Видно было, что Мальчик разговаривает сам с собой.
По прошествии времени Стини уже не был уверен, то ли его привлек Мальчик, то ли желание удрать от Конрада Виккерса заставило его предложить прогуляться. Может, и то, и другое: он чувствовал, что просиди он еще немного с Виккерсом, то поддастся искушению и совершит предательство по отношению к Векстону; кроме того, он не мог позволить себе спокойно наблюдать, как его брат разговаривает сам с собой. Еще минута, и Виккерс тоже обратит на это внимание. Стини помялся, но встал. Он бросил взгляд на шпица Констанцы, который уютным шариком свернулся на диване рядом с Виккерсом, и тут его осенило.
– Надо пройтись! – вскинулся он. – Я обещал Конни прогуливать ее пса, Мальчик… Виккерс… вы пойдете со мной?
Виккерс в ужасе воздел руки.
– Гулять! Мой дорогой Стини! По этой омерзительной грязи? На этом ужасном свежем воздухе? Мой дорогой, нет. Да и к тому же поздно – наверно, я должен…
Мальчик вообще не отреагировал на предложение Стини. Он продолжал смотреть в пространство. Стини подумал, что брат, вероятно, не услышал его. Он торопливо выволок Виккерса на ступеньки портика. Виккерс остановился у приятелей неподалеку; он упоминал об этом. Он сказал, что Стини должен заехать к ним, и как можно скорее.
Затем, остановившись рядом со своей машиной, он оглянулся на дом.
– Должен сказать, Мальчик очень странный, тебе не кажется? Что с ним происходит?
Стини залился краской.
– Это… это все война, – торопливо начал он. – Франция. Ты же знаешь. Окленд был точно таким же. Через день-другой с ним все будет в порядке; ему надо только немного прийти в себя…
Похоже, Виккерса это не убедило. Он сжал руку Стини и поцеловал его в бело-розовую щеку.
– Как печально. Мой дорогой, помни: если тобой овладеет печаль, если захочется поговорить, немедленно заваливайся. Я буду ждать с нетерпением.
Стини проводил взглядом его машину, исчезнувшую за поворотом дорожки. Он неохотно вернулся в дом. На полпути на лестнице он начал сожалеть, что не уехал с Виккерсом – куда угодно. На верхней ступеньке он наткнулся на Мальчика, который, казалось, пришел в себя. Во всяком случае, его голос звучал громко и весело.
– Итак, прогуляться, – сказал он, обращаясь к колонне портика. – Чертовски хорошая мысль. Как раз то, что нам надо. Заставим собачку пробежаться, а? – Он бросил на шпица Констанцы, крутившегося у перил портика, откровенно брезгливый взгляд. – Просто пойду и скину с себя это барахло, – сказал он в небо. – Через минуту встречаемся внизу.
Однако появился он минут через пятнадцать. Стини уже облачился в верхнее пальто, приобретенное в Лондоне, в свой лондонский шарф и перчатки, а также переобулся. Он не любил одежду, которую принято носить в сельской местности. Мальчик же натянул свой поношенный твидовый костюм, охотничьи бриджи, грубые башмаки. Под мышкой он нес одно из ружей «Парди», а за ним по пятам тащился шпиц. Он выглядит, подумал Стини, просто смешно.
– Мальчик, чего ты так вырядился? Мы же не собираемся стрелять куропаток на болоте. Мы просто прогуляем эту небольшую собачку вдоль озера…
– Озера? Я думал, мы отправимся в лес – погоняем кроликов. Прекрасный день. Почему бы и нет?
– А и в самом деле, Мальчик. Но ты, надеюсь, понимаешь, что это создание, – он показал на шпица, – не должно потеряться. Мне велено присматривать за ним.
Направившись в сторону озера, они напали на тропу, которая огибала его и уходила в лес. Мальчик насвистывал. Воздух был чистым и свежим. Шпиц трусил рядом с ними. К своему удивлению, Стини почувствовал, как у него улучшается настроение. Может, подумал он, и в самом деле стоило бы «подскочить» к Виккерсу завтра. Он подстроился под шаг со своим братом. Мальчик тоже пребывал в хорошем настроении. Вот дерево, на которое они любили лазать в детстве: Окленд утверждал, что с его вершины видна вечность. Вот старый сарай для лодок. Помнит ли Стини ту, на которой они катались; сейчас она небось сгнила? А вон там, выше по течению, хорошо ловилась форель.
Добравшись до леса, они продолжали предаваться воспоминаниям. Стини тоже был захвачен ими. Да, вот оно, то место, на котором они когда-то разбили лагерь. А вот и дерево, на котором четыре брата вырезали свои инициалы и дату. Инициалы по-прежнему были видны, хотя и основательно заплыли древесиной. Стини присмотрелся к дате. 1905 год. Последнее лето, что они проводили в Винтеркомбе без Эдди Шоукросса.
Мальчик двинулся дальше. Стини, помедлив, пошел за ним.
– Не по этой тропке, Мальчик. Я в ту сторону не хожу.
– Что? – Мальчик повернулся. Его лицо опять обрело отстраненное выражение.
– Не сюда. – Стини потянул брата за рукав. – Дальше поляна… ты же знаешь. Где… был несчастный случай. Я туда не хожу. И никогда не пойду – даже ради всех часов из Китая.
– Ну и ладно. – Мальчик вроде не обратил внимания, что его намерения изменились. Он рассеянно огляделся и присел на ствол рухнувшего дерева. Порывшись в карманах, он извлек из них трубку, коробок спичек, а затем кисет с табаком. Недавно обретенная привычка Мальчика курить трубку раздражала Стини. Чистое представление! Все это подбирание крошек табака, разминание его, возня со спичками, попыхивание и потягивание. С ума сойти, до чего медлительно!
Тем не менее Мальчик не испытывал стремления убыстрять ритуал раскуривания трубки, так что, помявшись, Стини примостился рядом с ним и закурил сигарету; он наблюдал, как собачонка Констанцы носилась взад и вперед, шурша опавшими листьями. Стини посмотрел на часы.
– Мальчик, – сказал он, – с минуты на минуту начнет смеркаться. Нам лучше двинуться обратно.
Мальчик уже убедил трубку разгореться. Он стал посасывать мундштук. Табак затлел.
– Ты знаешь, это я убил его, – небрежным тоном сказал он. – Я убил Шоукросса. И рассказал Констанце об этом. Я передал ей записку. Я хотел, чтобы теперь, когда она вышла замуж, ей все стало известно. Как ты думаешь, она уже прочитала ее? В поезде? Может, она решила отложить ее и прочесть завтра?
Стини застыл на месте. Он не сводил глаз с собачонки и пытался понять, что делать.
– Мальчик. – Он притронулся к руке брата. Голос у него прерывался. – Давай возвращаться. Ты выглядишь ужасно усталым. Я думаю… что ты заболел. Голова у тебя не болит? Может, по возвращении ты приляжешь, а потом…
– Головная боль? Да нет у меня никакой головной боли. Я себя прекрасно чувствую. Почему бы мне не чувствовать себя более чем отлично? Сегодня день свадьбы. Конечно же, я великолепно чувствую себя.
Стини нервно сглотнул комок в горле. Он пытался мыслить ясно и четко. Мальчик сошел с ума. Вот он сидит тут со своим братом на опушке леса, и брат его сошел с ума. Все дело в войне. Вот что она делает с людьми. Он слышал об этом, как-то раз обсуждал с Векстоном. Для того состояния, в котором находится Мальчик, есть даже специальный термин: «военная усталость». Стини попытался представить себе, что бы в этих обстоятельствах сделал Векстон. Векстон придумал бы что-нибудь толковое: например, рассмешил бы Мальчика.
Стини вскочил на ноги.
– Господи, до чего холодно. Я замерз. Идем же, Мальчик, я ни секунды больше не могу тут сидеть. Давай вернемся.
Мальчик не пошевелился. Он продолжал попыхивать трубкой. Он смотрел на песика Констанцы, который, с удовольствием повалявшись по земле, сейчас тщательно вылизывал себя. Покончив с туалетом, он свернулся на куче палых листьев и приготовился поспать.
– Я не толкал его в капкан, – продолжил Мальчик, говоря так, словно в разговоре не было паузы. – И мне бы не хотелось, чтобы Констанца так думала. Понимаешь, я даже не знал, что он там установлен. Но дело было в том, что мама посещала его комнату, а она не должна была так поступать, не должна. Это было очень гнусно с его стороны. Это оскорбило папу. Это унизило его. Я предполагаю, что папа должен был бы убить его. Но я понимал, что он никогда этого не сделает. А я был старший – значит, этот долг оставался за мной. Понимаешь, я больше не был ребенком. Я был мужчиной. В тот вечер я обручился. И я все рассчитал по времени…
При этих словах Мальчик поднял глаза на Стини. У него было встревоженное выражение, словно он ждал от Стини одобрения своих действий. Стини опустился на колени рядом с ним и схватил его за руку.
– Конечно, так и было, Мальчик. Я понимаю. А теперь, послушай, тебе не стоит больше думать об этом. Возьми меня за руку. Мы пойдем домой…
– Понимаешь, я все обговорил с Оклендом. Первым делом. Я подумал, что мне стоит посоветоваться. Я толком так и не помню, что он сказал. Он решил, что это хорошая идея – да, уверен, так он и сказал. Должно быть, именно Окленду пришла в голову мысль о «парди» – или мне? Как странно. Не могу припомнить. Понимаешь, это все орудия. Сплошь орудия. И не умолкают. – Он покачал головой и покрутил мочку уха.
Стини был готов заплакать.
– Пожалуйста, Мальчик, прошу тебя, давай вернемся. Пожалуйста, не говори больше об этом, все это неправда. Только война заставляет тебя думать, что ты…
– Война? Какая война?
– Мальчик, ты же знаешь, какая война. Во Франции, в Бельгии… эти окопы. Пожалуйста, пойдем домой…
– Ах, эта война. Я понял, что ты имеешь в виду. А я думал, что ты говоришь о другой. – Мальчик встал. Он выбил трубку о ствол дерева. Сунул ее обратно в карман. Лицо его просветлело. – Во всяком случае, теперь я все объяснил Констанце. И чувствую себя куда лучше. Я объяснил ей, как все получилось. Понимаешь, я должен был застрелить его. Все должно было произойти чисто и быстро, и его ждала бы легкая смерть, но беда оказалась в том… – Он понизил голос. С доверительным видом он повернулся к Стини: – Ее отец был трусом. Этого я Констанце не рассказывал. Я подумал: лучше, чтобы она не знала. Он… просто сломался, стал плакать. Рыдать, молить; он совершенно развалился. Он… ладно, я расскажу тебе: он даже обмочился. Знаешь, это бывает с людьми. Я сам видел. Когда они боятся смерти. И они еще исходят воплями. Как Шоукросс. Я думаю, что он орал, сколько было сил. Он попытался удрать – вот тогда все это и случилось. Видишь ли, там стояла эта ужасная штука. А у него прямо ноги подкашивались, он ничего не соображал. А в таких делах надо сохранять полное спокойствие. Сделать несколько глубоких вдохов, и тогда у тебя перестанут трястись руки. И заикаться не будешь. Словом, ничего. Ты смотришь смерти прямо в лицо ради своих людей, понимаешь? Ну, и ты можешь орать. Сержант Маккей говорил, что орать лучше всего. Знаешь, что он мне сказал? – Мальчик взял Стини за руку. Наклонившись, он прошептал ему на ухо: – Орите, сэр, вот что он мне сказал. Орите, чтобы мозги окоченели. Громче, сэр. Вот так. И пусть они тоже орут. Заставьте их материться и поносить себя. Долбаные подонки боши.
Мальчик выпрямился. Он улыбнулся.
– Я, конечно, не оправдываю такой язык. Но Маккей выражался подобным образом. И он был прав. Срабатывало. Орешь изо всех сил, и тебя прекращает колотить. Но, понимаешь, Шоукросс этого не знал. Поэтому он и кинулся бежать – как кролик. Прямо на минное поле.
Мальчик остановился. Он поднял свое ружье, преломил стволы и повесил на руку. Он свистнул шпицу. Взяв Стини за руку, он двинулся по тропе.
– Ты знаешь, что я уничтожил свои снимки, – небрежно бросил он, когда они шли мимо озера. – Решил, что так будет лучше. Даже те, из нижнего ящика. Я и об этом сказал Констанце. Я хотел, чтобы она знала. Почему, как ты думаешь, она вышла замуж за этого человека, а? Почему она так поступила?
Они шли мимо березовой рощи. У Стини катились слезы. Ему необходимо было высморкаться, но он не решался. Перед ними уже открылись огни дома. Мальчик, казалось, ждал ответа.
– Видишь ли, Мальчик, – Стини постарался придать голосу легкую и убедительную интонацию, – я предполагаю, он ей нравится, как тебе кажется? Может, даже она любит его, никогда нельзя знать…
– О, нет! Я так не думаю. – Мальчик резко остановился. Он покачал головой. – Ты ошибаешься – она любит меня. И так было всегда. Я ее самый любимый брат. Ее ангел-хранитель. Она сама мне сказала.
– Ну да, конечно. Я и забыл. – Стини замялся. На террасе наверху он уже видел фигуру Фредди, рассеянно расхаживающего взад и вперед. Стини отчаянно замахал руками, но Фредди глядел в другую сторону. Стини подумал, не стоит ли ему позвать брата. Нет, скорее всего лучше не кричать. Это может вывести Мальчика из себя.
Тот сейчас рассматривал деревья в березовой роще.
– На день рождения Фредди, – сказал он, – мы устроили пикник – помнишь? Он был здесь, не так ли? Да, так и было. Я сидел как раз вон там, а Констанца за мной, под теми деревьями…
– Да. Это верно. И у нас было шампанское – розовое шампанское. – Стини стиснул руку Мальчика и оттащил его на несколько шагов. Он снова стал размахивать в воздухе руками; Фредди по-прежнему не видел его. – Я помню… посмотри, Мальчик, вот и Фредди. На самом верху в доме. Почему бы мне не сбегать и не притащить его? Тогда все мы сможем посидеть тут немного и вспомнить пикник, и все подарки Фредди, и что нам подавали к столу. Тебе понравится, Мальчик, не так ли?
– Хорошая идея. Тащи его. А я посижу тут и подожду. Может, еще трубочку выкурю. Очень хороший табак. Я купил его в Лондоне. Это не ужасное армейское барахло.
Мальчик устроился под деревом. Шпиц, утомившись, сел рядом. Маленький комочек белого меха; он сидел, свесив язык на сторону и глядя на озеро. Отойдя ярдов на десять, Стини оглянулся. Мальчик уже вытащил кисет и приступил к процессу раскуривания трубки.
Стини пустился бегом. Отмахав еще десять ярдов, он снова замахал руками. Он почти ничего не видел из-за слез, застлавших глаза. Что там делается с Фредди – он что, совсем ослеп? Он снова стал размахивать руками и даже позволил себе слегка закричать. Фредди уставился на него, Стини облегченно всхлипнул. Он ускорил шаги. Его лондонское пальто путалось в ногах, элегантные лондонские туфли оскальзывались на траве.
– Фредди! – крикнул он. – Фредди, ради Бога! – Фредди поспешил ему навстречу. Стини споткнулся, выпрямился и припустил еще быстрее. Шарф у него размотался; он отбросил перчатки. Он отчаянно семафорил руками, и наконец Фредди вроде понял, что брат подает сигнал тревоги. Он тоже припустился бегом. Стини столкнулся с ним в нескольких ярдах от террасы. Он вцепился в пальто Фредди. Поскольку он бежал в гору, то так запыхался, что не мог вымолвить ни слова.
– Фредди… ох, Фредди, идем… скорее…
– Что за чертовщина? Стини, успокойся…
– Это Мальчик. Фредди, пожалуйста. Просто идем. Это ужасно… Он там остался сидеть. Он, наверно, разговаривает сам с собой. Он сошел с ума – совершенно рехнулся. Слушай, идем скорее – я потом все объясню. Ох, Фредди… как это было ужасно. Он все говорил и говорил. Он рассказывал какие-то дикие вещи. Мне пришлось слушать… казалось, что прошло несколько часов. Фредди, прошу тебя…
– Где он?
– Вон там внизу, в березовой роще. Он курит трубку. Я думал, что так никогда и не дотащу его до дома. А он все говорит и говорит – о Фредди, что он несет! Он думает, что убил Шоукросса…
– Что? – Фредди, который уже начал спускаться по склону, резко остановился.
– Да, он так говорит. Он так считает. Фредди, это все война. Он сам не понимает, что несет… В чем дело?
Стини, кинувшийся к Фредди, только сейчас увидел лицо брата.
– Боже мой, – сказал Фредди.
Стини, повернувшись, увидел то, на что смотрел Фредди. Прямо под ним четко виднелась живая картина: Мальчик, ружье и собачка Констанцы. Шпиц, который с того места, где они стояли, казался пятнышком белой шерсти, продолжал пребывать в том же положении; Мальчик сменил позу. Теперь он стоял примерно в двенадцати футах от животного, вскинув ружье, – он держал собачку на мушке.
– Он собирается пристрелить ее. Фредди, он хочет стрелять. Сделай же что-нибудь… побыстрее… крикни ему, Фредди, отвлеки его внимание, махни ему…
Фредди открыл рот. Из него не вырвалось ни звука. Он замахал руками. Стини присоединился к нему. Им наконец удалось издать несколько хриплых криков. Они снова кинулись бежать, потом остановились. Они услышали вскрик.
Крик был оглушительный, громовой, он разнесся в воздухе, между стволами деревьев, эхом отразился от тонкой ледяной корки на озере. С голых ветвей поднялась стая ворон и, испуганная, стала кружиться над лесом. Мальчик вскинул голову, наблюдая, как они планируют. Он говорил Констанце, что будет орать в ее честь, и вот это сделано: он, как и поклялся, издал вопль, с которым идут в штыковую атаку, от которого у врага должна застыть кровь в жилах, столь громкий, что его можно услышать и в Лондоне, и в поезде, идущем на север, вот какой это был крик.
Снова приложив ружье к плечу, он опять склонил голову, взяв собачку на мушку. Сверху Стини и Фредди видели, что он собирается делать. Шпиц, глупая собака, не обращал внимания на ружье.
Мальчика начало колотить. Никуда не деться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
По прошествии времени Стини уже не был уверен, то ли его привлек Мальчик, то ли желание удрать от Конрада Виккерса заставило его предложить прогуляться. Может, и то, и другое: он чувствовал, что просиди он еще немного с Виккерсом, то поддастся искушению и совершит предательство по отношению к Векстону; кроме того, он не мог позволить себе спокойно наблюдать, как его брат разговаривает сам с собой. Еще минута, и Виккерс тоже обратит на это внимание. Стини помялся, но встал. Он бросил взгляд на шпица Констанцы, который уютным шариком свернулся на диване рядом с Виккерсом, и тут его осенило.
– Надо пройтись! – вскинулся он. – Я обещал Конни прогуливать ее пса, Мальчик… Виккерс… вы пойдете со мной?
Виккерс в ужасе воздел руки.
– Гулять! Мой дорогой Стини! По этой омерзительной грязи? На этом ужасном свежем воздухе? Мой дорогой, нет. Да и к тому же поздно – наверно, я должен…
Мальчик вообще не отреагировал на предложение Стини. Он продолжал смотреть в пространство. Стини подумал, что брат, вероятно, не услышал его. Он торопливо выволок Виккерса на ступеньки портика. Виккерс остановился у приятелей неподалеку; он упоминал об этом. Он сказал, что Стини должен заехать к ним, и как можно скорее.
Затем, остановившись рядом со своей машиной, он оглянулся на дом.
– Должен сказать, Мальчик очень странный, тебе не кажется? Что с ним происходит?
Стини залился краской.
– Это… это все война, – торопливо начал он. – Франция. Ты же знаешь. Окленд был точно таким же. Через день-другой с ним все будет в порядке; ему надо только немного прийти в себя…
Похоже, Виккерса это не убедило. Он сжал руку Стини и поцеловал его в бело-розовую щеку.
– Как печально. Мой дорогой, помни: если тобой овладеет печаль, если захочется поговорить, немедленно заваливайся. Я буду ждать с нетерпением.
Стини проводил взглядом его машину, исчезнувшую за поворотом дорожки. Он неохотно вернулся в дом. На полпути на лестнице он начал сожалеть, что не уехал с Виккерсом – куда угодно. На верхней ступеньке он наткнулся на Мальчика, который, казалось, пришел в себя. Во всяком случае, его голос звучал громко и весело.
– Итак, прогуляться, – сказал он, обращаясь к колонне портика. – Чертовски хорошая мысль. Как раз то, что нам надо. Заставим собачку пробежаться, а? – Он бросил на шпица Констанцы, крутившегося у перил портика, откровенно брезгливый взгляд. – Просто пойду и скину с себя это барахло, – сказал он в небо. – Через минуту встречаемся внизу.
Однако появился он минут через пятнадцать. Стини уже облачился в верхнее пальто, приобретенное в Лондоне, в свой лондонский шарф и перчатки, а также переобулся. Он не любил одежду, которую принято носить в сельской местности. Мальчик же натянул свой поношенный твидовый костюм, охотничьи бриджи, грубые башмаки. Под мышкой он нес одно из ружей «Парди», а за ним по пятам тащился шпиц. Он выглядит, подумал Стини, просто смешно.
– Мальчик, чего ты так вырядился? Мы же не собираемся стрелять куропаток на болоте. Мы просто прогуляем эту небольшую собачку вдоль озера…
– Озера? Я думал, мы отправимся в лес – погоняем кроликов. Прекрасный день. Почему бы и нет?
– А и в самом деле, Мальчик. Но ты, надеюсь, понимаешь, что это создание, – он показал на шпица, – не должно потеряться. Мне велено присматривать за ним.
Направившись в сторону озера, они напали на тропу, которая огибала его и уходила в лес. Мальчик насвистывал. Воздух был чистым и свежим. Шпиц трусил рядом с ними. К своему удивлению, Стини почувствовал, как у него улучшается настроение. Может, подумал он, и в самом деле стоило бы «подскочить» к Виккерсу завтра. Он подстроился под шаг со своим братом. Мальчик тоже пребывал в хорошем настроении. Вот дерево, на которое они любили лазать в детстве: Окленд утверждал, что с его вершины видна вечность. Вот старый сарай для лодок. Помнит ли Стини ту, на которой они катались; сейчас она небось сгнила? А вон там, выше по течению, хорошо ловилась форель.
Добравшись до леса, они продолжали предаваться воспоминаниям. Стини тоже был захвачен ими. Да, вот оно, то место, на котором они когда-то разбили лагерь. А вот и дерево, на котором четыре брата вырезали свои инициалы и дату. Инициалы по-прежнему были видны, хотя и основательно заплыли древесиной. Стини присмотрелся к дате. 1905 год. Последнее лето, что они проводили в Винтеркомбе без Эдди Шоукросса.
Мальчик двинулся дальше. Стини, помедлив, пошел за ним.
– Не по этой тропке, Мальчик. Я в ту сторону не хожу.
– Что? – Мальчик повернулся. Его лицо опять обрело отстраненное выражение.
– Не сюда. – Стини потянул брата за рукав. – Дальше поляна… ты же знаешь. Где… был несчастный случай. Я туда не хожу. И никогда не пойду – даже ради всех часов из Китая.
– Ну и ладно. – Мальчик вроде не обратил внимания, что его намерения изменились. Он рассеянно огляделся и присел на ствол рухнувшего дерева. Порывшись в карманах, он извлек из них трубку, коробок спичек, а затем кисет с табаком. Недавно обретенная привычка Мальчика курить трубку раздражала Стини. Чистое представление! Все это подбирание крошек табака, разминание его, возня со спичками, попыхивание и потягивание. С ума сойти, до чего медлительно!
Тем не менее Мальчик не испытывал стремления убыстрять ритуал раскуривания трубки, так что, помявшись, Стини примостился рядом с ним и закурил сигарету; он наблюдал, как собачонка Констанцы носилась взад и вперед, шурша опавшими листьями. Стини посмотрел на часы.
– Мальчик, – сказал он, – с минуты на минуту начнет смеркаться. Нам лучше двинуться обратно.
Мальчик уже убедил трубку разгореться. Он стал посасывать мундштук. Табак затлел.
– Ты знаешь, это я убил его, – небрежным тоном сказал он. – Я убил Шоукросса. И рассказал Констанце об этом. Я передал ей записку. Я хотел, чтобы теперь, когда она вышла замуж, ей все стало известно. Как ты думаешь, она уже прочитала ее? В поезде? Может, она решила отложить ее и прочесть завтра?
Стини застыл на месте. Он не сводил глаз с собачонки и пытался понять, что делать.
– Мальчик. – Он притронулся к руке брата. Голос у него прерывался. – Давай возвращаться. Ты выглядишь ужасно усталым. Я думаю… что ты заболел. Голова у тебя не болит? Может, по возвращении ты приляжешь, а потом…
– Головная боль? Да нет у меня никакой головной боли. Я себя прекрасно чувствую. Почему бы мне не чувствовать себя более чем отлично? Сегодня день свадьбы. Конечно же, я великолепно чувствую себя.
Стини нервно сглотнул комок в горле. Он пытался мыслить ясно и четко. Мальчик сошел с ума. Вот он сидит тут со своим братом на опушке леса, и брат его сошел с ума. Все дело в войне. Вот что она делает с людьми. Он слышал об этом, как-то раз обсуждал с Векстоном. Для того состояния, в котором находится Мальчик, есть даже специальный термин: «военная усталость». Стини попытался представить себе, что бы в этих обстоятельствах сделал Векстон. Векстон придумал бы что-нибудь толковое: например, рассмешил бы Мальчика.
Стини вскочил на ноги.
– Господи, до чего холодно. Я замерз. Идем же, Мальчик, я ни секунды больше не могу тут сидеть. Давай вернемся.
Мальчик не пошевелился. Он продолжал попыхивать трубкой. Он смотрел на песика Констанцы, который, с удовольствием повалявшись по земле, сейчас тщательно вылизывал себя. Покончив с туалетом, он свернулся на куче палых листьев и приготовился поспать.
– Я не толкал его в капкан, – продолжил Мальчик, говоря так, словно в разговоре не было паузы. – И мне бы не хотелось, чтобы Констанца так думала. Понимаешь, я даже не знал, что он там установлен. Но дело было в том, что мама посещала его комнату, а она не должна была так поступать, не должна. Это было очень гнусно с его стороны. Это оскорбило папу. Это унизило его. Я предполагаю, что папа должен был бы убить его. Но я понимал, что он никогда этого не сделает. А я был старший – значит, этот долг оставался за мной. Понимаешь, я больше не был ребенком. Я был мужчиной. В тот вечер я обручился. И я все рассчитал по времени…
При этих словах Мальчик поднял глаза на Стини. У него было встревоженное выражение, словно он ждал от Стини одобрения своих действий. Стини опустился на колени рядом с ним и схватил его за руку.
– Конечно, так и было, Мальчик. Я понимаю. А теперь, послушай, тебе не стоит больше думать об этом. Возьми меня за руку. Мы пойдем домой…
– Понимаешь, я все обговорил с Оклендом. Первым делом. Я подумал, что мне стоит посоветоваться. Я толком так и не помню, что он сказал. Он решил, что это хорошая идея – да, уверен, так он и сказал. Должно быть, именно Окленду пришла в голову мысль о «парди» – или мне? Как странно. Не могу припомнить. Понимаешь, это все орудия. Сплошь орудия. И не умолкают. – Он покачал головой и покрутил мочку уха.
Стини был готов заплакать.
– Пожалуйста, Мальчик, прошу тебя, давай вернемся. Пожалуйста, не говори больше об этом, все это неправда. Только война заставляет тебя думать, что ты…
– Война? Какая война?
– Мальчик, ты же знаешь, какая война. Во Франции, в Бельгии… эти окопы. Пожалуйста, пойдем домой…
– Ах, эта война. Я понял, что ты имеешь в виду. А я думал, что ты говоришь о другой. – Мальчик встал. Он выбил трубку о ствол дерева. Сунул ее обратно в карман. Лицо его просветлело. – Во всяком случае, теперь я все объяснил Констанце. И чувствую себя куда лучше. Я объяснил ей, как все получилось. Понимаешь, я должен был застрелить его. Все должно было произойти чисто и быстро, и его ждала бы легкая смерть, но беда оказалась в том… – Он понизил голос. С доверительным видом он повернулся к Стини: – Ее отец был трусом. Этого я Констанце не рассказывал. Я подумал: лучше, чтобы она не знала. Он… просто сломался, стал плакать. Рыдать, молить; он совершенно развалился. Он… ладно, я расскажу тебе: он даже обмочился. Знаешь, это бывает с людьми. Я сам видел. Когда они боятся смерти. И они еще исходят воплями. Как Шоукросс. Я думаю, что он орал, сколько было сил. Он попытался удрать – вот тогда все это и случилось. Видишь ли, там стояла эта ужасная штука. А у него прямо ноги подкашивались, он ничего не соображал. А в таких делах надо сохранять полное спокойствие. Сделать несколько глубоких вдохов, и тогда у тебя перестанут трястись руки. И заикаться не будешь. Словом, ничего. Ты смотришь смерти прямо в лицо ради своих людей, понимаешь? Ну, и ты можешь орать. Сержант Маккей говорил, что орать лучше всего. Знаешь, что он мне сказал? – Мальчик взял Стини за руку. Наклонившись, он прошептал ему на ухо: – Орите, сэр, вот что он мне сказал. Орите, чтобы мозги окоченели. Громче, сэр. Вот так. И пусть они тоже орут. Заставьте их материться и поносить себя. Долбаные подонки боши.
Мальчик выпрямился. Он улыбнулся.
– Я, конечно, не оправдываю такой язык. Но Маккей выражался подобным образом. И он был прав. Срабатывало. Орешь изо всех сил, и тебя прекращает колотить. Но, понимаешь, Шоукросс этого не знал. Поэтому он и кинулся бежать – как кролик. Прямо на минное поле.
Мальчик остановился. Он поднял свое ружье, преломил стволы и повесил на руку. Он свистнул шпицу. Взяв Стини за руку, он двинулся по тропе.
– Ты знаешь, что я уничтожил свои снимки, – небрежно бросил он, когда они шли мимо озера. – Решил, что так будет лучше. Даже те, из нижнего ящика. Я и об этом сказал Констанце. Я хотел, чтобы она знала. Почему, как ты думаешь, она вышла замуж за этого человека, а? Почему она так поступила?
Они шли мимо березовой рощи. У Стини катились слезы. Ему необходимо было высморкаться, но он не решался. Перед ними уже открылись огни дома. Мальчик, казалось, ждал ответа.
– Видишь ли, Мальчик, – Стини постарался придать голосу легкую и убедительную интонацию, – я предполагаю, он ей нравится, как тебе кажется? Может, даже она любит его, никогда нельзя знать…
– О, нет! Я так не думаю. – Мальчик резко остановился. Он покачал головой. – Ты ошибаешься – она любит меня. И так было всегда. Я ее самый любимый брат. Ее ангел-хранитель. Она сама мне сказала.
– Ну да, конечно. Я и забыл. – Стини замялся. На террасе наверху он уже видел фигуру Фредди, рассеянно расхаживающего взад и вперед. Стини отчаянно замахал руками, но Фредди глядел в другую сторону. Стини подумал, не стоит ли ему позвать брата. Нет, скорее всего лучше не кричать. Это может вывести Мальчика из себя.
Тот сейчас рассматривал деревья в березовой роще.
– На день рождения Фредди, – сказал он, – мы устроили пикник – помнишь? Он был здесь, не так ли? Да, так и было. Я сидел как раз вон там, а Констанца за мной, под теми деревьями…
– Да. Это верно. И у нас было шампанское – розовое шампанское. – Стини стиснул руку Мальчика и оттащил его на несколько шагов. Он снова стал размахивать в воздухе руками; Фредди по-прежнему не видел его. – Я помню… посмотри, Мальчик, вот и Фредди. На самом верху в доме. Почему бы мне не сбегать и не притащить его? Тогда все мы сможем посидеть тут немного и вспомнить пикник, и все подарки Фредди, и что нам подавали к столу. Тебе понравится, Мальчик, не так ли?
– Хорошая идея. Тащи его. А я посижу тут и подожду. Может, еще трубочку выкурю. Очень хороший табак. Я купил его в Лондоне. Это не ужасное армейское барахло.
Мальчик устроился под деревом. Шпиц, утомившись, сел рядом. Маленький комочек белого меха; он сидел, свесив язык на сторону и глядя на озеро. Отойдя ярдов на десять, Стини оглянулся. Мальчик уже вытащил кисет и приступил к процессу раскуривания трубки.
Стини пустился бегом. Отмахав еще десять ярдов, он снова замахал руками. Он почти ничего не видел из-за слез, застлавших глаза. Что там делается с Фредди – он что, совсем ослеп? Он снова стал размахивать руками и даже позволил себе слегка закричать. Фредди уставился на него, Стини облегченно всхлипнул. Он ускорил шаги. Его лондонское пальто путалось в ногах, элегантные лондонские туфли оскальзывались на траве.
– Фредди! – крикнул он. – Фредди, ради Бога! – Фредди поспешил ему навстречу. Стини споткнулся, выпрямился и припустил еще быстрее. Шарф у него размотался; он отбросил перчатки. Он отчаянно семафорил руками, и наконец Фредди вроде понял, что брат подает сигнал тревоги. Он тоже припустился бегом. Стини столкнулся с ним в нескольких ярдах от террасы. Он вцепился в пальто Фредди. Поскольку он бежал в гору, то так запыхался, что не мог вымолвить ни слова.
– Фредди… ох, Фредди, идем… скорее…
– Что за чертовщина? Стини, успокойся…
– Это Мальчик. Фредди, пожалуйста. Просто идем. Это ужасно… Он там остался сидеть. Он, наверно, разговаривает сам с собой. Он сошел с ума – совершенно рехнулся. Слушай, идем скорее – я потом все объясню. Ох, Фредди… как это было ужасно. Он все говорил и говорил. Он рассказывал какие-то дикие вещи. Мне пришлось слушать… казалось, что прошло несколько часов. Фредди, прошу тебя…
– Где он?
– Вон там внизу, в березовой роще. Он курит трубку. Я думал, что так никогда и не дотащу его до дома. А он все говорит и говорит – о Фредди, что он несет! Он думает, что убил Шоукросса…
– Что? – Фредди, который уже начал спускаться по склону, резко остановился.
– Да, он так говорит. Он так считает. Фредди, это все война. Он сам не понимает, что несет… В чем дело?
Стини, кинувшийся к Фредди, только сейчас увидел лицо брата.
– Боже мой, – сказал Фредди.
Стини, повернувшись, увидел то, на что смотрел Фредди. Прямо под ним четко виднелась живая картина: Мальчик, ружье и собачка Констанцы. Шпиц, который с того места, где они стояли, казался пятнышком белой шерсти, продолжал пребывать в том же положении; Мальчик сменил позу. Теперь он стоял примерно в двенадцати футах от животного, вскинув ружье, – он держал собачку на мушке.
– Он собирается пристрелить ее. Фредди, он хочет стрелять. Сделай же что-нибудь… побыстрее… крикни ему, Фредди, отвлеки его внимание, махни ему…
Фредди открыл рот. Из него не вырвалось ни звука. Он замахал руками. Стини присоединился к нему. Им наконец удалось издать несколько хриплых криков. Они снова кинулись бежать, потом остановились. Они услышали вскрик.
Крик был оглушительный, громовой, он разнесся в воздухе, между стволами деревьев, эхом отразился от тонкой ледяной корки на озере. С голых ветвей поднялась стая ворон и, испуганная, стала кружиться над лесом. Мальчик вскинул голову, наблюдая, как они планируют. Он говорил Констанце, что будет орать в ее честь, и вот это сделано: он, как и поклялся, издал вопль, с которым идут в штыковую атаку, от которого у врага должна застыть кровь в жилах, столь громкий, что его можно услышать и в Лондоне, и в поезде, идущем на север, вот какой это был крик.
Снова приложив ружье к плечу, он опять склонил голову, взяв собачку на мушку. Сверху Стини и Фредди видели, что он собирается делать. Шпиц, глупая собака, не обращал внимания на ружье.
Мальчика начало колотить. Никуда не деться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93