– А как мальчик?– Приедет, когда все будет кончено, – для Барона это было ответственное обещание.Кало искоса следил за ним. Они мчались на полной скорости по шоссе, ведущему в Энну, к самому сердцу Сицилии.– Наши предки, – заметил он, – научили нас одному: что предначертано, должно исполниться. И ты мало что можешь сделать, чтобы изменить ход судьбы. Если так суждено, так и будет.– Только не жди, что судьба накажет того, кто пытался меня убить, – усмехнулся Бруно.– Я и не жду, – лицо Кало помрачнело, в его взгляде читалась непреклонная решимость. – Судьба не вершит правосудие. Наши предки учили нас молиться так, будто все в руках божьих, а действовать так, будто все зависит от нас.Вот теперь Бруно слышал голос своего советника: слова Кало вселяли в него спокойную уверенность.– Это был тяжелый удар, – перед глазами у него вновь всплыло прекрасное лицо принцессы на залитой кровью траве под баобабом.– Знаю. – На этом Кало посчитал разговор оконченным. Он понимал, какую боль испытывает Бруно, но понимал и то, чего Барон пока не мог осознать: его жизнь на этом не кончается, его еще ждут новые чудесные мгновения.Двое сопровождающих сидели неподвижно, как восковые куклы. Казалось, они не дышат. И уж, конечно, они были глухи и немы.– Три дня дул сирокко, – принялся рассказывать Кало. – Куры перестали нестись.Бруно вспомнил свое детство, вспомнил, как закрывались все ставни, двери и окна палаццо, как все домочадцы собирались в «комнате сирокко» в самом центре дворца баронов Сайева, как они, сгрудившись в кучу, испуганно жались друг к другу, пережидая, пока не утихнет пышущее жаром дыхание земли.– А как наши гости? – спросил он, чтобы переменить тему.– Все тут, – с готовностью ответил Кало, – ждут только тебя.– И Бранкати тоже? – Барон погасил окурок в пепельнице.– И Бранкати, – начал перечислять Кало, – и мистер Хашетт, и тот адвокат из Вашингтона.– А Карин? – воспоминание о ее синих глазах и огненно-рыжей гриве волос молнией вспыхнуло у него в голове.– Она ждет тебя, – ответил Кало, слегка повернув к нему лицо. Но Бруно ничем себя не выдал.– А эта… эта девушка, – продолжал он, – жертва выродка?– Розалия? – улыбнулся Кало. – Она тоже здесь. Славная малышка. С ходу поняла, что к чему. И здорово привязалась к Карин, водой не разольешь.– А он где? – Барону пришлось напрячь всю силу воли, чтобы не выдать своих чувств.Кало сразу же понял, что Бруно спрашивает об Омаре Акмале.– На Капри, – ответил он с отвращением. – Закатывает приемы и раздаривает драгоценности на борту своей яхты. Визитеры приезжают к нему с поклоном на катере, он сам так и не сошел на землю. – Кало умолчал о женщинах, сменявших друг друга на яхте «Сорейя» для удовлетворения желаний арабского отщепенца.Машина неслась со скоростью сто шестьдесят километров в час по безлюдной в этот час автостраде среди пожелтевших от зноя холмов. Деревья, казалось, взывали к огнедышащему небу с мольбой о дожде.На губах Бруно появилась жестокая улыбка, хорошо знакомая Кало.– Пусть Омар Акмаль пока развлекается, – спокойно сказал Барон, словно разговор шел о погоде. – Это его право. Ведь он, считай, уже мертв.Вот теперь Кало видел его прежним. * * * Под величественным небосводом показалась Пьяцца-Армерина, и он, радуясь и печалясь, вспомнил все светлые и темные события своего прошлого.На этих землях бароны Монреале властвовали на протяжении столетий, и он, американец с Сицилии, мог бы с закрытыми глазами пройти по имению, разрезанному надвое ложем реки Дизуэри и простиравшемуся вплоть до долины Джелы. Много веков скудные урожаи злаков, маслин и фруктов, вырванные у пересохшей земли кровавым крестьянским потом, были единственными местными ресурсами. Затем к источникам дохода баронов Монреале прибавились залежи серы, богатейшие на Сицилии, а в последние годы – и эвкалиптовые рощи.Бронированный автомобиль промчался по главной улице, пустынной в это время дня, повернул направо и въехал в усыпанную галькой аллею, ведущую к дворцовому парку, окруженному высокой стеной. К зданию палаццо можно было подъехать через гигантские ворота кованого железа на высоких колоннах, увенчанных огромными каменными вазами в форме чаш, в которых благодаря усердию садовников рос пышный трилистник, тот самый, что венчал фамильный герб.В стрекоте цикад и жужжании насекомых под беспощадным солнцем дворец казался покинутым людьми, однако прибытие Барона было замечено, теперь уже сотня глаз следила за его благополучием. Бруно вновь увидел агавы, олеандры, миртовые изгороди и барочный фонтан, вода в котором била множеством мелких струек, веками напевавших одну и ту же нежную песенку. Он вдохнул исходившие из чащи сада приглушенные, едва определимые ароматы и почувствовал себя в безопасности. Когда тяжелые кованые ворота закрылись за его спиной, он с облегчением перевел дух. * * * Война началась. Палаццо баронов Сайева стало штаб-квартирой, откуда Бруно должен был перейти в контратаку. Он вышел из машины и упругим уверенным шагом поднялся по шести каменным ступеням в большой вестибюль, откуда через дубовые двери можно было попасть в салоны первого этажа и на лестницу, ведущую наверх. Кало понимающе улыбнулся ему, словно говоря: «Вот видишь, я доставил тебя домой!» Прикосновение к родным корням вселяло силу в них обоих.– Предупреди наших гостей, что я жду их через полчаса в кабинете дедушки, – сказал Барон, оглядываясь по сторонам. Оба телохранителя исчезли. Он поднялся в спальню, когда-то принадлежавшую деду.Закрыв за собой массивную дверь, Бруно прислонился спиной к ее старинному дереву, закрыл глаза и всей грудью вдохнул приятный и свежий запах громадной спальни, словно созданной, чтобы вместить бурные страсти и высокие мысли.У противоположной стены помещалось грандиозное ложе: темное, массивное, с четырьмя витыми колоннами, поддерживающими тяжелый балдахин.Стены и потолок были богато украшены золоченой лепниной с элегантными завитками, типичными для стиля барокко. Время окрасило их в красный цвет.Бруно пересек спальню, направляясь к внутренней двери, обитой темной парчой и почти сливавшейся со стеной, нажал скрытую пружину, и дверь открылась. Он вошел в ванную, переделанную дедом в 1920 году и с тех пор не менявшуюся. Ванну из светло-зеленого оникса поддерживали два белых эмалевых лебедя с позолоченными клювами. Раковина тоже была выточена из оникса, краны в форме маленьких лебедей выпускали воду из клювов. Стены и пол были украшены мозаичным орнаментом из озерных водорослей и цветов лотоса. В цветовой гамме господствовал золотой тон.Это была самая великолепная ванная комната, какую Бруно когда-либо приходилось видеть, он был уверен, что в мире просто не существует более прекрасной, не столько из-за ее роскоши, сколько благодаря проявленному старым бароном изысканному вкусу.Он разделся, бросив на полу одежду, которой не снимал с момента отъезда из Умпоте. Кто-то уже позаботился наполнить ванну чуть теплой водой с ароматной пеной. Он погрузился в воду, наслаждаясь разливающимся по телу ощущением довольства, закрыл глаза, чтобы полнее ощутить благотворное воздействие бодрящей ванны, и вновь подумал, что всего лишь десять дней назад прибыл в Сен-Тропез с намерением приятно отдохнуть. * * * Это короткое время вместило в себя все: от гибели Маари до тайного отъезда из Бурхваны, продолжавшегося два дня и две ночи. Карин доверила ему свою любовь, и теперь, когда прекрасная принцесса с янтарными глазами покинула его навсегда, он испытывал мучительное чувство вины.Кто-то хочет завладеть золотыми и алмазными рудниками Асквинды. И для достижения этой цели кто-то охотится за его головой. Бруно не спал сорок восемь часов, а теперь от него требовалось в самый короткий срок разработать действенную стратегию.Он вышел из ванны освеженным и бодрым, в гардеробной его уже ждала чистая, выглаженная одежда. Вернувшись в спальню, он закурил сигарету, сел в кресло, снял телефонную трубку и набрал номер коммутатора международной связи.– Международная, – отозвался чей-то металлический голос.– Я ищу Альдо Паолетти, – властно сказал Бруно.– Передаю трубку, – интонации робота на другом конце провода сменились заинтересованностью, почти любезностью.– Паолетти слушает, – вмешался новый голос, говоривший с неподражаемым сицилийским акцентом, лишь чуть смягченным благодаря профессиональным навыкам.– Говорит Бруно Брайан. – Он нашел нужного человека с первой попытки и подумал, что ему везет.– К вашим услугам, – ответил Паолетти, служащий «Италкейбл», которого Барон хорошо знал. Его деловые качества были выше всяких похвал.– Мне нужно немедленно переговорить с Абу-Даби.– Кого попросить к телефону?– Шейха Адмада бен Юсефа.– Если его не будет на месте?– Передайте ему, что Бруно Брайан должен с ним связаться. Это очень срочно.– Можете на меня рассчитывать.Бруно повесил трубку. Он знал, что через десять минут будет говорить со своим старым товарищем по университету Беркли. АДМАД БЕН ЮСЕФ Старик с длинной бородой, такой же белоснежной, как и его широкий «дисдаш», вошел в княжеский шатер, где шестеро мужчин сидели по-турецки на толстом ковре с изящным орнаментом и вели мирную беседу. Все они были в традиционных белых одеждах и отличались друг от друга только разноцветными «кефи», повязанными на голове. Все пили жасминовый чай, и никто не обратил особого внимания на вошедшего.Старик приблизился к самому молодому из присутствующих и обратился к нему вполголоса.– Шейх Юсеф, – проговорил он, – твой американский друг Бруно Брайан звонит тебе из Италии.Шейх принес свои извинения, поднялся и вышел из шатра. Он был высок ростом и крепок, с характерной арабской бородкой и висячими усами, скрывающими обаятельную улыбку, красивым орлиным носом и большими выразительными глазами под густыми бровями. На его лице под напускной иронией читалось дружеское участие и преданность. Из-под «кефи» с рисунком в виде красных листьев на белом фоне выбивалась прядь волос, уже посеребренных сединой.Юсеф подошел в своему «Рейнджроверу», охраняемому двумя часовыми с ручными пулеметами. Рядом с местом водителя находился радиотелефон, соединенный спутниковой связью с Европой и Америкой. Молодой арабский принц сел в машину и широко улыбнулся, блеснув белыми и крепкими зубами, будто смотрел прямо в лицо далекому невидимому собеседнику.– Слушаю тебя, друг, – сказал он. Ни для кого другого, даже для своей прелестной жены, шахини Музы, Адмад Юсеф не прервал бы беседы со старейшинами племен.– Скажи мне, что твоя жена и дети здоровы, – начал Бруно, – чтобы я мог сразу же перейти к делу. – Он был настроен обсуждать серьезные проблемы, но невольно вспоминал беззаботные далекие годы.– Мы все здоровы. Представь себе, иногда даже находим время поговорить о тебе. – Юсеф знал, что его друг позвонил неспроста.– Я должен рассказать тебе одну историю, Юсеф. – Бруно избрал светский, салонный тон, чтобы сообщить другу о последних событиях.– Великосветские сплетни приводят меня в восторг. – Юсеф спросил себя, принял ли Бруно все необходимые меры предосторожности, и решил, что его друг по части осмотрительности заткнет за пояс любого араба.С тех пор как в 1976 году, тридцати двух лет от роду, он стал ближайшим помощником министра нефтедобывающей промышленности Объединенных Эмиратов, Юсеф лишь изредка встречался с Бароном, но дружба, завязавшаяся во время учебы в Беркли, когда они жили в одной комнате, осталась крепкой. Дружески настроенный к Западу, где он долго жил и где сходились многие его деловые интересы, Юсеф был теснейшим образом связан с добычей нефти, однако эта связь не отдаляла его от родных корней и традиций его народа. Ему приходилось жить в роскошных дворцах из стекла и бетона, но в душе он оставался кочевником, и сердце его было навеки отдано золотым пескам пустыни и черному бедуинскому шатру, в котором по воле отца он прожил два года.Великий шейх Зияд хотел, чтобы его сын на деле приобщился к подлинной культуре, познал радость жизни и смирение труда, чтобы он был воспитан в уважении к старшим, к традициям и обычаям своего народа.Став взрослым, Юсеф изучил светлые и темные стороны Востока и Запада, но лучше чувствовал себя в кочевом шатре, чем в доме с бассейном. Та же духовная жажда, что заставила его прилежно изучать Коран, теперь толкала его к общению с бедуинами-кочевниками, которые говорили на языке предков и придерживались заветов бессмертной мудрости.Несколько месяцев назад, увидевшись с Бруно в Вашингтоне на международной конференции нефтепроизводителей, Юсеф признался: «Если бы это зависело от меня, я завернул бы кран «черного золота». Я хотел бы вернуться к тем временам, когда мой народ не знал, что под песком пустыни таится богатство. Нефть когда-нибудь иссякнет. Что же тогда останется людям пустыни, кроме потребностей, навязанных иным образом жизни?»Бруно тогда выслушал сомнения друга и понял его тревоги, но сейчас, обращаясь к нему из своего родного города в самом сердце великого острова посреди Средиземного моря с просьбой о помощи, он был далек от философии Юсефа. Спокойным и даже внешне небрежным тоном Барон рассказывал другу о возникших у него проблемах.– Моему другу, – заключил Юсеф, – нужна конкретная помощь.– И незамедлительно.– Это будет нелегко.– С тем, что дается легко, я справляюсь сам.– Похвала всегда приятна.– Истинная мудрость не нуждается в похвалах.– Думаю, я смогу тебе помочь, – сказал шейх после минутного раздумья.– Сделай это не откладывая.– Обещаю сделать все, что смогу.– Я уверен, ты сделаешь даже больше.– Аллах велик. * * * Повесив трубку, Юсеф вышел из «Ровера», миновал поклонившихся ему телохранителей и вернулся в шатер.– Друг, близкий моему сердцу, – сказал он, усаживаясь среди старейшин кочевых племен, – прервал нашу беседу. Прошу меня простить.Собравшиеся с поклоном согласились. Один за другим они поднялись и подошли к Юсефу, который на прощание каждого расцеловал в обе щеки. Каждый из вождей, покидая шатер, оставил у ног шейха подарок: жемчуга или золотые мониста.– Народ благодарит тебя, – говорили они с поклоном. – Ты свет наш и жизнь наша. До твоего прихода голосом пустыни говорило отчаяние.Когда все вышли, в фирхан вернулся Мехди, белобородый старик, сообщивший о телефонном звонке Бруно. Войдя, он сел по-турецки напротив молодого шейха.Лицо старика было суровым и невозмутимым, он спокойно дожидался конца своих дней, но глаза его, глубокие и блестящие, не утратили прозорливости. Юсеф считал его своим учителем и питал к нему сыновнее почтение.– Можешь говорить, если хочешь, – сказал старик, не смягчая сурового выражения лица. Казалось, он взвалил на себя все тяготы мира и переживал их, как свои собственные.Адмад Юсеф улыбкой поблагодарил его.– Это долгая история, – начал он, словно извиняясь за то, что просит особого внимания. – Долгая и запутанная.– Не бывает долгих и запутанных историй, – ободрил его Мехди. – Есть просто истории.Тогда шейх рассказал о Бруно, об их дружбе, завязавшейся и окрепшей в университетские годы, о Бурхване, об «Ай-Би-Би», о гибели Маари, о бедуинском отщепенце.– Мы ничего не имеем против Омара Акмаля, – заметил старик, решительно глядя ему в лицо.– Если он враг моего друга, я должен вмешаться, – почтительно возразил Юсеф.– Нам он не мешает, – продолжал Мехди, следуя ходу собственных мыслей. Большой шатер преграждал путь жаркому дыханию пустыни, старый мудрец и молодой шейх наслаждались живительной прохладой. – Возможно, он не будет представлять для нас угрозы и в будущем. – Старик тянул время, стараясь не то чтобы разубедить Юсефа, но дать ему осознать, что он позволяет себя втянуть в трудную ситуацию.– Он слишком хитер, чтобы не понимать, что его делишки не должны мешать нашим интересам. – Юсеф вопросительно взглянул на старика.– И у нас нет никаких причин приговаривать его к смерти. – Это прозвучало не как вердикт, а как настойчивый призыв к размышлению.Слуга-пакистанец вошел в фирхан и принес чаю с мятой. Он молча разлил настой в чашки с золотым ободком по краю и поставил их перед собеседниками. Юсеф и Мехди принялись пить ароматный напиток.– Этот негодяй хочет убить моего друга, – стоял на своем шейх. – Убил его жену и пытается разорить его.– Человек щедрый всегда помогает другу, попавшему в беду, – вздохнул старик. – Но человек мудрый старается совместить интересы друга со своими собственными. Когда это возможно.Это было мудрое замечание, которое молодой Юсеф должен был принять к сведению.– Омар – марионетка русских, он дружит с ливийцами и кубинцами. – Юсеф пристально посмотрел на старика, но тот остался невозмутим.– У этих государств много друзей и много марионеток. – Он продолжал маленькими глотками отпивать чай.– Он поднимает бунты и мятежи, поставляет оружие и оказывает поддержку врагам Запада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52