– Я вижу, у тебя мало опыта в общении с детьми, – улыбнулась Аннализа. – Он еще слишком мал, чтобы ответить. Он говорит только «мама», «деда», «тетя».На самом деле лучше всех других малышу давалось имя Кало, но Аннализа мудро решила об этом умолчать.– А «папа»? Он не говорит «папа»? – обиделся Филип.– Имей терпение, Фил, он тебя еще не знает.Это было слабым оправданием, на самом деле у нее не было ни малейшего желания обучать сына этому слову.– Я не хочу, чтобы его баловали, – нахмурился Филип.Аннализа возмутилась:– Прошу тебя, не говори глупостей! И не рассказывай мне сказки об итальянских мамашах и их избалованных детках.Бруно уцепился пухлыми ручонками за шею матери. Он перестал плакать, но все еще смотрел на незнакомого мужчину испуганно.– Не надо бояться, мой маленький, – Филип был удручен тем, что напугал сына. – Ты права, – признался он, – нам надо вместе учиться понимать друг друга, – и наклонился, чтобы поцеловать сына в макушку, покрытую густыми и удивительно светлыми волосами. Сказав себе, что у всех детей волосы светлые, Филип вдохнул запах невинности, чего-то сладкого и нежного, и обнял вместе жену и сына. – А у меня для вас сюрприз!– Какой? – с любопытством спросила Аннализа.– Ну, если я расскажу, это уже не будет сюрпризом.Автомобиль направлялся к центру города. Аннализа в смятении глядела сквозь стекла машины на зияющие раны, нанесенные бомбардировками городским кварталам. В воздухе витал запах нищеты, люди выглядели подавленно.Аннализа была в Милане перед самой войной, проездом в Лондон, куда направлялась вместе с отцом. Барон решил задержаться в Милане на несколько дней и навестить старого друга Филомено Бранкати, профессора права в Католическом университете, имевшего к тому же репутацию лучшего юриста в городе. У нее сохранились яркие и живые воспоминания о Милане, не потускневшие на протяжении всех этих лет.Тогда отец познакомил ее с чистым, деловитым и энергичным городом, столь непохожим на ленивый, разморенный африканской летней жарой и беззащитный перед краткими набегами зимней непогоды Палермо с его хаотической застройкой.Профессор Бранкати был много моложе ее отца. Высокого профессионального положения на Севере он добился не только благодаря прекрасной подготовке, но и в силу своих исключительных личных качеств.Аннализа тогда познакомилась и с миланской невестой профессора Бранкати, красивой девушкой с непринужденными манерами по имени Клаудиа, дочерью строительного подрядчика. Клаудиа отнеслась к ней, тогда пятнадцатилетней девочке, с большим вниманием. Они вместе побывали на нескольких приемах, и Аннализа неизменно оказывалась в центре внимания: ее аристократическое происхождение вызывало живой интерес у представителей среднего класса.Она попала в обстановку строгой элегантности, совсем непохожую на тяжеловесную роскошь, к которой привыкла на Сицилии, и поняла, что на Севере относятся к богатству с известной долей стыдливости, заключая его в подчеркнуто сдержанные формы, не лишенные, однако, изысканности. Проявление чувств тоже отличалось сдержанностью и редко проявлялось открыто. Аннализа немного робела и все же восхищалась такими обычаями.И вот теперь, шесть лет спустя, вернувшись сюда уже не девочкой, а женщиной, она почувствовала, как ее сердце разрывается при виде горя, причиненного войной. С той же болью взирала она, вернувшись с отцом в Палермо, на руины палаццо на живописной улице Македа. Груда развалин – вот все, что осталось после бомбового удара от одного из прекраснейших дворцов, которым семья барона владела с XVII века.Милан, казалось, постигла еще более тяжкая участь. Сколько зданий было разрушено! Сколько художественных ценностей безвозвратно утеряно! А главное, скольких людей, из тех, кого она когда-то знала, ей не суждено было больше увидеть!У Аннализы было с собой письмо отца к его другу Бранкати, успевшему за истекшие годы жениться на Клаудии и обзавестись сыном Паоло. Во время войны Бранкати переехал с семьей в Варезе, но теперь все они вернулись обратно в Милан, и она радовалась возможности вновь повидать их.Большой «Форд» пересек исторический центр города и въехал на улицу Манзони. Вскоре машина свернула в арку одного из особняков и остановилась во дворе, мощенном речной галькой.– Почему мы здесь остановились? – спросила Аннализа, оглядываясь вокруг. Мощеный двор был ограничен с четырех сторон арочными портиками.– Потому что это и есть сюрприз, – Филип вновь обрел доброе расположение духа.– Двор и дом? В чем же тут сюрприз? – В затененном дворе воздух был не таким душным, как на улице.– Но это твой дом, – с гордостью объявил Филип. – Это будет наш дом в Милане.Аннализа не знала, что и сказать, она все никак не могла опомниться.– Я должна сказать, что это чудо? – пошутила она.– Скажешь, когда получше осмотришь дом. – Он помог Бруно вылезти из машины, и малыш, нетвердо держась на ножках, но зато твердо зная, куда направляется, качаясь из стороны в сторону, двинулся к каменной лестнице высокого крыльца справа от ворот.– Бруно, – всполошилась мать, – ты куда?– Оставь его, не волнуйся, – остановил ее Филип.Бруно принялся карабкаться по ступеням.– Бвуно… – пролепетал он, – Бвуно… дёма… – Филип откровенно расхохотался, обнажив великолепные зубы.– Видишь, Аннализа? – ликовал он. – Малыш сразу понял, что это его дом.Шофер, Аннина, горничная и сержант, успевшие тем временем подъехать, принялись выгружать багаж.Филип протянул руку жене, и они вместе пошли следом за Бруно.– Думаю, я заключил неплохую сделку, купив этот дом, – доверительно сообщил он. – Он принадлежит тебе и Бруно. Это будет ваш миланский дом. Мы проживем в Милане несколько месяцев. Меня назначили на административный пост. Ты довольна?– Спасибо, Фил, – ответила она, с нежностью целуя его. – Это действительно чудесный сюрприз. – Поднимаясь по лестнице, они словно погружались в золотой полуденный покой прошлого века.– Тебе и вправду нравится? – он искал подтверждения в ее глазах.– Да, Фил. Это лучший подарок, какой только можно придумать, – она снова взглянула с восхищением на своего доброго мужа, который дарил ей все, что могло доставить ей радость, с первого дня знакомства. – Я рада быть здесь с тобой.– А я рад это слышать, – его душа наполнилась детской радостью, сердце билось в груди так сильно, что его стук, казалось, был слышен всем. – Мне так хочется обнять тебя.Но Аннализа быстро высвободилась из его объятий и кинулась к Бруно, который уже успел достигнуть лестничной площадки, встал на ноги и теперь готов был кубарем отправиться в обратном направлении. Она оглянулась на Филипа, и ее опять охватило чувство вины за неспособность ответить с должной теплотой на проявления его любви.«Я буду хорошей женой, – поклялась она себе самой. – Я должна быть хорошей женой, ведь он этого заслуживает».На пороге дома горничная в белом фартучке, по виду опытная и знающая свое дело, с аккуратно собранными на затылке в узел волосами, приветствовала Аннализу сердечно и почтительно. Она была молода, привлекательна и уверена в себе. С легким поклоном она сказала:– Добро пожаловать, синьора.Аннализа поздоровалась, присутствие молодой, приятной на вид женщины придало ей уверенности. Она вновь подумала с благодарностью об американском муже, сумевшем за несколько месяцев подготовить для нее удобное жилье, нанять прислугу для ведения хозяйства и обеспечить ее наилучшим образом в столь трудное время.– Спасибо, дорогой, – сказала она, глядя на него с восхищением.– Я хочу, чтобы ты была счастлива. – Он нежно поцеловал ей руку и заглянул в лицо, недоумевая, почему после той, уже далекой, первой ночи ни разу не видел, как загорается в глазах жены огонь страсти. «В чем же я ошибся?» – спрашивал он себя. АТЕЛЬЕ «ВЕНТУРА» Синяя «Ланчия» катила по улице Монтенаполеоне, направляясь к проспекту Венеции, где располагалось новое здание ателье «Вентура». Несмотря на жару, неподвижный, как стекло, воздух был прозрачен, солнце золотило городские кварталы. Клаудиа Бранкати и Аннализа были поглощены разговором. Стеклянная перегородка отделяла их от водителя.– Знаешь, – сказала Клаудиа, – в ателье «Вентура» закрылись отделы белья и шляп. Теперь они шьют только одежду и меха. Подумать только, в мае, всего через год после войны, они уже организовали первый показ.– Ты его видела? – с завистью спросила Аннализа. Демонстрация мод, несмотря на свое легкомыслие, все-таки была событием, несущим в себе оптимизм и неудержимое желание начать сначала. Вот что висело в воздухе в это жаркое летнее утро: надежда и желание снова начать, несмотря на тысячи жертв и еще не залеченные раны, нанесенные войной. Именно жажда жизни читалась на лицах прохожих.– Я видела великолепные наряды работы Фата, – с энтузиазмом рассказывала Клаудиа. – На вечер в моде органди, тафта, шифон и газ. А для дневного времени – белый лен, фасон «принцесса». Да, и еще белые полотняные брюки. Они пользовались большим успехом. Просто чудо.Аннализа вспомнила рассказы принцессы Изгро.– Моя мама и тетя одевались в Париже. Они покупали дневные костюмы у Коко Шанель, а вечерние – у Фата, – сказала она, как ребенок, играющий в «дочки-матери». – Но как же теперь попасть в Париж?– Мы скоро туда вернемся, ждать осталось недолго, – уверенно ответила Клаудиа. Люди по улицам ездили на велосипедах, многие шли пешком, некоторые толкали перед собой трехколесные тележки. Все с завистью смотрели на синий лимузин, в котором ехали Аннализа и Клаудиа. – Но прошлого уже не вернуть, – жалобно добавила она, – эта война поставила нас на колени.Аннализа вспомнила изречение, которое не уставал повторять ей отец: «Если ты будешь благодарить бога за все его дары, у тебя не останется времени на жалобы». Это чудесное июльское утро было воистину незабываемым даром.– Жизнь всегда берет верх, – сказала она вслух.– Хочется верить в это ради наших детей, – подхватила Клаудиа, – и всех, что еще родятся.Лимузин остановился у входа в особняк XVIII века на проспекте Венеции, который пощадила война. Шофер поспешил открыть дверцу, и две молодые синьоры вышли.Двенадцатилетний мальчик в темно-зеленой ливрее с золотыми пуговицами распахнул перед ними двери. Демонстрационный зал располагался на первом этаже, на втором были устроены мастерские.Старший администратор, очень элегантно одетая женщина с безупречным макияжем, встретила их приветливой улыбкой, как и полагалось встречать почетных заказчиц. Она говорила негромко и, продолжая улыбаться, пригласила их устроиться в одной из небольших гостиных и немного подождать: хозяйка скоро освободится и будет в их полном распоряжении.В этой уютной, пронизанной хорошим вкусом атмосфере, в анфиладе очаровательных маленьких приемных, стены которых были увешаны зеркалами в позолоченных рамах, а полы покрыты толстыми коврами, среди кокетливых диванчиков и громадных букетов, расставленных повсюду, Клаудиа и Аннализа позабыли о разрухе, о своих горестных мыслях и вновь почувствовали себя уверенно.Аннализа заметила проходившую по коридору пожилую даму и сразу же узнала ее.– Графиня Виоланте! – окликнула она.Седая дама в жемчужно-сером, под цвет глаз, платье на миг задумалась, прежде чем узнала ее.– Но это же, – воскликнула она с изумлением, не веря собственным глазам, – маленькая баронесса Сайева!– Я так рада, что вы меня не забыли, графиня, – сказала Аннализа с легким поклоном.– А как поживает этот медведь барон? – осведомилась старуха. Ее глаза молодо блеснули.– Время идет ему на пользу, как старому вину, – пошутила Аннализа.– Я его помню в молодости, – вздохнула старая графиня, словно погружаясь в опьяняющую дымку воспоминаний о далеком прошлом.– Могу я вам представить синьору Бранкати? – продолжала Аннализа. – Это моя подруга, она взяла на себя труд быть мне проводником в Милане.– Ну, конечно, – милостиво согласилась графиня.Клаудиа покраснела и сделала церемонный реверанс.– Здравствуйте, дорогая, – приветствовала ее графиня Виоланте, беря под руку Аннализу и тотчас позабыв о Клаудии. – Ты вышла замуж, – заметила она.– В самый разгар войны, – ответила Аннализа.– Я тебя так просто не отпущу, – проговорила старуха, обняв ее за талию. – Нам столько нужно друг другу рассказать! – Властный взгляд ее необыкновенно больших и блестящих, несмотря на возраст, глаз пресек все возможные возражения. – Если, конечно, планы ее королевского высочества не помешают нам удовлетворить наше любопытство.– В любом случае считайте, что я в вашем распоряжении, – заверила ее Аннализа.Графиня Виоланте была фрейлиной Марии-Жозе Бельгийской Мария-Жозе Бельгийская – жена принца Умберто, фактического правителя Италии, ставшего последним королем в мае 1946 года, после отречения отца, Виктора-Иммануила III, и в свою очередь покинувшего престол после референдума 2 июня 1946 года, провозгласившего в стране республиканское правление.

. Барон Сайева не раз был гостем царствующего семейства в поместье Сан-Россоре в Тоскане на незабываемой королевской охоте, а графиня Виоланте много раз была желанной гостьей в доме Монреале, и никто не мог сказать, что берет в ней верх: страстная любовь к Сицилии или восхищение бароном Джузеппе Сайевой. Она помнила Аннализу маленькой девочкой и знала барона в расцвете лет.– Ее высочество сейчас здесь, – доверительно прошептала она. – Подбирает гардероб для осеннего сезона. Хочешь с ней познакомиться?– Я не смела на это надеяться, – покраснела Аннализа. – Это большая честь.– Ну, тогда идем, – графиня встала, приглашая Аннализу следовать за собой. – Вы тоже, синьора Бранкати.Аннализа помнила Марию-Жозе по фотографиям в газетах и журналах в форме сотрудницы Красного Креста и была поражена, увидев ее теперь совсем иной: такой исхудавшей, бледной, со светлыми волосами и огромными грустными глазами.На ней был английского покроя костюм из белого льна, на ногах – белые сандалии на широком и низком каблуке. На белом фоне кричаще выделялись рубины цвета голубиной крови, украшавшие ее шею, уши и безымянный палец левой руки. Сильно накрашенные губы были того же цвета.Аннализа вспомнила, что ее отец терпеть не мог рубинов, и среди фамильных драгоценностей не было украшений из этих великолепных камней.«Рубин приносит несчастье и кровавые раздоры», – говаривал барон. «Может, это и правда», – подумала теперь Аннализа, кланяясь принцессе.– Присаживайтесь, дорогая, – сказала Мария-Жозе, приглашая ее занять место рядом с собой в элегантном салоне. – И ваша подруга, конечно, тоже. Помогите мне кое-что выбрать. Моделей так много, что у меня разбегаются глаза, – словно извиняясь, объяснила она. – Видите ли, я очень привязана к этому ателье, хотя именно здесь мне пришлось столько выстрадать, пока шли примерки свадебного платья.Аннализа смущенно кивнула, вспомнив о теперь уже далеких семейных торжествах королевского дома. Она искоса следила за принцессой, пока манекенщицы, чередуясь на подиуме в центре салона, демонстрировали ей новейшие модели, хотя Марию-Жозе явно не волновали новости гардероба: она казалась глубоко несчастной. Аннализа испытывала по отношению к ней что-то вроде солидарности: похоже было, что принцесса, как и она сама, не очень-то счастлива в браке.Когда она впервые попала в Италию, чтобы стать женой наследного принца, жизнь рисовалась ей в розовом цвете, но теперь, после пережитой войны, после бегства королевской семьи в Бриндизи, после замужества, принесшего ей четверых детей и несколько тяжелых выкидышей, ее мечты развеялись в прах. Морщины, избороздившие еще молодое лицо, свидетельствовали о крушении многих иллюзий.– C'est jolie, n'est pas? Очень мило, не правда ли? ( фр. ).

– Она безвольным жестом указала на белое платье с entre-deux Вставка ( фр. ).

из цветного кружева.– Да, ваше высочество, действительно, прелестное платье, – согласилась Аннализа, сделав знак хозяйке салона. Та незамедлительно записала сделанный заказ.Не было необходимости снимать мерку, а потом и примерять заказанные платья: ателье «Вентура» располагало манекенами, повторявшими точные размеры постоянных клиенток. Разумеется, заказы, сделанные принцессой, подлежали выполнению в первую очередь.Мария-Жозе закурила сигарету, вставив ее в мундшук черного дерева с золотыми инкрустациями. У нее были длинные и тонкие белые пальцы с ногтями, покрытыми кроваво-красным лаком.– C'est dommage qu'on ne fait plus de la lingerie ici Жаль, что здесь больше не шьют белье ( фр. ).

, – сказала она.– Действительно жаль, – отозвалась Аннализа. – Это все из-за войны, – она прикусила язык, спохватившись, что этого не следовало говорить.Принцесса взглянула на нее с печальной улыбкой:– Если бы в этом было все горе, принесенное войной, – она выдохнула дым сигареты, окружив себя голубоватым облачком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52