Ты эгоистка, Констанца. Ты распространяешь ложь, и тебе неважно, кого она может обидеть и уязвить…
– Ложь? В чем я сегодня хоть словом солгала? О Стини? О Мальчике? Все, что я сказала, – чистая правда. Силы небесные! – Констанца состроила нетерпеливую гримасу. – Мне кажется, что я вообще была очень милосердна. Я еще не упоминала Фредди, а я могла бы рассказать много забавных историй о Фредди. Что же до Окленда…
– Избавь Окленда от этого…
– Чего ради? Окленд – прекрасный образчик того, что я имею в виду. Память у меня долгая. Я-то помню, каким был Окленд, пока ты не приручила его. И теперь посмотрите-ка на него. Отличный муж. Отличный отец…
– Этого стоит стыдиться?
– Не совсем. – Констанца сделала паузу. Взяв со стола нож, она стала внимательно рассматривать его лезвие. – Он более чем хорошо играет свою роль. Я почти убеждена в этом. Но не во всем. Не хватает кое-каких элементов. Кстати, все мы тут собрались на крестины. Все это торжество затеяно в честь рождения маленькой девочки. В конце концов, первый ребенок. Если не считать, что кое для кого это не первый ребенок. У Окленда когда-то был сын. От Дженны, которую он в свое время любил. Звали его Эдгар, с глазами точно такими же, как у его отца…
– Прекрати! – Окленд резко повернулся. – Боже милостивый, да заткнешься ли ты?..
– Нет, Окленд. – Джейн встала. Она взяла его за руку. – Дай ей все сказать.
– Благодарю, Джейн. Я собиралась сообщить – Эдгар мертв. Он скончался так давно, что, как мне кажется, нетрудно сделать вид, будто он вообще никогда не существовал, и продолжать врать. Ведь пока мы будем исходить из предположения, что он ребенок Хеннеси, все будут спокойно чувствовать себя – не так ли? Замажем и эту трещину. Но стоит ли обманываться? Вот мы тут собрались внизу, а кто остался наверху нянчить новорожденного? Дженна. И Джейн, вне всякого сомнения, предана Дженне. Мне это кажется просто потрясающим. Результат ли это невежества, незнания? Я задаю себе эти вопросы. Или же подлинное величие духа? Глупа ли Джейн или подлинно благородна? Ты сама знаешь, Джейн? И если ты знала, как ты допустила? Неужели ты никогда не ревновала?
Наступила тишина. Окленд отвернулся. Он прижал ладони к глазам. Джейн и Констанца продолжали смотреть друг на друга. Векстон – посторонний в этой ситуации – продолжал наблюдать.
Какое-то время Джейн молчала. Она слегка нахмурилась, как бы не зная, что сказать. Она сложила руки на груди. Пламя камина бросало блики на ее волосы; она не отводила глаз от Констанцы.
– Констанца, – наконец сказала она, – я все знала. Ты не единственная, кто думал об Эдгаре. Я тоже думала о нем. Я говорила о нем – и с Оклендом, и с Дженной. Я вспоминала его этим утром в церкви – и не сомневаюсь, что и они тоже. Он не забыт, Констанца. – Она помолчала, и ее щеки порозовели. – Мы с Оклендом женаты двенадцать лет. Достаточно времени для всех тайн. Дженна в свое время потеряла ребенка. Я потеряла двоих. Мы понимаем друг друга. Что бы ни было в прошлом, это не в состоянии разлучить нас, можешь ты это понять? Мы стали еще ближе. Окленд и я, и Дженна – мы сами справились со всем этим.
Наступило молчание. Констанца сделала странное движение, полное смущения.
– Двенадцать лет? – У нее было смущенное выражение лица. – Неужели двенадцать лет?
– Констанца, почему ты это сделала? – У Джейн был тихий голос. Подойдя поближе, она взяла Констанцу за руку. – Таким образом вспомнить ребенка, пустить в ход умершего малыша как оружие – как ты могла это себе позволить сегодня, и вообще? Почему ты просила права стать крестной матерью – и так себя ведешь? Я не понимаю. Почему ты все время стараешься причинить боль другим?
– Оставь меня в покое.
– Стини твой друг – и ты оскорбила его. – Джейн помолчала. – Винни может и не понять некоторые аспекты творчества Векстона, но она чувствует, сколько в нем сердечности. Не лучше было оставить ее при своих иллюзиях? Мальчик, Фредди, Окленд – я знаю, что ты привязана к ним, Констанца, так почему же ты ведешь себя так, словно ненавидишь их?
– Я люблю их. Они мои братья.
– Тем более, зачем же оскорблять и обижать их? Все это ведет к тому, что ты окажешься в изоляции. Разве ты не можешь понять, что причиняешь вред самой себе, и куда больший, чем можешь уязвить нас?
Это «нас» ударило ее, как хлыстом. Сказано слово было мягко и спокойно, но Констанца дернулась. Она резко отвернула лицо в сторону, словно получила пощечину.
– Только не жалей меня и не пытайся жалеть меня. – Она отступила назад, пока не прижалась к столу. – Ты глупа, ты хоть понимаешь это? Бывшая медсестра! Я бы не позволила тебе даже палец мне перебинтовать! Ты знаешь, почему Окленд женился на тебе? Из-за твоих денег. Потому что это я приказала ему так сделать.
Помолчав, Джейн с безнадежным видом пожала плечами.
– Очень хорошо. Наконец мне представилась возможность поблагодарить тебя за это. Правда, осталось не так много денег, но в любом случае ты дала моему мужу хороший совет, за что мы оба тебе благодарны.
При этих словах Джейн взглянула на своего мужа. Может, дело было в выражении преданности, с какой Джейн посмотрела на Окленда, может, в том, что Окленд подошел к своей жене, может, в улыбке, которую не смог скрыть молчащий Векстон, но, как бы там ни было, Констанца потеряла контроль над собой.
Как всегда, ярость ее вырвалась бурной вспышкой и сопровождалась физическими действиями. Ее рука, описав дугу в воздухе, с силой опустилась на стол. Ножи, вилки, тарелки полетели на пол. Векстон было втянул голову в плечи и поднялся. Констанца начала бить бокалы. Хрусталь разлетался во все стороны, текло вино. Осколки летали в воздухе. Краткое время в комнате бушевал вихрь, разносивший все вокруг.
Затем воцарилось мрачное молчание.
– Так как, Окленд? – сказала Констанца.
Она стояла посреди воцарившегося хаоса, вытянув руки с обнаженными запястьями. В правой руке она держала острый зазубренный осколок стекла от бокала.
Сумятица прекратилась, и все присутствующие застыли на месте. Векстон в нескольких ярдах по одну сторону от нее, Джейн и Окленд по другую; их разделял стол. Констанца стояла в высокой нише окна, со смертельно бледным лицом, неподвижные глаза блестели, а выбившиеся из прически пряди черных волос окаймляли маленькое напряженное лицо.
– Ты думаешь, я не решусь? Не подходи ко мне. Ты думаешь, что так никто не делает – никто не перерезает себе вены в чужой столовой? А я вот сделаю. Окленд знает, что я смогу. Я нарушу все законы…
– Констанца…
– Назад! Все назад! Если кто-то подойдет, я тут же это сделаю.
Джейн тревожно вскинулась. Окленд сделал шаг вперед и остановился. Лицо Констанцы озарилось торжеством.
– Так сделать, Окленд? Что – запястье или горло? Осколок очень острый. Стоит, как полагается, располосовать сосуд, и все будет очень быстро. Ударит фонтан крови. У вас всех на глазах.
– Хорошо. – Окленд сложил руки на груди. Голос у него был мрачным. – Мы посмотрим. Валяй. Только убедись, что это артерия, а не вена, если хочешь, чтобы все было быстро.
– Окленд, не надо. Она больна… – Джейн сделала шаг вперед. – Констанца, брось стекло.
– Только подойди поближе, и я располосую твою дурацкую добродетельную физиономию…
– Оставь ее в покое. Стой, где стоишь. – Окленд переместился между Констанцей и своей женой. Констанца не сводила с него глаз. Она слегка поежилась. Ее залитые тьмой глаза застыли на одной точке.
– Так сделать, Окленд? А что, если прыгнуть? До низа далеко?
– Достаточно. – Он помолчал. – Как всегда.
– Ты понимаешь… тот день?
– Да. Я понимаю.
– Как я ненавижу этот дом! Каждый угол в нем говорит.
– Дай мне стекло, Констанца.
– По этому дому ходят мертвецы. Я чувствую, как они смердят.
– Дай мне стекло.
– Где мой отец? Это ты, мой отец?
– Нет, Констанца.
– Его здесь нет? – Ее лицо исказилось печалью. – А я думала, что он здесь. Я слышала его голос.
– Констанца. Его здесь нет. А теперь положи стекло мне на руку, вот так, осторожно.
– Ну и хорошо, – вздохнула Констанца. Напряжение, сковывавшее ее тело, ослабло. Руки опустились. – Может, ты и прав. Живите себе и живите, дюйм за дюймом, день за днем, шаг за шагом, ночь за ночью. Вот ты, Окленд. Я могу остаться одна? Я бы хотела побыть одна. Я сейчас пойду спать. Все в порядке. Не волнуйтесь. Утром я уеду. Какой ужасный разговор. Мне очень жаль.
Когда она покинула помещение, наступило молчание. Джейн нагнулась поднять тарелку, а затем оставила ее лежать. Векстон, походив по комнате, сел в кресло.
– Иисусе, – сказал он.
– Я так и знал, – мрачно повернулся Окленд. Он обвел взглядом битое стекло, так и не съеденный обед, разгром на столе.
– Мне нужно виски, – сказал Векстон.
– Хорошая идея. Налей и мне, ладно?
– Часто она такое устраивала?
– Она всегда любила закатывать сцены. Это одно из ее лучших представлений. До определенного уровня она еще себя контролирует. Затем в ней что-то ломается – и она становится неуправляемой. Как ты только что видел. Сегодня у нее были на то основания.
– Так я и предполагал.
– Окленд. – Джейн смотрела в огонь. Она повернулась. – Окленд, ты не должен отпускать ее. Ей необходимо остаться. Она больна и нуждается в помощи.
– Нет. Она уедет. И больше не вернется.
– Ты не должен так поступать. Мы не можем так вести себя. Тут что-то в самом деле не так.
– Я это знаю. И не несу ответственности за это. Я не хочу, чтобы она оставалась в моем доме. Ты видишь, к чему это привело, ради Бога…
– Ты не можешь осуждать ее, Окленд. Теперь я это понимаю. Она не отвечает за свои поступки.
– В свое время она могла. Не буду спорить по этому поводу. Я не хочу, чтобы она была рядом с тобой или Викторией.
– Окленд, она больна.
– Я знаю ее болезни. Она очень быстро оправляется от них. Ты увидишь – завтра утром она будет вести себя как ни в чем не бывало. И того же будет ждать от всех прочих. Она уедет и больше не вернется. Вот так. Шла бы она к черту. Все кончено.
– И ты отпустишь ее в Нью-Йорк? Одну? В такое длинное путешествие? Окленд, ты не можешь. Это опасно.
– Я могу. Вот увидишь.
– Ее сегодняшнее поведение… все то, что она говорила. Как она смотрела на тот осколок, что держала в руке… – Джейн замялась. – Окленд, она все же нездорова.
– Она далеко не сумасшедшая, если ты это имеешь в виду. Она бы с удовольствием убедила тебя в этом, но ей это не удастся. Я прав, не так ли, Векстон?
Во время этого разговора Векстон сидел с краю стола, опустив подбородок на руки и поставив перед собой виски. Теперь он поднялся. Ссутулившись, он занял свое любимое положение, изображая фигурой вопросительный знак.
– Является ли Констанца сумасшедшей? В этом вопрос? Ну я бы сказал, что это немного больше, чем просто игра. Северный и северо-западный ветер приносят сумасшествие… А когда ветер с юга… – Он устремил на Джейн меланхоличный взгляд. – Видишь ли, Джейн, Окленд прав. Ей придется уехать. В любом случае она хочет уехать. Нет. Поправка! Она хочет, чтобы ее заставили уехать.
– Чего ради ей этого хотеть?
– Я предполагаю, она ищет наказания. – Векстон пожал плечами. – Если другие не подчиняются ее страстям, она наказывает сама себя. Нет, Окленд, помолчи. Что бы она тебе ни сказала – я не хочу даже знать. Хватило целого вечера: Констанца сделала все возможное, чтобы ее изгнали. О'кей, в конце концов она свое получит. Пусть себе отправляется, Джейн. У нее есть муж, вот пусть он с ней и занимается.
Позже вечером, когда Окленд объяснил жене суть всего происходившего днем, Джейн попыталась послать телеграмму ее мужу. Еще одну телеграмму она послала на другой день.
Наступило утро, и Констанца уезжала. Джейн в своей спальне наверху слышала приглушенные голоса, когда она отбывала. Джейн подошла к высокому окну.
Только Стини спустился попрощаться с Констанцей: похоже, он все простил ей, как Констанца и предсказывала. Стоя на ступеньках портика, он крепко обнял ее. Он был без пальто, хотя утро выдалось холодным и трава на газоне серебрилась изморозью. Шарф его развевался на ветру; маленькие ручки Констанцы коснулись его шеи. Она поцеловала его раз, другой, третий.
Когда она отпустила его, Стини отстранился и посмотрел на нее. Маленькая прямая фигурка в ярко-красном пальто, единственное броское пятно на фоне монотонного одноцветного пейзажа. Джейн видела, как она повернула голову в сторону, а потом, рывком отвернувшись, устремила взгляд на лес и озеро. Шляпки на ней не было, и порывы ветра вздымали черные волосы. Она натянула одну перчатку, потом другую.
Последнее прощание Констанцы с Винтеркомбом. Казалось, ей было нечего сказать. Еще раз осмотревшись, она села на заднее сиденье. Дверца захлопнулась. Машина снялась с места. Джейн проводила ее взглядом – большой черный, похоронного вида «Даймлер». Она повернулась к мужу, который не хотел быть свидетелем ее отъезда. Окленд сидел у камина, глядя на тлеющие угли. У другой стены в комнате спала малышка.
– Она уехала, Окленд, – тихо сказала Джейн.
– Надеюсь. Хотел бы я увериться в этом.
Встав на колени, Джейн притянула его руку.
– Она этого не делала, – тихо сказала она. – И ты должен был бы знать. Все это она себе вообразила. Она может воображать себе все, что угодно, но убить собственного отца? Это невозможно. Немыслимо. Она же была десятилетним ребенком.
– Знаю. Да и я в это не верю. Но она-то верит. Я думаю, вот это и носит в ней болезненный характер.
– Ты считаешь, что Штерн в курсе дела?
– Он знает многое. И думаю, таить что-то от него в секрете нелегко. Но в данном случае… нет, думаю, что нет. Если бы ты видела ее в Каменном домике, ты бы поняла. Во-первых, она была полностью уверена, что смерть ее отца – дело моих рук. Затем она стала говорить – ты знаешь, как она говорит. Ее несло, словно во сне. Она, я помню, плакала. Она говорила что-то относительно каких-то голосов, которые она слышит, не помню точно. Затем она сказала, что покажет мне, и выскочила наружу. Словно бы эта идея только что осенила ее. Она выглядела… я даже не могу описать, как она выглядела.
– Она пугает меня, Окленд.
– Я знаю. Она и меня пугает. Теперь-то понимаешь, почему я не хотел оставлять ее здесь? Это была моя ошибка. Мое заблуждение. Никто и ничто не может себя чувствовать в безопасности рядом с ней. Она говорила о моем собственном брате – о Мальчике, и мне казалось, что я никогда не знал его. Она все искажала и переиначивала, но делала это так, что я вообще переставал что-либо осознавать. Я уж начал думать, а вдруг она права, а вдруг все происходило так, как она говорит. Я ничего не мог понять и объяснить. Я знал лишь, что это причиняет боль. И я не хотел, чтобы она оставалась здесь и огорчала тебя или представляла опасность для Виктории.
– Окленд, – откинулась назад Джейн. Она смотрела на него. – Мы должны убедиться, что Штерн все поймет. Ну, может, не все. Но он должен знать, что она больна. Пусть ему станет ясно хоть это.
– Видишь ли, она может быть иной. – Окленд внезапно поднялся и стал ходить по комнате. – Она может. Я по-прежнему в это верю. Когда она была помладше. Даже теперь… если вспомнить кое-что из ее слов. Она может быть… из ряда вон.
Джейн смотрела в пол. Она сказала:
– Она очень красивая.
– Да. Но я не это имел в виду. Она не красавица, если ты начнешь разбирать ее черту за чертой. Но ты не можешь вот таким образом анализировать ее. Во всяком случае, когда видишь ее перед собой. Она слишком живая для этого. В ней столько энергии…
– Ты любишь ее, Окленд?
Окленд остановился и повернулся. Он уставился на свою жену.
– Люблю ли я ее? Нет. Ни в коем случае.
– Но ведь это было… в свое время? – Джейн подняла на него глаза. – Скажи мне, Окленд. Я хотела бы знать.
– Я не могу на это ответить. Я даже не знаю ответа. Было такое время – перед войной, в начале войны. Она… несколько привлекала меня, я думаю.
– Привлекала тебя? – Джейн отвела глаза. – Ох, Окленд, это слово тебе не свойственно. Все нормально. Я пойму. Она очень обаятельная и очень странная. Любой мужчина может влюбиться в нее.
– И я могу немало насчитать таких, – сухо заметил Окленд. Подойдя к жене, он положил ей руки на плечи. – Но это длилось недолго – в этом-то все и дело. Я нашел тебя.
– Ах да, в роли жены.
– Не говори так. Я не допущу, чтобы ты так думала.
– Но я не могу иначе, как и любая женщина. – Джейн смущенно улыбнулась. Она поднялась. – Даже самые добродетельные, самые лучшие жены, понимаешь, слегка завидуют любовницам – им хочется соответствовать этому типу любовницы.
Веселая искорка блеснула в глазах Окленда. Он сказал:
– Неужто?
– Ну конечно же. Например, я знаю, что была бы никуда не годной любовницей. Я знаю границы своих возможностей. Хотя я далеко не так строга в вопросах нравственности, как считает Констанца. Время от времени я даже стараюсь себе представить, как это могло бы быть, если бы я была другим типом женщины. Объектом вожделения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
– Ложь? В чем я сегодня хоть словом солгала? О Стини? О Мальчике? Все, что я сказала, – чистая правда. Силы небесные! – Констанца состроила нетерпеливую гримасу. – Мне кажется, что я вообще была очень милосердна. Я еще не упоминала Фредди, а я могла бы рассказать много забавных историй о Фредди. Что же до Окленда…
– Избавь Окленда от этого…
– Чего ради? Окленд – прекрасный образчик того, что я имею в виду. Память у меня долгая. Я-то помню, каким был Окленд, пока ты не приручила его. И теперь посмотрите-ка на него. Отличный муж. Отличный отец…
– Этого стоит стыдиться?
– Не совсем. – Констанца сделала паузу. Взяв со стола нож, она стала внимательно рассматривать его лезвие. – Он более чем хорошо играет свою роль. Я почти убеждена в этом. Но не во всем. Не хватает кое-каких элементов. Кстати, все мы тут собрались на крестины. Все это торжество затеяно в честь рождения маленькой девочки. В конце концов, первый ребенок. Если не считать, что кое для кого это не первый ребенок. У Окленда когда-то был сын. От Дженны, которую он в свое время любил. Звали его Эдгар, с глазами точно такими же, как у его отца…
– Прекрати! – Окленд резко повернулся. – Боже милостивый, да заткнешься ли ты?..
– Нет, Окленд. – Джейн встала. Она взяла его за руку. – Дай ей все сказать.
– Благодарю, Джейн. Я собиралась сообщить – Эдгар мертв. Он скончался так давно, что, как мне кажется, нетрудно сделать вид, будто он вообще никогда не существовал, и продолжать врать. Ведь пока мы будем исходить из предположения, что он ребенок Хеннеси, все будут спокойно чувствовать себя – не так ли? Замажем и эту трещину. Но стоит ли обманываться? Вот мы тут собрались внизу, а кто остался наверху нянчить новорожденного? Дженна. И Джейн, вне всякого сомнения, предана Дженне. Мне это кажется просто потрясающим. Результат ли это невежества, незнания? Я задаю себе эти вопросы. Или же подлинное величие духа? Глупа ли Джейн или подлинно благородна? Ты сама знаешь, Джейн? И если ты знала, как ты допустила? Неужели ты никогда не ревновала?
Наступила тишина. Окленд отвернулся. Он прижал ладони к глазам. Джейн и Констанца продолжали смотреть друг на друга. Векстон – посторонний в этой ситуации – продолжал наблюдать.
Какое-то время Джейн молчала. Она слегка нахмурилась, как бы не зная, что сказать. Она сложила руки на груди. Пламя камина бросало блики на ее волосы; она не отводила глаз от Констанцы.
– Констанца, – наконец сказала она, – я все знала. Ты не единственная, кто думал об Эдгаре. Я тоже думала о нем. Я говорила о нем – и с Оклендом, и с Дженной. Я вспоминала его этим утром в церкви – и не сомневаюсь, что и они тоже. Он не забыт, Констанца. – Она помолчала, и ее щеки порозовели. – Мы с Оклендом женаты двенадцать лет. Достаточно времени для всех тайн. Дженна в свое время потеряла ребенка. Я потеряла двоих. Мы понимаем друг друга. Что бы ни было в прошлом, это не в состоянии разлучить нас, можешь ты это понять? Мы стали еще ближе. Окленд и я, и Дженна – мы сами справились со всем этим.
Наступило молчание. Констанца сделала странное движение, полное смущения.
– Двенадцать лет? – У нее было смущенное выражение лица. – Неужели двенадцать лет?
– Констанца, почему ты это сделала? – У Джейн был тихий голос. Подойдя поближе, она взяла Констанцу за руку. – Таким образом вспомнить ребенка, пустить в ход умершего малыша как оружие – как ты могла это себе позволить сегодня, и вообще? Почему ты просила права стать крестной матерью – и так себя ведешь? Я не понимаю. Почему ты все время стараешься причинить боль другим?
– Оставь меня в покое.
– Стини твой друг – и ты оскорбила его. – Джейн помолчала. – Винни может и не понять некоторые аспекты творчества Векстона, но она чувствует, сколько в нем сердечности. Не лучше было оставить ее при своих иллюзиях? Мальчик, Фредди, Окленд – я знаю, что ты привязана к ним, Констанца, так почему же ты ведешь себя так, словно ненавидишь их?
– Я люблю их. Они мои братья.
– Тем более, зачем же оскорблять и обижать их? Все это ведет к тому, что ты окажешься в изоляции. Разве ты не можешь понять, что причиняешь вред самой себе, и куда больший, чем можешь уязвить нас?
Это «нас» ударило ее, как хлыстом. Сказано слово было мягко и спокойно, но Констанца дернулась. Она резко отвернула лицо в сторону, словно получила пощечину.
– Только не жалей меня и не пытайся жалеть меня. – Она отступила назад, пока не прижалась к столу. – Ты глупа, ты хоть понимаешь это? Бывшая медсестра! Я бы не позволила тебе даже палец мне перебинтовать! Ты знаешь, почему Окленд женился на тебе? Из-за твоих денег. Потому что это я приказала ему так сделать.
Помолчав, Джейн с безнадежным видом пожала плечами.
– Очень хорошо. Наконец мне представилась возможность поблагодарить тебя за это. Правда, осталось не так много денег, но в любом случае ты дала моему мужу хороший совет, за что мы оба тебе благодарны.
При этих словах Джейн взглянула на своего мужа. Может, дело было в выражении преданности, с какой Джейн посмотрела на Окленда, может, в том, что Окленд подошел к своей жене, может, в улыбке, которую не смог скрыть молчащий Векстон, но, как бы там ни было, Констанца потеряла контроль над собой.
Как всегда, ярость ее вырвалась бурной вспышкой и сопровождалась физическими действиями. Ее рука, описав дугу в воздухе, с силой опустилась на стол. Ножи, вилки, тарелки полетели на пол. Векстон было втянул голову в плечи и поднялся. Констанца начала бить бокалы. Хрусталь разлетался во все стороны, текло вино. Осколки летали в воздухе. Краткое время в комнате бушевал вихрь, разносивший все вокруг.
Затем воцарилось мрачное молчание.
– Так как, Окленд? – сказала Констанца.
Она стояла посреди воцарившегося хаоса, вытянув руки с обнаженными запястьями. В правой руке она держала острый зазубренный осколок стекла от бокала.
Сумятица прекратилась, и все присутствующие застыли на месте. Векстон в нескольких ярдах по одну сторону от нее, Джейн и Окленд по другую; их разделял стол. Констанца стояла в высокой нише окна, со смертельно бледным лицом, неподвижные глаза блестели, а выбившиеся из прически пряди черных волос окаймляли маленькое напряженное лицо.
– Ты думаешь, я не решусь? Не подходи ко мне. Ты думаешь, что так никто не делает – никто не перерезает себе вены в чужой столовой? А я вот сделаю. Окленд знает, что я смогу. Я нарушу все законы…
– Констанца…
– Назад! Все назад! Если кто-то подойдет, я тут же это сделаю.
Джейн тревожно вскинулась. Окленд сделал шаг вперед и остановился. Лицо Констанцы озарилось торжеством.
– Так сделать, Окленд? Что – запястье или горло? Осколок очень острый. Стоит, как полагается, располосовать сосуд, и все будет очень быстро. Ударит фонтан крови. У вас всех на глазах.
– Хорошо. – Окленд сложил руки на груди. Голос у него был мрачным. – Мы посмотрим. Валяй. Только убедись, что это артерия, а не вена, если хочешь, чтобы все было быстро.
– Окленд, не надо. Она больна… – Джейн сделала шаг вперед. – Констанца, брось стекло.
– Только подойди поближе, и я располосую твою дурацкую добродетельную физиономию…
– Оставь ее в покое. Стой, где стоишь. – Окленд переместился между Констанцей и своей женой. Констанца не сводила с него глаз. Она слегка поежилась. Ее залитые тьмой глаза застыли на одной точке.
– Так сделать, Окленд? А что, если прыгнуть? До низа далеко?
– Достаточно. – Он помолчал. – Как всегда.
– Ты понимаешь… тот день?
– Да. Я понимаю.
– Как я ненавижу этот дом! Каждый угол в нем говорит.
– Дай мне стекло, Констанца.
– По этому дому ходят мертвецы. Я чувствую, как они смердят.
– Дай мне стекло.
– Где мой отец? Это ты, мой отец?
– Нет, Констанца.
– Его здесь нет? – Ее лицо исказилось печалью. – А я думала, что он здесь. Я слышала его голос.
– Констанца. Его здесь нет. А теперь положи стекло мне на руку, вот так, осторожно.
– Ну и хорошо, – вздохнула Констанца. Напряжение, сковывавшее ее тело, ослабло. Руки опустились. – Может, ты и прав. Живите себе и живите, дюйм за дюймом, день за днем, шаг за шагом, ночь за ночью. Вот ты, Окленд. Я могу остаться одна? Я бы хотела побыть одна. Я сейчас пойду спать. Все в порядке. Не волнуйтесь. Утром я уеду. Какой ужасный разговор. Мне очень жаль.
Когда она покинула помещение, наступило молчание. Джейн нагнулась поднять тарелку, а затем оставила ее лежать. Векстон, походив по комнате, сел в кресло.
– Иисусе, – сказал он.
– Я так и знал, – мрачно повернулся Окленд. Он обвел взглядом битое стекло, так и не съеденный обед, разгром на столе.
– Мне нужно виски, – сказал Векстон.
– Хорошая идея. Налей и мне, ладно?
– Часто она такое устраивала?
– Она всегда любила закатывать сцены. Это одно из ее лучших представлений. До определенного уровня она еще себя контролирует. Затем в ней что-то ломается – и она становится неуправляемой. Как ты только что видел. Сегодня у нее были на то основания.
– Так я и предполагал.
– Окленд. – Джейн смотрела в огонь. Она повернулась. – Окленд, ты не должен отпускать ее. Ей необходимо остаться. Она больна и нуждается в помощи.
– Нет. Она уедет. И больше не вернется.
– Ты не должен так поступать. Мы не можем так вести себя. Тут что-то в самом деле не так.
– Я это знаю. И не несу ответственности за это. Я не хочу, чтобы она оставалась в моем доме. Ты видишь, к чему это привело, ради Бога…
– Ты не можешь осуждать ее, Окленд. Теперь я это понимаю. Она не отвечает за свои поступки.
– В свое время она могла. Не буду спорить по этому поводу. Я не хочу, чтобы она была рядом с тобой или Викторией.
– Окленд, она больна.
– Я знаю ее болезни. Она очень быстро оправляется от них. Ты увидишь – завтра утром она будет вести себя как ни в чем не бывало. И того же будет ждать от всех прочих. Она уедет и больше не вернется. Вот так. Шла бы она к черту. Все кончено.
– И ты отпустишь ее в Нью-Йорк? Одну? В такое длинное путешествие? Окленд, ты не можешь. Это опасно.
– Я могу. Вот увидишь.
– Ее сегодняшнее поведение… все то, что она говорила. Как она смотрела на тот осколок, что держала в руке… – Джейн замялась. – Окленд, она все же нездорова.
– Она далеко не сумасшедшая, если ты это имеешь в виду. Она бы с удовольствием убедила тебя в этом, но ей это не удастся. Я прав, не так ли, Векстон?
Во время этого разговора Векстон сидел с краю стола, опустив подбородок на руки и поставив перед собой виски. Теперь он поднялся. Ссутулившись, он занял свое любимое положение, изображая фигурой вопросительный знак.
– Является ли Констанца сумасшедшей? В этом вопрос? Ну я бы сказал, что это немного больше, чем просто игра. Северный и северо-западный ветер приносят сумасшествие… А когда ветер с юга… – Он устремил на Джейн меланхоличный взгляд. – Видишь ли, Джейн, Окленд прав. Ей придется уехать. В любом случае она хочет уехать. Нет. Поправка! Она хочет, чтобы ее заставили уехать.
– Чего ради ей этого хотеть?
– Я предполагаю, она ищет наказания. – Векстон пожал плечами. – Если другие не подчиняются ее страстям, она наказывает сама себя. Нет, Окленд, помолчи. Что бы она тебе ни сказала – я не хочу даже знать. Хватило целого вечера: Констанца сделала все возможное, чтобы ее изгнали. О'кей, в конце концов она свое получит. Пусть себе отправляется, Джейн. У нее есть муж, вот пусть он с ней и занимается.
Позже вечером, когда Окленд объяснил жене суть всего происходившего днем, Джейн попыталась послать телеграмму ее мужу. Еще одну телеграмму она послала на другой день.
Наступило утро, и Констанца уезжала. Джейн в своей спальне наверху слышала приглушенные голоса, когда она отбывала. Джейн подошла к высокому окну.
Только Стини спустился попрощаться с Констанцей: похоже, он все простил ей, как Констанца и предсказывала. Стоя на ступеньках портика, он крепко обнял ее. Он был без пальто, хотя утро выдалось холодным и трава на газоне серебрилась изморозью. Шарф его развевался на ветру; маленькие ручки Констанцы коснулись его шеи. Она поцеловала его раз, другой, третий.
Когда она отпустила его, Стини отстранился и посмотрел на нее. Маленькая прямая фигурка в ярко-красном пальто, единственное броское пятно на фоне монотонного одноцветного пейзажа. Джейн видела, как она повернула голову в сторону, а потом, рывком отвернувшись, устремила взгляд на лес и озеро. Шляпки на ней не было, и порывы ветра вздымали черные волосы. Она натянула одну перчатку, потом другую.
Последнее прощание Констанцы с Винтеркомбом. Казалось, ей было нечего сказать. Еще раз осмотревшись, она села на заднее сиденье. Дверца захлопнулась. Машина снялась с места. Джейн проводила ее взглядом – большой черный, похоронного вида «Даймлер». Она повернулась к мужу, который не хотел быть свидетелем ее отъезда. Окленд сидел у камина, глядя на тлеющие угли. У другой стены в комнате спала малышка.
– Она уехала, Окленд, – тихо сказала Джейн.
– Надеюсь. Хотел бы я увериться в этом.
Встав на колени, Джейн притянула его руку.
– Она этого не делала, – тихо сказала она. – И ты должен был бы знать. Все это она себе вообразила. Она может воображать себе все, что угодно, но убить собственного отца? Это невозможно. Немыслимо. Она же была десятилетним ребенком.
– Знаю. Да и я в это не верю. Но она-то верит. Я думаю, вот это и носит в ней болезненный характер.
– Ты считаешь, что Штерн в курсе дела?
– Он знает многое. И думаю, таить что-то от него в секрете нелегко. Но в данном случае… нет, думаю, что нет. Если бы ты видела ее в Каменном домике, ты бы поняла. Во-первых, она была полностью уверена, что смерть ее отца – дело моих рук. Затем она стала говорить – ты знаешь, как она говорит. Ее несло, словно во сне. Она, я помню, плакала. Она говорила что-то относительно каких-то голосов, которые она слышит, не помню точно. Затем она сказала, что покажет мне, и выскочила наружу. Словно бы эта идея только что осенила ее. Она выглядела… я даже не могу описать, как она выглядела.
– Она пугает меня, Окленд.
– Я знаю. Она и меня пугает. Теперь-то понимаешь, почему я не хотел оставлять ее здесь? Это была моя ошибка. Мое заблуждение. Никто и ничто не может себя чувствовать в безопасности рядом с ней. Она говорила о моем собственном брате – о Мальчике, и мне казалось, что я никогда не знал его. Она все искажала и переиначивала, но делала это так, что я вообще переставал что-либо осознавать. Я уж начал думать, а вдруг она права, а вдруг все происходило так, как она говорит. Я ничего не мог понять и объяснить. Я знал лишь, что это причиняет боль. И я не хотел, чтобы она оставалась здесь и огорчала тебя или представляла опасность для Виктории.
– Окленд, – откинулась назад Джейн. Она смотрела на него. – Мы должны убедиться, что Штерн все поймет. Ну, может, не все. Но он должен знать, что она больна. Пусть ему станет ясно хоть это.
– Видишь ли, она может быть иной. – Окленд внезапно поднялся и стал ходить по комнате. – Она может. Я по-прежнему в это верю. Когда она была помладше. Даже теперь… если вспомнить кое-что из ее слов. Она может быть… из ряда вон.
Джейн смотрела в пол. Она сказала:
– Она очень красивая.
– Да. Но я не это имел в виду. Она не красавица, если ты начнешь разбирать ее черту за чертой. Но ты не можешь вот таким образом анализировать ее. Во всяком случае, когда видишь ее перед собой. Она слишком живая для этого. В ней столько энергии…
– Ты любишь ее, Окленд?
Окленд остановился и повернулся. Он уставился на свою жену.
– Люблю ли я ее? Нет. Ни в коем случае.
– Но ведь это было… в свое время? – Джейн подняла на него глаза. – Скажи мне, Окленд. Я хотела бы знать.
– Я не могу на это ответить. Я даже не знаю ответа. Было такое время – перед войной, в начале войны. Она… несколько привлекала меня, я думаю.
– Привлекала тебя? – Джейн отвела глаза. – Ох, Окленд, это слово тебе не свойственно. Все нормально. Я пойму. Она очень обаятельная и очень странная. Любой мужчина может влюбиться в нее.
– И я могу немало насчитать таких, – сухо заметил Окленд. Подойдя к жене, он положил ей руки на плечи. – Но это длилось недолго – в этом-то все и дело. Я нашел тебя.
– Ах да, в роли жены.
– Не говори так. Я не допущу, чтобы ты так думала.
– Но я не могу иначе, как и любая женщина. – Джейн смущенно улыбнулась. Она поднялась. – Даже самые добродетельные, самые лучшие жены, понимаешь, слегка завидуют любовницам – им хочется соответствовать этому типу любовницы.
Веселая искорка блеснула в глазах Окленда. Он сказал:
– Неужто?
– Ну конечно же. Например, я знаю, что была бы никуда не годной любовницей. Я знаю границы своих возможностей. Хотя я далеко не так строга в вопросах нравственности, как считает Констанца. Время от времени я даже стараюсь себе представить, как это могло бы быть, если бы я была другим типом женщины. Объектом вожделения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93