигура, туда-сюда, вперед-назад. Ей удавалось достигать эффекта цветовой слепоты. По ее желанию пейзаж на протяжении многих-многих миль мог оставаться, допустим, исключительно красным.
– Как чувствует себя папина дочурка? – обычно спрашивал с водительского сиденья Верлин. – Хочешь пи-пи?
Частенько папина дочурка оказывалась просто не в состоянии ответить на его вопрос. Папина дочурка была занята смещением фокуса, стараясь размыть или исказить нормальные ассоциативные отношения объекта и пространства, лишая их привычного смысла, перемещая их в ту в высшей степени таинственную сферу, что лежит между роговой оболочкой глаза и мозгом, чтобы потом забавляться там с ними, как душа пожелает. Параллельные линии электрических проводов под ее динамичным взглядом имели обыкновение пересекаться и нахлестываться друг на друга, утрачивая строгую свою последовательность, а промежутки между ними сжимались или растягивались. Это было особенно интересно в тех случаях, когда эту оптическую смесь взбалтывали птицы. Или же ей нравилось рассматривать само поле зрения, отказывая в благосклонности какому-нибудь центральному объекту вроде водокачки, либо отдавая предпочтение пространству, окружавшему эту водокачку, находя геометрические формы и содержание в тех его участках, которые мы обычно считаем второстепенными, пустыми и малозначимыми. Все это рассматривалось вверх ногами, сбоку, вкривь и вкось, когда тошнота подступала к горлу. Стоит ли удивляться, что теперь Эллен Черри довольно пренебрежительно отнеслась к занятию Бумера Петуэя – подсчету коров на горизонте?
Начиная с первого класса и все годы учебы в средней школе Эллен Черри рисовала лучше остальных детей. При всем уважении к хвастливым уверениям Пэтси следует признать, что страсть к рисованию девочка унаследовала все же от отца-инженера, виртуозно выполнявшего наброски местности, а также всевозможные схемы и чертежи. (Если что она и унаследовала от матери, помимо определенной щенячьей мечтательности, так это восхитительную попку, безупречной формы округлые грудки, дерзкий вздернутый носик, пухлые губки, огромные голубые глаза и карамельного оттенка кудряшки, которые в любом состоянии смотрелись так, будто их обладательница только что принимала участие в съемках фильма «Волшебник из страны Оз». Кстати, эти волосы имели обыкновение откалывать свои собственные номера.) В каждой школе имеется свой неофициальный «школьный художник»; в своей школе этот пост по праву занимала Эллен Черри. Шли годы, во время регулярных поездок во Флориду она, так сказать, обогащала свою оптическую руду, а ее художественные проекты все более усложнялись и со временем приняли прямо-таки авантюрный характер. Эллен Черри стала мало-помалу терять местных своих поклонников. Дети отпускали жестокие комментарии по поводу ее живописных работ. Ей было все равно. Она твердо решила стать художницей.
В Колониал-Пайнз искусства было не больше, чем порнографии в гостиной у квакера. Как это нередко случается, само отсутствие культурного стимула становится культурным стимулом. Для Эллен Черри олицетворением искусства служил рекламный щит на выезде из Колониал-Пайнз. Ему предстояло стать для нее чем-то вроде ковра-самолета, на котором она улетит из своего убогого городишки, где единственным кинотеатром был жалкий драйв-ин, да и тот своим существованием был обязан тому факту, что влюбленные парочки находили его удобным для своих суррогатных любовных утех.
В последний год обучения в школе, страдая от хронического недуга, который Пэтси, знакомая с ним по личному затянувшемуся опыту, называла «панталонной чесоткой», Эллен Черри каждую пятницу посещала вечерние киносеансы в компании Бумера Петуэя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63