С не меньшим любопытством она исследовала его большие руки, обводя вздувшиеся вены на их внутренней стороне, прихватывала ртом его искривленный мизинец. Похоже, ей нравились волосы у него на груди. Очень нравились. Она часто зарывалась в них лицом. Он наслаждался, чувствуя, как они шевелятся от ее дыхания, ощущая кончики ее пальцев, исследующие его пупок, чувствуя ее колено, упирающееся ему в пах, и ее влажный рот, ласкавший его так, что ему казалось, что он умрет от наслаждения.
Они тихо лежали, лениво гладя и целуя друг друга, как пресытившиеся любовники, когда она с грустью посмотрела на него и отстранилась. Он должен был отпустить ее. Ему так много хотелось сказать ей, но это было запрещено. Он хотел сказать ей, что любит – впервые за всю свою проклятую жизнь. Да, любит. Он любит ее.
– Боже, помоги мне, – прошептал он, обращаясь к стенам больничной палаты. – Я любил ее с самого начала.
Наверное, он спал. Его разбудило легкое движение воздуха. Он открыл глаза. В палате у двери стоял Коуч.
– Ты спал? – спросил он.
– Просто прикрыл глаза.
Помешкав, Коуч подошел к кровати Гриффа и окинул его взглядом, задержавшись на забинтованном плече.
– Как оно?
– Выживу. Чертовски болит.
– У них в больнице, что, нет обезболивающих?
– Мне дают, – Грифф поднял руку с иглой капельницы. – Но все равно болит.
– Серьезное повреждение?
– Хирург сказал, что пройдет без следа. Если пройду курс физиотерапии.
– Ну да, хорошо бы он оказался прав. Ты всегда от этого отлынивал.
– Она.
– Что?
– Хирург – женщина.
– А, – Коуч оглядел палату, отметив подвешенный к потолку телевизор и широкое окно. – Неплохо устроился.
– Не могу пожаловаться.
– Кормят нормально?
– Мне давали только говяжий бульон и лимонное желе.
– Голоден?
– Не очень.
Исчерпав темы для светской беседы, они некоторое время молчали. Первым заговорил Грифф:
– Спасибо, что той ночью не позвонил в полицию.
– Я позвонил.
Грифф удивленно посмотрел на него.
– Несмотря на причитания Элли, я позвонил. Но не Родарту. Поговорив с несколькими детективами, я остановился на одном из них, который показался мне разумным. Я рассказал ему, как обстоит дело, куда ты направляешься и что ситуация становится опасной, а для кого-то даже смертельно опасной. Он связался с полицейским департаментом Итаски и сразу же мобилизовал их.
– Значит, ты мне поверил.
– Я поверил ей.
– Лауре?
– Я поверил каждому ее слову. А ты остаешься лжецом.
– Я не лгал! Я не…
– Черт возьми, я знаю, что ты не убивал Фостера Спикмена или того беднягу Бэнди. Я не об этом.
– Тогда о чем?
– Ты лгал о той игре против Вашингтона.
Сердце Гриффа замерло. Он не был к этому готов.
Он удивленно взглянул на Коуча, отвернулся и пробормотал:
– О чем это ты?
– Ты прекрасно знаешь, черт возьми, о чем я. – Покрасневшее от гнева лицо Коуча наклонилось над ним, и Грифф был вынужден посмотреть ему в глаза. – Тот пас Уайтхорну. Тот пас, из-за которого игра была проиграна и ты отправился в тюрьму. – Коуч ткнул указательным пальцем в край больничной кровати. – Я знаю правду, Грифф, но я хочу услышать ее от тебя, и я хочу знать – почему.
– Что услышать? Что – почему?
Коуч кипел от ярости.
– Я смотрел видеозапись той игры, пока не окосел. В замедленном режиме и в ускоренном. Раз за разом. Тысячу раз.
– Не ты один.
– Но они не разбираются в игре так, как я. И никто не знает тебя лучше, чем я. Они не учили и не тренировали тебя так, как я, Грифф, – его голос стал хриплым, и если бы Грифф не знал, что это невозможно, то подумал бы, что на глаза тренера навернулись слезы. – Ты дал самый лучший из возможных, самый точный пас. Ты практически вынес мяч на двухъярдовую линию и вложил в руки Уайтхорна. Прямо между цифр на его футболке.
Коуч выпрямился и отвернулся на секунду, а затем снова повернулся к Гриффу и просто сказал:
– Он его не поймал.
Грифф продолжал молчать.
– Уайтхорн его не поймал, – повторил Коуч. – Но не потому, что ты дал плохой пас. Он просто выронил этот проклятый мяч.
Грифф кивнул, чувствуя, как его захлестывают эмоции.
– Он выронил этот проклятый мяч.
Коуч выдохнул с таким звуком, как будто из надувной игрушки вылетела затычка. Гриффу даже показалось, что он уменьшился в размерах.
– Тогда, бога ради, почему ты лгал, что сдал игру? Почему ты сознался в преступлении, которого не совершал?
– Потому что я был виноват. Чертовски виноват. Я собирался напортачить и проиграть ту игру ради собственной выгоды. За два миллиона долларов я собирался сделать так, чтобы мы проиграли. Но…
Грифф умолк, не в силах продолжать. Когда он заговорил снова, его голос был спокойным и серьезным:
– Но когда дошло до дела, я не смог. Я хотел победить. Я должен был победить. – Его пальцы сжались в кулак, как будто он пытался поймать что-то ускользающее. – Единственная надежда на спасение, которая у меня была, – это выиграть ту игру.
Он лег на спину и закрыл глаза, вновь увидев себя на поле. Он слышал рев трибун, вдыхал запах пропахших потом футболок товарищей, сбившихся в кучу, чувствовал напряжение, охватившее стадион с семьюдесятью тысячами орущих зрителей.
– Мы проигрывали четыре очка. Филд-гол тут не помог бы. Время истекало. Тайм-аутов не осталось. Худший из возможных сценариев, и вдобавок ко всему на кону был Суперкубок. У нас было время всего на один розыгрыш. Чтобы получить деньги от «Висты», мне нужно было всего лишь протянуть время, и Вашингтон бы победил. Но после последнего совещания на поле я подумал: да пошли они, эти подонки из «Висты». Вместе со своими долларами. Они могут сломать мне обе ноги, но я выиграю этот чемпионат. Все зависело от одного розыгрыша, Коуч. От одного паса. Я должен был один раз сделать выбор, чтобы стать лучше той грязи, из которой я вышел. От того, что я сделал бы в том розыгрыше, зависело, каким я стану. Вся моя жизнь.
Он открыл глаза и грустно рассмеялся.
– А потом Уайтхорн выронил мяч. Он выронил его! – Грифф провел ладонью по лицу, как будто стирал из памяти ту картину: лежащий на спине нападающий в зоне защиты, его пустые руки и отсчитывающие время матча часы с нулями. – Но на самом деле это не имело значения. Я уже продал душу дьяволу. После поражения я подумал, что могу все равно получить за него плату. Когда пришел Бэнди с моими деньгами, я взял их.
Иногда я думаю, – продолжал Грифф, – что, может, психиатр в Биг-Спринг был прав, и я хотел, чтобы меня застукали. В любом случае, когда меня арестовали, все подумали, что я дал пас, который было невозможно поймать. Уайтхорн позволил им так думать. И я тоже. Я был виновен во всем остальном. Я лгал, играл в тотализатор, жульничал, нарушал закон, плевал на правила и этику профессионального спорта. – Он криво улыбнулся. – Но я не сдавал той игры.
– Я долго ждал от тебя этих слов, – Коуч потер кулаками повлажневшие глаза.
– Как приятно это слышать. Потому что хуже всего, самое худшее во всем этом, тюрьме и всем остальном, было сознание того, как я опозорил тебя и Элли.
– Мы это пережили, – Коуч откашлялся, но его голос звучал хрипло.
Он сказал это небрежным тоном, как будто то, что происходило сейчас, не имело особого значения. Но это было не так. Грифф не умолял простить его, и Коуч не произносил слов прощения. Но они поняли друг друга без слез и сантиментов. И без лишних слов. Он вернул себе расположение Коуча. Он получил его прощение. И возможно даже – мог ли он мечтать об этом? – его любовь.
– Элли будет очень рада, если ты будешь приходить почаще, позволять ей кормить тебя, суетиться вокруг тебя и совать тебе деньги, думая, что я этого не знаю.
– Обязательно, – улыбнулся Грифф. – Обещаю. Если не попаду в тюрьму.
– За то, что ты сделал, чтобы увести Лауру от Родарта? – нахмурился Коуч.
– Она тебе об этом рассказала?
– Да, сегодня это главная новость. Но я не думаю, что они смогут предъявить тебе обвинение в нападении. Особенно когда выяснится, какую опасность представлял Родарт, а Лаура обязательно позаботится, чтобы все об этом узнали.
Теперь, после того, как они упомянули ее имя, незримое присутствие Лауры стало ощутимым. Грифф пристально смотрел на Коуча, который прочел невысказанный вопрос в его глазах.
– Она не может навестить тебя, Грифф, – Коуч постарался, чтобы его голос звучал как можно мягче. – Журналисты набросятся на это, как мухи на собачье дерьмо. И так уже ходят всякие слухи. Вопросы. Ты знаешь, что я имею в виду. Ничего конкретного, просто предположения, что между вами троими что-то было. И не забудь, что она всего лишь несколько дней как похоронила мужа, – продолжал Коуч. – Публика не знает, что Спикмен сбрендил, и ради будущего авиакомпании Лаура хочет сохранить это в тайне. И она уж точно не хочет, чтобы кто-то знал, зачем они тебя наняли.
– Она и об этом рассказала?
– Обо всем. – Коуч недоуменно покачал головой: – Ну и дела. Никогда о таком не слышал.
– Об этом есть в Библии.
– Да, но у Моисея была борода до пупа, и он ел саранчу.
– Авраам.
– Ладно, все равно Лаура сказала, что ты поймешь, почему она сейчас не может к тебе прийти.
– Я понимаю, – кивнул он и, помолчав, добавил: – Я ее люблю, Коуч.
– Я знаю, – поймав на себе удивленный взгляд Гриффа, Коуч кивнул. – В ту ночь, когда твое будущее зависело от того, догонишь ли ты Родарта и Руиса, ты остался с ней. Это было на тебя не похоже – думать сначала о ком-то, а лишь потом о себе. Теперь ты должен принести еще одну жертву, Грифф. Если тебе действительно не безразлична эта женщина, дай ей время. Пусть побудет без тебя.
Грифф это знал. Он понимал, что так нужно. Но от этого ему было не легче.
– С ней все в порядке?
– Да. Ее главная проблема – Элли.
– Элли?
– Превратилась в настоящую наседку. Совсем замучила девочку.
Грифф улыбнулся и закрыл глаза.
– Она в хороших руках.
Наверное, он опять задремал, потому что, когда он открыл глаза, Коуча не было. Палата была пуста. Он остался один.
ЭПИЛОГ
Грифф ответил на звонок сотового телефона после второго сигнала:
– Алло?
– Сегодня в час?
Его сердце замерло, а затем забилось в бешеном ритме.
– Ты сможешь там быть?
– О да. Да. Да.
– Тогда увидимся.
Секунд тридцать он еще прижимал телефон к уху и только потом захлопнул его. Грифф застыл посреди торгового комплекса, и другие покупатели обходили его, пока он убеждал себя, что это наяву, что он не спит и что ему действительно звонила Лаура.
Как и в первый раз, он приехал к дому почти на двадцать минут раньше. Он кружил по району до двенадцати пятидесяти восьми. Когда он вернулся, ее машина уже стояла на подъездной дорожке. Он припарковался позади нее. Дорога до парадной двери показалась ему нескончаемо длинной. Он протянул руку к звонку, когда дверь открылась.
– Я слышала твою машину.
Он долго молчал и просто стоял, разглядывая ее. Наконец радость вырвалась из его груди в виде короткого смеха.
– Ты выглядишь потрясающе.
– Спасибо.
– Нет, правда. – Она была в розовом облегающем свитере и черных слаксах. Просто, элегантно и жутко сексуально. – Правда потрясающе.
Она покраснела от комплимента, посторонилась и взмахом руки пригласила его войти. Он прошел в гостиную, такую знакомую, но полностью изменившуюся с того времени, когда он был здесь в последний раз. Теперь это был милый и уютный дом.
Шкафчик он узнал, но диван был новым. Появилась еще мебель, картины на стенах, журналы и книги, ковер и ваза с белыми тюльпанами на кофейном столике. Впервые за все время жалюзи были открыты, впуская в комнату солнечный свет. Было нехолодно, и поэтому небольшой огонь в камине горел скорее для уюта, чем для тепла.
Он повернулся к Лауре, уже заранее зная, что она ему скажет.
– Теперь я здесь живу.
– Я читал, что ты продала особняк. Тебе здесь нравится?
– Очень.
Они обменялись долгим взглядом, но потом она отвела глаза и кивнула в сторону дивана:
– Хочешь чаю?
– Да.
– Горячего или холодного?
– Холодного, пожалуйста.
Он присел, а она скрылась на кухне. Из любопытства он открыл шкафчик. Там был телевизор, книги и несколько дисков с новыми фильмами. Ни одного фильма с пометкой «X». Он закрыл дверцы шкафчика и откинулся на диванные подушки, приняв, как он надеялся, непринужденную позу. Два часа и восемнадцать минут, прошедшие с момента ее звонка, он не находил себе места.
Она вернулась с подносом, на котором стоял кувшин с чаем и два стакана. Опустив поднос на кофейный столик, она наполнила стаканы.
– Сахар?
– Нет, спасибо.
Она протянула ему стакан, потом взяла свой и устроилась в кресле напротив Гриффа.
Он отхлебнул чай. Она сделала глоток из своего стакана. На глазах друг у друга. Он боялся начать разговор, боялся сказать что-нибудь не то. Он не знал, зачем она его сегодня пригласила. Знакомая манера разговора и время встречи – все это не могло быть совпадением. Но пока ничего в ее поведении не предвещало того, что эта встреча может закончиться так же, как предыдущие. Может, она просто пригласила его на чашку чая.
– Твоя авиакомпания делает успехи, – наконец сказал он. – Эта новая штука – «Селект» выглядит любопытно.
– Начинаем через три месяца, – она засмеялась и покачала головой. – Еретическая и безумная идея. И столько работы. Миллион решений. График расписан по дням.
– Но ты наслаждаешься этим, – он улыбнулся ее многословию.
– Каждую минуту, – согласилась она. – Я очень надеюсь на успех. Мы уже продали семьдесят восемь процентов членских карт. Ходят слухи, что наши конкуренты пытаются организовать похожий сервис.
– Имитация – самая искренняя форма лести.
– Точно. Но это все же имитация. Мы будем первыми.
Ее лицо светилось энтузиазмом. Ее улыбка была такой прекрасной и открытой, что у него защемило сердце. Он понял, что впервые видит ее счастливой. Такой она еще никогда не была.
– Удачи тебе и «Селект», – он поднял стакан в шутливом тосте. – Хотя нельзя сказать, что удача обходит тебя стороной. Акции «Сансаут» все время растут.
– Ты следишь за курсом акций?
– Инвестирую.
– Неужели?
– Да. Что бы ты ни делала, не останавливайся. Это дает результат.
– Я очень занята и много работаю, но стараюсь поддерживать определенный распорядок в своей жизни. По средам после обеда я позволяю себе отдохнуть.
Это объясняло ее непринужденный наряд. Она не собиралась возвращаться на работу. Он пытался не вкладывать в это никакого смысла. Пытался, но ничего не получалось.
Она пристально посмотрела на него.
– Эти выходные по средам позволяют мне заниматься другими делами, которые очень важны для меня. Например, такими, как фонд Элейн Спикмен.
– Фонд. Понятно, – он поерзал, меняя позу. – Недавно видел твою фотографию в газете. На каком-то официальном мероприятии по сбору средств. Как все прошло?
– Превосходно.
– Это хорошо.
– Кроме денег, собранных в тот вечер, фонд недавно получил одно крупное пожертвование.
– Да?
– Сто тысяч долларов.
– Ничего себе.
– Да, но это пожертвование было довольно необычным.
– В каком смысле?
– Во-первых, сумму внесли наличными. Стодолларовыми банкнотами, прямо на счет фонда.
– Хм.
– Анонимно.
– Хм.
– И банк, в котором открыт счет, сообщил, что жертвователь настаивал на анонимности.
Лицо Гриффа осталось бесстрастным.
– Я уважаю его желание не афишировать такое щедрое пожертвование, – сказала Лаура. – Я лишь надеюсь, что он знает, как я ценю его дар.
– Не сомневаюсь.
Наступившая пауза казалась ему бесконечной, но затем Лаура сдалась и с легкой улыбкой сменила тему:
– Ты тоже не сидел без дела.
– Слышала о нашем проекте?
– Я видела твое интервью по телевизору.
– Он завоевывает популярность, и дела идут хорошо.
– Кажется, ты удивлен, – заметила она.
– Да. Он просто сам приплыл мне в руки.
После выписки из больницы он предстал перед судом, и ему предъявили обвинение в нападении на полицейских. Джим Макалистер добился его освобождения под залог и выступил с блестящей речью в его защиту. Его аргументы были подтверждены показаниями Лауры Спикмен, которую представлял ее адвокат, а также сотрудниками службы внутренней безопасности, занимавшимися делом Стэнли Родарта.
Грифф выслушал суровый выговор судьи и получил год условно вдобавок к тому, что он уже отбыл. Инспектором по надзору у него остался Джерри Арнольд. Макалистер и Глен Ханникат, который оказался настоящим другом, повезли Гриффа в ресторан, чтобы отпраздновать то, что они считали победой.
Вскоре после этого его удивил Болли Рич, пригласивший его на ленч. Он извинился за то, что отказывался слушать, когда Грифф пытался предупредить его насчет Родарта. Сказал, что сожалеет, что он отказал Гриффу в помощи, когда тот в ней больше всего нуждался, но больше всего ему стыдно за то, что он не поверил Гриффу.
– Джейсон две недели со мной не разговаривал, – сказал он.
– Не переживай ты так, – отмахнулся от его извинений Грифф.
– Ты слишком легко освобождаешь меня от ответственности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43