Распорядок был тот же, что и всегда: после душа он оденется, позанимается на пианино с Мад (не столько из любви к музыке, сколько для того, чтобы угодить отцу), а потом можно будет немного поиграть или посмотреть телевизор в ожидании ужина.Вдруг его осенило. Сегодня у него имеется отличный повод нарушить надоевшее расписание, избежать навязанного ему раз и навсегда плана действий.– Мне надо немедленно поговорить с мамой, – объявил он, повергнув в полную растерянность гувернантку, которой, впрочем, всегда не хватало быстроты реакции в общении с ним.– Прошу тебя, Бруно, у меня могут быть неприятности. – Она была не в состоянии справиться с мальчиком, а он, расшалившись, становился просто неуправляемым, как стихия.– Мне нужно сообщить маме очень важную новость! – Он уже мчался вниз по лестнице, кубарем скатываясь по ступеням.– Ты поговоришь с ней позже, Бруно, – ее слабый голос уже едва достигал его ушей.– Только на минутку, Мад, – крикнул он, выбегая во дворик. – Я сейчас вернусь.Обычно в это время он заставал мать в бассейне и был уверен, что она не рассердится, потому что новость, которую он хотел сообщить, и вправду была прекрасной. Учительница на уроке истории рассказала детям об Италии, а главное, о Сицилии, о найденных на острове финикийских и греческих поселениях, и даже показала диафильм об этих древних цивилизациях.– Тебе повезло, Бруно, – сказала она. – Скоро ты сам увидишь эти памятники прошлого, они в каком-то смысле принадлежат и тебе.Мальчик покраснел, чувствуя себя в центре всеобщего внимания, ему бы хотелось, чтобы мама была там и слышала эти слова. В бассейне ее не было. Он вошел в парк и направился к садовому домику в полной уверенности, что найдет ее там. Так весело было бежать по садовым дорожкам наперегонки с экзотическими бабочками.Дверь домика была закрыта. Бруно повернул ручку, зовя мать, и как вкопанный застыл на пороге, поначалу даже не поняв, что означает клубок переплетенных тел, бьющихся и ищущих друг друга в полутьме на широком диване.Потом, когда до него дошло, что нечто чудовищное происходит между его матерью и дядей Джорджем, он зажал себе рот рукой от боли и снова прошептал «мама», но с губ не сорвалось ни единого звука. В этот момент лица Аннализы и Джорджа повернулись к нему, и мальчик увидел в их глазах отражение своего собственного ужаса.Аннализа, прикрывшись подхваченным с полу халатом, вскочила и закричала: «Бруно!» Но он уже бежал прочь, чтобы ее не слышать и не видеть: она нанесла ему удар, от которого ему не оправиться. Он всегда будет ее ненавидеть.Он бежал к выходу из парка, к оживленному шоссе, слезы застилали ему глаза, но он все бежал и бежал вперед, словно смерть гналась за ним по пятам.Машины проносились в обоих направлениях, и ему чудом удалось проскочить не останавливаясь. Он пересек шоссе и вбежал в чей-то чужой парк. Пока он бежал, спасаясь от нестерпимого стыда, ему слышался за спиной голос матери, ее отчаянный крик, полный ужаса и боли: «Бруно, вернись!», потом раздался пронзительный, душераздирающий вигз тормозов по асфальту, потом ничего.Он опустился на землю под большим деревом и разрыдался:– Как ты могла, мама? Как ты могла?Его неотступно преследовало непристойное видение, этот клубок голых тел, распавшийся перед его потрясенным взором. «Как ты могла?» – повторял он снова и снова, рыдая и в отчаянии колотя кулаками по земле. * * * Судя по положению солнца, было около семи часов вечера. Бруно сидел, спрятав лицо в коленях, когда послышался шум шагов. Он решил приподнять голову и посмотреть. В поле зрения попали ботинки, потом ноги, туловище и наконец лицо Дона Тейлора. Никогда Бруно не видел его таким серьезным и мрачным.– Вставай, Бруно, – сказал он, протягивая мальчику руку. – Отец ждет тебя.Поскольку Бруно упрямо отказывался встать, Дон взял его на руки и понес к вилле.– Я не хочу возвращаться домой, – прошептал Бруно.– Мы уже два часа тебя ищем, – Дон говорил с трудом.Бруно потерял счет времени, он знал только, что его жизнь кончилась, а солнце стало черным.– Я был здесь, – сказал он.– Разве ты не слышал, как мы тебя зовем? – Дон был рад, что нашел его, но с ужасом думал о том, что ждет мальчика впереди.Бруно отрицательно покачал головой.Увидев отца, шагавшего взад-вперед перед входом в дом, он попросил Дона опустить его на землю.– Идем, сынок, – сказал Филип. Взгляд его был пуст, на лице лежала печать огромной усталости.– Да, папа, – машинально проговорил Бруно.Они забрались в «Кадиллак», Дон сел за руль, машина тронулась, спустилась по шоссе к мосту Золотые Ворота и въехала в город. Никто не произнес ни слова.«Кадиллак» остановился у больницы Сент-Джеймс. Филип не стал дожидаться, пока Дон выйдет, чтобы открыть ему дверцу.– Идем, сынок, – опять позвал он, взяв Бруно за руку. – Я отведу тебя к матери.– А почему в больнице? – спросил Бруно.– Произошел несчастный случай.Они шли по ярко освещенным коридорам, среди белых халатов и носилок на колесах, распространявших запах дезинфекции.Высокий светловолосый врач с загорелым лицом подошел к ним.– Это здесь, мистер Брайан, – сказал он, указывая на закрытую дверь.Они вошли в пустую комнатку, освещенную режущим глаза светом. Филип положил руку на плечо Бруно и до боли сжал его. На белой больничной кушетке, укрытое до подбородка белоснежной простыней, лежало тело Аннализы.– Мужайся, – сказал Филип.– Мама заболела? – ровным, без эмоций, голосом спросил Бруно.– Твоя мать мертва, – сурово отрезал Филип, словно опасаясь, что мальчик ему не поверит.Бруно взглянул на мать, неподвижно лежавшую на белой больничной койке, словно в глубоком сне.– Она спит, – возразил он на слова отца.– Она мертва, Бруно, – это был беспощадный приговор. – Твоя мать мертва. Это правда. Если хочешь, можешь ее поцеловать.Бруно отрицательно покачал головой и остался неподвижен, точно прикованный к блестящему линолеуму. Он посмотрел на отца, потом на мать, лежавшую на белой койке. Еще несколько часов назад она была жива, он видел ее своими собственными глазами: прекрасную, голую, и дядя Джордж обнимал ее, и сам тоже был голый. Конечно, пройдет время, и что-то изменится в его оледеневшей душе, но сейчас он думал только об одном: «Как ты могла, мама? Как? Как?» ШАХ КОРОЛЮПЛАЧУЩИЙ ВОИН Бруно смотрел на тело прекрасной Маари и вновь видел тело своей матери, освещенное беспощадным больничным светом, в маленькой белой палате госпиталя Сент-Джеймс в Сан-Франциско. Два образа, две неподвижные фигуры накладывались друг на друга, смешиваясь в мучительной иллюзии, пока наконец реальность новой трагедии не взяла верх.Он приблизился к Маари и поцеловал ее в лоб. Это был прощальный поцелуй.– Ты должен уехать, Бруно, – раздался у него за спиной голос Асквинды, бесшумно вошедшего в комнату.Барон не двинулся с места.– Тело Маари, – спокойно объяснил старик, – будет поручено заботам великой Нзамби. Мать-земля наша примет ее в свое лоно, – боль не могла оставить новых следов на его изможденном, изборожденном глубокими морщинами лице.– Да, конечно, мать-земля, – Бруно представил себе грандиозную погребальную церемонию под звуки многоголосого плача и мрачный рокот тамтамов.– Я не хочу, чтобы убили и тебя тоже, – твердо продолжал старый князь. – Хочу, чтобы мой внук жил спокойно, – его тон был таким энергичным, словно он вновь обрел способность пользоваться голосовыми связками.Бруно взглянул на Асквинду и сказал:– Ты слишком много беспокоишься о нас.Снаружи по-прежнему раздавались звуки туземной погребальной песни.– Вы – это все, что у меня осталось. – Он провел рукой по лбу, и, когда отнял ее, она была влажна от пота.Они вернулись в белую, по-монашески скромно обставленную комнату, где состоялась их первая встреча, и сели на диван с подушками цвета луговой зелени. Магнолии в вазах источали дурманящий аромат. На низком столике из плетеного тростника слуга поставил чайник и бутылку виски.– Я говорю впустую, ты меня не слушаешь, – сказал Асквинда с упреком.– Я тебя слушаю, – запротестовал Бруно. – Я только не хочу слушать голос твоего страха. Хочу слушать воина, а не перепуганного отца.Зулусский князь сделал нетерпеливый жест, как бы отмахиваясь от этих вздорных речей:– Ты должен вернуться в Европу и забыть, что на карте существует эта ничтожная точка.– Квамминга, супруг королевы мертвых, – возразил Бруно, – не сможет принять принцессу Маари, если она не будет отомщена.– Но ее убийца мертв, – он хотел любой ценой остановить раскручивающуюся пружину насилия и ради этого готов был предать забвению все, во что верил.– Это всего лишь палец, спустивший курок, – уточнил Бруно. – Голова, отдавшая приказ, все еще на своих плечах.– Я сместил начальника полиции, – заметил старик. – Его будут судить.– Это не вернет Маари к жизни. – Бруно закурил сигарету и глубоко затянулся. Едкий дым обжег горло и легкие, но на минуту ему стало легче.– Твоя месть тоже не воскресит ее, – в этом разговоре они никак не могли прийти к соглашению.– Я вернусь в Европу, – пообещал Бруно.– Возьмешь с собой Санни? – с надеждой спросил старик.– Я возьму Санни, но не сейчас, – со свойственной ему непринужденностью он закинул ногу на ногу.– Возвращайся в Европу и постарайся найти компромисс. – Понесенная утрата и страх за внука делали старика еще более уязвимым, а болезнь не позволяла слишком далеко заглядывать в будущее.Опыт научил Бруно ничему не удивляться. Вот и теперь слабость старого князя, боявшегося не за себя, а за него самого и за внука, не застала его врасплох.– Успокойся, Асквинда. Я не позволю себя убить или поставить под угрозу жизнь Санни, – обращаясь к несчастному старику, сраженному горем, он говорил со всей нежностью и убеждением, на какие был способен.– Чоо Аваба будет охранять твоего сына, пока ты вдалеке. – Старый князь вновь обрел прежнюю гордость и был благодарен Бруно за поддержку.Барон улыбнулся и отпил глоток виски.– Я оставлю свой самолет в аэропорту Умпоте, – объяснил он, чертя пальцем правой руки по столу, как по карте с точным указанием маршрута его передвижений.– Как же ты уедешь? – Теперь Асквинда был полностью поглощен разговором. Он налил себе чаю.– Сегодня ночью я пойду в джунгли и пересеку границу с Наталем, – палец Бруно вычерчивал по столу маршрут. – Повторю в обратном направлении тот путь, которым пришел убийца. В Натале найду друзей, которые отвезут меня в Дурбан. Оттуда улечу обычным рейсом в Йоганнесбург, из Йоганнесбурга в Рим, а из Рима в Палермо. И пусть все думают, что я еще здесь. По крайней мере в течение месяца.– Я все сделаю, чтобы твое желание было исполнено. – Непонятно было, откуда старый Асквинда черпает жизненную силу и энергию, сверкавшую в этот момент в его взгляде.– Именно этого я и ждал от тебя, отец, – улыбнулся ему Бруно.– Но они будут продолжать тебя искать, – в голосе князя вновь послышалась тревога.– Я этого и добиваюсь.Пение плакальщиков умолкло, наступило торжественное молчание.– А если тебя найдут?– Нет, Асквинда, – твердо ответил Бруно. – На сей раз я их найду. Даю тебе слово. Ты же знаешь, я не бросаю слов на ветер. * * * Бруно и маленький Санни прощались в комнате мальчика. Рядом с ними был и Чоо Аваба, воин, охранявший жизнь внука и наследника Асквинды с самого его рождения. Это был огромный негр с доброй улыбкой и тихим голосом. Его прозвали Чоо Авабой за его могучий храп.Глаза у Санни припухли и покраснели, но он не плакал.– Ты устал, малыш, – сказал Бруно.– Воины никогда не устают, – решительно ответил мальчик.Он хорошо владел собой, и Бруно посмотрел на него с гордостью.– Когда воины еще маленькие, они иногда устают, – старался он убедить сына.– Я уже не маленький, папа, – возразил мальчик. – Я зулусский князь.– Ты вел себя очень храбро, – похвалил его Бруно.– Да, папа. – Мальчик крепился, но губы у него вздрагивали.– Я должен уехать, – он не знал, какой реакции ему ждать.– Знаю. – Санни неподвижно стоял перед отцом, маленький и непреклонный.– Береги дедушку. – Бруно старался отвлечь его, взывая к чувству долга.– Я буду его беречь, – сказал мальчик, – обещаю.Бруно хотел заговорить с ним о матери, необходимо было заговорить о ней, чтобы вызвать слезы, иначе горе могло бы раздавить сына тяжелым камнем.– Ты должен молиться за маму, – напомнил он.– Почему этот человек ее убил? – спросил Санни холодно и безучастно.– Это была ошибка. Он хотел убить меня. – Нет, ему решительно не удавалось расшевелить сына.– Почему он хотел тебя убить? – спросил мальчик.– Потому что без меня князь Асквинда остался бы в одиночестве, – ответил Бруно. – А когда человек одинок, стар и болен, его легче победить.– Чего хотят наши враги?– Хотят захватить рудники Бурхваны, хотят разрушить все, что твой дед, Асквинда Умпоте, построил для своего народа.– Но ты же не дашь его в обиду, правда? – мальчик хотел, чтобы отец, которого он так любил и уважал, обнадежил его.– Мы вместе будем его защищать, Санни.– Я буду тебя ждать, – голос малыша прерывался от волнения. – Папа?– Да, Санни.– А что будет, если воин заплачет?– Ничего. Был один великий воин, может быть, самый великий из белых воинов, его звали Ахиллом. Так вот, когда враг убил его лучшего друга, он заплакал. И ничего не случилось. Все по-прежнему считали его доблестным бойцом.– Спасибо, папа, – мальчик крепко обнял его и разрыдался. ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ Великан с серебрящейся от седины головой, шагавший ему навстречу на фоне массива Монте-Пеллегрино по асфальтовой дорожке аэропорта Пунта-Раизи, словно возник из летнего марева. Термометр показывал тридцать пять градусов в тени.Бруно сошел по трапу рейсового самолета, прибывшего из Рима, и подошел к встречавшему. Густая шевелюра, светлая в молодости, а теперь попросту седая, оказалась выше темноволосой головы Барона, когда они крепко обнялись и замерли, не отпуская друг друга.– Как я рад снова тебя увидеть, Кало, – воскликнул Бруно. Теперь он чувствовал себя в безопасности и в полной боевой готовности.– Поехали домой, – сказал Кало.На площадке стояли люди, ожидавшие немногочисленных прибывших пассажиров. – Все в порядке? – спросил Барон, кивнув в сторону небольшой группы встречающих.– Проверены все до одного, – успокоил его великан.Бруно кивнул и последовал за ним к временному навесу, служившему аэропортом Палермо.– Домой.– Все уже готово.Асфальт плавился под нещадно палящим солнцем, от него пахло керосином и жженой резиной. Громкоговоритель объявил посадку на ближайший рейс в Милан. Один из «ДС-9» включил двигатели и стал выруливать на взлетную дорожку.Директор аэропорта, высокий и худой господин с непроницаемым лицом дипломата, пожал руку Бруно и проводил его в свой кабинет.– Добро пожаловать домой, Барон.– Барон спешит, – предупредил Кало.– Спасибо, – сказал Бруно.– Сделаем все, что в наших силах, – развел руками директор и, почтительно поклонившись, занялся скорейшей выдачей багажа. * * * Бруно занял место рядом с Кало, севшим за руль синего «Фиата-132». На заднем сиденье разместились два элегантно одетых молодых человека с гладкими, невыразительными, как у актеров в полицейском боевике, лицами. У обоих были густые волосы, рельефные мускулы и быстрые рефлексы. Под мышкой у каждого был спрятан «магнум-спешел», и оба знали, как им воспользоваться при случае.Бруно глядел прямо перед собой в глубокой задумчивости, жадно впитывая краски родной земли, не изменившиеся по прошествии веков, несмотря на урон, нанесенный острову особенно в прибрежной зоне безудержной спекуляцией земельными участками под застройку.За кромкой шоссе им навстречу неслись поля и низкие каменные ограждения, ощетинившиеся рассаженными тут и там колючими кактусами и укрытые вьющимися побегами бугенвиллеи. Там, где весной рос клевер, земля была желтая, словно усыпанная золотистой цветочной пыльцой. Ему казалось, что он уже слышит волнующий, чувственный аромат померанцевых деревьев, видневшихся на горизонте в раскаленном мареве августовского утра.Внутри машины кондиционер создавал неприятное и искусственное ощущение прохлады.– Едем домой, а, Кало? – спросил Барон. Он вновь увидел себя ребенком, когда этот молчаливый великан привез его, после смерти матери, обратно на Сицилию. Вот и теперь, в эту трудную минуту, два обстоятельства служили ему утешением и поддержкой: встреча с Кало и перспектива возвращения домой.– Едем домой, сынок, – подтвердил Кало.Бруно рассказал ему о Маари, о маленьком Санни, о старом Асквинде.– Скверное дело, Бруно, – только и сказал Кало. – Мне очень жаль. – Какой смысл много говорить там, где хватает двух слов? Правда, Кало никогда не одобрял его брака с Маари, но это был уже другой разговор.– Это не должно было кончиться таким образом. – Барон закурил сигарету от автоматической зажигалки.«Могло быть и хуже», – с ревнивым эгоизмом подумал Кало, а вслух добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52