И я хочу жениться на тебе.
И в этот момент он отвел взгляд, потому что если бы он этого не сделал, то его сердце больно бы обожгло тем ярким радостным светом, который она излучала. Он подумал: «Как могу я говорить ей это?» Я люблю Энни тоже… и если бы все сложилось иначе, то сейчас бы я делал предложение Энни.
И где-то глубоко внутри она, должно быть, подозревала это. И не в этом ли был корень их теперешних проблем? Не поэтому ли он не мог дотронуться до нее по ночам, не испытывая чувства вины? Дело было не в том, что он не любил или не хотел ее… дело было в том, что он любил и хотел Энни тоже. Хуже того, что Лорел знала об этом. Она знала об этом, и это убивало ее. Он даже не мог говорить с ней об этом, потому что если бы он начал говорить об этом, то ему бы пришлось сказать это вслух и признаться, что это действительно так, а не просто ей так кажется. А если бы он это сказал, то причинил бы ей новую боль.
Но ему не хотелось терять ее.
Когда он смотрел на нее, он видел красивую, умную, талантливую женщину, необычайно преданную жену и мать. Может быть, она не была такой решительной и прямой, как Энни, но, по-своему, молчаливо, Лорел умела быть такой же сильной и решительной. Если Энни была огнем и молнией, то Лорел была скалой.
В темноте душной комнаты Адама на него нахлынуло другое воспоминание. Он вспомнил то лето, когда отдирал прогнившие доски с крыльца… и вдруг вокруг него появились осы, они летали, жалили его, залезали под рубашку. Должно быть, он разорил их гнездо. Он вспомнил, как от ужаса начал кричать. Лорел в саду на коленях сажала рассаду помидоров. Она взглянула вверх, мгновение не двигалась, как будто окаменев, затем схватила шланг, лежавший на земле рядом с ней. Через мгновение он почувствовал брызги холодной воды на коже и увидел Лорел, стоящую перед ним со шлангом в руках, как с автоматом, преграждавшую струей воды путь осам. Он увидел, как несколько ос село ей на руки и одна на шею. Она вздрогнула, когда они ужалили ее, но продолжала поливать, пока он не убежал достаточно далеко, чтобы осы не могли достать его.
– Беги, – крикнул он, и тогда она, бросив шланг, побежала за ним, и поля ее огромной соломенной шляпы подпрыгивали, а руки и ноги мелькали с невероятной быстротой.
– Сними одежду, – приказала Лорел, догнав его около кустов, ограждавших весь их участок, и начала снимать шорты и майку.
– Боже, что ты делаешь? – Он смотрел на нее, не понимая, что происходит, а укусы на руках и на ногах начали гореть. Ему казалось, что он весь горит.
– Просто сними одежду.
Когда они оба разделись и были в одном белье, она полила землю на грядке ноготков и начала брать комья грязи. Она натерла себя и его так, что тела их были почти целиком покрыты грязью. Когда жжение прекратилось, Джо вдруг начал понимать, как смешно они, должно быть, выглядели, стоя среди бела дня на виду у своих соседей в нижнем белье, все испачканные грязью.
Он согнулся и, держась за живот, начал смеяться.
– Что смешного? – спросила она. Волосы ее были испачканы грязью, на одной щеке были черные полосы, как на поджаренной на решетке отбивной.
– Я просто подумал, что сказал бы мистер Хессель, если бы ты сейчас пошла и попросила у него секатор.
Джо почувствовал, как что-то мокрое и липкое ударило его по лбу, чуть выше бровей. Комья грязи скатились по его лицу, и он увидел, как Лорел, хихикая, бросилась бежать, чтобы спрятаться за яблоней-китайкой. Схватив ком грязи, он бросил его, но чуть-чуть промахнулся. Она завизжала и бросилась бежать от него, и ему ничего не оставалось делать как погнаться за ней. Так как она смеялась и не могла бежать быстро, он легко догнал, схватил ее и повалил на землю.
И тут он поднял голову и увидел, что их пожилой сосед Гус Хессель смотрит на них из-за забора, и от удивления челюсть у него отвисла.
Лорел тоже заметила его. Вскочив на ноги, она побежала к задней двери, оставив Джо, который глупо улыбнулся соседу, прежде чем бросился бежать за ней. Дома они влезли под душ, прижимаясь друг к другу и смеясь, как два сумасшедших, пока сливающаяся в сток грязная вода не стала чистой.
– Как я после этого смогу смотреть мистеру Хесселю в глаза? – простонала она, смеясь.
– Тебе не придется этого делать, он будет закатывать глаза, видя тебя.
Она ударила его мокрой мочалкой. Когда они вылезли из душа, укусы перестали гореть, и они продолжили в спальне то, что начали в саду.
Сейчас Джо очень хотелось вернуть те беспечные дни. Позднее, когда появилось столько дел в ресторане и его отец с каждым днем становился все слабее, ему казалось, что он смотрит на Лорел с другого конца телескопа и видит ее как будто издалека, хотя она стоит так близко, что можно дотронуться рукой.
Джо осторожно натянул сбившуюся простыню на Адама и вышел. Их с Лорел спальня была рядом со спальней Адама. Когда он заглянул внутрь, там было темно, вначале он подумал, что она спит. Но хотя покрывало было сдернуто, кровать была пуста.
Тогда он направился в студию Лорел. Возможно, она рисует и так увлеклась, что потеряла счет времени. Может быть, именно поэтому она оставила кухню в таком беспорядке и забыла включить фонарь на крыльце. Он успокоился.
Стоя у двери, он тихонько постучал:
– Лори. Ответа не было.
Он открыл дверь. Лорел сидела на высоком табурете перед чертежным столом. Ее длинные волосы были распущены. В белом свете прикрепленной к краю стола настольной лампы казалось, что ее рисующие руки излучают свой собственный свет.
– Лори, – опять позвал он, войдя в комнату.
Она вскинула голову и выпрямила плечи. Затем, повернувшись в его сторону, ударилась локтем об абажур лампы. Тени в комнате задрожали. Ее затененное тусклым светом лицо казалось каким-то расчлененным, и только огромные глаза сияли на фоне углов и прямоугольников черт ее лица, как на абстрактной картине. На ней была свободная шелковая блуза ярко-голубого цвета под цвет глаз. Она ниспадала переливающимися складками, и ему вдруг показалось, что она сильно похудела за эту ночь, и это потрясло его. Ее руки, как бледные тростинки, торчали из рукавов блузы. Она выглядела больной, серьезно больной.
Джо почувствовал, как у него защемило сердце. Боже, что происходит?
– Привет, извини, если напугал, – сказал он. «Спокойно, – предупредил он себя. Она скажет тебе, когда придет время». – Срок поджимает? – Он показал рукой на скомканные листы бумаги, валявшиеся на ковре у ее ног.
Она кивнула:
– Им это нужно к понедельнику. – Голос ее звучал спокойно и бесстрастно. – Я попыталась использовать другую манеру, пастель и уголь. – Она взглянула на свои руки, лежащие на коленях. Они были испачканы углем. – И все никак не получается… Это Единорог. Он не то… – Она замолчала и отвела глаза.
Джо подошел ближе и заглянул через плечо. С уже почти законченного рисунка на него, казалось, готов был спрыгнуть Единорог. Да, это было не похоже ни на что. Она была удивительно талантлива. Казалось, она не обладала только одним талантом – верой в себя.
– …что я хотела, – закончила она.
– Что ты имеешь в виду?
Лорел вздрогнула и поднесла руку к лицу. На щеке остались черные следы.
Джо ощутил прилив разочарования. Почему ему всегда приходится все из нее вытягивать? Она умела так хорошо все выражать в своих рисунках, на когда они начинали разговаривать, она ставила между ними какую-то каменную стену.
– Это здорова – сказал он тиха переведя взгляд обратно на рисунок. Единорог был разрисован сиреневой пастелью и в некоторых местах заштрихован углем, отчего казалось, что он парит над листом бумаги. – Это по-настоящему хорошо! Может, это лучшее из всего тога что ты сделала. – Он действительно так думал.
Лорел нахмурилась и уставилась в пол.
– Нет, – сказала она ужасно монотонным голосом. – Он просто лошадь с крыльями и рогом.
– Ну и что?
Она посмотрела на него, не понимая, как можно не соглашаться с тем, что очевидно.
– Он должен быть… волшебным. Дета которые будут читать эту сказку, должны поверить в него.
– Лорел, это же сказка – мягко напомнил ей Джо. Теперь он заметил, что в глазах у нее сверкали слезы, плотные и яркие, как кусочки льда.
– Разве, ты не понимаешь? Если ты веришь во что-то, то это существует. Как Санта-Клаус. Когда я рисую, даже если это что-то фантастическое, я верю в это. Только тогда у меня что-то получается.
– Но ты ведь не веришь в этого Единорога? – Он улыбнулся, надеясь приободрить ее.
Она молчала. Ее грустные глаза вселяли сейчас в него неизъяснимую тревогу. Джо вдруг показалось, что он куда-то летит и не может удержаться, что он падает в ужасное одинокое будущее, которого он так боялся.
– Я, кажется, тоже не верю в это, – наконец сказала она, смешно обвила ногами ножки табуретки и крепко сжала колени. Затем так тихо, как будто это был стук дождя по стеклу или шум листьев, быстро несущихся по водосточной канаве, она добавила: – Джо, я хочу, чтобы мы… чтобы мы расстались на некоторое время. Пожалуйста не спорь. Я не думаю, что могу сейчас говорить об этом. Все было бы иначе, если бы я не любила тебя. Но я постараюсь быть сильной. Я знаю, но… Боже, это так тяжело. – Она глубоко вздохнула.
Джо смотрел на нее и не мог поверить в то, что слышит, в то же время испытывая страшное чувство облегчения, как будто он давно знал, что это должно произойти и давно хотел этого.
– Лорел, в чем дело? Что происходит? – Он шагнул к ней, но она вытянула руку, чтобы остановить его.
– Послушай, – сказала она, когда, как ему показалось, взяла себя в руки, – если мы начнем бросать друг другу обвинения, это ничего не даст. Когда Энни сказала мне о… о твоем отце, я чувствовала так… так… но затем я подумала и поняла, что в этом нет ничего нового… мои чувства не имеют значения. Новое состоит в том, что я больше не верю в наше будущее. Все, чего мне хотелось, на что я надеялась… все это не может осуществиться. И одной только веры недостаточно.
Джо так давно знал, что это должно случиться, что ему даже показалось, что он уже это пережил. И тем не менее он ощутил, как на него нахлынуло отчаяние. Всем своим существом он сожалел, что не может выразить Лорел, как безумно он любит ее, как нуждается в ней.
– Извини, что я не сказал тебе об отце. Я собирался это сделать. – Он замолчал. – Но, наверное, все дело не в этом?
– Да, не в этом.
По выражению ее лица он понял, о чем она думает, и, не сдержавшись, спросил: – Энни?
Она посмотрела ему прямо в лицо:
– Да.
Боже, она все неверно поняла. Он должен как-то убедить ее. Он не мог отрицать своих чувств к Энни. Но в чем состояла правда? Он не мог определить свои чувства и только смутно осознавал, что он любит двух женщин, двух сестер, которые были такими разными, как день и ночь… и что две части его сердца не были равны целому.
– Лорел, я…
– Джо, ты можешь просто уйти. – Она кинула на него гневный, раздраженный взгляд… затем вдруг протянула руку, чтобы остановить его:
– Подожди, а твой отец уже знает… что ты собираешься делать?
– Даже если я скажу ему, он наверняка не сможет понять. Он уже очень плох. Ты помнишь, когда мы приходили к нему на прошлой неделе, он сказал, что Гитлер только что оккупировал Польшу. А вчера он даже не узнал меня. И это все не ново. – Он едва заметно улыбнулся. – Поэтому это все так тяжело. Всю свою жизнь мне хотелось получить от своего отца больше, чем он хотел… или способен был… дать мне. А сейчас уже слишком поздно.
– Он любит тебя, Джо. Возможно, он не всегда показывал это, но я знаю, это правда.
Даже если это было не совсем так, он испытывал к ней благодарность за то, что она так сказала:
– Возможно, это и так, я не знаю. Единственное, что я знаю, это, что мне очень не хочется делать то, что я вынужден делать. Возможно, что он не лучший отец на этом свете, но у него есть мужество и он личность. Ты когда-нибудь видела, как рубят старые пятисотлетние секвойи? Я испытываю то же самое, когда вижу, как отец умирает. – Джо показалось, что он тоже теряет точку опоры и может упасть.
Ему не хотелось уходить. Если бы он настоял на том, чтобы выяснить все здесь и сейчас, то Лорел, и он знал это, возможно, сдалась бы. И тогда бы все урегулировалось, но только на несколько дней. Но в конечном счете ничего не изменится. Возможно, она в чем-то права. И разве она не заслужила того, чтобы он выполнил ее желание? И кто знает… может, это поможет им.
«Боже, но если так, то почему ему было так больно?»
– Я возьму кое-какие вещи, – сказал он, и эти слова глухо отозвались у него в ушах.
– Ты будешь жить в квартире? – Она бросила на него жалобный взгляд и быстро добавила: – Адам будет спрашивать.
– Да, конечно. – Ему надо было собраться с мыслями. Затем он вспомнил о своей квартире на Двадцать первой улице Он оставил ее себе потому что квартирная плата была очень мала и он мог завалиться туда, когда после тяжелого вечера на работе он был слишком измученным, чтобы ехать домой. Но опять поселиться там?! Чтобы Адам приезжал туда навестить его, как будто он был ему добрым дядей, а не его отцом, заходящим в комнату каждый вечер, чтобы укрыть одеялом.
Он почувствовал, как у него сдавило переносицу и голову за ушами. Нет, сейчас он не должен думать об Адаме. Позднее, когда его сердце не будет колотиться, как перегретый мотор, он подумает об Адаме.
– Я позвоню ему завтра, – сказал он ей.
– Что мне сказать ему за завтраком?
Джо запнулся. Он вдруг понял, что под угрозой была не только безопасность Адама. Но, возможно, и их с Лорел будущее.
У них столько было общего. Не только Адам, но и совместно прожитые годы. И хорошие, и смешные минуты, например, та вечеринка, которую они устроили, когда вышла книга, проиллюстрированная Лорел, «Мальчик, который ненавидел ванны», а в это время у них в подвале стояла сточная вода. И очень грустные минуты, когда у Лорел были выкидыши. Были такие шутки, над которыми бы стали смеяться только они. Были общие воспоминания, альбомы с фотографиями, интересные только им одним.
Нет, он не хотел потерять все это.
Он вдруг явственно представил себе Лорел в красивом цветастом платье, она собиралась в Карнеги-Холл на фортепианный концерт. Она сидит за туалетным столиком, склонив голову в сторону и старается надеть жемчужные серьги, и он увидел ее отражение в зеркале: она, казалось, улыбалась ему, брови ее были чуть приподняты. И хотя они не сказали друг другу ни слова, он знал, что ей надо было застегнуть серьгу.
Почему он думал об этом сейчас? Такой пустяк. Но, возможно, подумал он, это и была истинная сущность брака, не дикая страсть, а простой, иногда бессловесный язык, понятный мужу и жене. Не взлеты и падения, а короткие, тихие моменты, которые связывают людей. Ведь именно они составляют существо вселенной.
И тогда Джо сделал то, что ему хотелось с той минуты, как увидел ее. Он пересек комнату двумя широкими шагами и крепко обнял ее, запах ее духов, как запах цветка раздавленного неосторожным ботинком, окутал его приятной, дурманящей сладостью.
– Скажи ему, что я вернусь, – пробормотал он и быстро вышел из комнаты.
30
Сидя в мрачном бюро юридической конторы «Амаду и Фуршвилль» на улице Сен-Лазар, Анри чувствовал себя так, как будто его заперли на душном чердаке, заваленном заплесневелым старьем. Он заметил, что деревянные панели на стенах были источены червяками, а вокруг окон в форме вееров, выходящих на улицу Комартен, были оторваны обои. В тусклом утреннем свете, проникающем в комнату сквозь потрепанные плюшевые занавески, громоздкая мебель в стиле ампир с металлическими украшениями казалась траурной. И, mon Dieu, когда, интересно, старик Амаду в последний раз открывал окно? В комнате воняло пылью и застоявшимся табачным дымом. А сам седовласый адвокат, сидящий за бюро в стиле Людовика XV, неуклюжими движениями набивал трубку, он казался еще более древним, чем эта мебель. И все же он соответствовал ситуации. Жирод-старший пережил всех своих друзей, так почему же его последнее распоряжение не может читать человек-тень?
Анри перехватил взгляд Франсины. Она сидела по-военному прямо, вполоборота к нему. Ее темные волосы были стянуты в пучок, и это только усиливало заостренность черт ее лица. Она была одета в безупречно белый костюм из шерстяного крепа, отделанный синим букле, в шелковые чулки и черные кожаные туфли на высоких каблуках. У нее был очень самодовольный вид… и он хорошо знал, что это означает. Точно такое же выражение было на ее лице, когда она выгнала последнего любовника Жан-Поля с его должности учителя и отправила обратно в Алжир. Конечно, Франсина никогда бы не созналась, что их сын был гомосексуалистом, но она сделала все возможное, чтобы избавиться от его любовников.
Знала ли она что-то такое о завещании папаши Жирода, чего он не знал? У Анри появилось какое-то нехорошее предчувствие.
«Это просто поза», – сказал он себе. Как только компания Жирода станет моей официально и по закону, у нее не будет больше власти надо мной, и она знает это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
И в этот момент он отвел взгляд, потому что если бы он этого не сделал, то его сердце больно бы обожгло тем ярким радостным светом, который она излучала. Он подумал: «Как могу я говорить ей это?» Я люблю Энни тоже… и если бы все сложилось иначе, то сейчас бы я делал предложение Энни.
И где-то глубоко внутри она, должно быть, подозревала это. И не в этом ли был корень их теперешних проблем? Не поэтому ли он не мог дотронуться до нее по ночам, не испытывая чувства вины? Дело было не в том, что он не любил или не хотел ее… дело было в том, что он любил и хотел Энни тоже. Хуже того, что Лорел знала об этом. Она знала об этом, и это убивало ее. Он даже не мог говорить с ней об этом, потому что если бы он начал говорить об этом, то ему бы пришлось сказать это вслух и признаться, что это действительно так, а не просто ей так кажется. А если бы он это сказал, то причинил бы ей новую боль.
Но ему не хотелось терять ее.
Когда он смотрел на нее, он видел красивую, умную, талантливую женщину, необычайно преданную жену и мать. Может быть, она не была такой решительной и прямой, как Энни, но, по-своему, молчаливо, Лорел умела быть такой же сильной и решительной. Если Энни была огнем и молнией, то Лорел была скалой.
В темноте душной комнаты Адама на него нахлынуло другое воспоминание. Он вспомнил то лето, когда отдирал прогнившие доски с крыльца… и вдруг вокруг него появились осы, они летали, жалили его, залезали под рубашку. Должно быть, он разорил их гнездо. Он вспомнил, как от ужаса начал кричать. Лорел в саду на коленях сажала рассаду помидоров. Она взглянула вверх, мгновение не двигалась, как будто окаменев, затем схватила шланг, лежавший на земле рядом с ней. Через мгновение он почувствовал брызги холодной воды на коже и увидел Лорел, стоящую перед ним со шлангом в руках, как с автоматом, преграждавшую струей воды путь осам. Он увидел, как несколько ос село ей на руки и одна на шею. Она вздрогнула, когда они ужалили ее, но продолжала поливать, пока он не убежал достаточно далеко, чтобы осы не могли достать его.
– Беги, – крикнул он, и тогда она, бросив шланг, побежала за ним, и поля ее огромной соломенной шляпы подпрыгивали, а руки и ноги мелькали с невероятной быстротой.
– Сними одежду, – приказала Лорел, догнав его около кустов, ограждавших весь их участок, и начала снимать шорты и майку.
– Боже, что ты делаешь? – Он смотрел на нее, не понимая, что происходит, а укусы на руках и на ногах начали гореть. Ему казалось, что он весь горит.
– Просто сними одежду.
Когда они оба разделись и были в одном белье, она полила землю на грядке ноготков и начала брать комья грязи. Она натерла себя и его так, что тела их были почти целиком покрыты грязью. Когда жжение прекратилось, Джо вдруг начал понимать, как смешно они, должно быть, выглядели, стоя среди бела дня на виду у своих соседей в нижнем белье, все испачканные грязью.
Он согнулся и, держась за живот, начал смеяться.
– Что смешного? – спросила она. Волосы ее были испачканы грязью, на одной щеке были черные полосы, как на поджаренной на решетке отбивной.
– Я просто подумал, что сказал бы мистер Хессель, если бы ты сейчас пошла и попросила у него секатор.
Джо почувствовал, как что-то мокрое и липкое ударило его по лбу, чуть выше бровей. Комья грязи скатились по его лицу, и он увидел, как Лорел, хихикая, бросилась бежать, чтобы спрятаться за яблоней-китайкой. Схватив ком грязи, он бросил его, но чуть-чуть промахнулся. Она завизжала и бросилась бежать от него, и ему ничего не оставалось делать как погнаться за ней. Так как она смеялась и не могла бежать быстро, он легко догнал, схватил ее и повалил на землю.
И тут он поднял голову и увидел, что их пожилой сосед Гус Хессель смотрит на них из-за забора, и от удивления челюсть у него отвисла.
Лорел тоже заметила его. Вскочив на ноги, она побежала к задней двери, оставив Джо, который глупо улыбнулся соседу, прежде чем бросился бежать за ней. Дома они влезли под душ, прижимаясь друг к другу и смеясь, как два сумасшедших, пока сливающаяся в сток грязная вода не стала чистой.
– Как я после этого смогу смотреть мистеру Хесселю в глаза? – простонала она, смеясь.
– Тебе не придется этого делать, он будет закатывать глаза, видя тебя.
Она ударила его мокрой мочалкой. Когда они вылезли из душа, укусы перестали гореть, и они продолжили в спальне то, что начали в саду.
Сейчас Джо очень хотелось вернуть те беспечные дни. Позднее, когда появилось столько дел в ресторане и его отец с каждым днем становился все слабее, ему казалось, что он смотрит на Лорел с другого конца телескопа и видит ее как будто издалека, хотя она стоит так близко, что можно дотронуться рукой.
Джо осторожно натянул сбившуюся простыню на Адама и вышел. Их с Лорел спальня была рядом со спальней Адама. Когда он заглянул внутрь, там было темно, вначале он подумал, что она спит. Но хотя покрывало было сдернуто, кровать была пуста.
Тогда он направился в студию Лорел. Возможно, она рисует и так увлеклась, что потеряла счет времени. Может быть, именно поэтому она оставила кухню в таком беспорядке и забыла включить фонарь на крыльце. Он успокоился.
Стоя у двери, он тихонько постучал:
– Лори. Ответа не было.
Он открыл дверь. Лорел сидела на высоком табурете перед чертежным столом. Ее длинные волосы были распущены. В белом свете прикрепленной к краю стола настольной лампы казалось, что ее рисующие руки излучают свой собственный свет.
– Лори, – опять позвал он, войдя в комнату.
Она вскинула голову и выпрямила плечи. Затем, повернувшись в его сторону, ударилась локтем об абажур лампы. Тени в комнате задрожали. Ее затененное тусклым светом лицо казалось каким-то расчлененным, и только огромные глаза сияли на фоне углов и прямоугольников черт ее лица, как на абстрактной картине. На ней была свободная шелковая блуза ярко-голубого цвета под цвет глаз. Она ниспадала переливающимися складками, и ему вдруг показалось, что она сильно похудела за эту ночь, и это потрясло его. Ее руки, как бледные тростинки, торчали из рукавов блузы. Она выглядела больной, серьезно больной.
Джо почувствовал, как у него защемило сердце. Боже, что происходит?
– Привет, извини, если напугал, – сказал он. «Спокойно, – предупредил он себя. Она скажет тебе, когда придет время». – Срок поджимает? – Он показал рукой на скомканные листы бумаги, валявшиеся на ковре у ее ног.
Она кивнула:
– Им это нужно к понедельнику. – Голос ее звучал спокойно и бесстрастно. – Я попыталась использовать другую манеру, пастель и уголь. – Она взглянула на свои руки, лежащие на коленях. Они были испачканы углем. – И все никак не получается… Это Единорог. Он не то… – Она замолчала и отвела глаза.
Джо подошел ближе и заглянул через плечо. С уже почти законченного рисунка на него, казалось, готов был спрыгнуть Единорог. Да, это было не похоже ни на что. Она была удивительно талантлива. Казалось, она не обладала только одним талантом – верой в себя.
– …что я хотела, – закончила она.
– Что ты имеешь в виду?
Лорел вздрогнула и поднесла руку к лицу. На щеке остались черные следы.
Джо ощутил прилив разочарования. Почему ему всегда приходится все из нее вытягивать? Она умела так хорошо все выражать в своих рисунках, на когда они начинали разговаривать, она ставила между ними какую-то каменную стену.
– Это здорова – сказал он тиха переведя взгляд обратно на рисунок. Единорог был разрисован сиреневой пастелью и в некоторых местах заштрихован углем, отчего казалось, что он парит над листом бумаги. – Это по-настоящему хорошо! Может, это лучшее из всего тога что ты сделала. – Он действительно так думал.
Лорел нахмурилась и уставилась в пол.
– Нет, – сказала она ужасно монотонным голосом. – Он просто лошадь с крыльями и рогом.
– Ну и что?
Она посмотрела на него, не понимая, как можно не соглашаться с тем, что очевидно.
– Он должен быть… волшебным. Дета которые будут читать эту сказку, должны поверить в него.
– Лорел, это же сказка – мягко напомнил ей Джо. Теперь он заметил, что в глазах у нее сверкали слезы, плотные и яркие, как кусочки льда.
– Разве, ты не понимаешь? Если ты веришь во что-то, то это существует. Как Санта-Клаус. Когда я рисую, даже если это что-то фантастическое, я верю в это. Только тогда у меня что-то получается.
– Но ты ведь не веришь в этого Единорога? – Он улыбнулся, надеясь приободрить ее.
Она молчала. Ее грустные глаза вселяли сейчас в него неизъяснимую тревогу. Джо вдруг показалось, что он куда-то летит и не может удержаться, что он падает в ужасное одинокое будущее, которого он так боялся.
– Я, кажется, тоже не верю в это, – наконец сказала она, смешно обвила ногами ножки табуретки и крепко сжала колени. Затем так тихо, как будто это был стук дождя по стеклу или шум листьев, быстро несущихся по водосточной канаве, она добавила: – Джо, я хочу, чтобы мы… чтобы мы расстались на некоторое время. Пожалуйста не спорь. Я не думаю, что могу сейчас говорить об этом. Все было бы иначе, если бы я не любила тебя. Но я постараюсь быть сильной. Я знаю, но… Боже, это так тяжело. – Она глубоко вздохнула.
Джо смотрел на нее и не мог поверить в то, что слышит, в то же время испытывая страшное чувство облегчения, как будто он давно знал, что это должно произойти и давно хотел этого.
– Лорел, в чем дело? Что происходит? – Он шагнул к ней, но она вытянула руку, чтобы остановить его.
– Послушай, – сказала она, когда, как ему показалось, взяла себя в руки, – если мы начнем бросать друг другу обвинения, это ничего не даст. Когда Энни сказала мне о… о твоем отце, я чувствовала так… так… но затем я подумала и поняла, что в этом нет ничего нового… мои чувства не имеют значения. Новое состоит в том, что я больше не верю в наше будущее. Все, чего мне хотелось, на что я надеялась… все это не может осуществиться. И одной только веры недостаточно.
Джо так давно знал, что это должно случиться, что ему даже показалось, что он уже это пережил. И тем не менее он ощутил, как на него нахлынуло отчаяние. Всем своим существом он сожалел, что не может выразить Лорел, как безумно он любит ее, как нуждается в ней.
– Извини, что я не сказал тебе об отце. Я собирался это сделать. – Он замолчал. – Но, наверное, все дело не в этом?
– Да, не в этом.
По выражению ее лица он понял, о чем она думает, и, не сдержавшись, спросил: – Энни?
Она посмотрела ему прямо в лицо:
– Да.
Боже, она все неверно поняла. Он должен как-то убедить ее. Он не мог отрицать своих чувств к Энни. Но в чем состояла правда? Он не мог определить свои чувства и только смутно осознавал, что он любит двух женщин, двух сестер, которые были такими разными, как день и ночь… и что две части его сердца не были равны целому.
– Лорел, я…
– Джо, ты можешь просто уйти. – Она кинула на него гневный, раздраженный взгляд… затем вдруг протянула руку, чтобы остановить его:
– Подожди, а твой отец уже знает… что ты собираешься делать?
– Даже если я скажу ему, он наверняка не сможет понять. Он уже очень плох. Ты помнишь, когда мы приходили к нему на прошлой неделе, он сказал, что Гитлер только что оккупировал Польшу. А вчера он даже не узнал меня. И это все не ново. – Он едва заметно улыбнулся. – Поэтому это все так тяжело. Всю свою жизнь мне хотелось получить от своего отца больше, чем он хотел… или способен был… дать мне. А сейчас уже слишком поздно.
– Он любит тебя, Джо. Возможно, он не всегда показывал это, но я знаю, это правда.
Даже если это было не совсем так, он испытывал к ней благодарность за то, что она так сказала:
– Возможно, это и так, я не знаю. Единственное, что я знаю, это, что мне очень не хочется делать то, что я вынужден делать. Возможно, что он не лучший отец на этом свете, но у него есть мужество и он личность. Ты когда-нибудь видела, как рубят старые пятисотлетние секвойи? Я испытываю то же самое, когда вижу, как отец умирает. – Джо показалось, что он тоже теряет точку опоры и может упасть.
Ему не хотелось уходить. Если бы он настоял на том, чтобы выяснить все здесь и сейчас, то Лорел, и он знал это, возможно, сдалась бы. И тогда бы все урегулировалось, но только на несколько дней. Но в конечном счете ничего не изменится. Возможно, она в чем-то права. И разве она не заслужила того, чтобы он выполнил ее желание? И кто знает… может, это поможет им.
«Боже, но если так, то почему ему было так больно?»
– Я возьму кое-какие вещи, – сказал он, и эти слова глухо отозвались у него в ушах.
– Ты будешь жить в квартире? – Она бросила на него жалобный взгляд и быстро добавила: – Адам будет спрашивать.
– Да, конечно. – Ему надо было собраться с мыслями. Затем он вспомнил о своей квартире на Двадцать первой улице Он оставил ее себе потому что квартирная плата была очень мала и он мог завалиться туда, когда после тяжелого вечера на работе он был слишком измученным, чтобы ехать домой. Но опять поселиться там?! Чтобы Адам приезжал туда навестить его, как будто он был ему добрым дядей, а не его отцом, заходящим в комнату каждый вечер, чтобы укрыть одеялом.
Он почувствовал, как у него сдавило переносицу и голову за ушами. Нет, сейчас он не должен думать об Адаме. Позднее, когда его сердце не будет колотиться, как перегретый мотор, он подумает об Адаме.
– Я позвоню ему завтра, – сказал он ей.
– Что мне сказать ему за завтраком?
Джо запнулся. Он вдруг понял, что под угрозой была не только безопасность Адама. Но, возможно, и их с Лорел будущее.
У них столько было общего. Не только Адам, но и совместно прожитые годы. И хорошие, и смешные минуты, например, та вечеринка, которую они устроили, когда вышла книга, проиллюстрированная Лорел, «Мальчик, который ненавидел ванны», а в это время у них в подвале стояла сточная вода. И очень грустные минуты, когда у Лорел были выкидыши. Были такие шутки, над которыми бы стали смеяться только они. Были общие воспоминания, альбомы с фотографиями, интересные только им одним.
Нет, он не хотел потерять все это.
Он вдруг явственно представил себе Лорел в красивом цветастом платье, она собиралась в Карнеги-Холл на фортепианный концерт. Она сидит за туалетным столиком, склонив голову в сторону и старается надеть жемчужные серьги, и он увидел ее отражение в зеркале: она, казалось, улыбалась ему, брови ее были чуть приподняты. И хотя они не сказали друг другу ни слова, он знал, что ей надо было застегнуть серьгу.
Почему он думал об этом сейчас? Такой пустяк. Но, возможно, подумал он, это и была истинная сущность брака, не дикая страсть, а простой, иногда бессловесный язык, понятный мужу и жене. Не взлеты и падения, а короткие, тихие моменты, которые связывают людей. Ведь именно они составляют существо вселенной.
И тогда Джо сделал то, что ему хотелось с той минуты, как увидел ее. Он пересек комнату двумя широкими шагами и крепко обнял ее, запах ее духов, как запах цветка раздавленного неосторожным ботинком, окутал его приятной, дурманящей сладостью.
– Скажи ему, что я вернусь, – пробормотал он и быстро вышел из комнаты.
30
Сидя в мрачном бюро юридической конторы «Амаду и Фуршвилль» на улице Сен-Лазар, Анри чувствовал себя так, как будто его заперли на душном чердаке, заваленном заплесневелым старьем. Он заметил, что деревянные панели на стенах были источены червяками, а вокруг окон в форме вееров, выходящих на улицу Комартен, были оторваны обои. В тусклом утреннем свете, проникающем в комнату сквозь потрепанные плюшевые занавески, громоздкая мебель в стиле ампир с металлическими украшениями казалась траурной. И, mon Dieu, когда, интересно, старик Амаду в последний раз открывал окно? В комнате воняло пылью и застоявшимся табачным дымом. А сам седовласый адвокат, сидящий за бюро в стиле Людовика XV, неуклюжими движениями набивал трубку, он казался еще более древним, чем эта мебель. И все же он соответствовал ситуации. Жирод-старший пережил всех своих друзей, так почему же его последнее распоряжение не может читать человек-тень?
Анри перехватил взгляд Франсины. Она сидела по-военному прямо, вполоборота к нему. Ее темные волосы были стянуты в пучок, и это только усиливало заостренность черт ее лица. Она была одета в безупречно белый костюм из шерстяного крепа, отделанный синим букле, в шелковые чулки и черные кожаные туфли на высоких каблуках. У нее был очень самодовольный вид… и он хорошо знал, что это означает. Точно такое же выражение было на ее лице, когда она выгнала последнего любовника Жан-Поля с его должности учителя и отправила обратно в Алжир. Конечно, Франсина никогда бы не созналась, что их сын был гомосексуалистом, но она сделала все возможное, чтобы избавиться от его любовников.
Знала ли она что-то такое о завещании папаши Жирода, чего он не знал? У Анри появилось какое-то нехорошее предчувствие.
«Это просто поза», – сказал он себе. Как только компания Жирода станет моей официально и по закону, у нее не будет больше власти надо мной, и она знает это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69