У него были крепкие, ослепительно белые зубы.– Рада видеть вас в добром здравии, мистер Брайан, – ответила Карин с кажущимся спокойствием.– Извините, что заставил вас ждать, – сказал он, бросив взгляд на светящийся диск хорошо запомнившихся Карин часов «Патек-Филипп», которые всегда носил на запястье.– Наверное, это я приехала слишком рано, – возразила она, героически стараясь удержать разговор в профессиональных рамках.Бруно сел в кресло напротив Карин. На нем были полотняные оливково-зеленые брюки и рубашка того же цвета с короткими рукавами, расстегнутая на груди.– Итак? – спросил он, подлаживаясь к тону делового разговора, заданному гостьей. – Я вижу, вы уже выложили свой товар, – он шутливо указал на аккуратно разложенные бумаги.– Я привезла нужные вам документы.Бруно кивнул и, наклонившись к девушке, взглянул на нее снизу вверх своими поразительными серыми глазами.– Если хотите, можем просмотреть их вместе, – продолжала Карин. Его глаза выводили ее из равновесия, серые глаза с бесконечными, в зависимости от настроения, переходами от нежности перламутра к твердости стали. А еще мягкие, красиво очерченные губы и сильный, великолепно вылепленный нос, стройное тело и врожденная элегантность – все принимало участие в заговоре, но с самой первой минуты Карин воспламенил этот бездонно глубокий взгляд, умевший выразить множество оттенков чувств и настроений – от детской невинности до расчетливой жестокости.– Давайте просмотрим вместе, – откликнулся Бруно, видимо, отказавшись от попыток разрешить представшую его взору загадку.– Мистер Хашетт, – сообщила она, – хотел бы встретиться с вами завтра.– Завтра, – повторил он задумчиво. – В котором часу?Гаэтано бесшумно подал хозяину щедрую порцию виски со льдом.– Когда вам будет удобно, мистер Брайан. – Привычка к самоконтролю помогала ей сохранить образ безупречно делового секретаря. Карин говорила с кажущейся непринужденностью и пыталась сосредоточиться на работе, чтобы не встречаться взглядом с глазами человека, сидевшего напротив, чтобы не видеть густых, мягких, чуть волнистых темно-каштановых волос, обрамлявших высокий лоб и придававших Барону почти легкомысленный вид, отчего он казался намного моложе своих тридцати семи лет. На его груди вздымался, в такт дыханию, крошечный золотой трилистник на тонкой цепочке – единственное украшение, которое Бруно позволял себе носить.Он откинулся на спинку кресла, скрестил ноги и уставился на нее невидящим взглядом.– Итак, мистер Хашетт хочет со мной поговорить, – сказал он, и в глазах мелькнула тень досады.– Он именно это просил передать, мистер Брайан, – подтвердила Карин, аккуратно складывая бумаги, и без того, впрочем, лежавшие в полном порядке.– Я понял. – Он поставил локоть на ручку кресла, обхватил подбородок большим и указательным пальцами и, перебирая воспоминания, вызвал в памяти образ представителя крупного американского финансового концерна «Ай-Би-Би», с которым сотрудничал уже на протяжении десяти лет. – И встреча назначена на завтра?– На завтра, – подтвердила она.– Значит, они спешат, – все это внимание к мелочам не предвещало ничего хорошего.Карин тоже почувствовала это, хотя ее собственные мысли были сейчас весьма далеки от дел, которые Бруно Брайан вел с «Ай-Би-Би».– Мне тоже кажется, что они спешат, – произнесла она без особого энтузиазма. Червь сомнения точил ей душу, навязчивая мысль не покидала ее с тех самых пор, как она отправилась из миланского аэропорта на встречу с Бруно. Какая женщина сопровождала его в этом последнем круизе на «Трилистнике»? Механически поддерживая деловой разговор, она упорно продолжала вызывать в воображении тревожный образ женщины, которую Бруно, вероятно, оставил в своей постели, отправляясь в кабинет на встречу с ней. Не может быть, чтобы женщины не было. Мысль об этом заставляла ее сходить с ума от ревности.– Неужели не было никакой возможности предупредить меня заранее? – спросил Бруно.– Адвокат Бранкати пытался связаться с вами, – тут же ответила она. – В течение нескольких дней он старался вас разыскать, но безуспешно.– А где сейчас адвокат? – Бруно отпил глоток виски.– Он вчера вылетел в Соединенные Штаты. – Безмятежный взгляд васильковых глаз не выдавал и тени внутреннего волнения.– Зато вы, как всегда, на месте в нужный час. – Глаза Бруно засветились улыбкой.– Примерно так обстоят дела, мистер Брайан. – Ее губы дрогнули. Она гордилась собой: и на этот раз ей удалось найти верный тон.– Есть еще что-то, кроме документов? – спросил он почти безучастно.– Адвокат Бранкати просил меня передать вам, что в Вашингтоне он попытается прояснить дела в Южной Африке. К тому же он советует вам не спешить в делах с мистером Хашеттом. Впрочем, сегодня вечером он сам позвонит. Самое позднее завтра.– Очень хорошо, – сказал он, улыбаясь. Если Бруно и был обеспокоен, он не подавал виду. Кроме того, он вовсе не считал нужным сообщать Карин, где он был в те дни, когда глава одной из трех работавших на него юридических фирм (две другие находились в Кейптауне и в Париже) лихорадочно его разыскивал.– Так что же насчет этих документов? – Карин указала на бумаги, разложенные на столе.– Я позже их просмотрю, времени еще достаточно.– Как хотите, мистер Брайан. – Карин поняла, что голова Бруно в эту минуту была занята чем-то другим. Ей не требовалось ни сверхъестественной интуиции, ни смелого полета фантазии, чтобы понять, что, пока все с ног сбились, разыскивая его, неуловимый Барон укрывался где-нибудь в любовном гнездышке с новой женщиной. Может быть, с той самой, что сейчас находилась в спальной каюте на «Трилистнике». А может быть, здесь он уже с другой? В принципе не исключено, что на борту находятся сразу несколько женщин. Или все-таки никого нет? Карин мучительно хотелось это знать. Желание и боязнь узнать правду попеременно терзали ее душу.– Мне остается только поблагодарить вас, Карин, – сказал Бруно. Это означало конец разговора.– Хорошо. – Она примирилась с тем, что придется его покинуть. Он обращался с ней, как с живым компьютером, как со счетной машинкой. А разве не этого она сама, в сущности, добивалась? Будь прокляты эти внутренние противоречия! – Значит, я могу уехать?– Вы мне понадобитесь в течение нескольких дней. – Да, Бруно умел обескураживать людей. Непредвиденный поворот событий вызвал у Карин новый приступ паники.– На несколько дней? – переспросила она.– Надеюсь, я могу на вас рассчитывать? – уточнил он. Ее готовность быть в его распоряжении, видимо, представлялась ему чем-то само собой разумеющимся.– Да, конечно, – покорно согласилась она, на миг задержав дыхание.– Вы предпочитаете ночевать здесь или переедете в Каннебьер?У Бруно в бухте Каннебьер, посреди парка, уступами спускавшегося к морю, был великолепный дом с садом, выстроенный английским архитектором Бобом Уилсоном и оформленный миланским дизайнером Эдоардо Конти Кремаги. Дом, окруженный буйной средиземноморской растительностью, представлял собой одноэтажное строение в виде павильона со стеклянными дверями, выходящими к бассейну из белого каррарского мрамора. Теплый коричневый тон стен и полы цвета сиенской земли подчеркивали красоту внутреннего убранства, состоявшего из белоснежных, как монашеские одеяния, диванов, широких и низких столов и нескольких английских терракотовых скульптур прошлого века. В доме было две спальни, крошечные, как, впрочем, и ванные комнаты, но изумительные в своей строгой элегантной простоте.Карин мгновенно приняла решение:– Спасибо за гостеприимство, мистер Брайан, – ответила она, – но если уж мне позволено выбирать, я предпочитаю переночевать на борту.– Неодолимая тяга к морю? – В его голосе слышалась насмешка, казалось, он угадывал тайные мысли своей гостьи.– Просто детское желание провести ночь на корабле, – солгала Карин. В действительности это был всего лишь наиболее простой и доступный способ увидеть наконец собственными глазами, что за обольстительное создание услаждает досуг одного из самых неотразимых мужчин на свете.– Гаэтано проводит вас в вашу каюту, – произнес он тоном радушного хозяина дома.Легкий румянец окрасил безупречный алебастр ее лица:– Есть проблема с шофером.– Предоставим ее решение на усмотрение Гаэтано. – Слуга бесшумно материализовался в дверях. Он уже был в курсе дела. – Предупреди водителя синьорины, – сказал ему Барон.Гаэтано поклонился и улыбнулся:– Все будет сделано, ваша светлость. – Он исчез бесшумно, как тень.– Я собиралась вернуться в Милан сегодня вечером, – заговорила Карин, когда они вновь остались одни.– Это так важно? – Казалось, разговор идет между мужчиной и женщиной, которые только что познакомились и хотят узнать друг друга поближе.– Нет, – пожала она плечами. – Просто я не захватила даже зубной щетки.Бруно насмешливо взглянул на нее и заметил:– Модные лавки Сен-Тропеза в вашем распоряжении. – Эта фраза прозвучала так, словно была взята из какого-то киносценария, специально созданного, чтобы вывести из себя любую женщину. На Карин, привыкшую к эксцентричности некоторых деловых людей, она тоже произвела впечатление.– Разве они не закрыты в столь поздний час? – Стало ясно, что она нечасто посещает магазины.– Думаю, нет. Но даже если и так, я научу вас волшебному слову, открывающему закрытые двери.– Все? – спросила она чуть поддразнивающим тоном.– Многие, – ответил он.– Я вам очень благодарна, – повторила Карин, смутившись.– Выберите все, что вам не так уж нужно, – посоветовал Барон. Разговор явно начал его развлекать. – Нет на свете ничего более необходимого, чем ненужные вещи. Кажется, именно без них труднее всего обойтись.Он поднялся и легко коснулся губами ее руки, отчего по телу у нее прошла дрожь.– Хорошо, – сказала Карин, – увидимся позже. – Она знала, что беспокоиться о счете ей не придется и что при желании она могла бы купить себе целый гардероб. Но Карин не собиралась злоупотреблять щедростью Бруно, хотя ей, как и всем женщинам, безумно нравилась бесполезная роскошь. Ее зарплата квалифицированного секретаря позволяла ей жить с комфортом, но не давала возможности покупать наряды от Диора или Живанши. Искушение было велико, но она знала, что ограничится самым необходимым: какое-нибудь платье на смену, ночная рубашка, купальник, необходимое белье. Что же до туалетных принадлежностей – от зубной щетки до махрового халата и флакона туалетной воды, – она знала, что найдет все это в каюте для гостей. Косметикой она не пользовалась, словно боясь сделать более заметной свою красоту, которую, правда, никакие ограничения, добровольно наложенные на себя девушкой, не смогли бы затушевать. * * * Стояла чудесная южная ночь, легкий бриз ласкал лицо Карин. Она с наслаждением вдохнула аромат моря, цветов, сосен и почувствовала успокоение, даже умиротворение. Перспектива провести несколько дней в Сен-Тропезе в обществе Бруно Брайана оказалась приятной неожиданностью.Едва выйдя на палубу, она заметила, что кто-то идет за ней следом.– Добрый вечер, синьорина Карин, – приветствовал ее густой бас, раздавшийся за спиной.Карин обернулась и тотчас же узнала дона Калоджеро Косту, которого друзья называли попросту Кало, светловолосого гиганта, грозного и решительного, как древний норманнский воин. Великан с серебристой седой шевелюрой был тенью Барона. Лишь очень немногие были допущены в круг истинных интересов Бруно Брайана, умело скрывавшегося под маской плейбоя-космополита, но лишь один человек знал о нем все. Этим человеком был Кало Коста.– Добрый вечер, Кало, – улыбнулась Карин.– Господин барон просил меня сопровождать вас, – Кало тоже говорил с сильным сицилийским акцентом. На борту «Трилистника» работали одни сицилийцы, но великан с серебристыми волосами был сицилийцем до мозга костей. В жизни Бруно Брайана Сайевы он играл исключительную роль. Куда Бруно, туда и Кало. Кало был всем: слугой, старшим братом, шофером, вышибалой, сторожем, ангелом-хранителем, советником, другом, отцом.– Вам незачем беспокоиться, – заверила его Карин, – я справлюсь сама.– Сожалею, синьорина, – возразил он, – но господин барон просил меня сопровождать вас.Карин все поняла и улыбнулась ему. Если уж Кало так решил, спорить было бесполезно. Она прошла к трапу, а он последовал за ней.– Это не займет много времени, – ободряюще произнесла Карин.– Время никакого значения не имеет, – философски заметил он своим глубоким басом.Калоджеро Коста внушал безотчетный страх не только своей циклопической фигурой, руками, похожими на железные клещи, необычайной физической силой, которую излучало все его существо, но прежде всего грозными искрами, мелькавшими порой в глубине его угрюмых голубых глаз. Эти глаза напоминали о беспощадной вендетте и о смерти. Их непреклонный, жестокий взгляд заставлял многих трепетать. Но Кало Коста умел быть кротким, как ягненок. К Карин он испытывал почти отеческую нежность, а она, когда Кало смотрел на нее, чувствовала себя окутанной теплым защитным коконом.Вероятно, он и сам не смог бы себе объяснить подспудных причин своего отношения к этой девушке, а может быть, сумел прочитать в ее глазах повесть о пережитых страданиях, которых она не могла забыть. Он относился к ней как к сестре по страданиям и горю, хотя был он родом с Сицилии, раздираемой противоречиями, обласканной морем, сожженной солнцем, задушенной человеческой жадностью и свирепым сирокко, а она родилась и выросла в зеленом Тироле с его густыми вековыми лесами и вересковыми полянами, с его снегом, белым и пушистым, какой бывает только в сказках. Карин Веньер и Калоджеро Коста, порождения двух разных миров, два существа, такие разные в физиологическом, социальном, географическом и культурном плане, чувствовали друг в друге родственные души. КАРМЕН РОСС Розалия Палья, артистический псевдоним Кармен Росс, не смогла сдержать пронзительного крика: мужчина причинял ей адскую боль. Она ни за что не хотела кричать, ведь ее отчаяние доставляло садистскую радость чудовищу, совершавшему с ней безжалостный акт содомии. Она не хотела кричать, потому что, если честно, в это ужасное, отвратительное приключение она попала по собственной вине и теперь решила все вытерпеть достойно и молча, уплатив сполна за свое тщеславие, за страсть к успеху, за желание получить все и сразу. Конечно, если уж совсем-совсем честно, о том, что он сейчас делал, уговора не было, но когда принимаешь неизмеримо больше, чем можно было ожидать, торговаться уже бессмысленно.Вот поэтому она и не хотела кричать, чтобы не доставить ему удовольствия и хоть чуть-чуть залатать жгучую рану позора, которого она никогда не забудет. Пытка, которой он подвергал ее тело, была невыносимой. Розалия Палья уже вытерпела молча много боли, но дикий крик, вырвавшийся из ее горла, не был криком раненого животного. Это был отчаянный вопль жестоко униженного человеческого существа.– Давай погромче, шлюха! – прохрипел мужчина, продолжая раскачиваться в неумолимом ритме, как механический поршень. – Мне нравится слушать, как ты визжишь, тварь.Всей своей стодесятикилограммовой тушей он навалился на ягодицы Розалии, казавшейся особенно маленькой, хрупкой и уязвимой в ту минуту, когда в ее беззащитное тело противоестественным путем проникал его огромный фаллос, чудовищное орудие, которое даже искушенные жрицы древнейшего ремесла принимали только за особую плату, со множеством предосторожностей, оговорив точные гарантии и в любом случае отказываясь удовлетворять его тем жутким способом, каким он сейчас овладел телом Розалии Палья.Он двигался внутри ее до последнего содрогания, затем сполз и улегся сбоку. Боль утихла, но стыд наполнил ей глаза слезами. Она плакала тихо, едва слышно, не находя в себе ни мужества, ни сил, чтобы выйти из непристойной позы, которую этот негодяй заставил ее принять, а она согласилась по собственной глупости и жадности.Она уткнулась головой в согнутую руку, боясь увидеть в зеркалах, которыми были облицованы стены спальни, собственное отражение, а главное, не желая видеть омерзительное чудовище, надругавшееся над ней.– Нытье меня раздражает. – Голос у него был такой же, как он сам: грубый, вульгарный, хриплый и булькающий. Он был пресыщен едой, алкоголем, наркотиками. – Подбери-ка зад, – приказал он, – иди в лазарет, там тебя подштопают. Ты знаешь, где это.На голубой простыне остались кровавые пятна.Розалия Палья прекрасно знала, где находится лазарет. Она осмотрела всю громадную яхту, восемьдесят метров в длину и четырнадцать в ширину. Омар Акмаль, арабский набоб, сам провел ее по всему кораблю накануне вечером, когда праздник только начинался. Еще тогда она удивилась, зачем понадобились врач, два санитара, полностью оборудованная операционная, которую хозяин называл лазаретом, на борту великолепной яхты, где все, казалось бы, пребывали в добром здравии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52