– Мне нужно, нужно… У меня больше ничего не осталось… совсем ничего… ни родителей, ни братьев, никого… даже Калле у меня нет… нет даже моей дочери, – она болезненно, с вскриком втянула воздух. – У меня есть только Аджани. Только его смерть. В этом последние остатки моей чести.
Я на секунду задумался, с кем же она разговаривала, с собой или со мной? Но это было не главным.
– Честь не только в этом… – я собирался все подробно объяснить, но забыл что хотел сказать, кинувшись чтобы подхватить ее – ноги Дел подогнулись и она соскользнула с валуна – и обнаружил, что Дел была права: я не мог поднять ее. Так мы вдвоем и сидели около камня, проклиная каждый свою боль, скрывая ее друг от друга за приглушенными проклятиями и отрицательными ответами на выжатые вопросы.
– Потанцуй со мной, – сказала она. – Хочешь, чтобы я умоляла?
Я выдавил сквозь стиснутые зубы:
– Я не хочу, чтобы ты умоляла. Не хочу, чтобы ты танцевала. Не хочу, чтобы ты вообще чем-то занималась, пока не поправишься.
Дел сжала одну руку в кулак и слабо ударила себя в грудь.
– Все, что у меня есть… это я сама… если я не убью Аджани…
Я неуклюже повернулся к ней, стараясь не растягивать ноющий рубец.
– Поговорим об этом позже.
– Что ты делаешь? – испуганно спросила она.
– Пытаюсь раскрутить твою повязку, чтобы посмотреть на рану.
– Оставь, – сказала она, – оставь. Заживет и без твоей помощи. Думаешь они позволили бы мне уехать, если бы была опасность, что я умру по дороге?
– Да, – просто ответил я. – Телек и Стиганд? И остальные из вока? Глупый вопрос, баска… Я удивляюсь, как они не выкинули тебя раньше, в тот день, когда я уехал.
– Этим они обесчестили бы Стаал-Уста, – слабо сказала она. – Меня выбрали чемпионом…
– …что означало неминуемую смерть в круге, танцуя со мной, – закончил я. – Телек и Стиганд бросили тебя песчаным тиграм, баска, и это не просто слова. Они были уверены, что ты не переживешь танец. Твоя смерть удовлетворила бы честь Стаал-Уста, а моя победа вернула бы мне год, на который ты меня заложила. На Юге это называется «ждать от одной овцы двух ягнят»… Этого вока и хотел. В результате они избавлялись от нас обоих.
– А Калле оставалась у них, – горько сказала Дел и, отвернувшись от меня, села очень прямо, чтобы повязки не так сильно давили на рану. – И они получили что хотели. Я потеряла дочь, которой возможно судьбой было предначертано разлучиться со мной… Но еще жив ее отец. И я убью его.
– Значит мы вернулись к тому, с чего начали, – я глубоко вздохнул, но, почувствовав боль, тут же начал медленно выдыхать. – Я уже начинал тебе объяснять…
– Я проживу без твоих поучений, – Дел неловко приподнялась, с видимой осторожностью выпрямилась и очень медленно пошла к чалому.
Ее резкий тон меня ошеломил.
– Что?
Она поймала чалого, подвела его к дереву, куда не мог добраться жеребец, и привязала.
– Я искала тебя не для того, чтобы просить совета. Мне нужно танцевать.
Холодно. Совсем как старая Дел, у которой не было времени на человеческие чувства. Круг замкнулся, подумал я. Мы пришли туда, откуда начали. Но не совсем, баска. Я успел измениться. Из-за тебя – или благодаря тебе – я уже не тот человек, каким был до нашей встречи.
5
Я сидел на одеяле около костра, почесывая шрамы песчаного тигра, глотая амнит, и думал. Думал, что, в аиды, происходит?
Значит она хотела ехать со мной. Какое-то время. Чтобы танцевать со мной в круге, пока она не будет готова встретиться с Аджани. А значит она бросит меня как только войдет в прежнюю форму.
Следовательно она собиралась использовать меня.
Ну конечно все люди используют друг друга. Тем или иным образом.
Но Дел использовала меня.
Снова.
Снова не подумав обо мне и наплевав на мои чувства. Или она все же подумала и решила, что мне будет лучше без нее. Когда она оставит меня.
Или она просто состряпала глупую сказку, чтобы скрыть настоящую причину, по которой она пошла за мной – причину, которая не имела никакого отношения к Аджани, потому что что этой причиной был я сам.
Нет. Дел я не нужен.
Ее интересуют только собственные проблемы.
Ее одержимость.
А значит Аджани для нее по-прежнему самое важное, а меня она считала просто средством, которое могло помочь ей приготовиться к мести.
Так что мой первый вывод был верен: меня использовали.
Снова.
В душе я знал, что готов был простить ей и это, лишь бы она была рядом. Она снова будет делить со мной постель, а одного этого вполне достаточно, чтобы заставить мужчину позабыть обо всем.
Так я думал раньше. Но теперь все изменилось. Я уже не мог позволить ей низвести меня до средства. Я заслуживал большего.
До сих пор я помнил в мельчайших подробностях как Дел, не задумываясь, оплатила мною год из своего вечного изгнания из Стаал-Уста.
Ну может она конечно и задумалась, но ненадолго, и не вспомнив, что у меня тоже есть право голоса.
И меня это терзало. Так терзало.
Я сидел на одеяле около костра, почесывал шрамы, пил, смотрел по сторонам и ждал Делилу.
Она занималась мерином. Снимала седло, растирала спину, мягко разговаривала с ним. Тянет время? Обманывает? Может быть. А может быть и нет. Дел знает, что делает и почему и не тратит время на что-было-бы-если-бы.
Я рассматривал ее: белый призрак в сиянии углей. Белое приведение среди черных деревьев. Белая-белая Делила. Туника, штаны, волосы. И изредка сверкает серебро. Шишки на поясе и нарукавниках. Две тяжелые фибулы на плаще, по одной на каждое плечо.
И витая рукоять меча, висящего диагонально за спиной.
Аиды, что же мне делать?
Аиды, что же мне не делать?
На оба вопроса ответов не было. Я сидел у костра и пил амнит, ожидая Делилу.
В конце концов она пришла. Притащив с собой кучу упряжи и одеяла, она наконец-то подошла к костру. Ко мне. И наконец-то я смог ответить.
– Нет, – мягко сказал я.
Она запнулась на полшага и застыла.
– Нет? – тупо переспросила она, явно не понимая о чем речь. Она думала о другом.
– Ты спрашивала, буду ли я танцевать с тобой. Я могу ответить тебе на Южном языке, на языке Пустыни, на Северном и даже на Высокогорном, – я криво улыбнулся. – Которое «нет» ты предпочитаешь? Которому ты больше поверишь?
Ее лицо стало белым как лед. И с него на меня смотрели огромные черные глаза.
Я излишне аккуратно поставил на землю флягу.
– А ты думала, что выдрессировала меня? Думала, что я упаду перед тобой брюхом вверх и сдамся, чтобы тебе опять стало хорошо?
Она стояла у костра, сжимая одеяла.
Я старался говорить ровно. Совершенно без эмоций, чтобы она поняла, каково это.
– Пока ты шла за мной, тебе ни разу не пришло в голову, что я могу отказаться. Ты пришла не спрашивать, не просить, а сообщить. «Потанцуй со мной, Песчаный Тигр. Войди в круг», – я медленно покачал головой. – Я признаю, что у тебя серьезные причины желать Аджани смерти. Я знаю что такое месть так же, или даже лучше чем кто-то другой. Но ты потеряла право ожидать от меня выполнения всех твоих желаний. Ты потеряла право даже просить.
Дел молчала очень долго. Слабый свет костра изрезал ее лицо резкими линиями, но никаких переживаний оно не выдало. Совсем никаких.
Я ждал. Круг учит терпению, терпению во многих ситуациях. Но никогда еще ожидание не было таким напряженным. Никогда еще я так не хотел, чтобы тишина закончилась. И никогда не испытывал такого страха, ожидая ответа. Я боялся узнать, каким будет ее решение.
– Ты хочешь, чтобы я уехала? – еле слышно спросила она.
Да. Нет. Не знаю.
Я сглотнул комок в горле.
– Ты была не права, – сказал я ей.
Дел сжимала одеяла.
– Не права, – мягко повторил я. – И пока ты это не поймешь, пока ты это не признаешь, я ничем не смогу помочь тебе. Я просто не хочу тебе помогать.
Она ответила сразу, не задумываясь. Это было объяснение и извинение, абсолютно бесполезное, потому что извиниться за такое невозможно.
– Я сделала это ради Калле…
– Ради себя.
– Ради моих близких…
– Ради себя.
Она сорвалась на крик:
– Ради чести, Тигр…
– Ради себя, Делила.
Полное имя заставило ее вздрогнуть. От резкого движения она поморщилась. Ее защита рушилась ряд за рядом: против боли, против правды, против меня. Последнее, подумал я, было для нее самым важным. Только это еще поддерживало ее.
– У каждого человека есть гордость, – сказал я. – Ты наплевала на мою. Поступишь ли ты также со своей?
Она смотрела на меня в полном изумлении.
– Я наплевала на твою гордость?
Я резко поднялся, забыв о боли, скручивавшей внутренности. За то, что я стащил ее с седла, поплатились мы оба.
– Аиды, Дел, ты что, совсем все забыла? Я был рабом половину моей жизни! Не невинной Северной девочкой, играющей с ножичками и мечами, которую обожала вся родня, а животным для работы. Чулой. Вещью. У меня не было имени, меня не считали человеком, я жил только для того, чтобы прислуживать другим… А что, ты думаешь, я делал по ночам в хиортах женщин?
Такого изумления на лице Дел я еще не видел, но меня это не остановило.
– Думаешь я всегда получал от этого удовольствие? Думаешь только мужчина может использовать женщину? – я откинул с глаз волосы. – Если для тебя это новость, Делила, я скажу – не всегда пользуются женщиной… и не только женщина может чувствовать себя грязной из-за того, что ею попользовались… Не только женщина.
Аиды, я не хотел все это говорить, или хотел, но не так резко. Но я все равно договорил до конца, потому что это нужно было сказать. Потому что все это должно было быть сказано, если мы собирались возродить хотя бы тень наших прежних дружеских отношений. Хотя бы в круге.
Я с трудом справился с голосом.
– Я завоевал свою свободу – и свое имя – вырвавшись из отчаяния и безнадежности, Дел. Покончил с жизнью, в которой я все время чувствовал боль, физическую и душевную… И ты решила забыть все это ради того, чтобы купить себе время. Значит вот кто я для тебя? Средство? Монета, на которую ты могла купить свою дочь? Товар для обмена? Это все, что что ты меня ставишь, Делила?
Она была так напряжена, что вздрагивала. Когда я закончил, короткими, резкими движениями она согнулась, опустила на землю одеяла и упряжь, ухватилась за рукоять своего меча двумя руками и вырвала его из ножен.
На момент, один ошеломляющий, жуткий момент, я подумал, что она собиралась убить меня. Что я зашел слишком далеко, хотя сказал только то, что нужно было сказать.
Но этот момент прошел. Дел баюкала Бореал, ласково прижав ее к груди. Она моргнула, прошептала что-то, затем медленно, преодолевая боль, опустилась на одно колено. Потом на другое.
Дел стояла передо мной на коленях на грязном снегу. Она положила Бореал на землю и обхватила руками грудь, сжав пальцы в кулаки. Поклон был таким глубоким, что Дел коснулась лбом клинка.
На секунду в напряженной тишине она застыла в такой позе, потом поднялась. Ее глаза смотрели на костер. В них была уверенность. Дел знала, что нужно. Ей и мне.
Отрывисто бросая слова, напряженно сглатывая, она заговорила на Северном. Это был диалект, которого я не знал, возможно рожденный Стаал-Уста и древними ритуалами, созданными чтобы сделать недоступной для чужаков тайну яватм. Такие приемы никогда не производили на меня впечатление – я предпочитал простую, понятную речь – но я даже не пошевелился, чтобы остановить ее. Пусть делает что хочет.
Наконец она замолчала. Снова поклонилась, выпрямилась, посмотрела на меня и повторила все на Южном, чтобы я мог понять.
Первые же слова потрясли меня до такой степени, что я тут же приказал ей остановиться.
Она помолчала, тяжело сглотнула и начала снова.
Я выплюнул проклятие.
– Я сказал…
Она повысила голос, чтобы перекричать меня.
– Аиды, Дел, ты думаешь это мне нужно? Увидеть, как ты унижаешься? Я не этого добиваюсь, глупая. Я просто хочу, чтобы ты поняла, что сделала. Хочу, чтобы до тебя дошло… – но мне пришлось скривиться от отвращения и замолчать, потому что она не слушала.
В конце концов Дел остановилась. Все ритуалы были соблюдены, все требования исполнены. Она была истинной дочерью Стаал-Уста, что бы кто ни говорил. Хотя ее и изгнали из Обители, она завершила ритуал как полагалось.
Дел снова склонилась над Бореал. Потом подняла меч, встала, неуклюже повернулась и пошла к чалому. Несколько раз она споткнулась, с трудом удерживаясь на ногах. Вся ее легкость исчезла, но достоинства она не потеряла.
Дел наплевала на свою гордость. Теперь мы были на равных.
6
«Она прорвалась, нанесла удар и вонзила в меня клинок как раз над широким поясом. Я почувствовал холодок стали, легко прорезавшей сначала ткань одежды, потом мое тело. Потом клинок натолкнулся на ребро, зацепил, вошел глубже и добрался до внутренностей. Боли совсем не было, ее заглушили шок и холод, но лед облепил мои кости и застыл в каждом мускуле».
Во сне я дернулся.
«Я откинулся, вырывая из себя клинок. Саму рану я не чувствовал, но внутри меня поднялась буря. Кровь, струящаяся по венам, замерзала».
Я прижал колено к животу, стараясь прикрыть рану; пытаясь отвернуть клинок, который уже пронзил мою плоть.
«Сдавайся! – закричала Дел. – Сдавайся!
От испуга и гнева ее голос прозвучал непривычно резко.
Я хотел сдаться, но не мог. Что-то внутри меня, в моем мече, вползло в кровь, сухожилия и новую, сияющую сталь. Оно не позволило мне сдаться. Оно требовало от меня выигрыша, крови…»
Я проснулся весь в поту, дыша громче кузнечных мехов, как лошадь, скакавшая несколько часов. От костра остались одни угли, но в небе висело полная луна и света было достаточно. Я поискал глазами Дел, и не увидел ничего кроме глубоких теней.
Аиды, может я спал? Может мне все это приснилось?
Я резко сел и тут же пожалел об этом. Глубоко внутри поднялась боль. Видимо во сне я неловко повернулся и снова потянул свежий шрам.
«Меч стонал от желания напиться крови».
Неужели мне все это приснилось? Или что-то действительно было?
Треснула ветка. Что-то двигалось в темноте. Может и не приснилось.
Аиды, только бы это был не сон.
Я вглядывался в темноту так напряженно, что глаза заболели, пытаясь найти ту черту, что отделяет сон от реальности.
– Я заставлю тебя, – выдохнула Дел. – Как-нибудь… – и она пошла на меня, на меня, пробивая мою слабеющую защиту и показывая мне три фута смертоносной яватмы. – Сдавайся! – снова закричала она.
Меч стонал от желания напиться крови.»
Дел не было. Она уехала и я ненавидел себя за это. Ненавидел свой страх и ярость, терзающее меня чувство вины. Я сказал ей то, что нужно было сказать. Я не жалел ни об одном слове. Но ни одно из этих слов не было произнесено с целью прогнать ее.
Я только хотел позволить ей выбрать.
Дел всегда выбирает сама, независимо оттого, насколько важным будет принятое решение или насколько болезненным. Я успел хорошо узнать ее и привык к ее прямоте и уверенности, что главное это закончить дело. Для моей яростной, одержимой Делилы важнее был результат, а не способ его достижения.
А значит она вполне могла уехать, поскольку получила мой однозначный ответ.
Получила ли? Помнится я отказался танцевать с ней только до тех пор, пока она не признает свои ошибки.
А она показала мне ритуал искупления, ожидая, что я прощу ее, и легко поведала о своем бесчестии и о том, чем все это кончилось для меня. Но она так и не сказала, что была не права.
Аиды, до чего же она упряма!
Тихо ругаясь, я откинул с ног одеяла и шкуры, неловко поднялся, снова выругался, и тут из темноты заржал чалый. Я понял, что Дел не уехала. Просто в этот момент ее не было рядом.
Конечно у женщины может возникнуть желание побыть в одиночестве.
А потом я увидел свет.
Аиды, баска, ну чем же ты сейчас занимаешься?
Конечно Бореал. Дел с ней не расстается. Дел редко использует яватму, она не любит устраивать представления, но моменты когда Бореал просыпается, производят незабываемое впечатление. Как сейчас, потому что она засветилась.
Чем же они с Дел занимаются?
Я крупный и тяжелый, но двигаться могу бесшумно. Я научился этому в детстве, в рабстве, как оставаться незаметным и неподвижным, как быть невидимым, спасаясь от лишних порок, от ударов и шлепков. Это умение выработалось само, из чувства самосохранения, и оно служило мне даже на свободе. Оно служило мне даже сейчас.
Я двигался тихо, закутавшись в плащ. Легко скользил сквозь тени, замирая то здесь, то там, пытаясь притвориться стволом дерева – некоторые говорят, что я достаточно высокий для этого. И в конце концов я нашел Делилу. Она стояла на коленях в темноте и пела мечу.
Несмотря на все случившееся с моим мечом пока я убивал кошку, музыка для меня осталась чужой. Я не понимал ее и не понимал песню Делилы, хотя хорошо слышал слова. Эта песня предназначалась только Бореал.
Дел часто поет своему мечу. Северяне вообще часто поют, не спрашивайте меня зачем. На Юге мы просто танцуем, позволяя движениям говорить за себя. Но в Стаал-Уста было принято – нет, считалось необходимостью – петь мечу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44