Мне-то уж точно об этом ничего не известно.
– Ври больше, – Родарт вновь швырнул его к стене и приблизился, оскалив зубы. – Такой прожженный тип, как ты, просто не мог уйти с пустыми руками. Ты любишь все дорогое. Машины. Одежду. Девочек. Если ты не отхватил часть денег Бэнди, как ты собираешься оплачивать всю эту роскошь?
– Пусть твоя прелестная головка не беспокоится по этому поводу. Я нашел источник.
– Да?
– Да.
– И какой?
Грифф не ответил.
– Я выясню, ты же знаешь.
– Удачи. А теперь убирайся с моего пути.
Они с ненавистью посмотрели друг на друга. Гриффу потребовалась вся его воля, чтобы не двинуть Родарту коленом по яйцам и не отшвырнуть его в сторону. Но он остался неподвижным и смотрел тому прямо в лицо, не мигая. В конце концов Родарт снял руки с плеч Гриффа и отступил. Но он не признавал себя побежденным.
– Ладно, десятый номер, – тихо сказал он. – Хочешь нажить себе неприятности – прекрасно. Мне даже нравится то, что ты делаешь, – прошептал он с угрозой.
Грифф прошел мимо него и успел дойти до угла гаража, когда Родарт окликнул его:
– Эй, ответь мне на один вопрос.
– Да, я считаю тебя уродом.
– Отлично, – рассмеялся Родарт. – Но, серьезно, когда ты свернул шею Бэнди, ты кончил? Я знаю, такое иногда случается.
– Ну и что ты думаешь?
Лауре не было необходимости уточнять о чем. Они с Фостером еще не говорили о Гриффе Буркетте, но он, вне всякого сомнения, мог считаться главной фигурой за обеденным столом. Его присутствие было почти осязаемым.
Она положила вилку и потянулась за бокалом вина. Сжав чашу бокала в ладонях, она задумчиво вглядывалась в рубиновые блики.
– Первое впечатление – он злится.
– На что?
– На жизнь.
Официальная столовая, вмещавшая тридцать человек или даже больше, использовалась только для светских мероприятий. За первые двенадцать месяцев их брака они дали огромное количество званых обедов. За два последних года только один – на Рождество для членов совета директоров «Сансаут» с супругами.
В этот вечер, как и всегда, они обедали в семейной столовой. Гораздо более уютная, она была отделена одной дверью от кухни. Экономка, одновременно выполнявшая обязанности кухарки, уходила в шесть. Последнее, что она делала, – оставляла обед на подносе с подогревом. Лаура взяла на себя большую часть служебных обязанностей Фостера и задерживалась в штаб-квартире компании до половины восьмого или даже до восьми вечера, перенеся обед на более позднее время. Фостер отказывался садиться за стол, пока она не вернется домой.
Сегодня их обед задержался из-за собеседования с Гриффом Буркеттом. У Лауры пропал аппетит, но Фостер, похоже, наслаждался мясным пирогом. Он отрезал кусочек, пережевывал его ровно двенадцать раз, четырьмя сериями по три движения, запивал глотком вина и промокал губы салфеткой.
– Пять лет в тюрьме любому испортят настроение.
– Думаю, мистер Буркетт был бы сердитым при любых обстоятельствах.
– То есть злость является неотъемлемой чертой его характера?
– Ну ты же читал эту газетную статью о том, в каких условиях он рос, – ответила она. – Его детские годы были настоящим кошмаром. Но это не оправдание его поступку. Он нарушил закон. Он заслужил наказание. Возможно, даже более строгое, чем получил.
– Не хотел бы я быть вашим противником, миссис Спикмен. Вы безжалостны.
Она не обиделась, понимая, что он дразнит ее.
– Я просто не выношу взрослых людей, которые во всех своих промахах и даже преступлениях винят обездоленное детство. Мистер Буркетт сам должен отвечать за свои действия.
– Он искупил свою вину, – мягко напомнил ей муж и, меняя тему, добавил: – Обещаю сделать все возможное, чтобы у нашего ребенка не было обездоленного детства.
– Думаю, ты его избалуешь, – улыбнулась она.
– Его?
– Или ее.
– Я бы хотел маленькую девочку, похожую на тебя.
– А я была бы в восторге от мальчика.
Улыбки остались на их лицах, но не произнесенные слова повисли над обеденным столом. Ни сын, ни дочь не унаследуют черт Фостера. Возможно, они будут похожи на него внешне, но не более.
– Фостер… – Лаура сделала еще один глоток вина.
– Нет.
– Почему «нет»? Ты же не знаешь, что я собираюсь сказать.
– Знаю. – Он указал на ее тарелку: – Закончила?
Она кивнула. Он положил нож и вилку строго по диагонали своей тарелки и сложил салфетку.
Она встала, а он отъехал на кресле от стола.
– Попрошу Мануэло убрать посуду, пока я принесу кофе.
– Давай выпьем его в кабинете.
На кухне Лаура налила свежесваренный кофе в кофейник, поставила на поднос чашки с блюдцами, кувшин со сливками и сахарницу. Когда она принесла поднос в кабинет, Фостер протирал руки жидким дезинфицирующим средством. Закончив процедуру, он убрал бутылочку в шкафчик.
Она налила ему кофе и подала чашку. Он поблагодарил и подождал, пока она устроится на одном из небольших диванов, поджав под себя ноги.
– Ты хотела сказать, что мы могли бы выбрать более традиционный способ, – он продолжил разговор, как будто не было никакого перерыва. – Искусственное оплодотворение от анонимного донора.
Именно это она и хотела сказать.
– Мы никогда не узнаем, кто он, и не сможем составить о нем даже примерное представление. Ребенок будет наш. Мы никогда не будем всматриваться в его черты, пытаясь найти сходство с тем… с кем мы встречались.
– Ты возражаешь против внешности Гриффа Буркетта?
– Ты не понял.
– Нет, я просто дразню тебя, – он засмеялся и подъехал к дивану.
– Сегодня у меня не то настроение.
– Прости, – он протянул руку и взъерошил ей волосы.
– Возможно, это самое важное решение из всех, которые нам приходилось принимать. – Ее было не так-то легко успокоить.
– Мы уже приняли его. Мы обсуждали это тысячу раз, рассматривая ситуацию со всех сторон. Мы спорили несколько месяцев. Мы заговорили эту тему до смерти и в конечном итоге согласились, что такой вариант нам больше всего подходит.
Тебе, хотела поправить она, но не решилась.
– Конечно, я согласилась, но…
– Что?
– Не знаю. Теоретически… – Лаура задумалась. То, что хорошо в теории, не обязательно так же блестяще воплощается в реальности из плоти и крови. Особенно если учесть, что это касается ее плоти и крови.
– Я прошу только об одном ребенке, – он погладил ее по щеке. – Если бы я мог, то подарил бы тебе трех или четырех малышей, как мы и планировали. До того.
До того. Вот оно, главное. Эти шесть букв давили на них своим весом. Это была линия, разделившая их жизни. До того.
– Я все еще мечтаю любить тебя, – его ласковый взгляд скользил по ее лицу.
– Ты любишь меня.
– Некоторым образом, – он слабо улыбнулся. – Не по-настоящему.
– Для меня это настоящее.
– Я имею в виду не это.
Она наклонилась и нежно поцеловала его в губы и затем уткнулась лицом в его шею. Он прижал ее к себе, поглаживая ладонями по спине. Загруженная работой, она на несколько часов могла забыть о его состоянии и о том, как сильно оно повлияло на их жизнь и их брак.
Жестокие напоминания приходили неожиданно, поражая ее, подобно стрелам, без всякого предупреждения, и увернуться от них было невозможно. На совещании, во время телефонного разговора или дружеского общения с коллегами – они настигали ее где угодно, парализуя на долю секунды, прежде чем причинить острую боль.
Но хуже всего были эти тихие домашние вечера. Когда они были вдвоем, как сегодня, и каждый вспоминал, как это было, как они любили друг друга, когда желание возникало вдруг, как они неловко спешили, а потом засыпали в счастливом пресыщении.
Теперь она изредка приходила в комнату, где он спал на медицинской кровати, оборудованной самыми современными приспособлениями, которые обеспечивали ему максимум удобств. Она могла раздеться и лечь рядом, прижимаясь к нему всем телом. Они целовались. Он ласкал ее, и иногда этих интимных ласк было достаточно. Иногда она достигала оргазма, который не приносил настоящего удовлетворения, потому что потом она всегда чувствовала себя эгоисткой. Когда она говорила ему об этом, он успокаивал ее, убеждая, что получает удовлетворение от того, что все еще способен доставить ей физическое наслаждение.
Но если в его кровати она чувствовала себя эксгибиционисткой, то он должен был чувствовать себя вуайеристом, и она знала это. Потому что это не приносило взаимного удовлетворения.
Они редко говорили друг с другом о совместной жизни до того вечера, когда все перевернулось. Воспоминаниям о первом годе их брака каждый отдавался в одиночестве – они не хотели расстраивать друг друга, говоря об этом вслух. Для нее эти воспоминания были мучительными. Для Фостера, наверное, еще более тяжелыми. Она по-прежнему жива и здорова в отличие от него. Но он, похоже, не испытывал обиды или горечи по отношению к судьбе или Богу. Или к ней.
– Фостер…
– У тебя какие-то опасения, Лаура? – Он взял ее за плечи и слегка отстранил от себя, чтобы заглянуть ей в лицо. – Относительно использования Буркетта или кого-то еще? Ты сомневаешься? Если так, то мы все отменим.
Есть ли у нее опасения? Тысячи. Но Фостер настаивал на этом варианте, и именно так они и поступят.
– Я хочу видеть результат полного медицинского обследования.
– Он обещал пройти его как можно быстрее и выслать заключение по почте. Мы прочтем его и сразу же сожжем.
– Сомневаюсь, что с этим у него возникнут проблемы. Похоже, он физически совершенен, как мы и думали.
– А как насчет характера?
– Далек от совершенства, – усмехнулась она. – Он доказал это пять лет назад.
– Я не о преступлении. Думаешь, мы можем рассчитывать на его благоразумие?
– Думаю, деньги послужат ему стимулом хранить тайну.
– Я постарался убедить его в этом, насколько возможно.
Он объяснил Гриффу Буркетту, что тот не должен предъявлять никаких прав на ребенка, связываться с ними или говорить об их знакомстве. При соблюдении этих условий Грифф будет получать один миллион долларов в год.
– В течение какого времени? – спросил Буркетт.
– Всю оставшуюся жизнь.
– Серьезно? – Грифф был в изумлении. – Иметь ребенка и хранить его зачатие в тайне – это для вас так важно?
Вопрос звучал как прелюдия к вымогательству. Лаура не удивилась бы, потребуй он в этот момент удвоения суммы. Но когда Фостер подтвердил, что для них это чрезвычайно важно, Буркетт усмехнулся и покачал головой, как будто это было выше его понимания. Очевидно, он никогда не испытывал таких сильных чувств к чему-либо и ничем особенно не дорожил. Даже своей карьерой.
– Нельзя сказать, чтобы я хотел ребенка, – сказал он. – Наоборот, с подросткового возраста я был чертовски осторожен, чтобы не стать отцом. Так что вы можете не волноваться, что я когда-нибудь появлюсь и предъявлю права на него. Или на нее, – прибавил он, обращаясь к Лауре.
– А как насчет проблемы конфиденциальности?
– Никакой проблемы нет. Я все понял. Буду держать рот на замке. При случайной встрече я смотрю сквозь вас, не узнавая. За миллион долларов я могу потерять память. Вот так, – он щелкнул пальцами. – Хотя есть одна вещь.
– Какая?
– Что случится, если вы… если я вас переживу?
– Лаура будет выполнять наши обязательства по отношению к вам.
– А что, если и ее не будет?
Этот вопрос они не предвидели. Лаура переглянулась с Фостером и поняла, что они думают об одном и том же. Если Грифф Буркетт переживет их, то их ребенок и наследник останется беззащитным перед вымогательством, как финансовым, так и эмоциональным. Но их ребенок никогда не должен узнать, как появился на свет. Он должен думать, как и все остальные, что его отец Фостер.
– Этот сценарий не приходил нам в голову, – признался Фостер.
– Но теперь, когда он пришел в голову мне, проблему нужно решить.
– К тому времени вы будете очень богаты, – ответила Лаура.
– А вы очень богаты сейчас, – возразил Грифф. – Вы же не заключаете договор, когда какое-либо из важных обстоятельств остается неучтенным, правда?
Он был прав, но Лауре не хотелось в этом признаваться.
– Не сомневаюсь, что со временем мы что-нибудь придумаем.
– Сейчас самое подходящее время.
– Он прав, Лаура. Время имеет значение. Мой пример доказывает, что жизнь может измениться в мгновение ока. Лучше решить эту проблему сейчас, а не оставлять решение на потом. – Фостер задумался на секунду, а затем сказал: – К сожалению, любое решение, которое мне приходит на ум, связано с документами, а нам очень важно этого избежать. – Он развел руками. – Грифф, либо вы должны поверить мне, что я найду реализуемое решение, либо…
– Когда?
– В самое ближайшее время.
Грифф нахмурился, как будто это его не совсем устраивало.
– А что значит либо?
– Либо, насколько я понял, наша сделка не состоится.
– Ладно, – Грифф хлопнул ладонями по коленям. – Я поверю, что вы что-нибудь придумаете. В конце концов, вы мне доверяетесь, а я осужденный преступник.
– Я рад, что именно вы произнесли эти слова, мистер Буркетт.
Лаура сказала это, не подумав, но нисколько не пожалела о вырвавшихся у нее словах. Ему следует почаще напоминать о том, что они рискуют гораздо больше, чем он. Лаура подняла взгляд на Гриффа, но увидела в его глазах ярость.
– Вы хотите сказать, – с ледяным спокойствием в голосе начал он, – что если кто в этой комнате и не заслуживает доверия, так это я.
– Лаура не хотела вас обидеть, – вмешался Фостер.
– Конечно, нет, – ответил Грифф, не отрывая от нее взгляда. – Меня не так-то легко обидеть.
Но Лаура видела, что это не так и что он понимает истинный смысл ее слов.
– Риск для обеих сторон – обычное дело для делового партнерства, – пришел на помощь Фостер. Кроме всего прочего, он был превосходным посредником, всегда пытавшимся приглушить разногласия сторон, прежде чем они выйдут из-под контроля. – Мне кажется, взаимный риск даже полезен. Он делает всех участников сделки в определенной степени уязвимыми и тем самым способствует честности. – Фостер повернулся к Лауре: – Ты хотела спросить что-то еще?
Она покачала головой.
– Превосходно! – воскликнул он, хлопнув ладонями по ручкам своего кресла. – По рукам.
– Ты сказала ему, что свяжешься с ним через две недели? – спросил Фостер.
– Я буду следить за своим циклом, каждое утро измерять температуру – надеюсь, мне удастся определить день овуляции.
– И через какое время станет известно, не забеременела ли ты?
– Через две недели.
– У меня голова кружится, когда я думаю об этом.
– Голова будет кружиться у меня, когда я буду писать на полоску и она станет розовой. Или синей. Или какой там она должна стать.
Рассмеявшись, он звонко поцеловал ее, и они, не сговариваясь, направились к лифту, искусно скрытому под лестницей.
– Пробегись наверх, – предложил он, въезжая на кресле в металлическую клетку.
Она мигом взлетела по винтовой лестнице и с улыбкой встретила его у дверей.
– Ты всегда выигрываешь, – проворчал он.
– Пробежка по ступенькам помогает мне поддерживать форму.
– Еще как! – Он протянул руку и шлепнул ее пониже спины.
Услышав, что они приближаются, Мануэло открыл дверь изнутри спальни Фостера.
– Может, сегодня обойдемся без лечебных процедур? – спросил Фостер. Парень улыбнулся и пожал плечами, показывая, что он не понял вопроса. – Он притворяется. – Фостер улыбнулся Лауре. – Я это знаю. Он прекрасно понимает, что я говорю о процедурах, которые он со мной проделывает, и о том, как я к ним отношусь. – Он сильно сжал руку жены. – Избавь меня от них, Лаура. Пожалуйста.
– Послушай, мне сегодня тоже придется несладко. Я должна еще раз просмотреть тот договор с профсоюзом. Но я вернусь, когда ты будешь ложиться спать.
Через час, когда она вошла в спальню Фостера, Мануэло уже сделал все, что требуется. Шторы были задернуты. Термостат установлен на нужную температуру. На ночном столике стояли кувшин с ледяной водой и стакан. Кнопка звонка в пределах досягаемости. Фостер спал, уронив книгу на колени.
Она выключила настольную лампу и долго сидела в темноте на стуле рядом с кроватью, прислушиваясь к его дыханию. Он не шевелился, и она была рада, что со сном у него все в порядке.
В конце концов она, выйдя из спальни, прошла к себе и легла в постель, которая когда-то была общей. Ей хотелось, чтобы ее сон был таким же крепким.
7
На следующее утро у Гриффа болела спина – он спал на мягком матрасе, продавленном посередине. Он не хотел признавать, что хронические боли были следствием тринадцати лет ударов, получаемых от защитников, пока он был с «Ковбоями».
Правое плечо тоже беспокоило его больше, чем он хотел признавать. За то время, которое он провел на поле, ему сломали четыре пальца, а один из мизинцев был дважды сломан в одном и том же месте. Во второй раз он не стал накладывать гипс, и кость срослась криво. Целый набор других неприятностей превращал утренний подъем в медленный и довольно мучительный процесс.
С удовольствием вспоминая комфорт надушенных простыней Марши, он похромал в унылую кухню, вскипятил воду, высыпал в стакан пакетик растворимого кофе, поджарил в тостере ломтик хлеба и запил все это кружкой молока, чтобы избавиться от горьковатого привкуса суррогатного кофе во рту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
– Ври больше, – Родарт вновь швырнул его к стене и приблизился, оскалив зубы. – Такой прожженный тип, как ты, просто не мог уйти с пустыми руками. Ты любишь все дорогое. Машины. Одежду. Девочек. Если ты не отхватил часть денег Бэнди, как ты собираешься оплачивать всю эту роскошь?
– Пусть твоя прелестная головка не беспокоится по этому поводу. Я нашел источник.
– Да?
– Да.
– И какой?
Грифф не ответил.
– Я выясню, ты же знаешь.
– Удачи. А теперь убирайся с моего пути.
Они с ненавистью посмотрели друг на друга. Гриффу потребовалась вся его воля, чтобы не двинуть Родарту коленом по яйцам и не отшвырнуть его в сторону. Но он остался неподвижным и смотрел тому прямо в лицо, не мигая. В конце концов Родарт снял руки с плеч Гриффа и отступил. Но он не признавал себя побежденным.
– Ладно, десятый номер, – тихо сказал он. – Хочешь нажить себе неприятности – прекрасно. Мне даже нравится то, что ты делаешь, – прошептал он с угрозой.
Грифф прошел мимо него и успел дойти до угла гаража, когда Родарт окликнул его:
– Эй, ответь мне на один вопрос.
– Да, я считаю тебя уродом.
– Отлично, – рассмеялся Родарт. – Но, серьезно, когда ты свернул шею Бэнди, ты кончил? Я знаю, такое иногда случается.
– Ну и что ты думаешь?
Лауре не было необходимости уточнять о чем. Они с Фостером еще не говорили о Гриффе Буркетте, но он, вне всякого сомнения, мог считаться главной фигурой за обеденным столом. Его присутствие было почти осязаемым.
Она положила вилку и потянулась за бокалом вина. Сжав чашу бокала в ладонях, она задумчиво вглядывалась в рубиновые блики.
– Первое впечатление – он злится.
– На что?
– На жизнь.
Официальная столовая, вмещавшая тридцать человек или даже больше, использовалась только для светских мероприятий. За первые двенадцать месяцев их брака они дали огромное количество званых обедов. За два последних года только один – на Рождество для членов совета директоров «Сансаут» с супругами.
В этот вечер, как и всегда, они обедали в семейной столовой. Гораздо более уютная, она была отделена одной дверью от кухни. Экономка, одновременно выполнявшая обязанности кухарки, уходила в шесть. Последнее, что она делала, – оставляла обед на подносе с подогревом. Лаура взяла на себя большую часть служебных обязанностей Фостера и задерживалась в штаб-квартире компании до половины восьмого или даже до восьми вечера, перенеся обед на более позднее время. Фостер отказывался садиться за стол, пока она не вернется домой.
Сегодня их обед задержался из-за собеседования с Гриффом Буркеттом. У Лауры пропал аппетит, но Фостер, похоже, наслаждался мясным пирогом. Он отрезал кусочек, пережевывал его ровно двенадцать раз, четырьмя сериями по три движения, запивал глотком вина и промокал губы салфеткой.
– Пять лет в тюрьме любому испортят настроение.
– Думаю, мистер Буркетт был бы сердитым при любых обстоятельствах.
– То есть злость является неотъемлемой чертой его характера?
– Ну ты же читал эту газетную статью о том, в каких условиях он рос, – ответила она. – Его детские годы были настоящим кошмаром. Но это не оправдание его поступку. Он нарушил закон. Он заслужил наказание. Возможно, даже более строгое, чем получил.
– Не хотел бы я быть вашим противником, миссис Спикмен. Вы безжалостны.
Она не обиделась, понимая, что он дразнит ее.
– Я просто не выношу взрослых людей, которые во всех своих промахах и даже преступлениях винят обездоленное детство. Мистер Буркетт сам должен отвечать за свои действия.
– Он искупил свою вину, – мягко напомнил ей муж и, меняя тему, добавил: – Обещаю сделать все возможное, чтобы у нашего ребенка не было обездоленного детства.
– Думаю, ты его избалуешь, – улыбнулась она.
– Его?
– Или ее.
– Я бы хотел маленькую девочку, похожую на тебя.
– А я была бы в восторге от мальчика.
Улыбки остались на их лицах, но не произнесенные слова повисли над обеденным столом. Ни сын, ни дочь не унаследуют черт Фостера. Возможно, они будут похожи на него внешне, но не более.
– Фостер… – Лаура сделала еще один глоток вина.
– Нет.
– Почему «нет»? Ты же не знаешь, что я собираюсь сказать.
– Знаю. – Он указал на ее тарелку: – Закончила?
Она кивнула. Он положил нож и вилку строго по диагонали своей тарелки и сложил салфетку.
Она встала, а он отъехал на кресле от стола.
– Попрошу Мануэло убрать посуду, пока я принесу кофе.
– Давай выпьем его в кабинете.
На кухне Лаура налила свежесваренный кофе в кофейник, поставила на поднос чашки с блюдцами, кувшин со сливками и сахарницу. Когда она принесла поднос в кабинет, Фостер протирал руки жидким дезинфицирующим средством. Закончив процедуру, он убрал бутылочку в шкафчик.
Она налила ему кофе и подала чашку. Он поблагодарил и подождал, пока она устроится на одном из небольших диванов, поджав под себя ноги.
– Ты хотела сказать, что мы могли бы выбрать более традиционный способ, – он продолжил разговор, как будто не было никакого перерыва. – Искусственное оплодотворение от анонимного донора.
Именно это она и хотела сказать.
– Мы никогда не узнаем, кто он, и не сможем составить о нем даже примерное представление. Ребенок будет наш. Мы никогда не будем всматриваться в его черты, пытаясь найти сходство с тем… с кем мы встречались.
– Ты возражаешь против внешности Гриффа Буркетта?
– Ты не понял.
– Нет, я просто дразню тебя, – он засмеялся и подъехал к дивану.
– Сегодня у меня не то настроение.
– Прости, – он протянул руку и взъерошил ей волосы.
– Возможно, это самое важное решение из всех, которые нам приходилось принимать. – Ее было не так-то легко успокоить.
– Мы уже приняли его. Мы обсуждали это тысячу раз, рассматривая ситуацию со всех сторон. Мы спорили несколько месяцев. Мы заговорили эту тему до смерти и в конечном итоге согласились, что такой вариант нам больше всего подходит.
Тебе, хотела поправить она, но не решилась.
– Конечно, я согласилась, но…
– Что?
– Не знаю. Теоретически… – Лаура задумалась. То, что хорошо в теории, не обязательно так же блестяще воплощается в реальности из плоти и крови. Особенно если учесть, что это касается ее плоти и крови.
– Я прошу только об одном ребенке, – он погладил ее по щеке. – Если бы я мог, то подарил бы тебе трех или четырех малышей, как мы и планировали. До того.
До того. Вот оно, главное. Эти шесть букв давили на них своим весом. Это была линия, разделившая их жизни. До того.
– Я все еще мечтаю любить тебя, – его ласковый взгляд скользил по ее лицу.
– Ты любишь меня.
– Некоторым образом, – он слабо улыбнулся. – Не по-настоящему.
– Для меня это настоящее.
– Я имею в виду не это.
Она наклонилась и нежно поцеловала его в губы и затем уткнулась лицом в его шею. Он прижал ее к себе, поглаживая ладонями по спине. Загруженная работой, она на несколько часов могла забыть о его состоянии и о том, как сильно оно повлияло на их жизнь и их брак.
Жестокие напоминания приходили неожиданно, поражая ее, подобно стрелам, без всякого предупреждения, и увернуться от них было невозможно. На совещании, во время телефонного разговора или дружеского общения с коллегами – они настигали ее где угодно, парализуя на долю секунды, прежде чем причинить острую боль.
Но хуже всего были эти тихие домашние вечера. Когда они были вдвоем, как сегодня, и каждый вспоминал, как это было, как они любили друг друга, когда желание возникало вдруг, как они неловко спешили, а потом засыпали в счастливом пресыщении.
Теперь она изредка приходила в комнату, где он спал на медицинской кровати, оборудованной самыми современными приспособлениями, которые обеспечивали ему максимум удобств. Она могла раздеться и лечь рядом, прижимаясь к нему всем телом. Они целовались. Он ласкал ее, и иногда этих интимных ласк было достаточно. Иногда она достигала оргазма, который не приносил настоящего удовлетворения, потому что потом она всегда чувствовала себя эгоисткой. Когда она говорила ему об этом, он успокаивал ее, убеждая, что получает удовлетворение от того, что все еще способен доставить ей физическое наслаждение.
Но если в его кровати она чувствовала себя эксгибиционисткой, то он должен был чувствовать себя вуайеристом, и она знала это. Потому что это не приносило взаимного удовлетворения.
Они редко говорили друг с другом о совместной жизни до того вечера, когда все перевернулось. Воспоминаниям о первом годе их брака каждый отдавался в одиночестве – они не хотели расстраивать друг друга, говоря об этом вслух. Для нее эти воспоминания были мучительными. Для Фостера, наверное, еще более тяжелыми. Она по-прежнему жива и здорова в отличие от него. Но он, похоже, не испытывал обиды или горечи по отношению к судьбе или Богу. Или к ней.
– Фостер…
– У тебя какие-то опасения, Лаура? – Он взял ее за плечи и слегка отстранил от себя, чтобы заглянуть ей в лицо. – Относительно использования Буркетта или кого-то еще? Ты сомневаешься? Если так, то мы все отменим.
Есть ли у нее опасения? Тысячи. Но Фостер настаивал на этом варианте, и именно так они и поступят.
– Я хочу видеть результат полного медицинского обследования.
– Он обещал пройти его как можно быстрее и выслать заключение по почте. Мы прочтем его и сразу же сожжем.
– Сомневаюсь, что с этим у него возникнут проблемы. Похоже, он физически совершенен, как мы и думали.
– А как насчет характера?
– Далек от совершенства, – усмехнулась она. – Он доказал это пять лет назад.
– Я не о преступлении. Думаешь, мы можем рассчитывать на его благоразумие?
– Думаю, деньги послужат ему стимулом хранить тайну.
– Я постарался убедить его в этом, насколько возможно.
Он объяснил Гриффу Буркетту, что тот не должен предъявлять никаких прав на ребенка, связываться с ними или говорить об их знакомстве. При соблюдении этих условий Грифф будет получать один миллион долларов в год.
– В течение какого времени? – спросил Буркетт.
– Всю оставшуюся жизнь.
– Серьезно? – Грифф был в изумлении. – Иметь ребенка и хранить его зачатие в тайне – это для вас так важно?
Вопрос звучал как прелюдия к вымогательству. Лаура не удивилась бы, потребуй он в этот момент удвоения суммы. Но когда Фостер подтвердил, что для них это чрезвычайно важно, Буркетт усмехнулся и покачал головой, как будто это было выше его понимания. Очевидно, он никогда не испытывал таких сильных чувств к чему-либо и ничем особенно не дорожил. Даже своей карьерой.
– Нельзя сказать, чтобы я хотел ребенка, – сказал он. – Наоборот, с подросткового возраста я был чертовски осторожен, чтобы не стать отцом. Так что вы можете не волноваться, что я когда-нибудь появлюсь и предъявлю права на него. Или на нее, – прибавил он, обращаясь к Лауре.
– А как насчет проблемы конфиденциальности?
– Никакой проблемы нет. Я все понял. Буду держать рот на замке. При случайной встрече я смотрю сквозь вас, не узнавая. За миллион долларов я могу потерять память. Вот так, – он щелкнул пальцами. – Хотя есть одна вещь.
– Какая?
– Что случится, если вы… если я вас переживу?
– Лаура будет выполнять наши обязательства по отношению к вам.
– А что, если и ее не будет?
Этот вопрос они не предвидели. Лаура переглянулась с Фостером и поняла, что они думают об одном и том же. Если Грифф Буркетт переживет их, то их ребенок и наследник останется беззащитным перед вымогательством, как финансовым, так и эмоциональным. Но их ребенок никогда не должен узнать, как появился на свет. Он должен думать, как и все остальные, что его отец Фостер.
– Этот сценарий не приходил нам в голову, – признался Фостер.
– Но теперь, когда он пришел в голову мне, проблему нужно решить.
– К тому времени вы будете очень богаты, – ответила Лаура.
– А вы очень богаты сейчас, – возразил Грифф. – Вы же не заключаете договор, когда какое-либо из важных обстоятельств остается неучтенным, правда?
Он был прав, но Лауре не хотелось в этом признаваться.
– Не сомневаюсь, что со временем мы что-нибудь придумаем.
– Сейчас самое подходящее время.
– Он прав, Лаура. Время имеет значение. Мой пример доказывает, что жизнь может измениться в мгновение ока. Лучше решить эту проблему сейчас, а не оставлять решение на потом. – Фостер задумался на секунду, а затем сказал: – К сожалению, любое решение, которое мне приходит на ум, связано с документами, а нам очень важно этого избежать. – Он развел руками. – Грифф, либо вы должны поверить мне, что я найду реализуемое решение, либо…
– Когда?
– В самое ближайшее время.
Грифф нахмурился, как будто это его не совсем устраивало.
– А что значит либо?
– Либо, насколько я понял, наша сделка не состоится.
– Ладно, – Грифф хлопнул ладонями по коленям. – Я поверю, что вы что-нибудь придумаете. В конце концов, вы мне доверяетесь, а я осужденный преступник.
– Я рад, что именно вы произнесли эти слова, мистер Буркетт.
Лаура сказала это, не подумав, но нисколько не пожалела о вырвавшихся у нее словах. Ему следует почаще напоминать о том, что они рискуют гораздо больше, чем он. Лаура подняла взгляд на Гриффа, но увидела в его глазах ярость.
– Вы хотите сказать, – с ледяным спокойствием в голосе начал он, – что если кто в этой комнате и не заслуживает доверия, так это я.
– Лаура не хотела вас обидеть, – вмешался Фостер.
– Конечно, нет, – ответил Грифф, не отрывая от нее взгляда. – Меня не так-то легко обидеть.
Но Лаура видела, что это не так и что он понимает истинный смысл ее слов.
– Риск для обеих сторон – обычное дело для делового партнерства, – пришел на помощь Фостер. Кроме всего прочего, он был превосходным посредником, всегда пытавшимся приглушить разногласия сторон, прежде чем они выйдут из-под контроля. – Мне кажется, взаимный риск даже полезен. Он делает всех участников сделки в определенной степени уязвимыми и тем самым способствует честности. – Фостер повернулся к Лауре: – Ты хотела спросить что-то еще?
Она покачала головой.
– Превосходно! – воскликнул он, хлопнув ладонями по ручкам своего кресла. – По рукам.
– Ты сказала ему, что свяжешься с ним через две недели? – спросил Фостер.
– Я буду следить за своим циклом, каждое утро измерять температуру – надеюсь, мне удастся определить день овуляции.
– И через какое время станет известно, не забеременела ли ты?
– Через две недели.
– У меня голова кружится, когда я думаю об этом.
– Голова будет кружиться у меня, когда я буду писать на полоску и она станет розовой. Или синей. Или какой там она должна стать.
Рассмеявшись, он звонко поцеловал ее, и они, не сговариваясь, направились к лифту, искусно скрытому под лестницей.
– Пробегись наверх, – предложил он, въезжая на кресле в металлическую клетку.
Она мигом взлетела по винтовой лестнице и с улыбкой встретила его у дверей.
– Ты всегда выигрываешь, – проворчал он.
– Пробежка по ступенькам помогает мне поддерживать форму.
– Еще как! – Он протянул руку и шлепнул ее пониже спины.
Услышав, что они приближаются, Мануэло открыл дверь изнутри спальни Фостера.
– Может, сегодня обойдемся без лечебных процедур? – спросил Фостер. Парень улыбнулся и пожал плечами, показывая, что он не понял вопроса. – Он притворяется. – Фостер улыбнулся Лауре. – Я это знаю. Он прекрасно понимает, что я говорю о процедурах, которые он со мной проделывает, и о том, как я к ним отношусь. – Он сильно сжал руку жены. – Избавь меня от них, Лаура. Пожалуйста.
– Послушай, мне сегодня тоже придется несладко. Я должна еще раз просмотреть тот договор с профсоюзом. Но я вернусь, когда ты будешь ложиться спать.
Через час, когда она вошла в спальню Фостера, Мануэло уже сделал все, что требуется. Шторы были задернуты. Термостат установлен на нужную температуру. На ночном столике стояли кувшин с ледяной водой и стакан. Кнопка звонка в пределах досягаемости. Фостер спал, уронив книгу на колени.
Она выключила настольную лампу и долго сидела в темноте на стуле рядом с кроватью, прислушиваясь к его дыханию. Он не шевелился, и она была рада, что со сном у него все в порядке.
В конце концов она, выйдя из спальни, прошла к себе и легла в постель, которая когда-то была общей. Ей хотелось, чтобы ее сон был таким же крепким.
7
На следующее утро у Гриффа болела спина – он спал на мягком матрасе, продавленном посередине. Он не хотел признавать, что хронические боли были следствием тринадцати лет ударов, получаемых от защитников, пока он был с «Ковбоями».
Правое плечо тоже беспокоило его больше, чем он хотел признавать. За то время, которое он провел на поле, ему сломали четыре пальца, а один из мизинцев был дважды сломан в одном и том же месте. Во второй раз он не стал накладывать гипс, и кость срослась криво. Целый набор других неприятностей превращал утренний подъем в медленный и довольно мучительный процесс.
С удовольствием вспоминая комфорт надушенных простыней Марши, он похромал в унылую кухню, вскипятил воду, высыпал в стакан пакетик растворимого кофе, поджарил в тостере ломтик хлеба и запил все это кружкой молока, чтобы избавиться от горьковатого привкуса суррогатного кофе во рту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43