Затем он набрал номер инспектора по надзору, к которому он был прикреплен. Голос Джерри Арнольда на автоответчике звучал довольно приятно, а теперь, вживую, он казался еще более дружелюбным, и в нем не чувствовалось угрозы.
– Я просто хочу убедиться, что вы получили сообщение, которое я оставлял вчера, – сказал Грифф после обмена приветствиями.
– Да, получил. Давайте я вам его повторю, чтобы проверить, все ли правильно, – он продиктовал адрес и телефон, сообщенные Гриффом.
– Правильно.
– Как насчет работы, Грифф? Еще ничего?
– Займусь этим сегодня.
– Хорошо-хорошо. Сообщайте мне, как будет продвигаться дело.
– Обязательно.
– Вы же знаете условия своего освобождения, так что я не буду утомлять вас их повторением.
– Они намертво отпечатались в моем мозгу. Я не хочу возвращаться в тюрьму.
– И я этого не хочу. – Чиновник немного помялся, а потом добавил: – Вы были великолепным футболистом, Грифф. Прямо дух захватывало.
– Спасибо.
– Удачи вам сегодня.
Разделавшись с этой обязанностью, Грифф отправился в душ. Раствор между кафельными плитками оброс какой-то черной дрянью, но горячая вода, к его удивлению, шла хорошо. Он быстро, но тщательно оделся, выбирая лучшее из вещей, оставленных ему Уайтом Тернером в квартире, и мысленно отметил, что нужно будет спросить адвоката, где хранятся остальные его вещи и как их получить.
Потом он вспомнил, что если Спикмен выложит оговоренную премию, то он сможет купить все новое. Эта мысль отозвалась радостным ожиданием, от которого слегка похолодело внутри.
В любом случае до двух часов дня он не узнает, пришли ли деньги. А до этого времени у него еще есть дела.
В восемь тридцать он зашел в поликлинику, где принимают без предварительной записи, а примерно через час спустился к стойке администратора.
– Когда будут готовы результаты анализов?
– Это займет от трех до пяти дней.
– Пусть будет три, – сказал он и подмигнул молоденькой медсестре, улыбнувшись самой очаровательной из своих улыбок. Жеманничая, она пообещала постараться. Очевидно, она не следила за играми «Ковбоев».
Из поликлиники он поехал в местное отделение публичной библиотеки – ближайшее к его бывшей квартире в Тартл-Крик. Он сомневался, что найдет библиотеку неподалеку от своей нынешней квартиры – вряд ли многие жители этого района умели читать.
Добравшись до библиотеки, он обнаружил, что она открывается только в десять. Кучка малышей с молодыми мамашами – и почему это молодые матери так чертовски привлекательны? – собралась у дверей в ожидании открытия.
И матери, и дети с удивлением рассматривали его. Со своим ростом в шесть футов и четыре дюйма он горой возвышался над ними. Царапина и синяк на скуле, дело рук Родарта, также выделяли его в толпе, собравшейся в четверг утром у библиотеки в ожидании сказки.
После того как двери открылись, мамаши согнали своих чад в дальний угол, а он прошел к справочному столику. Библиотекарь приветливо улыбнулась и спросила, чем может помочь.
– Мне нужно воспользоваться компьютером. И мне действительно потребуется некоторая помощь.
Пять лет совершенствования компьютеров были эквивалентны целой эпохе. Но библиотекарь терпеливо объяснила, как войти в Интернет и как пользоваться поисковой системой, и вскоре он уже был завален информацией об авиакомпании «Сансаут» и, что самое главное, о ее владельце.
Во-первых, он узнал о происхождении Фостера Спикмена. Начиная с 20-х годов двадцатого века, с его прадеда, семья разбогатела на нефти и природном газе. Как единственному наследнику, Спикмену достались миллионы, а также обширные земельные владения в Нью-Мексико, Колорадо и на Аляске.
Он получил диплом магистра делового администрирования в Гарвардской школе бизнеса и был известен как прекрасный игрок в поло. Он получил бесчисленное количество благодарностей и наград от бизнеса и властей за общественную работу. Экономические обозреватели восхваляли его смелый шаг по приобретению и реорганизации разорившейся авиакомпании.
Если бы Спикмен играл в футбол, он был бы куортербеком победителей Суперкубка и признан лучшим игроком по результатам голосования.
Он видел фотографии Фостера вместе с миссис Спикмен – не Лаурой – на различных благотворительных и общественных мероприятиях. На одной из фотографий, иллюстрировавшей статью в журнале «Форбс», Фостер, высокий и гордый, стоял у авиалайнера компании «Сансаут», скрестив руки на груди, с видом человека, завоевавшего мир. Он выглядел здоровым и сильным.
Это значит, что за тот недолгий промежуток времени, что прошел с момента покупки авиакомпании до сегодняшнего дня, Спикмен превратился в паралитика. Болезнь? Катастрофа?
Обдумывая варианты, Грифф наткнулся на некролог Элейн Спикмен. Она скончалась после долгой и героической борьбы с лейкемией. От этого брака не осталось детей.
Вдовец женился на Лауре Спикмен через год и пять месяцев после смерти первой жены.
Фостер и Элейн часто появлялись на страницах прессы. Но о Фостере и миссис Спикмен-второй писали почти ежедневно – вот почему ему было знакомо их имя.
А потом Грифф нашел то, что искал. Через год и семьдесят дней после свадьбы жизнь Фостера и Лауры Спикмен изменилась навсегда. Эта история занимала первую страницу в «Dallas Morning News», с заголовком крупными буквами и красочной фотографией. Новость не дошла до Биг-Спринг. Или дошла, а он пропустил ее. Или он слышал о ней, но забыл, потому что лично к нему она не имела никакого отношения.
Грифф дважды прочел статью. Тут же имелись ссылки на последующие публикации. Он прочел их все, а затем вернулся к первоначальному материалу и вновь перечел его. И когда он в третий раз добрался до ключевого предложения, которое объясняло все, то удовлетворенно откинулся на спинку стула.
– Ха.
Красивый квартал. В отличие от района, где он вырос, здесь на домах не было болтающихся ставень или серых противомоскитных сеток из драной марли. Трава на газонах аккуратно скошена, кусты подстрижены, цветочные клумбы прополоты. На баскетбольных корзинах действительно была сетка, а на дорожках если что-то и стояло, так это сверкающие велосипеды и новенькие скейтборды, а не проржавевшие автомобили на кирпичах.
Несмотря на то что этот квартал построили на двадцать лет позже, у него был такой же «семейный» вид, как и у того, где жили Коуч и Элли Миллер. Где он жил с того дня, когда Коуч забрал его из дома матери. Коуч связался со службой охраны детства и уладил формальности, непонятные и неинтересные пятнадцатилетнему Гриффу. Вероятно, Коуча назначили его опекуном. В любом случае он жил у Миллеров, пока не окончил среднюю школу и не отправился играть в футбол за Университет Техаса.
Он увидел адрес, который разыскивал, и медленно проехал мимо дома, внимательно рассматривая его. По обе стороны от входной двери стояли горшки с какими-то белыми цветами. За оградой заднего двора Грифф разглядел бассейн с горкой. Два мальчика перебрасывались мячом на лужайке перед домом. Они были достаточно взрослыми, чтобы остерегаться незнакомцев, и настороженно смотрели на машину Гриффа, медленно проезжавшую мимо.
Грифф доехал до конца квартала и повернул за угол. Он заметил, что его ладони взмокли от напряжения. И от этого разозлился на себя. Какого черта его ладони должны потеть? У него ровно столько же прав, сколько и у всех остальных, живущих на этих ухоженных улицах. Эти люди ничем не лучше его.
Точно так же он волновался в тот день, когда Коуч Миллер вытолкнул его на дорожку перед своим домом и сказал: «Приехали». Грифф смотрел на дом с гостеприимным ковриком у порога и решеткой, увитой цветущим плющом, и чувствовал себя здесь неуместным, как дерьмо в чаше для пунша. Он здесь чужой. Но он скорее умер бы, чем показал, что чувствует себя человеком второго сорта.
Молча, шаркая ногами, он вслед за Коучем поднялся по ступенькам крыльца и вошел в дом.
– Элли?
– Я здесь.
Грифф видел жену Коуча на матчах. На расстоянии она была вполне ничего. Но он никогда не думал о ней.
Она повернулась к ним, когда они вошли в кухню. У нее были кудрявые волосы, а на руках были надеты желтые резиновые перчатки.
– Это Грифф, – сказал Коуч.
– Привет, Грифф, – она улыбнулась. – Я Элли.
Он придал своему лицу вызывающе-безразличное выражение, чтобы они не догадались, что его сердце колотится сильнее, чем после четырех периодов игры с дополнительным временем, и надеялся, что они не слышат, как урчит у него в животе. Он посмотрел в открытую дверь кладовой. Столько еды в одном месте он видел только в супермаркете. На полке стоял пирог с золотистой корочкой, политый вишневым сиропом. От его запаха у Гриффа потекли слюнки.
– Он поживет у нас некоторое время, – сказал Коуч.
Если эта новость и удивила Элли Миллер, она не подала виду.
– Да, хорошо, – сказала она. – Добро пожаловать. Ты мне можешь помочь, Грифф? Этот пирог измазал липким сиропом всю духовку. Я пытаюсь вытащить решетку, чтобы вымыть ее, пока она теплая, но мои перчатки расплавятся, если я возьмусь за нее. Кухонные рукавицы вон там, в верхнем ящике.
Не зная, как себя вести, Грифф взял кухонные рукавицы и вытащил горячую металлическую решетку из духовки. Так, безо всяких церемоний, он вошел в дом Миллеров и в их жизнь.
Он всегда подозревал, что Коуч и Элли обсуждали такую возможность до того, как Коуч пришел за ним в то утро. Потому что его провели в комнату, специально приготовленную для подростка. В ней стояла двуспальная кровать, накрытая красно-белым одеялом с талисманом школьной команды – грозно нахмурившимся викингом. Другие спортивные призы были развешаны на стенах.
– Вот шкаф. Скажешь, если нужны еще вешалки. – Элли взглянула на маленький вещевой мешок, который принес с собой Грифф, но ничего не сказала по поводу того, что у него мало вещей. – Одежду, которая не мнется, можешь держать в этом ящике. Если что-то нужно постирать, корзина для белья в ванной. Боже мой, я не показала тебе ванную!
Ванна была такой чистой, что он боялся писать в унитаз.
Днем они все вместе пошли в магазин «Сирз», чтобы Элли могла «кое-что себе подобрать», но вернулись с новой одеждой для него. Он никогда не пробовал такой еды, какую приготовила Элли, в том числе пирог, который в тот вечер был у них на десерт. Он никогда прежде не был в доме, где так приятно пахло, где на полках стояли книги, а на стенах висели картины.
Однако на примере очистки духовки он понял, что эта роскошь не бесплатна. От него ожидают выполнения домашних обязанностей. Никогда в жизни от него ничего не требовали – только не путаться под ногами, когда в спальне матери был мужчина, – и поэтому Грифф обнаружил, что к этой стороне семейной жизни еще нужно привыкнуть.
Упреки Элли были мягкими, но настойчивыми. «Утром ты забыл застелить постель, Грифф. Или я не сказала тебе, что постельное белье меняется по пятницам?» «Ты не сможешь сегодня надеть свою любимую футболку, потому что я нашла ее под кроватью уже после того, как постирала белье. В следующий раз бросай ее в корзину».
Коуч был менее деликатен.
– Ты закончил доклад по истории?
– Нет.
– А разве его сдавать не завтра?
Он знал, что это так. Один из его помощников был учителем истории у Гриффа.
– Я сделаю.
– Конечно, – Коуч выключил телевизор. – Сделаешь. Немедленно.
Когда Гриффа призывали к порядку, он возмущался и угрожал, что убежит. Ему осточертела эта волынка. Сделай это, сделай то, убери это, вынеси то. Только придурки ходят в церковь по воскресеньям, но разве ему оставили выбор? И какое ему дело, вымыта ли машина и пострижен ли газон?
Но он ни разу не исполнил своей угрозы уйти. Кроме того, его ворчание по большей части игнорировалось. Элли просто забалтывала его, а Коуч или поворачивался спиной, или выходил из комнаты.
Он не делал ему поблажек и на тренировках. Даже наоборот, он был строже с ним, чем с другими, демонстрируя остальным игрокам, что ничем не выделяет Гриффа из-за того, что тот живет с ним под одной крышей.
Однажды, все еще сердясь, что вечером ему не разрешили смотреть телевизор, Грифф ленился на тренировке. Он не отдал ни одного паса нападающим. Защитникам приходилось забирать у него мяч, потому что он не удосуживался передавать его им. Он терял мяч во время снэпа.
Коуч наблюдал за ним, но, несмотря на хмурое выражение лица, ни разу не выругал его, не сделал замечания и не удалил с поля.
Но в конце тренировки, когда все остальные направились в раздевалку, Коуч приказал Гриффу остаться на месте. Он поставил манекен в тридцати ярдах и протянул Гриффу мяч:
– Попади в него.
Грифф бросил мяч, проявив не больше усердия, чем во время тренировки, и промахнулся. Коуч пристально смотрел на него.
– Еще раз, – сказал он, подавая другой мяч. Снова промах.
– Сбей эту чертову куклу, – Коуч дал ему третий мяч.
– У меня неудачный день. Что стряслось?
– Стряслось то, что ты дешевка.
Грифф швырнул мяч прямо в Коуча. Мяч отскочил от его широкой груди. Грифф повернулся и направился в раздевалку.
Тогда Коуч схватил его за плечо и резко развернул, так что шлем едва не слетел с головы Гриффа – вместе с головой. Не успел Грифф опомниться, Коуч уперся своей широкой жесткой ладонью ему в грудь и с силой толкнул. Грифф со всего размаху сел на землю. Резкая боль молнией распространилась от копчика по всему позвоночнику, проникая прямо в мозг. Боль была такой сильной, что у него перехватило дыхание, а на глазах выступили слезы. Эти слезы были еще более унизительными, чем поза.
– Я тебя не боюсь! – крикнул он Коучу.
– Ну, теперь я удостоился твоего внимания?
– Почему вы не выбрали кого-то другого? Филипс сегодня промахнулся десять раз из десяти. Вы и слова ему не сказали, пока он не запустил мяч между этих чертовых стоек. Сколько раз Рейнольдс терял мяч во время прошлой игры? Три? Четыре? Почему вы его пожалели? Почему всегда я?
– Потому что у Филипса и Рейнольдса нет таланта, – казалось, Коуч вложил всю силу в этот рык. А затем, уже тише, прибавил: – А у тебя есть.
Он смахнул пот со лба тыльной стороной большого пальца и пристально посмотрел на Гриффа, который все еще сидел в грязи, потому что копчик болел слишком сильно, чтобы попытаться встать.
– Ни один из игроков этой команды, этой школы или всех остальных школ не имеет такого таланта, как ты, Грифф. А ты транжиришь его, жалея себя и задирая всех вокруг, потому что твоя мать была шлюхой. Никто не отрицает, до этого момента у тебя была поганая жизнь. Но если ты разрушишь и всю остальную свою жизнь, кто будет дураком? Кого тогда тебе винить? Только себя. Может, ты меня и не боишься, потому что ты чертовски боишься себя, – сказал Коуч, ткнув пальцем в пространство между ними. – Потому что, что бы ты ни думал, ты лучше тех двоих, что тебя родили. Ты умен и красив. Таких физических данных я не видел ни у одного спортсмена. И эти дары требуют, чтобы ты что-то из себя сделал. Это пугает тебя, потому что тогда ты не сможешь упиваться этой проклятой жалостью к себе. Ты больше не сможешь ненавидеть этот мир и всех людей за то, что с тобой дерьмово обращались. У тебя не будет оправдания, чтобы оставаться таким эгоцентричным и эгоистичным придурком, какой ты есть сейчас.
Коуч еще некоторое время молча смотрел на Гриффа, а затем с отвращением отвернулся.
– Если у тебя кишка не тонка, завтра утром надевай форму и будь готов выкладываться по полной программе. Или выметайся из моей команды.
На следующий день Грифф пришел на тренировку. Он тренировался каждый день, и в этот сезон ведомая им команда выиграла первенство штата, как и в три последующие года. Ни об инциденте, ни о лекции Коуча речь больше не заходила. Но Грифф не забыл о них, и он знал, что Коуч тоже помнит.
Их отношения налаживались. Они не были ровными, потому что Грифф постоянно проверял, как далеко он может зайти, пока Коуч и Элли не устанут от него и не выкинут вон.
Когда он нарушил уговор и в выходной явился на полтора часа позже положенного, они не выгнали его, но Коуч придумал худшее из возможных наказаний – заставил ждать два месяца после шестнадцатилетия, прежде чем разрешил сдать водительский экзамен и получить права.
Они поощряли его приглашать друзей, но он никогда этого не делал. Он не научился дружить, и у него не было никакого желания заводить друзей. Инициативы одноклассников отвергались. К чему все это, если рано или поздно тебя бросят? В конечном счете, лучше оставаться одному.
Иногда он ловил на себе печальные взгляды Элли, понимая, что она скрывает невысказанное беспокойство за него. Возможно, она чувствовала, даже тогда, что худшее впереди.
Жизнь шла своим чередом. Затем, в начале седьмого класса, произошел инцидент в раздевалке, за который Гриффа на три дня исключили из школы. Это нельзя было назвать честной игрой – Грифф против пяти здоровых спортсменов, трех футболистов и двух баскетболистов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43