– Просто женщина, – ответила она. – Может быть, легкая интрижка, а может быть, большая любовь. Ты же сам сказал, что только время поможет ответить на эти вопросы. Время – справедливый судья. Мы можем ему довериться.По знаку Барона метрдотель вызвал такси. Крупная купюра перешла из рук в руки и исчезла, как в цирковом фокусе.– Куда едем? – спросил шофер. Рядом с ним на переднем сиденье лежала, свернувшись, большая немецкая овчарка.– Дай ему свой адрес, – предложил Барон. – Мой телефон сейчас, наверное, разрывается от звонков.– Я не против, – согласилась Маари.Они вышли у здания прошлого века на улице Изящных Искусств и, поднявшись пешком на шестой этаж по узкой каменной лестнице, оказались в мансарде, из окон которой были видны крыши старинного квартала Сен-Жермен-де-Пре. Светало.Маари подошла к телефонному аппарату и сбросила трубку с рычага.– Вот самый простой способ избавиться от телефонных звонков, – сказала она, в очередной раз поразив его. – Ты этого не знал, Барон?– Я искал предлог прийти к тебе, – признался он. – И ничего умнее не придумал.Бруно чувствовал себя необыкновенно легко и хорошо в этом доме, где все дышало покоем. Ему нравились обои в прованском стиле и толстый мягкий палас с разбросанными там и сям подушками. Книжный шкаф занимал целую стену. Одна дверь вела в кухню, другая – в ванную, отделанную темно-розовым кафелем.Маари сбросила туфли, и Бруно последовал ее примеру.– Как ты насчет чашки крепкого кофе? – И, не дожидаясь ответа, она вышла в кухню.Барон огляделся в поисках стула, кресла или кушетки, но в комнате не было даже табуретки, поэтому он решил устроиться на одной из подушек, и это сиденье оказалось вполне удобным.Маари вернулась с двумя большими дымящимися чашками кофе на простом деревянном подносе, поставила его на пол и села рядом с Бруно.– Это и есть весь твой дом? – смущенно спросил он.– Да, а что? Чего-то не хватает? – осведомилась она лукаво.– Кровати, – ответил он. – Если не ошибаюсь, в домах обычно бывают кровати.Маари взяла с подноса чашку и протянула ему.– Там, где я родилась, – добродушно объяснила она, – кроватей не существует. И уверяю тебя, в моей стране люди спят так же крепко, как в Париже. После целого дня тяжелой работы, когда хочется спать, уснешь и на охапке листьев.– Готов признать, что подушки все-таки лучше охапки листьев, – улыбнулся он.– Ты считаешь меня дикаркой? – Она маленькими глоточками пила кофе. Ее колеблющийся стан волновал и притягивал его.– Иногда на охоте, – стал рассказывать Бруно, – мне приходилось спать в спальном мешке. А однажды я спал в сторожке на овечьих шкурах. – Он вспомнил, как Кало однажды привел его в свое тайное убежище. – Но я и вообразить не мог, что в Париже обитает обворожительное существо, которое спит на полу.Маари было приятно вызывать удивление у человека, который, если верить его легенде, не должен был удивляться ничему.– И все же это так.– Снобизм не имеет пределов, – засмеялся Бруно. – Но меня ты не заставишь спать на полу.В глазах Маари загорелось желание.– Я и не думала, что ты пришел сюда спать, – заметила она.– Именно поэтому мне и нужно более или менее удобное ложе. – Их взгляды встретились, руки потянулись друг к другу.– На подушках даже лучше, – сказала она. – Вот увидишь. Сперва проверь, потом поверь.Она поднялась с кошачьей грацией и скрылась в ванной. Вскоре послышались звуки воды, льющейся из душа. Затем она появилась, великолепная в своей наготе, черная и сверкающая, как августовская ночь. Бруно чувствовал себя смущенным и скованным, как во время первого любовного свидания с Люсиллой. Маари была ни на кого не похожа, ее редкостная красота ослепляла, как блеск сокровищ.– Это все еще я, – ободряюще кивнула она.Ему вспомнилась «Венера после купания», статуэтка черного дерева, выделявшаяся среди других предметов искусства на этажерке в одном из салонов на вилле Сан-Лоренцо, такая хрупкая на вид, что ее, казалось, могло переломить одно дуновение, и такая прочная, что никакой ураган ей был не страшен.– Ты прекрасна, – прошептал Бруно. Он был взволнован и неловок, как в первый раз.– Ты тоже. Я хочу тебя.Она приблизилась к нему и начала его раздевать. ЗУЛУССКАЯ СВАДЬБА Бруно снилось, что он плывет по раскаленному воздуху навстречу темному облаку, сулящему желанную прохладу, но солнце, заливавшее комнату, светило ему прямо в лицо, и он проснулся. Яркие лучи слепили его, он невольно зажмурился и, заслонившись рукой от солнца, попытался освоиться в непривычной обстановке. По мере того как глаза привыкали к свету, перед его взором начали проступать пастельные тона обоев и элегантное убранство мансарды Маари.От гибкого тела Маари, погруженной в сон, исходило успокаивающее тепло, оно золотилось в солнечных лучах. Бруно взглянул на нее с восхищением и всей грудью вдохнул ее тонкий, пьянящий аромат.На сердце у него было легко, он ни о чем не сожалел. Он был молод, хорош собой, богат, успех улыбнулся ему во второй раз, а главное, он был влюблен.Он потянул вниз штору, чтобы защитить сон Маари, но, обернувшись, увидел, что она проснулась и смотрит на него прекрасными янтарными глазами.– Вот видишь, – нежно засмеялась она, – в любви можно обойтись и без постели.– А я-то думал, что знаю все. – Он поцеловал ее в губы и ощутил ответное тепло и дрожь желания.– Иди сюда, – сказал он, притянув ее к себе.Они долго и нежно любили друг друга под горячими лучами солнца, шепча глупые, ничего не значащие слова, какими всегда обмениваются влюбленные. Их дыхание смешивалось, тела сплетались, потом, утолив желание, они замерли, утомленные и счастливые.Они вместе встали под душ, чувствуя, как мощной поток воды вселяет бодрость в их расслабленные тела.– Возьми вот это, – сказала Маари, протянув ему купальный халат. – Я приготовлю завтрак.Бруно слышал, как она возится на кухне, а по всему дому растекается аромат свежего кофе. Сам он тем временем взялся за телефон. Любовь любовью, но жизнь диктовала свои законы, и с ними нельзя было не считаться. С делами следовало покончить безотлагательно.Он набрал номер своей парижской квартиры на площади Фюрстенберг.– Это Бруно, – сказал он крестному, снявшему трубку на том конце.– Ты хоть понимаешь, что ты натворил? – набросился на него Кало. Последовали проклятья на сицилийском диалекте, произнесенные с ворчливой нежностью и выражавшие скорее облегчение, чем досаду.– Говори яснее. – Бруно вытащил сигарету из пачки и зажег ее. Из кухни доносился приглушенный звон посуды, Бруно с наслаждением предвкушал предстоящий завтрак.– Тут внизу полно журналистов, – объяснил великан. – Звонят по телефону, ломятся в дверь.– Наша популярность растет. – Бруно старался обратить все в шутку.– Даже дядя Джордж звонил из Вашингтона. Юсеф пришел, хочет поговорить с тобой.– Скажи ему, чтобы подождал, – продолжал Бруно в том же беспечном тоне. – Умение ждать – отличительная черта арабов.– Тебя искал банкир, – продолжал Кало. – Альфонс де Мартиньи считает, что ты должен ему кое-что объяснить.– Это самое меньшее, что я ему должен, – нахмурился Бруно. Появилась Маари, неся на деревянном подносе кофе, масло, мед и поджаренный хлеб. Легкое белое льняное платье подчеркивало гибкость ее тела. – Я позвоню ему, – сказал он в трубку, одновременно улыбнувшись Маари и посылая ей воздушный поцелуй.– Ты видел газеты? – спросил Кало.– Нет, еще не видел, – помедлив, ответил Бруно.– Они устроили жуткую свистопляску, – предупредил крестный.– Такой рекламы я не искал, – Бруно изо всех сил пытался успокоить его.– Что ж, по-твоему, я заварил эту кашу? – возмутился Кало.– А может, ты завидуешь, – съехидничал Бруно. – Уж признайся, ты бы не прочь увидеть свою физиономию в газете.– Бруно, дело обстоит серьезнее, чем ты думаешь.Маари была полностью поглощена своим занятием: можно было подумать, что, намазывая ломти поджаренного хлеба маслом и медом, она совершает священный обряд, необходимый для выживания рода человеческого.– Ты же сам меня учил, – напомнил Бруно крестному, – что несерьезных дел вообще не бывает.Мальчик был упрям как мул, и Кало подумал, что спорить бесполезно.– Где ты? – спросил он.– Это не важно.Аромат кофе, меда и поджаренного хлеба – все это благоухание первого завтрака, смешиваясь с запахом духов Маари, кружило ему голову.– А что же, по-твоему, важно? – вскричал Кало, потеряв терпение.– Послушай меня внимательно, крестный, – спокойно заговорил Бруно, – я не вернусь домой. Ты же понимаешь, это было бы безумием.– Но нам надо увидеться!– Увидимся сегодня вечером в ресторане на Лионском вокзале. – Ему очень нравилось это старинное, похожее на бонбоньерку заведение времен Первой всемирной выставки.– Значит, ты ничего не понял, сынок, – вздохнул Кало. – Мы в осаде. Стоит мне нос показать из дому, они кинутся за мной, как свора гончих.Бруно начал пить кофе и сразу почувствовал себя лучше.– Они французы, – беспечно заметил он. – Когда придет время ужинать, они снимут осаду. И потом, не мне тебя учить, как уходить от слежки.– Ладно, – согласился Кало, принимая вызов. Его гордость была задета.– Прихвати с собой Юсефа.– А как быть с банкиром? – Голос Кало звучал встревоженно.– У него есть на то веские причины, – признал Бруно. – Но не беспокойся, я этим займусь, – он уже собирался повесить трубку.– И последнее. – Кало удалось задержать его внимание. – Ты хоть знаешь, кто эта черная красотка, которую ты целуешь на первых страницах всех газет?– Знаю, что она чудо, – Бруно лениво потянулся.– Просмотри газеты, – посоветовал Кало, – и попытайся обдумать хорошенько все, что ты делаешь.– Ладно, крестный, – сказал Бруно на прощание. – А ты не забудь о встрече на Лионском вокзале. Скажем, в десять.Маари смотрела на него с мечтательным выражением, целиком поглощенная счастьем.– Есть проблемы? – спросила она, продолжая делать бутерброды.– Жизнь полна проблем, – философски заметил он.– Как спалось?– Великолепно, – улыбнулся он. – И все же я решил подарить тебе самую удобную кровать, какую только можно найти во Франции.– Только сначала спроси меня, хорошо? – насмешливо сказала она.Они съели хлеб с медом и выпили еще кофе.– Хочешь поехать со мной? – предложил он.Маари на минутку задумалась, взглянула на него, и нежная улыбка осветила ее лицо.– Куда? – спросила она.– В такое место, где мы могли бы тихо и мирно побыть вдвоем и где нас никто не потревожит. – Он думал о палаццо в Пьяцца-Армерине и о вилле Сан-Лоренцо.– А такое место есть? – недоверчиво спросила она.– Сперва проверь, потом поверь.Он поднялся и вновь огляделся. Яркое солнце оживляло обстановку мансарды и золотило кожу девушки.– Если наша встреча была случайной, – сказала Маари, – то давай покончим с этим. Мне кажется, это самое подходящее место, чтобы расстаться без слез.Сердце Бруно было переполнено воспоминаниями о пережитом блаженстве и надеждами на будущее счастье.– Я еще сам не понимаю, что чувствую, Маари, – честно признался он.Она кивнула:– Когда поймешь, дай мне знать.Захватив поднос, она вернулась в кухню.Бруно снял телефонную трубку и набрал номер отца Клодин. Он никогда не бросал дела, не доведя его до конца. Сейчас он ожидал проявлений законного возмущения, однако Альфонс де Мартиньи заговорил с ним как-то особенно мягко.– Поздравляю, Барон, – начал он. – Ты хотел получить все и добился своего. Теперь у меня нет сомнений. – В его голосе не было ни малейшего признака иронии. – Ты далеко пойдешь.Бруно был озадачен.– Мне очень жаль, – извинился он. – Все случилось по моей вине.– По твоей вине? – банкир повысил голос.– Я случайно встретил эту девушку, – попытался объяснить Бруно. – Поверьте, в этом не было ничего преднамеренного.– Такие случайности бывают только в кино, – возразил де Мартиньи с горечью и невольным восхищением в голосе. – Я себя спрашиваю, чего в тебе больше: изобретательности или цинизма. Впрочем, и то, и другое необходимо человку, избравшему нелегкую карьеру предпринимателя.Барон почувствовал, что зашел в тупик.– Просто я не думаю, что я подходящий жених для Клодин, – признался он.– Подходящий жених для моей дочери, – согласился банкир, – наверное, еще не родился. Думаю, я тоже виноват, что она такая, а может быть, все дело в том, что она росла без матери. Моя дочь – это мое несчастье, и тут уж ничего не поделаешь. С тобой ничего не вышло, с другими тоже не выйдет. Я тебя не упрекаю за твое решение и даже за образ действий. Цель оправдывает средства. Может быть, ваш Макиавелли Никколо Макиавелли (1469–1527) – итальянский мыслитель, обосновавший идею политики, пренебрегающей, во имя интересов государства, моральными нормами.

имел в виду не совсем то, что мы ему приписываем, когда пытаемся толковать его философию, но там, где речь идет о бизнесе, эта формула идеально характеризует положение дел. Я восторгаюсь твоей дальновидностью и не осуждаю твой циничный поступок. Я даже восхищаюсь тобой. Но ты прекрасно понимаешь, что с этой минуты наши деловые отношения прерываются.– Да, я понимаю. – На мгновение в нем заговорило наследственное пренебрежение баронов Монреале к деньгам; он было подумал, что можно сделать широкий жест и перевести прибыль от сделки с Бурхваной на счет Клодин, однако, вспомнив о жестоких законах бизнеса, которым его научили Брайаны, отказался от этой мысли.– Если бы ты выбрал любую другую женщину, – продолжал банкир, – я поддержал бы твое решение и наши отношения не были бы прерваны. Но тебе мало было золотых яиц, тебе хотелось заполучить и курицу, которая их несет. Верный ход ты сделал или нет, не знаю. Что ж, забирайте ваши алмазы, но помни: мой банк никогда больше не будет вести никаких дел с Бурхваной.Изумление помешало Барону ответить на прощальные слова де Мартиньи. Он услышал щелчок повешенной банкиром трубки.– Почему он сказал «ваши алмазы»? – недоумевал он.Маари предстала перед ним улыбающаяся и счастливая. Две капли света, подвешенные на золотых цепочках, сверкали у нее в ушах.– Я готова, – пропела она. – Идем?Бруно с грубоватой нежностью взял ее за плечи.– Прежде, чем я прочту об этом в газетах, – спросил он, – можешь ты мне сказать, кто ты такая?Пристально поглядев на него с поразительным спокойствием, она ответила:– Я Маари Умпоте, дочь князя Асквинды, президента Бурхваны.На мгновение Бруно просто потерял дар речи, а затем откровенно и безудержно расхохотался, крепко обнимая ее.– Не циник и не делец, – торжествующе объявил он, покачав головой. – На этот раз меня можно назвать просто избранником судьбы.– А ее орудием стала я, – добавила она. – Идем, Барон? – Она взяла его под руку.– Идем, принцесса, – подхватил он, направляясь к дверям.Бруно и Маари провели несколько незабываемых дней в Париже, а затем улетели в Умпоте, где сочетались браком по древнему зулусскому обряду. Барон Монреале стал экономическим советником князя Асквинды и защитником независимости маленькой Бурхваны. НА ФИНИШНОЙ ПРЯМОЙПОД КОНТРОЛЕМ Бруно проснулся от рева и грохота: какой-то обезумевший мотоциклист устроил кросс прямо на площади перед церковью. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, где он находится: в палаццо Пьяцца-Армерины, в бывшей дедовской спальне.Он нажал кнопку интеркома и позвонил на кухню.– Пошлите кого-нибудь пристрелить этого подонка на мотоцикле, – приказал он дворецкому. Потеря Маари, покушение на его жизнь, череда драматических событий, обрушившихся на него в последние дни, привели его на грань нервного истощения.«Да, времена и вправду изменились, – подумал он. – Наркотики, терроризм, уголовщина. И в довершение всего – мотокросс по освященной церковной земле».На ощупь в темноте он нашарил свои часы со светящимся циферблатом. Было восемь часов утра. Он проспал три часа. В голове теснились воспоминания о бессонной ночи, проведенной в кабинете за разговором с Кало и телефонными звонками в Африку и Соединенные Штаты. В конце концов это был единственный светлый момент за все последнее время – они нашли решение проблемы Бурхваны. Кало предложил простой план, показавшийся Барону выполнимым и надежным именно благодаря своей простоте.И кроме того, он поссорился с Карин. Мало ему было всех прочих свалившихся на него бед, не хватало только провинциальной закомплексованности, ханжеской морали и австро-венгерского норова этой рыжей дикарки.Он чувствовал себя усталым, подавленным, обессиленным жарой, которая давала о себе знать даже в этот ранний час. Лицо заросло щетиной, во рту была настоящая конюшня от выкуренных за ночь сигарет и выпитого виски. При каждом движении голова грозила расколоться на части, а грохот мотоцикла сводил с ума. Наконец кто-то прогнал рокера, и наступила тишина. Ему с трудом удалось заставить себя подняться. Спал он без пижамы: на рассвете, после бессонной ночи, ему едва хватило сил раздеться и дотащиться до постели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52