– Понимаешь? Не женат. Так говорят.
Я отвела глаза. Я сказала:
– Это ничего не меняет. Все кончено. И вы это знаете.
– Не понимаю, почему, – подбадриваемый выражением лица Винни, настойчиво продолжал Фредди. – Просто ты слишком упряма, вот и все…
Может, Винни заметила, как я расстроилась. Как бы там ни было, она склонилась ко мне и оживленно заговорила.
– А теперь, моя дорогая, – сказала она, – выкладывай. Мы говорили… о той женщине. Я думаю, у тебя есть кое-что?
– Ну, – начала я, – увидеть Констанцу мне не удалось. Вместо этого я получила от нее подарок.
– Подарок? – недоверчиво посмотрел на меня Фредди.
– Ее дневники.
– Дневники? Вот уж никогда не знал, что Констанца ведет их. – Фредди густо покраснел.
– В общем-то, это больше, чем просто дневник. Она не вела записи каждый день. Я их просмотрела – так же, как перечитала кое-какие бумаги в Винтеркомбе. Они заставили меня задуматься над прошлым. В связи с этим возникли вопросы. Вопросы, на которые, как я предполагаю, ты мог бы ответить.
Лицо Фредди приняло загнанное выражение. Винни не сводила глаз с подноса перед ней.
– Какого рода вопросы? – после долгого молчания спросил дядя Фредди.
– В основном о смерти ее отца, – твердым голосом начала я.
Выражение несказанного облегчения заставило разгладиться черты лица дяди Фредди.
– Ах, это?.. Сто лет тому назад. Задолго до твоего рождения. Не понимаю, почему это может иметь для тебя значение, Викки.
Винни попросила меня все объяснить, что я и сделала, осторожно и продуманно выбирая слова. Фредди и Винни внимательно слушали меня. Как только я упомянула слово «убийство», они оба выпрямились и наклонились ко мне с профессиональной заинтересованностью. Тем не менее, когда я закончила, Винни хмыкнула.
– Типично! – сказала она. – Абсолютно типично. Этой женщине нравится делать драму из чего угодно. Если она станет гладить рубашку, то сотворит из этого драму в трех актах. Убийство? Никогда в жизни не слышала такой чуши. Эту историю мне излагали не менее сотни раз. Все очень просто. Ее папаша был непутевой личностью. Ненадежный тип стал жертвой несчастного случая, вот и все, что за этим кроется!
Дядя Фредди задумчиво барабанил пальцами по пачке писчей бумаги.
– Если она считает, что было убийство, – наконец неторопливо сказал он, – то скорее всего должен был быть и убийца. Проблема в этом, Викки?
– Да, в этом, – сказала я, разглядывая руки. Рискнуть или нет? Я решила рискнуть. Посмотрела на дядю Фредди. – Понимаешь, Констанца, кажется, считает, что это был мой отец.
* * *
Отца не было в живых вот уже тридцать лет, но Фредди продолжал любить его. Он горячо бросился защищать его. Винни – на что я не могла не обратить внимания, настолько это было непривычно – примолкла. Я ожидала громогласных возражений и укоров в адрес безответственности Констанцы. Ничего этого не последовало. Именно тогда, думаю, мне в первый раз пришло в голову, что Винни, так безоговорочно обожавшая мою мать, испытывала куда меньшую привязанность к моему отцу.
Когда дядя Фредди подошел к концу своего убедительного и красноречивого повествования о личности своего брата Окленда, Винни встала.
– Я пойду приготовлю что-нибудь на ленч, – сухо сказала она. – Сегодня у миссис О'Брайен выходной. Я приготовлю что-нибудь рыбное.
Я тоже встала.
– Винни… простите. Я оторвала вас от работы. Я сейчас уйду.
– Нет, не стоит. – Винни, положив огромную руку мне на плечо, толкнула обратно в кресло. – Ты все обговоришь с Фредди. Работа может и подождать. Вижу, насколько ты взволнована. А теперь послушай Фредди, он во всем разберется. Твой дядя, Виктория, очень умный человек.
– Спасибо, дорогая, – сказал дядя Фредди, когда Винни оставила комнату. – Боюсь, что нет, Викки. Вовсе я не умный, хотя хотел бы быть им.
Он был полон грусти, почти сокрушения. Поскольку я чувствовала свою вину перед ним, я избрала путь, который мог бы помочь нам обоим.
– Видишь ли, Фредди, – сказала я. – Когда муж Констанцы намекнул, что в эту историю мог быть вовлечен Окленд, она яростно отрицала. Но чем больше она отрицала, тем больше я боялась. Я говорила себе, что там должен был произойти несчастный случай, но сомнения постоянно возвращались ко мне. Как в любой из твоих книг. Я считала, что должна доказать невиновность моего отца. И мне казалось, что я разрешу эту загадку. Я подумала: что стал бы делать в такой ситуации инспектор Кут?
Дядя Фредди сразу же просиял.
– Если бы там был убийца, ты это хочешь сказать?
– Да.
– Ну что же… – Он потер ладони. – Теперь это становится интересным. Так что бы он сделал? Первым делом он опросил бы всех, кто был на той вечеринке. Всех гостей. Всех членов семьи. Всех слуг.
– А затем?
– Он бы тщательно исследовал раскладку времени. Этому он всегда уделяет особое внимание.
– И после этого?
– Ты же знаешь ключевые его слова, Викки: мотив, возможность, личность. В этом ключ. Qui bono? – кому это выгодно? – Фредди, наконец успокоившись, расплылся в широкой улыбке.
– В твоих книгах, дядя Фредди, можно подозревать кого угодно, поэтому они так и закручены.
– И конечно, есть ложные следы! – хмыкнул дядя Фредди. Затем он нахмурился. – Но в данном случае, если подходить беспристрастно, абсолютно никто не находится под подозрением.
– Это не так, Фредди, – мягко сказала я. – Я знаю кое-что из того, что там происходило. Там были люди, которые хотели бы убрать Шоукросса. Мой дедушка, например. Разве он не ревновал?
– К Шоукроссу? – Фредди отвел глаза в сторону. – Может быть.
– И мой отец. Он не скрывал, что презирал Шоукросса. Думаю, он его даже ненавидел…
– Возможно. – Фредди развел руками. – Но тебе не стоит преувеличивать. «Ненависть» – это сильное слово. Моя мать… кое у кого из замужних женщин были такие особые друзья. Никто особенно не задумывался по этому поводу. Окленд никогда не любил Шоукросса, это верно, но ведь никто из нас не испытывал к нему симпатии. Я просто не мог выносить его. Но я не убивал его, если ты так думаешь!
– Конечно же, нет. Но…
– Если ты посмотришь на все с точки зрения детективной истории… – Фредди снова приободрился. – Мне теперь кажется, что из нее можно раскрутить хороший сюжет. Немотивированное убийство! Да, это мне нравится! Затем придется сказать: кто ненавидел его, но скрывал свою ненависть? Был ли в ту ночь в доме человек, который поддерживал с ним тайную связь – может, финансовую? Может, кто-то из гостей раньше знал Шоукросса. А затем – это важно – ты должна прикинуть, у кого хватило бы сил. Шоукросс был довольно крепок. Нельзя было последовать за ним в лес и сказать: «Вот капкан. Не будете ли вы так любезны ступить в него?» Его надо было толкнуть. Или запугать. Хмм… Интересно.
Мне показалось, что эта система рассуждений подводит опять к моему отцу, чего бы мне не хотелось. Я наклонилась вперед.
– Дядя Фредди, если это тебя беспокоит, остановимся. Но, видишь ли, я знала о Мальчике. Я знаю, что Мальчик сказал Стини в тот день, когда покончил с собой. И я знаю, что это не могло быть правдой, потому что Мальчик провел время с Констанцей. Но в таком случае кто же взял дробовики «парди»? Кто-то же это сделал! Они пропали к концу обеда – это истина. Это есть в дневниках моей матери.
Фредди вздохнул.
– Бедный Мальчик. – Он покачал головой. – Ты знаешь, я все думаю о нем. У него была добрая душа. Мухи бы не обидел. – Он помолчал. – Если это поможет, я не знаю, кто взял ружья. Но знаю, кто вернул их. Это был мой отец.
– Дентон? Ты уверен?
– Я проходил мимо оружейной и видел, как он ставит их обратно. Шоукросс еще не погиб. Он был наверху – умирая. Я подумал, как это странно. Зачем отцу понадобились ружья Мальчика, что он с ними делал? Конечно, – он снова просиял, – таким образом отец становится первым подозреваемым. Так ты считаешь? Ну, боюсь, что ты ошибаешься. Он не мог этого сделать. Во всяком случае, я не думаю, что он мог это сделать.
– Почему же нет, дядя Фредди?
Фредди покраснел.
– Видишь ли, дело в том, что в тот вечер… я слишком много выпил. Меня оставили наедине с портвейном; я в первый раз его попробовал. Выпил три стакана. Потом еще шампанского. И когда пошел спать, чувствовал я себя омерзительно. У меня был камердинер… забыл его имя…
– Таббс. Артур Таббс.
– Точно. Ну, до чего ты умна! – Фредди снова просиял. – Я отослал его. И почувствовал, что не могу даже раздеться, комната так и ходила ходуном. Я просто шлепнулся плашмя на постель. Когда открыл глаза, меня жутко мучила жажда. Голова гудела так, словно ее жеребец лягнул копытом. Теперь я к портвейну не притрагиваюсь…
– Фредди…
– Прошу прощения. Вернемся к теме. Итак, я решил попить воды. Немного пройтись. Я решил, что свежий воздух пойдет мне на пользу. Поэтому я спустился. Вышел на террасу, сделал несколько глубоких вдохов. Вроде полегчало. Большая часть обитателей дома уже разошлись по комнатам, но в бильярдной еще горел свет. Я слышал там голоса. И побрел в ту сторону. Думаю, мне хотелось быть в мужской компании – ведь мне было тогда всего пятнадцать лет. Но когда я вошел…
– И ваш отец был там?
– Я совершенно уверен, что был. – Фредди нахмурился. – Понимаешь, это было так давно, и в то время казалось несущественным, кто там находится, а кто – нет. Комната была полна сигарного дыма. В ней была куча народу – приятели моего отца, которые обычно оставались. Дай-ка припомнить… Там был человек по фамилии Пиль, Ричард Пиль – теперь я помню, что он там был. И еще один, имевший какое-то отношение к Сити…
– Джордж Хьюард-Вест?
– Точно. Ну, я бы сказал, что ты вгрызлась во все это, не так ли? Джордж Хьюард-Вест, точно, он. Я запомнил его потому, что он и Монтегю Штерн устроили соревнование: оба отлично играли в бильярд, и я понаблюдал за ними…
– Монтегю Штерн? Он там был? Фредди, его не могло там быть…
– Почему же? – Фредди начал слегка выходить из себя. – Конечно же, он был. Там я увидел его в первый раз. Я четко помню. Он и Хьюард носились вокруг стола так, словно у них земля горела под ногами. Штерн обычно выбирал ужасные цветные жилеты, и один из них был на нем в тот вечер. Пурпурный с золотым шитьем. Оба они сняли смокинги, закатали рукава и…
– Фредди, в какое это было время?
– Господи, да не знаю. Представления не имею. В два? Три? Очень поздно. Во всяком случае, главное, там был мой отец. Он сидел в углу в кресле-качалке. Часто просыпался и снова дремал. – Фредди остановился. – Дело в том, что я не помню все так уж ясно. Там была куча народа. Кто-то дал мне еще выпить, и я решил: ну, я вам покажу – и выпил. Это было виски. Я никогда раньше не пробовал виски. Это, конечно же, было ошибкой. Я помню, Окленд дал мне одну из своих сигарет – я, случалось, таскал их у него из комнаты. И боялся. В общем, он просто дал мне одну, потом я выпил виски и подумал: «О Господи, да меня же вырвет». Окленд дотащил меня до комнаты. И самое странное, мне казалось, что ему помогает Мальчик. Если не учитывать, что его там, конечно, не было. Так что скорее всего это был кто-то другой. Наверно, Джордж Хьюард-Вест. Прекрасный человек. Всегда совал мне денег, когда оставался, – и никогда меньше соверена.
Фредди рассеянно уставился куда-то вдаль. Он вздохнул. Воцарилась тишина.
Я прикинула, что, если все это было правдой, а не сочинением моего дяди Фредди, которому услужливо подсказывала вымуштрованная память, Монтегю Штерн, значит, не остался с Мод, а спустился вниз; там же был и мой отец. Самое важное, что и мой отец тоже был внизу. Расчет времени был сомнителен – я понимала, что инспектора Кута он бы не удовлетворил, – но там был мой отец. Никто не может совершить убийство, а потом вернуться в дом и спокойно играть на бильярде, не так ли?
Я прошла мимо моего дяди и остановилась у окна, откуда открывался вид на обыкновенные улицы, обыкновенный день. Я почувствовала огромное облегчение. Конечно же, смерть Шоукросса явилась результатом несчастного случая – и у меня не было никаких оснований сомневаться в этом. Констанца просто вывела меня из равновесия.
Я думаю, дядя Фредди догадался, о чем я думаю, потому что он улыбался. Он был преисполнен оживления.
– Во всяком случае, – сказал он, – если ты вернешься к тому, с чего мы начали, если оценишь ход событий с точки зрения инспектора Кута, то убедишься, что в любом случае не может идти речь об убийстве. Это очевидно. Это немыслимо.
– Почему, дядя Фредди?
– Подумай. Шоукросс не умер – во всяком случае, на месте и сразу же. Он умирал три дня. Так уж получилось, что он не говорил: все это время он был в очень плохом состоянии. Но предполагаемый убийца не мог этого предвидеть. Кроме того, Шоукросса могли найти и раньше. Его травмы могли бы оказаться не такими страшными. Он мог и заговорить – и в таком случае он опознал бы убийцу. Сомнительно, что силой можно было бы кого-то устранить. Убийца должен был обрести уверенность, что останется неузнаваем – а это было невозможно. Стояла лунная ночь. Они должны были бороться между собой. – Он помолчал. Он погладил меня по руке. – Понимаешь? Ты заводила себя из-за ничего, видишь? Так оно и есть. Я раздумывал над этим пятьдесят восемь лет и думаю, это был несчастный случай. А если Констанца держится иной точки зрения, я бы не обращал на нее внимания. – Он молчал с добрым, но каким-то затуманенным выражением лица. – Видишь ли, она не тот человек, которому можно верить. Она… она любила причинять неприятности, вызывать тревогу. Ты же это знаешь.
При этих словах вошла Винни. Она несла с собой поднос. Ленч был восхитителен. Мы обсуждали поваренные рецепты и как готовить. Пару раз я пыталась вернуть разговор к событиям 1930 года, к моему крещению и к загадочной ссоре между Констанцей и моими родителями, но Фредди и Винни не изъявляли желания попадать на наживку, и, коль скоро я рискнула раньше завести разговор о Шоукроссе, я не хотела больше их волновать.
Через несколько недель после этого ленча, в период, ознаменованный большими изменениями в моей жизни, дядя Фредди начал новый детективный роман, основанный на событиях 1910 года. Он назвал его «Побуждение к убийству». Он стал одной из самых больших его удач и много раз переиздавался.
Мы покончили с ленчем. Винни начала бросать любовные взгляды на свою пишущую машинку. Я сказала, что мне пора идти.
Дядя Фредди, полный желания приступить к работе, остался за своим письменным столом. Я увидела, как он опять бросил взгляд в сторону вешалки: я также увидела, что Винни ответила ему еле заметным загадочным кивком.
Винни проводила меня в прихожую. Она плотно прикрыла за собой дверь гостиной. Глянув из-за плеча, она повлекла меня за собой по коридору к входным дверям. Она раскраснелась. Когда она убедилась, что нас никто не может услышать, она схватила меня за руку.
– Виктория. Там было что-то еще, не так ли, дорогая? Думаю, ты нам не все рассказала.
– Нет, Винни. Абсолютно все, и я чувствую себя куда лучше. Вы оба оказали мне огромную помощь.
– Послушай меня. – Винни отбросила свою привычную самоуверенность. – То, что Фредди сказал, когда я вошла, правда! Эта женщина всегда была такой и продолжает оставаться. – Она помолчала. – Мне кажется, когда-то она причинила Фредди большую боль. Не стоит вдаваться в подробности – они не важны. Важно то, как они сказались на Фредди. Он потерял уверенность в себе. Он никак не мог прийти в себя. Она напоила его мозг ядом, настроила против некоторых членов семьи, и ему потребовалось много времени, чтобы оправиться. Я бы не хотела, чтобы это случилось с тобой.
– Этого не случится, Винни, я не позволю.
– Хорошо сказано, но истинно ли это? Вот за ленчем, когда ты заводила разговор о своих крестинах, о размолвке, это было случайно?
– Нет, Винни. Не совсем.
– Я так и знала! – Винни разгорячилась. – Она вбила тебе в мозги какие-то мысли, не так ли? О ней и о твоем отце?
– Что-то вроде.
– Ну, так разреши мне сказать тебе!.. – Винни развернула меня лицом к себе. – Я была в Винтеркомбе на твоих крестинах. И, к сожалению, там имел место случай, о котором мне не хотелось бы вспоминать. Но как бы там ни было… – она фыркнула, – я там была. И я точно знаю, что там случилось…
– У нее был роман. С моим отцом, – ровным голосом сказала я. – Все в порядке, Винни. Я докопалась до этого несколько недель назад. То ли до того, как я родилась, то ли сразу после. Детали не важны. Я уверена, что он любил мою мать, но он любил и Констанцу. И она, конечно же, любила его. Такое случается, я это знаю. Мне придется смириться с этим…
– Чушь и ерунда! – рявкнула Винни. – И вовсе это было не так, а если она так говорит, значит, врет, не моргнув глазом. То, что произошло, – все было очень просто. Она свалилась как снег на голову – как раз к твоим крестинам, будьте любезны! – твоему отцу, а он послал ее. Она вернулась в Лондон в том еще настроении. Я тебе говорила, она считала себя неотразимой для любого мужчины, даже для такого, как твой отец, у которого был хороший дом и жена, которую он любил, и новорожденная девочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Я отвела глаза. Я сказала:
– Это ничего не меняет. Все кончено. И вы это знаете.
– Не понимаю, почему, – подбадриваемый выражением лица Винни, настойчиво продолжал Фредди. – Просто ты слишком упряма, вот и все…
Может, Винни заметила, как я расстроилась. Как бы там ни было, она склонилась ко мне и оживленно заговорила.
– А теперь, моя дорогая, – сказала она, – выкладывай. Мы говорили… о той женщине. Я думаю, у тебя есть кое-что?
– Ну, – начала я, – увидеть Констанцу мне не удалось. Вместо этого я получила от нее подарок.
– Подарок? – недоверчиво посмотрел на меня Фредди.
– Ее дневники.
– Дневники? Вот уж никогда не знал, что Констанца ведет их. – Фредди густо покраснел.
– В общем-то, это больше, чем просто дневник. Она не вела записи каждый день. Я их просмотрела – так же, как перечитала кое-какие бумаги в Винтеркомбе. Они заставили меня задуматься над прошлым. В связи с этим возникли вопросы. Вопросы, на которые, как я предполагаю, ты мог бы ответить.
Лицо Фредди приняло загнанное выражение. Винни не сводила глаз с подноса перед ней.
– Какого рода вопросы? – после долгого молчания спросил дядя Фредди.
– В основном о смерти ее отца, – твердым голосом начала я.
Выражение несказанного облегчения заставило разгладиться черты лица дяди Фредди.
– Ах, это?.. Сто лет тому назад. Задолго до твоего рождения. Не понимаю, почему это может иметь для тебя значение, Викки.
Винни попросила меня все объяснить, что я и сделала, осторожно и продуманно выбирая слова. Фредди и Винни внимательно слушали меня. Как только я упомянула слово «убийство», они оба выпрямились и наклонились ко мне с профессиональной заинтересованностью. Тем не менее, когда я закончила, Винни хмыкнула.
– Типично! – сказала она. – Абсолютно типично. Этой женщине нравится делать драму из чего угодно. Если она станет гладить рубашку, то сотворит из этого драму в трех актах. Убийство? Никогда в жизни не слышала такой чуши. Эту историю мне излагали не менее сотни раз. Все очень просто. Ее папаша был непутевой личностью. Ненадежный тип стал жертвой несчастного случая, вот и все, что за этим кроется!
Дядя Фредди задумчиво барабанил пальцами по пачке писчей бумаги.
– Если она считает, что было убийство, – наконец неторопливо сказал он, – то скорее всего должен был быть и убийца. Проблема в этом, Викки?
– Да, в этом, – сказала я, разглядывая руки. Рискнуть или нет? Я решила рискнуть. Посмотрела на дядю Фредди. – Понимаешь, Констанца, кажется, считает, что это был мой отец.
* * *
Отца не было в живых вот уже тридцать лет, но Фредди продолжал любить его. Он горячо бросился защищать его. Винни – на что я не могла не обратить внимания, настолько это было непривычно – примолкла. Я ожидала громогласных возражений и укоров в адрес безответственности Констанцы. Ничего этого не последовало. Именно тогда, думаю, мне в первый раз пришло в голову, что Винни, так безоговорочно обожавшая мою мать, испытывала куда меньшую привязанность к моему отцу.
Когда дядя Фредди подошел к концу своего убедительного и красноречивого повествования о личности своего брата Окленда, Винни встала.
– Я пойду приготовлю что-нибудь на ленч, – сухо сказала она. – Сегодня у миссис О'Брайен выходной. Я приготовлю что-нибудь рыбное.
Я тоже встала.
– Винни… простите. Я оторвала вас от работы. Я сейчас уйду.
– Нет, не стоит. – Винни, положив огромную руку мне на плечо, толкнула обратно в кресло. – Ты все обговоришь с Фредди. Работа может и подождать. Вижу, насколько ты взволнована. А теперь послушай Фредди, он во всем разберется. Твой дядя, Виктория, очень умный человек.
– Спасибо, дорогая, – сказал дядя Фредди, когда Винни оставила комнату. – Боюсь, что нет, Викки. Вовсе я не умный, хотя хотел бы быть им.
Он был полон грусти, почти сокрушения. Поскольку я чувствовала свою вину перед ним, я избрала путь, который мог бы помочь нам обоим.
– Видишь ли, Фредди, – сказала я. – Когда муж Констанцы намекнул, что в эту историю мог быть вовлечен Окленд, она яростно отрицала. Но чем больше она отрицала, тем больше я боялась. Я говорила себе, что там должен был произойти несчастный случай, но сомнения постоянно возвращались ко мне. Как в любой из твоих книг. Я считала, что должна доказать невиновность моего отца. И мне казалось, что я разрешу эту загадку. Я подумала: что стал бы делать в такой ситуации инспектор Кут?
Дядя Фредди сразу же просиял.
– Если бы там был убийца, ты это хочешь сказать?
– Да.
– Ну что же… – Он потер ладони. – Теперь это становится интересным. Так что бы он сделал? Первым делом он опросил бы всех, кто был на той вечеринке. Всех гостей. Всех членов семьи. Всех слуг.
– А затем?
– Он бы тщательно исследовал раскладку времени. Этому он всегда уделяет особое внимание.
– И после этого?
– Ты же знаешь ключевые его слова, Викки: мотив, возможность, личность. В этом ключ. Qui bono? – кому это выгодно? – Фредди, наконец успокоившись, расплылся в широкой улыбке.
– В твоих книгах, дядя Фредди, можно подозревать кого угодно, поэтому они так и закручены.
– И конечно, есть ложные следы! – хмыкнул дядя Фредди. Затем он нахмурился. – Но в данном случае, если подходить беспристрастно, абсолютно никто не находится под подозрением.
– Это не так, Фредди, – мягко сказала я. – Я знаю кое-что из того, что там происходило. Там были люди, которые хотели бы убрать Шоукросса. Мой дедушка, например. Разве он не ревновал?
– К Шоукроссу? – Фредди отвел глаза в сторону. – Может быть.
– И мой отец. Он не скрывал, что презирал Шоукросса. Думаю, он его даже ненавидел…
– Возможно. – Фредди развел руками. – Но тебе не стоит преувеличивать. «Ненависть» – это сильное слово. Моя мать… кое у кого из замужних женщин были такие особые друзья. Никто особенно не задумывался по этому поводу. Окленд никогда не любил Шоукросса, это верно, но ведь никто из нас не испытывал к нему симпатии. Я просто не мог выносить его. Но я не убивал его, если ты так думаешь!
– Конечно же, нет. Но…
– Если ты посмотришь на все с точки зрения детективной истории… – Фредди снова приободрился. – Мне теперь кажется, что из нее можно раскрутить хороший сюжет. Немотивированное убийство! Да, это мне нравится! Затем придется сказать: кто ненавидел его, но скрывал свою ненависть? Был ли в ту ночь в доме человек, который поддерживал с ним тайную связь – может, финансовую? Может, кто-то из гостей раньше знал Шоукросса. А затем – это важно – ты должна прикинуть, у кого хватило бы сил. Шоукросс был довольно крепок. Нельзя было последовать за ним в лес и сказать: «Вот капкан. Не будете ли вы так любезны ступить в него?» Его надо было толкнуть. Или запугать. Хмм… Интересно.
Мне показалось, что эта система рассуждений подводит опять к моему отцу, чего бы мне не хотелось. Я наклонилась вперед.
– Дядя Фредди, если это тебя беспокоит, остановимся. Но, видишь ли, я знала о Мальчике. Я знаю, что Мальчик сказал Стини в тот день, когда покончил с собой. И я знаю, что это не могло быть правдой, потому что Мальчик провел время с Констанцей. Но в таком случае кто же взял дробовики «парди»? Кто-то же это сделал! Они пропали к концу обеда – это истина. Это есть в дневниках моей матери.
Фредди вздохнул.
– Бедный Мальчик. – Он покачал головой. – Ты знаешь, я все думаю о нем. У него была добрая душа. Мухи бы не обидел. – Он помолчал. – Если это поможет, я не знаю, кто взял ружья. Но знаю, кто вернул их. Это был мой отец.
– Дентон? Ты уверен?
– Я проходил мимо оружейной и видел, как он ставит их обратно. Шоукросс еще не погиб. Он был наверху – умирая. Я подумал, как это странно. Зачем отцу понадобились ружья Мальчика, что он с ними делал? Конечно, – он снова просиял, – таким образом отец становится первым подозреваемым. Так ты считаешь? Ну, боюсь, что ты ошибаешься. Он не мог этого сделать. Во всяком случае, я не думаю, что он мог это сделать.
– Почему же нет, дядя Фредди?
Фредди покраснел.
– Видишь ли, дело в том, что в тот вечер… я слишком много выпил. Меня оставили наедине с портвейном; я в первый раз его попробовал. Выпил три стакана. Потом еще шампанского. И когда пошел спать, чувствовал я себя омерзительно. У меня был камердинер… забыл его имя…
– Таббс. Артур Таббс.
– Точно. Ну, до чего ты умна! – Фредди снова просиял. – Я отослал его. И почувствовал, что не могу даже раздеться, комната так и ходила ходуном. Я просто шлепнулся плашмя на постель. Когда открыл глаза, меня жутко мучила жажда. Голова гудела так, словно ее жеребец лягнул копытом. Теперь я к портвейну не притрагиваюсь…
– Фредди…
– Прошу прощения. Вернемся к теме. Итак, я решил попить воды. Немного пройтись. Я решил, что свежий воздух пойдет мне на пользу. Поэтому я спустился. Вышел на террасу, сделал несколько глубоких вдохов. Вроде полегчало. Большая часть обитателей дома уже разошлись по комнатам, но в бильярдной еще горел свет. Я слышал там голоса. И побрел в ту сторону. Думаю, мне хотелось быть в мужской компании – ведь мне было тогда всего пятнадцать лет. Но когда я вошел…
– И ваш отец был там?
– Я совершенно уверен, что был. – Фредди нахмурился. – Понимаешь, это было так давно, и в то время казалось несущественным, кто там находится, а кто – нет. Комната была полна сигарного дыма. В ней была куча народу – приятели моего отца, которые обычно оставались. Дай-ка припомнить… Там был человек по фамилии Пиль, Ричард Пиль – теперь я помню, что он там был. И еще один, имевший какое-то отношение к Сити…
– Джордж Хьюард-Вест?
– Точно. Ну, я бы сказал, что ты вгрызлась во все это, не так ли? Джордж Хьюард-Вест, точно, он. Я запомнил его потому, что он и Монтегю Штерн устроили соревнование: оба отлично играли в бильярд, и я понаблюдал за ними…
– Монтегю Штерн? Он там был? Фредди, его не могло там быть…
– Почему же? – Фредди начал слегка выходить из себя. – Конечно же, он был. Там я увидел его в первый раз. Я четко помню. Он и Хьюард носились вокруг стола так, словно у них земля горела под ногами. Штерн обычно выбирал ужасные цветные жилеты, и один из них был на нем в тот вечер. Пурпурный с золотым шитьем. Оба они сняли смокинги, закатали рукава и…
– Фредди, в какое это было время?
– Господи, да не знаю. Представления не имею. В два? Три? Очень поздно. Во всяком случае, главное, там был мой отец. Он сидел в углу в кресле-качалке. Часто просыпался и снова дремал. – Фредди остановился. – Дело в том, что я не помню все так уж ясно. Там была куча народа. Кто-то дал мне еще выпить, и я решил: ну, я вам покажу – и выпил. Это было виски. Я никогда раньше не пробовал виски. Это, конечно же, было ошибкой. Я помню, Окленд дал мне одну из своих сигарет – я, случалось, таскал их у него из комнаты. И боялся. В общем, он просто дал мне одну, потом я выпил виски и подумал: «О Господи, да меня же вырвет». Окленд дотащил меня до комнаты. И самое странное, мне казалось, что ему помогает Мальчик. Если не учитывать, что его там, конечно, не было. Так что скорее всего это был кто-то другой. Наверно, Джордж Хьюард-Вест. Прекрасный человек. Всегда совал мне денег, когда оставался, – и никогда меньше соверена.
Фредди рассеянно уставился куда-то вдаль. Он вздохнул. Воцарилась тишина.
Я прикинула, что, если все это было правдой, а не сочинением моего дяди Фредди, которому услужливо подсказывала вымуштрованная память, Монтегю Штерн, значит, не остался с Мод, а спустился вниз; там же был и мой отец. Самое важное, что и мой отец тоже был внизу. Расчет времени был сомнителен – я понимала, что инспектора Кута он бы не удовлетворил, – но там был мой отец. Никто не может совершить убийство, а потом вернуться в дом и спокойно играть на бильярде, не так ли?
Я прошла мимо моего дяди и остановилась у окна, откуда открывался вид на обыкновенные улицы, обыкновенный день. Я почувствовала огромное облегчение. Конечно же, смерть Шоукросса явилась результатом несчастного случая – и у меня не было никаких оснований сомневаться в этом. Констанца просто вывела меня из равновесия.
Я думаю, дядя Фредди догадался, о чем я думаю, потому что он улыбался. Он был преисполнен оживления.
– Во всяком случае, – сказал он, – если ты вернешься к тому, с чего мы начали, если оценишь ход событий с точки зрения инспектора Кута, то убедишься, что в любом случае не может идти речь об убийстве. Это очевидно. Это немыслимо.
– Почему, дядя Фредди?
– Подумай. Шоукросс не умер – во всяком случае, на месте и сразу же. Он умирал три дня. Так уж получилось, что он не говорил: все это время он был в очень плохом состоянии. Но предполагаемый убийца не мог этого предвидеть. Кроме того, Шоукросса могли найти и раньше. Его травмы могли бы оказаться не такими страшными. Он мог и заговорить – и в таком случае он опознал бы убийцу. Сомнительно, что силой можно было бы кого-то устранить. Убийца должен был обрести уверенность, что останется неузнаваем – а это было невозможно. Стояла лунная ночь. Они должны были бороться между собой. – Он помолчал. Он погладил меня по руке. – Понимаешь? Ты заводила себя из-за ничего, видишь? Так оно и есть. Я раздумывал над этим пятьдесят восемь лет и думаю, это был несчастный случай. А если Констанца держится иной точки зрения, я бы не обращал на нее внимания. – Он молчал с добрым, но каким-то затуманенным выражением лица. – Видишь ли, она не тот человек, которому можно верить. Она… она любила причинять неприятности, вызывать тревогу. Ты же это знаешь.
При этих словах вошла Винни. Она несла с собой поднос. Ленч был восхитителен. Мы обсуждали поваренные рецепты и как готовить. Пару раз я пыталась вернуть разговор к событиям 1930 года, к моему крещению и к загадочной ссоре между Констанцей и моими родителями, но Фредди и Винни не изъявляли желания попадать на наживку, и, коль скоро я рискнула раньше завести разговор о Шоукроссе, я не хотела больше их волновать.
Через несколько недель после этого ленча, в период, ознаменованный большими изменениями в моей жизни, дядя Фредди начал новый детективный роман, основанный на событиях 1910 года. Он назвал его «Побуждение к убийству». Он стал одной из самых больших его удач и много раз переиздавался.
Мы покончили с ленчем. Винни начала бросать любовные взгляды на свою пишущую машинку. Я сказала, что мне пора идти.
Дядя Фредди, полный желания приступить к работе, остался за своим письменным столом. Я увидела, как он опять бросил взгляд в сторону вешалки: я также увидела, что Винни ответила ему еле заметным загадочным кивком.
Винни проводила меня в прихожую. Она плотно прикрыла за собой дверь гостиной. Глянув из-за плеча, она повлекла меня за собой по коридору к входным дверям. Она раскраснелась. Когда она убедилась, что нас никто не может услышать, она схватила меня за руку.
– Виктория. Там было что-то еще, не так ли, дорогая? Думаю, ты нам не все рассказала.
– Нет, Винни. Абсолютно все, и я чувствую себя куда лучше. Вы оба оказали мне огромную помощь.
– Послушай меня. – Винни отбросила свою привычную самоуверенность. – То, что Фредди сказал, когда я вошла, правда! Эта женщина всегда была такой и продолжает оставаться. – Она помолчала. – Мне кажется, когда-то она причинила Фредди большую боль. Не стоит вдаваться в подробности – они не важны. Важно то, как они сказались на Фредди. Он потерял уверенность в себе. Он никак не мог прийти в себя. Она напоила его мозг ядом, настроила против некоторых членов семьи, и ему потребовалось много времени, чтобы оправиться. Я бы не хотела, чтобы это случилось с тобой.
– Этого не случится, Винни, я не позволю.
– Хорошо сказано, но истинно ли это? Вот за ленчем, когда ты заводила разговор о своих крестинах, о размолвке, это было случайно?
– Нет, Винни. Не совсем.
– Я так и знала! – Винни разгорячилась. – Она вбила тебе в мозги какие-то мысли, не так ли? О ней и о твоем отце?
– Что-то вроде.
– Ну, так разреши мне сказать тебе!.. – Винни развернула меня лицом к себе. – Я была в Винтеркомбе на твоих крестинах. И, к сожалению, там имел место случай, о котором мне не хотелось бы вспоминать. Но как бы там ни было… – она фыркнула, – я там была. И я точно знаю, что там случилось…
– У нее был роман. С моим отцом, – ровным голосом сказала я. – Все в порядке, Винни. Я докопалась до этого несколько недель назад. То ли до того, как я родилась, то ли сразу после. Детали не важны. Я уверена, что он любил мою мать, но он любил и Констанцу. И она, конечно же, любила его. Такое случается, я это знаю. Мне придется смириться с этим…
– Чушь и ерунда! – рявкнула Винни. – И вовсе это было не так, а если она так говорит, значит, врет, не моргнув глазом. То, что произошло, – все было очень просто. Она свалилась как снег на голову – как раз к твоим крестинам, будьте любезны! – твоему отцу, а он послал ее. Она вернулась в Лондон в том еще настроении. Я тебе говорила, она считала себя неотразимой для любого мужчины, даже для такого, как твой отец, у которого был хороший дом и жена, которую он любил, и новорожденная девочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93