А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Вскоре после этой встречи Людмила Николаевна Сталь была награждена орденом Ленина. Такой высокой чести удостаивались тогда немногие.
И вот — гроб в тёмной комнате, глухая ночь, колеблющееся пламя свечей возле жёлтого лица и тёмные провалы глазниц: в них не попадал свет.
Иосиф Виссарионович поцеловал Людмилу Николаевну в лоб и вышел. Я — следом.
Улицы были совершенно пусты. В окнах — ни одного огонька. Машина неслась быстро. За все время ни Сталин, ни я, ни Власик не произнесли ни одного слова. Не требовалось. Слишком давно и хорошо мы знали друг друга. Лишь прощаясь возле моего дома, Иосиф Виссарионович, придержав дверцу машины, сказал тихо:
— Какая потеря…
— Как невероятно переплетаются судьбы! — отозвался я.
— И столько оборванных нитей…
Переживания Сталина нетрудно понять. Много было вокруг него разных людей, но таких, которым он полностью доверял, испытывал давнее дружеское расположение, — единицы. И среди этих единиц особое место занимали мы с Людмилой Николаевной. Взаимоотношения Сталина с ней и со мной были совершенно исключительными. Однако и кроме нас в разное время имелись у Иосифа Виссарионовича особо привечаемые товарищи, к которым он обращался по тем или иным конкретным вопросам. Один из них, Илья Давыдович Гоциридзе, по мнению Сталина, очень хорошо разбирался в делах транспортных и строительных. И надёжен был.
Как и когда они познакомились, я не знаю. Насколько мне известно, среди грузинских революционеров-подпольщиков Гоциридзе не значился. Уже после Октября окончил он Тбилисское техническое училище. Затем, как активный комсомолец, был направлен в Московский институт железнодорожного транспорта. Не берусь судить, какой инженер из него получился, но умелым, энергичным организатором он был безусловно. Турксиб, Северный Сахалин, переустройство железнодорожного узла во Владивостоке — вот основные этапы его деятельности до того дня, когда Сталин позаботился о том, чтобы Гоциридзе вызвали в Москву.
Очень большое значение придавал Иосиф Виссарионович сооружению столичного метрополитена. Для него это была не просто транспортная артерия, подземные дворцы должны были стать своеобразными памятниками эпохи его правления, как впоследствии и высотные здания. А доверенным лицом Сталина, его недремлющим, взыскательным оком сделался на метрополитене Илья Давыдович Гоциридзе. Под непосредственным его руководством строился перегон от станции «Кировская» до «Дзержинской», он возводил станцию глубокого заложения «Красные ворота». Но главным достижением Гоциридзе была станция «Маяковская».
Просторная и красивая, облицованная серебристо-серой нержавеющей сталью вместо мрамора, она отличалась особым изяществом. Иосифу Виссарионовичу эта станция очень правилась, несколько раз он ездил по ночам любоваться ею. Именно после этого Гоциридзе стал главным негласным советником Сталина по строительству. С ним беседовал Иосиф Виссарионович о своей новой даче у истоков Волги. Некий символический смысл придавался этому сооружению. Однако побывал Сталин на той даче лишь два раза — далеко было ездить.
Многими знаками внимания отмечен был Илья Давыдович. В 1939 году он стал начальником строительства Московского метро, заместителем Наркома путей сообщения. Затем — генералом железнодорожных войск. Получил звание лауреата Сталинской премии. Умер в середине шестидесятых годов, находясь на пенсии.
Много слышал я об Илье Давыдовиче от Сталина, но встречался лишь несколько раз. Могу отметить только одну черту его характера — держался он независимо, с большим достоинством, как человек, знающий себе цену и не боящийся ответственности. Иосиф Виссарионович уважал таких. А я упоминаю о Гоциридзе для того, чтобы подчеркнуть: Сталин прекрасно понимал, что один человек, даже весьма одарённый (он сам!), не способен охватить все многообразие жизни, и поэтому использовал соображения, помощь других товарищей. Была у него целая когорта таких, как Илья Давыдович, полуофициальных советников, способных дать консультацию, предложить интересную идею, не претендуя на первенство, на приоритет. Достаточно было, того, что их замыслы воплощаются в деяниях Сталина, служат достижению успеха. Общим для этих очень разных людей было не только то, что каждый из них превосходно знал своё дело, но главным образом то, что они, не страшась потерять должность и вообще оказаться в опале, имели мужество всегда откровенно высказывать своё мнение.
18
Очередное поручение Сталина не только удивило меня, но вызвало неприятное ощущение. И сам он говорил неохотно, через силу, стараясь подавить раздражение:
— Николай Алексеевич, есть несколько сообщений, которые нуждаются в тщательной проверке. В негласной проверке, чтобы не бросить тень на человека. И, может быть, придётся дать по рукам чересчур ретивым сочинителям.
— На кого донос? — прямо спросил я.
— Сообщения по поводу товарища Микояна, — недовольно поморщился Сталин. — Его обвиняют в перерожденчестве, в отходе от коммунистической морали. Он, как помещик, как феодал, накапливает богатства в имении, эксплуатирует чужой труд, чуть ли не право первой ночи себе присвоил…
— Кто автор доноса?
— Не хочу никакой предвзятости, Николай Алексеевич, поэтому не отвечаю на ваш вопрос. Надеюсь услышать объективное мнение.
— Скверный душок во всем этом, Иосиф Виссарионович. Я не следователь, не филёр. И не хочется обижать подозрением товарища Микояна.
— Не надо обижать. Осмотрите его дачу. Хотя бы под предлогом инвентаризации. Это нужно. А мне самому учинять проверку было бы не совсем удобно. Вы согласны?
Такой довод трудно опровергнуть.
— Будет комиссия? — спросил я.
— Не следует привлекать широкого внимания. Только вы и ещё один человек от Берии.
Вот оно что! С этого бы и начал! Фигуры в игре сразу встали на свои места, выявился закопёрщик, а уж определить его цель — не составляло труда. Я хорошо знал Лаврентия Павловича, настолько хорошо, что понимал мотивы его действий. Не только почему он поступает в том или ином случае так, а не иначе, но и чего он хочет достигнуть.
Да, Берия был садист по натуре, готовый гадить всем, кто мог стать ему поперёк дороги. Но он был пакостником хитрым, гибким, а потому особенно страшным. Быстрая карьера, полное доверие Сталина сделали его наглым, однако он не утратил осторожности и постоянно был, как говорится, себе на уме. Не сомневаюсь: уже тогда, в конце тридцатых годов, амбиции Берии простирались настолько далеко, что он втайне считал себя самым вероятным преемником Сталина. Со временем, разумеется. А почему бы и нет? Его наверняка поддержал бы Лазарь Моисеевич Каганович. Огромная власть находилась в руках и самого Лаврентия Павловича. Особенно ощущалось это до войны, когда армия была обезглавлена, ослаблена репрессиями. Потом, за годы боевых действий, армия и флот наберут силу, вырастет авторитет военных руководителей, они смогут противостоять влиянию Берии. Но это — после Победы.
Очень внимательно следил Лаврентий Павлович, чтобы никто из партийных и государственных деятелей не «обскакал» его, не вышел на первый план, не потеснил в восприятии Сталина. Конкурент или не конкурент — этим определялось отношение Берии ко всем коллегам по высшему эшелону власти. Как я понимал, главными «соперниками» представлялись ему двое: Вячеслав Михайлович Молотов, пользовавшийся неограниченным доверием Сталина, позволявший себе в узком кругу называть его давней партийной кличкой Коба. И Михаил Иванович Калинин, которого, как считалось, особенно уважал народ. Но и тому и другому Берия сумел подмочить репутацию, репрессировав их ближайших родственниц. А что это за кандидат в вожди, у которого в собственной семье подвизался враг народа?!
Конечно, дезавуировал бы Берия и Климента Ефремовича Ворошилова вместе с Будённым, но не по зубам оказался орешек. Сталину необходимы были эти надёжные боевые соратники, Иосиф Виссарионович был уверен, что с их помощью он может полностью контролировать Вооружённые Силы страны. В руках легендарного героя Ворошилова была вся армия. Утратить Климента Ефремовича и Семена Михайловича — значит ослабить веру в непобедимость наших полководцев, наших войск. Да и зачем терять их, кто их заменит? Только они и остались.
Вполне лояльно относился Берия к тем деятелям, которые, как он думал, не способны были преградить ему путь к достижению цели. Андрей Андреевич Андреев, например, скромный труженик, искренний партийный функционер, про которого Сталин говорил: «За те участки, за которые отвечает товарищ Андреев, я совершенно спокоен». Занятый конкретными делами, Андрей Андреевич не гнался за славой, не стремился выделиться, не плёл интриг. Берию такой член Политбюро вполне устраивал.
Вот и Анастас Иванович Микоян не являлся вроде бы конкурентом Берии. Даже определённое расположение проявлял всегда Лаврентий Павлович к Микояну: человек свой, южный, легче общий язык найти, столковаться. И вдруг — неожиданные выпад против Анастаса Ивановича, попытка ошельмовать его, принизить в глазах Сталина. Для какой цели? И почему выбрана именно эта — бытовая, дачная сторона его жизни? Других возможностей не имелось, что ли, у Берии?
Суть выяснилась для меня сразу. К этому времени, к концу тридцатых годов, почти сложился в чудесных подмосковных лесах от Барвихи до Успенского тот особый правительственный район, который я назвал «Малым Кавказом». Своеобразным центром его, и географическим и архитектурным, являлся замок Микояна над ручьём Медвенкой. Обнесённый кирпичной, почти крепостной стеной, замок стоял на крутом склоне, на господствующей высоте и имел, выражаясь военным языком, стратегическое значение в данной местности. Он контролировал главный узел дорог: автомагистраль из Москвы на Горки-II и далее — на Успенское, ответвление на Одинцово (Красногорское шоссе) и важнейший перекрёсток, от которого особые дороги уходили в глубь леса, к скрытым там дачам. Причём и Рублевско-Успенское, и Красногорское шоссе пролегали здесь в узком дефиле: справа и слева крутые склоны, густые леса — свернуть, проехать другим путём нет никакой возможности. Кто держал в руках замок, тот при определённых обстоятельствах получал большие выгоды, в любой момент мог взять под контроль, закупорить узкое «горло», связывавшее со столицей весь особый район.
Поместье Микояна было самым заметным, выделялось расположением и архитектурой, но не являлось наиболее обширным и наиболее красивым. Если ехать по Рублевско-Успенскому шоссе, то километра через три будет ещё одна речушка, промывшая на пути к Москве-реке глубокий заросший овраг. Начиная отсюда и до деревни Бузаново высится вдоль дороги хороший елово-сосновый лес с примесью берёзок. И почти незаметен съезд, ещё до мостика через овраг уходящий вправо и тоже пересекающий речушку. И не видна в лесу высокая изгородь из колючей проволоки, а затем ещё и глухой зелёный забор, протянувшийся по периметру на несколько километров. Здесь, от села Знаменского, от Катиной горы и до Бузанова, раскинулся вдоль реки, на прогреваемом солнцем косогоре, роскошный лесной массив. Участок километра три в длину и до двух в ширину. Чудесный воздух, настоянный на хвое. Ягодные поляны. Полно грибов. Купанье, рыбалка, дикие утки, облюбовавшие протоку у островка. Гнёзда ласточек-береговушек в песчаных обрывах за речкой. И тишина.
Всей этой благодатью пользовался Вячеслав Михайлович Молотов. Дворец его расположен был идеально. Цветущая поляна, полуоткрытая со стороны речки, прекрасные успокаивающие виды. Вблизи — обширное ровное поле, охваченное серпом Москвы-реки, на втором плане — старинные Уборы с древней церковью, а ещё дальше, по горизонту, — зеленели леса.
Такому райскому поместью мог позавидовать богатый аристократ или капиталист. Кое-кто из партийных наших товарищей высказывал недоумение: зачем коммунисту Молотову такая роскошь, такой простор? Он не писатель, не художник, чтобы жить и работать в уединении, на природе, бывает там от случая к случаю. Но Сталин, съездив в поместье Вячеслава Михайловича, пресёк подобные разговоры. Он сказал: дача предоставлена человеку, ведающему иностранными делами, и служит не личным, а государственным целям. Здесь Молотов может принимать почётных зарубежных представителей, глав государств…
Вопрос был исчерпан для всех, в том числе и для Берии. Между тем «Малый Кавказ» разрастался. В густых лесах над Москвой-рекой появлялись (против Петрово-Дальнего) новые дачи-особняки, скрытые от глаз людских деревьями и зелёными заборами. И мой небольшой домик был поблизости от тех мест. Иосиф Виссарионович тоже все охотней ездил теперь на Дальнюю дачу. А там он практически выпадал из-под контроля, из-под влияния Лаврентия Павловича. На «Малом Кавказе» складывались особые взаимоотношения узкого круга людей, а Берия оказался за пределами этого круга.
Ещё в 1937 году, сразу после ареста Власа Чубаря, Лаврентий Павлович взял себе его шикарную дачу с огромным участком. Большой белый дом среди сосен. Богатая библиотека, собственный кинозал, где Берия любил в одиночку смотреть зарубежные фильмы. Все вроде бы хорошо, но Лаврентию Павловичу очень хотелось утвердиться в замке Микояна, в главном стратегическом пункте на перекрёстке дорог. Такова цель. А способ — скомпрометировать Микояна, вышвырнуть его из поместья, самому прочно закрепиться в центре особого района, на господствующей высоте.
Все, казалось, учёл самоуверенный Лаврентий Павлович, даже время выбрал такое, когда Микоян со своей хлопотливой и хозяйственной женой Ашхен Лазаревной, с пятью детьми и многочисленными родственниками уехал на юг. И все-таки Берия допустил ошибку. Насчёт интриг у Сталина был богатейший опыт, он не только сам умело плёл их, но и разгадывал интриги других. И умел постоять за людей, которых считал преданными себе и полезными для общего дела.
Микоян был одним из таких. У них имелось много общего, хотя Анастас Иванович гораздо моложе Сталина, родился в 1895 году. Как и Сталин, шёл он по церковной части и продвинулся на сём пути гораздо дальше Иосифа Виссарионовича. Не только окончил армянскую духовную семинарию, но и учился в духовной академии. Там, кстати, и познакомился с основами марксизма.
Крепкие узы и в прошлом, и в настоящем связывали его со Сталиным. В двадцатых годах, например, Микоян неоднократно по личному поручению Сталина выезжал в крупные провинциальные центры, проводил там соответствующую подготовительную работу при выборе делегатов на партийные съезды. Думаю также, что и малый рост Микояна играл некоторую роль. До конца тридцатых годов, пока окончательно не утвердился в единовластии, Сталин недоброжелательно относился к высоким людям, на которых приходилось смотреть снизу вверх. Это уж потом, воспарив надо всеми, он перестал третировать высоких и даже возлюбил их. Вот, дескать, какие богатыри служат мне верой и правдой, признают моё бесспорное превосходство…
Короче говоря, проверку мы начали вдвоём, я и представитель Берии, какой-то очень уж неприметный с виду субъект с крадущейся походкой, с вытянутым, как собачья морда, лицом. Откровенно любопытствующий, нагловатые глаза, шарящие в поисках какой-нибудь гадости, грязи. Даже неловко было появляться рядом с ним на людях, я держался подальше, да и он довольно быстро сообразил, что ничего общего между нами нет и не может быть.
Поместье Микояна, казавшееся обширным со стороны, от дороги, было в общем-то сравнительно небольшим. Территория, вытянувшись над Медвенкой, суживалась к югу и завершалась почти острым углом. В здании, напоминавшем башню старого замка, размещались хозяйственные службы, а семья Анастаса Ивановича занимала аккуратный, приятный дом под жестяной салатового цвета крышей, стоявший среди деревьев в глубине участка.
Я отметил: три выезда имелось у Микояна. Главный — на автостраду. Другой — с противоположной стороны. И ещё одни ворота, судя по всему, давно не открывавшиеся, вели в густой лес, где едва заметная дорога петляла среди глухих оврагов. В любую сторону мог умчаться в случае надобности Анастас Иванович. И ещё, как в заправском средневековом замке, имелись в кирпичной стене две узкие малозаметные калитки с обитыми железом дверями. Они тоже выводили в лес над Медвенкой.
Возможно, все это досталось Микояну в наследство от дореволюционных хозяев.
Обстановка на даче была спокойная, дружелюбная, как в прежние времена в богатых помещичьих имениях при заботливом хорошем барине, который задавал тон своей справедливостью, шутками, ровным отношением ко всей прислуге, от приближённой горничной до мальчика на побегушках.
Имелся небольшой сад, о нем не стоило бы упоминать, если бы не садовник, являвшийся своего рода экспериментатором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287