– Тебе действительно скучно? – обратился он к сыну.Бруно подумал, что две неправды за один вечер – это уж слишком и что лучше рискнуть нарваться на скандал, но больше не обманывать.– Да, папа, – ответил он, глядя отцу прямо в глаза.– Ну что ж, печально слышать. Печально для тебя и твоей матери, – в сердцах проговорил Филип, тщетно пытаясь сдержаться и смягчить резкость своих слов. Он отпил глоток виски и принялся двигать взад-вперед по столу серебряное кольцо для салфетки. – Твоя мать еще может позволить себе роскошь поскучать, но ты должен хорошенько слушать и запоминать эти скучные разговоры: это и есть жизнь нашей семьи. Это душа Брайанов.– Ему всего семь лет, Фил, – вновь вступилась за сына Аннализа.Он открыто игнорировал жену, отвечая на ее слова лишь презрительной улыбкой.– Без виноградников, – наставительно продолжал он, обращаясь к сыну, – без этих разговоров об оборудовании и капиталовложениях, без земель и гостиниц ты не мог бы иметь всего того, что у тебя есть. Включая лошадей, – он нарочно сыграл на самой чувствительной для Бруно струне.– Вовсе нет! – мальчик отреагировал спонтанно. – Лошадей у меня будет, сколько душе угодно, только позволь мне поехать на Сицилию, к дедушке.Он спохватился, что выдал себя, когда было уже слишком поздно: Сицилия была одним из табу в доме Брайанов.– Хватит! – вскипел Филип, стукнув кулаком по столу. Слова сына вновь воскресили давно, казалось бы, развеянное проклятье, неодолимую ненависть к светловолосому сицилийскому великану, вроде бы беспричинную, но в действительности более чем оправданную.– Прошу тебя, Фил, – умоляюще произнесла Аннализа, бросив на него печальный взгляд.– Хватит с меня Сицилии! – взорвался Филип. Его кулак с новой силой обрушился на столик красного дерева. Бокалы угрожающе покачнулись, а официант исчез за дверью: при первых же признаках бури он улетучивался, как снег на солнце.– Успокойся, Фил, – пытался образумить его Джордж.– Ты американец! – продолжал Филип, обращаясь к сыну с тем же исступлением, что и при первой встрече в миланском аэропорту Тальедо, когда ему был всего год. – И твоя фамилия – Брайан!– Это верно, папа, – ответил мальчик с недетской решимостью. – Моя фамилия Брайан, и я американец. Но, кроме того, я последний барон Монреале. Меня зовут Бруно Брайан Сайева Мандраскати ди Монреале. Так записано в моей метрике. Я американец, но я родился на Сицилии, – сказал он с гордостью.Бруно переступил последнюю грань.– Это ты забиваешь ему голову всякой сословной чушью! – обрушился Филип на Аннализу.– Ты прекрасно знаешь, что это не так, – отрезала она, хорошо, даже слишком хорошо понимая, почему Фил так выходит из себя. Их брак потерпел полный крах, это было очевидно. Связь между ними существовала только на бумаге, а для поддержания семейных отношений одних только добрых намерений было мало.Филип Брайан, старший сын, а теперь глава большой калифорнийской семьи, утерял какое бы то ни было сходство с молодым майором американской армии, которому когда-то показалось, что под звездами волшебной сицилийской ночи он держит в руках свое счастье. Чистый и свежий воздух Золотого штата нес свой собственный запах, ничем не напоминавший приглушенные, едва определимые ароматы роз и магнолий, исходившие из глубины дворцового сада в Пьяцца-Армерине. Ночное очарование, когда-то воспламенившее его чувства, теперь отошло в область воспоминаний, которых Филип стыдился.С Аннализой его связывало присутствие Бруно, необыкновенного, впечатлительного ребенка, в чьих нежных и сильных чертах Филип безуспешно искал фамильное сходство. Теперь мальчик вырос, волосы у него потемнели и приобрели почти тот же оттенок, что у него самого. Глаза тоже были серо-голубыми, очень похожими на его собственные. Но на этом физическое сходство заканчивалось.Он не мог не вспоминать далекую летнюю ночь 1943 года, когда этот уголовный тип, отзывавшийся на совершенно мафиозную, по мнению Филипа, кличку «дон Калоджеро Коста», напал на него и избил до полусмерти. Майор тогда увидел в глазах сицилийца ярость дикого зверя, у которого отняли самку. Прошло восемь лет, но страшное воспоминание намертво приросло к коже. Он понимал, что единственным невиновным в этой нелепой истории был Бруно, но Бруно чем-то неуловимым напоминал ему Кало, и это приводило его в бешенство.– Проклятый остров! – не помня себя, орал Филип. – Нищие, мафиозные, надутые аристократишки. И мой сын предпочитает его своей великой стране.– Это не так, – снова вмешалась Аннализа. – Бруно любит Сицилию, потому что это и его земля. Но он превозносит ее до звезд, потому что ты это отрицаешь! Ни разу не дал ему навестить родной дом. Мой отец вынужден был пересечь океан, чтобы обнять своего единственного внука!– И еще не раз придется, если захочет снова его увидеть! – Филип угрюмо стоял на своем.– Значит, Бруно будет по-прежнему мечтать о запретном плоде, – Аннализа одним духом выпила оставшееся вино и в тот же бокал налила себе виски. Уже не первый год она хваталась за алкоголь, как за якорь спасения, в надежде найти в нем забвение. – Бруно устал слушать, – продолжала она, – как ему постоянно твердят, что он американец. Конечно, он американец. Как и все его друзья. Но его этим американским гражданством жгут, как клеймом, – Аннализа в гневе напоминала самого барона Монреале.– Мама, не надо так, – в такие минуты Бруно любил мать еще сильнее, чем всегда, и теперь крепко обнял ее весь в слезах.Филип и Аннализа давно уже начали бы процедуру развода, но этого не позволяло их католическое воспитание. В семействе Брайан разводы были не приняты, хотя во многих случаях причин для расставания было больше, чем для сохранения брака.– Ну вот, теперь спектакль в полном разгаре, – с горечью заметил Филип, увидев, что жена тоже плачет. Слезы Бруно и Аннализы заставили его почувствовать невыносимую тяжесть его собственного безумия, давящую маску жестокости, которую он надевал, чтобы скрыть одолевавшие его страхи. Конечно, у него были все основания, чтобы прийти в бешенство, и у Аннализы, вероятно, тоже, но Бруно уж точно страдал без вины. Как бы он хотел, чтобы этот дурацкий разговор о Сицилии вовсе не начинался! В нем заговорила кровь отца и деда, он впал в ярость и повел себя, как непоследовательный и безрассудный ребенок.– Было бы неплохо, если бы ты его закончил, – Аннализа пила не переставая, и это был грозный знак.– Прости меня, Аннализа, – тихим, подавленным голосом произнес Филип. – И ты тоже, Бруно.Он поднялся и вышел в сгущающийся сумрак.Джордж, застигнутый врасплох семейной сценой, выдержал ее с невозмутимостью постороннего, но теперь встал и подошел к невестке и племяннику.– Концерт окончен, – сказал он, протягивая мальчику свой носовой платок. – Давайте перейдем на другую программу.– Спасибо, Джордж, – Аннализа понимала, что занятая деверем позиция невмешательства – это единственный возможный выбор, не позволяющий спору перерасти в скандал. Джордж глубоко уважал Филипа, признавал его способности, но терпеть не мог его деспотизма.Бруно вытер глаза и с шумом высморкался.– Спасибо, дядя Джордж, – поблагодарил он, мудро решив держать при себе свое мнение о поведении отца.– Ладно, малыш, – улыбнулся Джордж. – Твой отец извинился, а для Фила это не так уж и мало. Будем считать, что вечер только начался. Мы еще можем провести его с толком.Послышался шум отъезжающего автомобиля, и тут же «Бьюик» Фила прокатил по аллее к выходу.– Фил возвращается в Сан-Франциско, – объявила Аннализа. В ее голосе не было ни сожаления, ни беспокойства: не в первый раз муж бросал их одних после очередного скандала.– Значит, на ближайшее время покой нам обеспечен, – подытожил Джордж.– Спасибо, Джордж, – растроганно повторила Аннализа. – Давайте все попробуем немного успокоиться.– Что ты скажешь, дядя Джордж, насчет прогулки верхом к саду Джонсона? – предложил Бруно, уже позабыв об отцовской вспышке.– А потом поплаваем в бассейне, идет? – завершил программу Джордж. – Его только что вычистили и залили, надо открыть сезон.Он улыбнулся Аннализе добрыми голубыми глазами, напоминавшими ей о другом, далеком, но незабываемом взгляде.Бруно прыгал вокруг них с радостным криком.– Отличный план, – сказала Аннализа, – но сейчас прошу к столу.Это был вкусный, легкий и необыкновенно шумный ужин. На стол были поданы нежнейшие креветки, крабы и омары. Невозмутимый Уолтер налил в бокал Бруно капельку чудесного «Сильванера», и ему разрешили выпить.Потом они проехались легкой рысью по шоссейным дорогам и внутренним тропинкам между виноградниками до самых садов Джонсона и вернулись домой, чтобы завершить вечер в бассейне. Ночной воздух был тих, полная калифорнийская луна освещала им дорогу. Мужчина, женщина и ребенок, казалось, опьянели от счастья. Бруно решил, что даже во время рождественских праздников и в день рождения ему не было так весело. Аннализа, возбужденная шотландским виски, смеялась до слез самым безыскусным шуткам, а Джордж изображал известных комиков, заставляя Бруно покатываться со смеху.«Господи, как они хотят быть счастливыми», – подумал Джордж, и тут его осенило, что все втроем они будто созданы, чтобы им было хорошо вместе.Они разделись в купальной кабине, установленной на северной стороне бассейна, ярко освещенного лампами дневного света.Огромная чаша бассейна переливалась аквамариновыми отблесками. Вокруг были расставлены широкие бамбуковые диваны с мягкими голубыми подушками. При бассейне был оборудован отлично укомплектованный бар.– Как здорово не спать допоздна! – крикнул Бруно матери из своей раздевалки. – Никогда в жизни я так не веселился!– Смотри, Бруно, – ответила Аннализа, – пусть это будет наш секрет, и пусть никто о нем никогда не узнает, – тут она спохватилась, что учит его обманывать, и ей стало неловко.Она вполголоса поделилась своими сомнениями с Джорджем, когда все они вышли к бассейну.– Это всего лишь небольшая ложь во благо, – утешил он невестку.– Я хочу пить. Давай выпьем немного перед заплывом, – предложила Аннализа. Она уже выпила много больше, чем следовало, но считала, что для поддержания иллюзии этого недостаточно.Джордж не стал спорить, хотя у него были к тому веские основания, и решил дождаться другого случая поговорить с ней о том, что его тревожило.– Мама! Дядя Джордж! – торопил их Бруно.Они прыгнули в теплую воду и принялись играть, как дети. Раз или два тела мужчины и женщины случайно соприкасались, но тотчас же отдалялись друг от друга. Аннализа почувствовала давно забытую блаженную истому, и Джордж ощутил дрожь наслаждения, какой прежде не вызывала у него ни одна женщина. Однако разум подсказывал необходимость держаться на безопасном расстоянии.Джордж был умным и обаятельным молодым человеком, вызывал восхищение у всех знакомых женщин, но ни в одну из них ни разу не влюбился. У Филипа, хранителя семейных устоев, это вызывало осуждение. Теперь он подумал, что старший брат, может быть, был не так уж не прав. Они вышли из бассейна, роняя капли воды и потоками излучая радость. Ласковый ночной ветерок обвевал их разгоряченные тела. Воздух под серебристым пологом неба был теплым: долина, цепью гор защищенная от океанских ветров, ждала скорого наступления лета.Накинув купальный халат, Аннализа стала растирать полотенцем крепкое тело сына.– Видел бы тебя сейчас твой дедушка, – с гордостью улыбнулась она, вспоминая о старом бароне Монреале.Бруно был на седьмом небе.– А можно мне еще немножко побыть с вами? – спросил он, прекрасно сознавая, что и так уже выбился из привычного расписания.– Нет, Бруно, – мягко возразила мать.– Ладно, мама, – согласился он. – Спокойной ночи. Спокойной ночи, дядя Джордж.– Спокойной ночи, Бруно.Он ушел к себе в комнату, гордый тем, что засиделся допоздна со взрослыми, как большой. Завтра в школе товарищи ему, конечно, не поверят.Аннализа провожала его взглядом, пока он упругим шагом огибал край бассейна.– Славный мальчик, – сказал Джордж.– Надеюсь, ему суждена спокойная жизнь, – добавила Аннализа. Она не сказала «счастливая», чтобы не сглазить.– Заботливая мать забывает самое себя ради сына, – шутливо попрекнул Джордж, подойдя к ней и принимаясь энергично массировать ей плечи. Она рассмеялась в ответ на эту дружескую ласку, но его прикосновение так взволновало ее, что смех тут же оборвался.– Как бы я хотела, чтобы это мгновение никогда не кончалось, – вздохнула Аннализа в опасной близости от него. После стольких лет она впервые вновь почувствовала себя женщиной, молодой и полной радости жизни.Джордж заметил это и понял, что оба они в опасности.– В твоей жизни еще будет много минут, подобных этой, – он оттягивал время, а может быть, пытался найти для себя оправдание.– Ты ничего не понял. – Алкоголь здесь был ни при чем, она рассуждала здраво, щеки ее горели, черные глаза сверкали, прекрасное лицо, обрамленное длинными, цвета воронова крыла, волосами, мягко светилось. – Может быть, у меня еще и будут в жизни такие минуты, как эта, но я думала о тех, что безвозвратно потеряны и никогда уже не повторятся.– Сердце человека – это кладбище погубленных надежд, – пошутил Джордж.– Старинная ирландская поговорка? – осведомилась она насмешливо, от души наслаждаясь этим пустячным диалогом.– Нет, – ответил он, к вящему изумлению Аннализы, – это старинная сицилийская пословица.– Я хочу, чтобы это мгновение никогда не кончалось, – упрямо повторила она.– Все равно что изобрести эликсир долголетия. Или просить у бога бессмертия.– Бессмертие – это не дар, – заметила Аннализа. – Бессмертие – это завоевание.– Старинная сицилийская пословица? – спросил Джордж, обеспокоенный слишком серьезным поворотом разговора.– Нет, – парировала Аннализа, – «Антология Спун-Ривер» Сборник стихотворных эпитафий американского поэта Эдгара Ли Мастерса (1869–1950).

.Оба рассмеялись, прогоняя возникшее напряжение.– Спасибо тебе за прекрасный вечер, – сказал Джордж.Они были страшно близки друг другу. Их губы слились, и Джордж ощутил утонченное и острое волнение, какого никогда не испытывал с другими женщинами. Аннализа почувствовала слабость в коленях. Восемь лет прошло с тех пор, как в объятиях Кало она познала радость и стала женщиной.Джордж решительно отстранился от нее.– Это все, что мы можем себе позволить, Аннализа, – горько признал он.– Я знаю, – она была благодарна ему за правду, которая ее ничуть не унижала. – Но это было бы прекрасно, – ей не хотелось наглухо запирать двери, не оставив даже узенькой щелки.– Хорошо, что мы еще можем без стыда смотреть в глаза Филипу.Они направились к бару.– Ладно, Джордж, – Аннализа со вздохом, но без особой убежденности приняла это доказательство верности семейному долгу. – Но теперь мне просто необходимо взбодриться, – добавила она решительно.– Шотландского? – спросил он с улыбкой.– Просто как лекарство, – оправдывалась Аннализа. – Налей чего угодно.– Тебе бы следовало на время переехать в город, – посоветовал он.– Может, ты и прав, – согласилась она, не выказывая ни малейшего энтузиазма. – Возможно, это неплохая мысль.– Рад, что ты тоже так считаешь. – Он зажег сигарету и с облегчением затянулся.Из окна своего кабинета Филип видел все, хотя и не мог расслышать, о чем говорят эти двое. Он вернулся домой, пока Аннализа, Джордж и Бруно катались верхом. Желая загладить вред, нанесенный собственной грубостью, он укрылся в библиотеке, переживая угрызения совести пополам с гневом и заливая все это шотландским виски. Он дождался их возвращения, он видел, как они вышли к бассейну, с каким наслаждением плавали и играли, а когда Аннализа и Джордж поцеловались, понял, что означает выражение «кровь стынет в жилах». Он буквально окаменел, не в силах шевельнуть пальцем, чувствуя себя униженным и бессильным. Ему захотелось покончить с собой, исчезнуть навсегда.Джордж, обладавший всего-то навсего простотой и веселостью, сумел покорить женщину, которой он, Филип, обладал, но так и не смог завладеть. Когда-то давным-давно он тоже сумел пробудить в Аннализе этот радостный смех, но его счастье вспыхнуло и мгновенно погасло, как перегоревшая лампочка. То, что он сейчас увидел, открыло ему глаза на правду: Аннализа никогда не принадлежала ему.После первой волшебной встречи она больше не давалась ему в руки, в то время как его собственное желание росло с каждым днем. Это было желание взаимной страсти, и его не могло удовлетворить ритуальное жертвоприношение в виде покорно предлагаемого тела. Фил по-прежнему был страстно в нее влюблен.Он смотрел, как Аннализа и Джордж пьют и беседуют, сидя на высоких табуретах у стойки бара: живое свидетельство его несостоятельности как мужчины, как мужа, как отца. Его жена бросилась на шею Джорджу, а еще раньше Бруно веселился с ними, смеясь и радуясь жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52