Помощь страждущим и умирающим, конечно, не ее стезя, но отказывать в подобной просьбе – грех.
– Я скажу вашему кучеру, чтобы он ждал за парком, – продолжал неизвестный, по-видимому, камердинер герцога. Похоже, он понимал, что, посещая одинокого мужчину, да еще в спальне, Шарлотта становится злостной нарушительницей светских приличий.
– Я приехала на извозчике, – уточнила Шарлотта. – Если вам нетрудно, просто отпустите его.
И она решительно прошла мимо камердинера в герцогскую спальню.
Глава 24
Флетч не мог заставить себя пойти домой. Возвращение под родную крышу давалось ему день ото дня все труднее и труднее – ведь там обосновалась его теща, леди Флора, которая практически не покидала насиженное место. Гостиную теперь всегда наполняли ее многочисленные светские приятельницы, ароматы их крепких духов и негромкий смех. Если герцог отваживался ужинать дома, то всякий раз поражался обилию непривычных блюд и прислуживавших за столом незнакомых слуг. У него даже сложилось впечатление, что большая часть старой прислуги уволилась. Дом теперь даже пах по-другому – благовониями.
– Все дело в ароматизированных свечах, – объяснил Куинс, когда Флетч спросил его об этом. – Леди Флора желает, чтобы каждая комната пахла по-своему.
Таким образом, в доме невозможно было нормально дышать – выходя из удушливой приторной атмосферы одной комнаты, Флетч сразу же оказывался во власти других ароматов, не менее удушливых и приторных.
Еще одним неприятным открытием стала поразительная осведомленность тещи о его делах и встречах. Однажды он отправился к премьер-министру Питту в «Судебные инны», а вечером того же дня леди Флора уже выступила с комментарием на тему политики премьер-министра в Индии. В другой раз Флетч совершил конную прогулку с Гиллом, и что же? Вечером леди Флора заявила, что Гилл уже староват для своих коротких штанишек.
– Он не носит никаких коротких штанишек! – оборвал ее Флетч, гадая, уж не сошла ли она с ума.
– Это всего лишь деликатный намек на то, что графу пора повзрослеть, – улыбнулась леди Селби. – Я слышала, что он, словно девица, пробует силы в живописи, пишет портреты. Простите мою неделикатность, но создается впечатление, что у него даже нет женщины.
Флетчер не желал прощать неделикатность тещи, хотя, разумеется, не мог об этом сказать. По правде говоря, он был бы рад совсем не видеть леди Флору – ни за завтраком, ни за обедом, ни за ужином. А как надоела ему привычка тещи с самым озабоченным видом поджидать его по вечерам! Причем, как заметил герцог, лицо почтенной леди всегда выражало именно озабоченность, и никогда – любопытство, наверное, потому что леди Флора отлично знала, где он был и что делал.
Иногда она мимоходом говорила Флетчу, куда направляется и какие изменения внесены по ее инициативе в убранство той или другой комнаты.
– А вы посоветовались с Поппи? – спросил он однажды, когда леди Флора сообщила, что собралась менять портьеры в маленькой гостиной в восточной части дома на более яркие.
– Поппи? – переспросила почтенная дама с таким испугом, как будто Флетч упомянул самого короля Георга. – Разумеется, нет.
И она удалилась с таким видом, словно ей только что явился призрак дочери.
Неудивительно, что ее поведение казалось герцогу очень странным.
Сам он не видел жены уже несколько месяцев. Занятый самоутверждением в качестве члена палаты лордов, он не искал с ней встреч специально, но бывал на каждом достойном внимания вечере, на каждом приеме, где должна была быть и Поппи, однако они ни разу не встретилась. Похоже, она по-прежнему жила у Джеммы… А может быть, и нет. В общем, Флетчер ничего точно не знал – слухи о ней до него не доходили.
Лишь однажды он получил осторожное письмо от своего банкира, извещавшее об открытии в банке отдельного счета ее светлости. Разумеется, Флетч тотчас распорядился перевести на этот счет кругленькую сумму, полагая, что таков долг каждого джентльмена, покинутого женой. Вообще-то никого из его друзей жены не бросали, но он чувствовал, что правила приличий требуют от него материально поддержать беглянку.
Перед ним со всей настоятельностью встал вопрос – как жить дальше? Он знал: Поппи уверена, что он не отказывает себе в дамском обществе. Но на деле все было иначе – Флетч проводил большую часть времени в палате лордов, обуреваемый стремлением не только сделать себе имя, но и добиться изменений в правительстве, обеспечить лучшее будущее для всей страны.
А его жена в это время пребывала в уверенности, что он резвится с куртизанками, и ее это нисколько не волновало…
Мысль о безразличии жены была особенно мучительной.
Действительно, с какой стати Поппи беспокоиться? Ведь ей никогда не нравились любовные игры, и, бросив его, она ясно дала понять, что никогда его не любила.
Так зачем ему волноваться о том, где она и что с ней?
Как раз сегодня Фокс пригласил его пообедать у миссис Армистед – говорили, там весьма сговорчивые красотки.
Но нет, лучше об этом не думать…
Глава 25
В полутьме герцогская спальня выглядела так, словно от внешнего мира ее отделяли не стены, а серебристые потоки водопада. В середине просторной комнаты, освещенной лишь несколькими свечами, высилась роскошная кровать, вся в нежно-серых шелках, расшитых синими колокольчиками.
Вильерс лежал на подушках, мертвенно-бледный, невероятно худой. У него всегда было бледное лицо и впалые щеки, из-за чего когда-то Мей даже объявила, что он «волнующе красив», и Шарлотта посчитала это мнение справедливым. Но сейчас его бледная кожа приобрела мертвенный оттенок, истончилась и стала почти прозрачной. Когда больной приветствовал гостью слабым взмахом руки, Шарлотта заметила его исхудавшие пальцы с выпиравшими костяшками. От жалости у нее перехватило дыхание.
– Окажите мне честь, присаживайтесь, – пригласил герцог. – Благодарю вас за визит.
Слуга проворно поставил для посетительницы стул, и она села, ожидая продолжения разговора.
Но Вильерс молчал и только смотрел на гостью. Под его пристальным взглядом она особенно остро почувствовала, что выглядит далеко не лучшим образом, – с растрепанными волосами, покрасневшими от ветра щеками, в убогом платье со скучной оборкой по подолу. В комнате явственно ощущался запах мяты и лимона.
– Что я могу для вас сделать, ваша светлость? – спросила Шарлотта спокойно и негромко, как и подобает у постели умирающего.
– Боюсь, что ничего, – отозвался герцог.
Удивительно, но он говорил совсем не так, как в представлении Шарлотты должны разговаривать умирающие, – в его голосе ощущались интерес и некоторая усталость. И девушка отважилась еще раз взглянуть на больного.
Он снова закрыл глаза – ей показалось, что болезнь сделала его еще красивее, чем раньше: ресницы по контрасту с очень бледными щеками казались почти черными и изумительно длинными.
– Уверена, что могла бы что-то для вас сделать, раз вы написали мне письмо, – сказала Шарлотта.
– Вот как? Я написал вам?
Неужели он забыл о письме? Уязвленной Шарлотте захотелось сейчас же уйти.
– Прошу меня простить, ваша светлость. Письмо, наверное, попало ко мне по ошибке, – пробормотала она, вставая.
– Пожалуйста, останьтесь, – поспешно сказал герцог. – Извините меня. Я действительно вам написал, теперь припоминаю.
Она подчинилась, размышляя, что еще сказать умирающему.
– О чем вы думаете? – спросил Вильерс.
– Если вы действительно послали это письмо мне, то почему написали, что скучаете по Бенджамину, хотя в действительности имели в виду Барнаби?
– Барнаби? Я не знаю никакого Барнаби. Я имел в виду именно Бенджамина, герцога Берроуза. Признаться, на самом деле я хотел отослать письмо вдове Бенджамина, но каким-то образом адресовал его вам. К вечеру меня начинает лихорадить, рассудок совершенно затуманивается, к тому же тут слишком много «Б» – Барнаби, Бенджамин, Берроуз, не говоря уже о Бомоне. Мы ведь встречались с вами у герцогини Бомон, не правда ли?
– Да, и я с радостью доставлю герцогине вашу записку, если пожелаете. Я постараюсь не утомлять вас и быстро запишу все, что вы сочтете нужным сообщить герцогине. Вы позволите послать слугу за писчей бумагой?
– Вы – та самая молодая особа, за которой приударил Бомон? – неожиданно спросил Вильерс. – Лорд Траш как-то написал, а потом и рассказал, что вы переработали одну из парламентских речей герцога, и, по мнению Траша, от переработки речь только выиграла.
– Это трудно назвать переработкой, – ответила Шарлотта, медленно заливаясь румянцем. – Просто я подала его светлости идею, как лучше построить выступление.
– Оставьте, пожалуйста, все эти «ваши светлости», – недовольно скривился Вильерс. – Мой слуга, конечно, сказал вам, что я умираю?
Шарлотта открыла рот – так удивил ее неожиданный поворот в их беседе.
– Да вы и сами сейчас похожи на рыбу, выброшенную на берег, – съязвил больной. – Знаете, что меня удивляет? Что на пороге смерти я не стал более милосердным и снисходительным к людям, чем раньше. Я не испытываю совершенно никакого желания предаться воле Всевышнего и творить добрые дела. Мои доктора уже многие недели твердят, что я не жилец, но мне до сих пор не довелось услышать никаких ангельских песнопений.
– Мне кажется, вы с большим доверием относитесь к мнению врачей, – заметила Шарлотта.
– Мой доктор будет чрезвычайно сконфужен, если я вдруг задержусь на этом свете, – ответил герцог со слабой улыбкой. – Он убежден – если врач заключил, что больной преодолеет недуг, то больной обязан выжить, в противном же случае он обязан умереть.
– Рискну предположить: вы держитесь только ради того, чтобы посрамить своего врача?
– Блестящая догадка. Я бы принял ее всерьез, если бы не был так утомлен. Увы, я не привык к посетителям – за несколько прошедших месяцев вы первая меня навестили. Я ведь практически никого не видел, кроме своего камердинера.
– А ваша семья? – отважилась спросить Шарлотта.
– У меня никого нет, но это даже к лучшему. Мне кажется, умирать в одиночестве как-то спокойней, чем в окружении плачущей родни. А вы, похоже, не отличаетесь сентиментальностью – это радует.
– Уверяю вас, я бы обязательно заплакала, если бы мы были лучше знакомы, – улыбнулась Шарлотта. Спокойствие, с которым герцог рассуждал о собственной смерти, не могло не вызвать симпатии.
– В таком случае нам лучше отказаться от близкого знакомства. Пожалуйста, расскажите что-нибудь интересное.
– Вы просите меня как незнакомку?
– Вот именно. Нет рассказчиков лучше незнакомцев – они выкладывают вам как на духу самые сокровенные тайны и исчезают из вашей жизни навсегда.
– Мне такие не встречались, – призналась Шарлотта.
– Это потому что вы дама и не бываете на людях одна. Я провел несколько лет на континенте – удивительно, чего только не наговорят друг другу незнакомцы, застигнутые вместе, скажем, песчаной бурей.
– С вами такое случалось?
– Нет, но если бы случилось, я бы выболтал все свои самые важные секреты, будьте уверены.
– А у меня нет никаких секретов, – не без грусти призналась Шарлотта. – Жаль, иначе бы наш разговор стал намного интересней.
– Ну, не скромничайте, у вас же «роман» с Бомоном. Вы его любите?
Шарлотта внимательно посмотрела на своего собеседника – в его глазах не было осуждения, только усталость и любопытство.
– Немного, – сказала она. – Кроме него, любить просто некого. Он единственный, кто ко мне прислушивается.
– Бомон – политик до мозга костей, и если он к вам прислушивается, то только ради собственной выгоды.
– Понимаю. Но я рада хоть кому-нибудь быть полезной.
– А вот мне ваше желание совершенно чуждо. Увы, это ведет к одиночеству в постели. Наверное, если бы мне захотелось быть полезным для общества, я бы женился, и сейчас мой дом кишел бы детишками…
Шарлотта огляделась вокруг – герцогская спальня, поражавшая пышностью и изяществом убранства, хранила следы исключительно мужского присутствия, если не считать щетки для волос с рукояткой того же изысканного серебристо-серого оттенка, что и стены.
– Понимаю ваше тактичное молчание, – снова раздался низкий голос. Шарлотта перевела взгляд на кровать: Вильерс опять закрыл глаза и расслабленно привалился к подушкам. – Трудно представить рядом со мной детей или меня рядом с детьми. А как вы относитесь к детям? Хотите завести семью?
– Разумеется, ведь я живой человек, – не удержалась от восклицания Шарлотта, раздосадованная его бесцеремонностью.
– В глазах света, наверное, уже нет, – продолжал больной. – Сколько вам лет? Лет двадцать шесть?
– Да, – едва слышно ответила гостья.
– Вот видите! В двадцать шесть лет вы не замужем, да еще флиртуете с безнадежно женатым кавалером… Разве что вы решили родить герцогу внебрачного сына…
– Надеюсь, это не предложение, – негодующе бросила Шарлотта. Безжалостная правда его слов обжигала, как огонь.
– Увы, мой факел совсем угас, и даже ваше несомненное очарование бессильно зажечь его вновь…
– Мое очарование? Грубость вас не украшает, ваша светлость, и пребывание на смертном одре не дает вам права надо мной насмехаться!
Удивленный гневной тирадой гостьи, больной широко раскрыл глаза:
– Поверьте, у меня и в мыслях не было вас обидеть!
– Нет, вы оскорбили меня намеренно! Думаете, я не знаю, что у меня длинный нос, заурядное лицо, убогая немодная одежда? Именно так и должна выглядеть старая дева с жалким приданым, у которой никогда не будет детей!
С этими словами она разрыдалась.
– О, черт! – донеслось с кровати.
Глава 26
Крессида была само очарование – сдобная, с соблазнительными округлостями в нужных местах и с прелестной ямочкой на правой щеке, притягивавшей мужские взгляды, как магнит.
И еще – в отличие от Поппи она не была блондинкой, иначе Флетч и не подумал бы о любовной связи с ней: в сходстве жены и любовницы он усматривал что-то порочное. На его удачу, очаровательная пышка, приходившаяся кузиной подруге Фокса миссис Армистед, имела темные волосы.
«Подруга» – это слово нравилось Флетчу гораздо больше, чем «проститутка». Миссис Армистед, тоже очень привлекательная женщина, отличалась от кузины внушительностью форм.
На противоположном конце комнаты Фокс обсуждал с другими джентльменами вопросы стратегии. Флетч почти никого из них не знал, что облегчало ему задачу. Он отхлебнул из бокала, и крепкое, отменного вкуса вино обжигающим ручейком устремилось в желудок. Оно было темным и пьянящим, как глаза Крессиды.
– А я замужем, – сообщила красавица, немного поболтав с Флетчем о том о сем.
– Я тоже несвободен, – ответил он.
– Знаю, – рассмеялась чаровница. – Кто не слышал сплетен о семейной жизни герцогов? Мне известно все о вас и вашей герцогине.
– Что же ты о ней слышала? – с неожиданным для себя неудовольствием поинтересовался Флетч.
– О, она весьма уважаемая леди. Да и мой муженек не последний человек – он портной. Живет в Суффолке, делает вид, будто не знает, чем я тут занимаюсь. На Рождество я всегда езжу домой, а иногда и летом, если хватит духу выдержать вторую поездку.
– Ты давно не живешь дома?
– Давно. Мы поженились девять лет назад, – сказала Крессида, допивая свой стаканчик. – Нас обручили сразу после рождения. Но в один прекрасный день я поняла, что не могу больше слушать бесконечные разговоры о нитках и атласе, и уехала в Лондон, в Сент-Эннз-Хилл. Думаю, меня можно назвать «леди на службе у джентльменов».
– Здесь красиво, – заметил Флетч, оглядывая обтянутые узорчатой тканью стены.
– Да уж, Фокс не жалеет денег на содержание моей кузины. Но если уж об этом зашла речь, предупреждаю сразу: я не соглашусь пойти на содержание ни к одному мужчине, даже самому знатному. Я служу, а не ищу покровительства.
Флетч рассмеялся – в ее устах это звучало забавно. Крессида с ее странными густыми черными бровями нравилась ему все больше – конечно, она не могла похвастаться идеальной красотой, но откровенности и остроумия ей было не занимать.
– Не хотите ли осмотреть дом? – предложила куртизанка. На секунду Флетчу показалось, что все вокруг затаили дыхание, ожидая его решения. В следующее мгновение он услышал, как его голос произнес: «Да, конечно, с большим удовольствием», и Крессида с улыбкой повлекла его к двери. Все произошло так просто, буднично… Они оказались в спальне, красиво отделанной в розовых и бледно-зеленых тонах. Крессида все смеялась, отпускала шутливые замечания, и вдруг до Флетча дошло, что он, словно помимо своей воли, принялся целовать прелестницу.
Впечатление было совсем иным, чем от поцелуев с женой. Ничего удивительного – рот у Крессиды был большой, влажный и с ним определенно было что-то не так…
Флетч понимал, что у него ничего не получается. Разумеется, Крессида этого не знала, и ему не хотелось, чтобы она догадалась о его состоянии, поэтому всякий раз, когда она тянулась к его брюкам, он поспешно отодвигался и с удвоенным старанием предавался любовным ласкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35