А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Жуков и Рокоссовский, сами посидевшие в изолированных ячейках под вражеским огнём, говорили, что даже они, с их опытом, испытывали обречённость, страх, нестерпимое одиночество. А каково же молодым, необстрелянным воинам?! Сама практика заставила вернуться к траншейной системе, при которой бойцы видели и слышали своих командиров, ощущали, как говорится, локоть соседей.
Опыт Погорело-Городищенской операции показал нам ошибочность глубокоэшелонированного построения войск во всех звеньях от взвода до дивизии при прорыве вражеской обороны. Как наступала стрелковая дивизия на рубеже, положим, 2-3 километра? Имея в своём составе 27 стрелковых рот, она атаковала оборону противника непосредственно лишь 8 ротами. Остальные шли за первым эшелоном с целью подкреплять его и развивать успех. Но самый-то первый, самый важный удар оказывался слабым, те девятнадцать рот, что действовали сзади, несли потери от вражеской артиллерии, миномётов, бомб, стремились к передовым подразделениям, которые, как ни странно, несли меньше потерь от снарядов, мин и бомб из-за близкого контакта с противником. Боевые порядки перемешивались, терялось управление. Путаница, одним словом. А новый устав требовал, чтобы все подразделения развёртывались для наступления в одну линию с интервалами 3-4 метра между бойцами, чтобы пулемётчики, миномётчики, расчёты противотанковых ружей двигались в интервалах между взводами пехоты, вообще в наиболее уязвимых для контратак противника местах. То есть, полк или, скажем, дивизия вкладывали в удар по врагу все, чем располагали в данный момент, чтобы одолеть неприятеля.
Я нарочно привожу этот пункт устава, потому что он был одним из многих, которые не применялись всегда и повсеместно. В 1942 году этот пункт был почти безусловен, так как противник не имел сплошной глубокой линии обороны, война носила в основном манёвренный характер. Но в дальнейшем, особенно в Германии, на подступах к Берлину, немцы создавали такие прочные рубежи, что нам приходилось возвращаться к многократно эшелонированному построению войск при прорыве. Но наши командиры умели пользоваться и тем и другим способом, поступали как целесообразнее.
Или — положения нового устава о месте командиров в бою… Нет, я слишком увлёкся, всего не перечислишь. Скажу лучше вот что. Для всех стран мира немцы были своего рода законодателями в тактике и в оперативном искусстве. До сорок второго года. А потом наши командиры батальонов и полков превзошли германцев по всем показателям — и до конца войны. Не говоря уж о стратегии: в этом отношении наше превосходство выявлялось многократно и достигло той недосягаемой вышины, на которой развевался наш победный флаг над поверженным германским рейхстагом. Более весомых доказательств история мировых войн не зафиксировала.
Что такое реформы вообще? Это значит — безболезненно отбросить все устаревшее, ненужное и сохранить, поддержать, развить все новое, перспективное. Реформа ничего не ухудшает, а только улучшает. Иначе это не реформа, а преступление. В масштабе государства — государственное преступление, за которое надлежит карать самой высшей мерой.
Сосредоточившись на Боевом уставе, я, чтобы не рассеивать внимание читателя, не упоминаю о многих других преобразованиях, назревших к тому времени, к осени сорок второго. Есть невидимые миру слезы, а есть и невидимая обществу работа, проводившаяся буквально под каждодневным доглядом Иосифа Виссарионовича. Опять же уточню: внимание всего мира тогда, всех историков до сих пор по тому периоду приковано к боям под Сталинградом. Ткнул туда всех носами Иосиф Виссарионович, завязли там их носы, до сих пор не могут вытянуть. А для нас не менее важными, чем события на фронте, были заботы о будущем. Сами по себе свершения вроде бы частные, но очень заметные. Ну, возьмём авиацию. С довоенных времён боевые самолёты действовали звеном в три машины. Но и самолёты улучшились, и скорости возросли, и опыт показал, что третья машина в тактической связке является лишней. И вот с ноября сорок второго вся наша авиация начала действовать звеньями в две машины: Ведущий и прикрывающий его ведомый. Это было значительно выгодней. А вместо двух эскадрилий по девять самолётов в истребительных и штурмовых авиаполках вводилось три эскадрильи… Или: повсеместно восстанавливались в войсках, для улучшения управления, корпусные звенья.
Читаю я вот теперь книги о войне, даже исторические исследования, и встречаю в них слово «офицер». Смотрю фильмы о первом периоде войны и вижу наших воинов с погонами на плечах. Не во всех, конечно, книгах в фильмах, но часто. А ведь это неверно. До 1943 года не было в нашей армии погонов, не было такого понятия — «офицер». Даже зловредным считалось оно по памяти о гражданской войне, о междоусобном братоубийстве. Потребовалась решительность Сталина, чтобы сломать все наносные представления о золотопогонниках, о многовековой атрибутике. «Будут офицеры, будут традиции, будет Великая Русская держава» — так думал и повторял вслух Иосиф Виссарионович. И погоны он согласился ввести: не только для сохранения традиций, но и для укрепления дисциплины, для определения меры ответственности, для удобства различия. А то ведь путаница была невероятная. Даже теперь, после войны, по упрощённой системе, молодой солдат не сразу запоминает все воинские звания. Каково же было до введения погонов со всеми этими треугольниками, кубиками, шпалами на петлицах, как было при тех же кубиках отличить лейтенанта от политрука, военфельдшера — от воентехника или интенданта?! А при шпалах — подполковника от комиссара, военврача от военюриста?! Тем более в военное время, когда не до нашивок на рукавах, не до особых символов на петлицах. Положение об офицерах сразу снимало путаницу, устанавливало единую строгую прямую подчинённости.
И вся эта огромная, многообразная работа была проведена нами в очень короткий срок, за осень сорок второго года. Это не какие-то теоретические изыски, нет — этого требовали наши окрепшие, набравшиеся опыта Вооружённые Силы. В приказе Верховного Главнокомандующего от 23 февраля 1943 года прозвучали слова, точно определившие новое положение дел. Вот они:
«Гитлеровская армия вступила в войну против Советского Союза, имея почти 2-летний опыт ведения крупных военных операций в Европе с применением новейших средств войны, Красная Армия в первый период войны, естественно, не имела ещё и не могла иметь такого военного опыта. В этом состояло преимущество немецко-фашистской армии. За двадцать месяцев положение, однако, изменилось и в этой области. В ходе войны Красная Армия стала кадровой армией. Она научилась бить врага наверняка с учётом его слабых и сильных сторон, как этого требует современная военная наука».
Да, действительно, наша армия стала кадровой, достигшей высокого уровня — Иосиф Виссарионович определил это своевременно и точно. В мире тогда было только две таких армии, наша и немецкая. И где-то ни полпути к кадровой — японская. Все остальные армии представляли собой лишь воинские формирования разной степени подготовленности. Мировая война свелась к борьбе между двумя могучими опытными гигантами. А поддержкой им в этой непримиримой борьбе были не столько союзники, сколько идеология. У одних — нацеленная на уничтожение и разрушение, на установление мирового господства. У других — на спасение себя и всего человечества.
25
В начале войны один из наших генералов старой закалки, наблюдая за ходом боя, воскликнул с горечью: «Это не атака, это набег легковооружённых половцев на доменную печь! Шума много, а что делать — никто не знает!..» Да, случалось такое. Но наши солдаты и командиры довольно быстро освоили науку воевать и науку побеждать. Во всех подразделениях и частях, даже во вновь созданных, имелись теперь люди с фронтовой закалкой. Однако кадровая армия — это не только полки и дивизии, способные умело действовать в любых условиях, это ещё и профессиональное руководство на всех уровнях, в том числе на уровне оперативном, требующем сочетать теорию и практику, то есть вынашивать правильные замыслы и самому решительно осуществлять их. Соитие призвания и опыта, ума и энергии.
Блестяще задумана, подготовлена и проведена была операция по окружению и уничтожению сталинградской группировки противника. Результат коллективного творчества, коллективного действия, в которых принимали участие и Генеральный штаб, и Ставка с её представителями на местах Жуковым, Василевским, и командующие фронтами, чьи фамилии я уже называл. Ни в коей мере не умаляя их заслуги, хочу все же сказать: первым, кто оценил и использовал возможности достигнутого успеха, оказался Николай Фёдорович Ватутин, возглавлявший в ту пору Воронежский, а затем Юго-Западный фронт. Не дал Ватутин угаснуть пламени сталинградского костра, добавил такое горючее и раздул такой огонь, в котором сгорело вражеских войск не меньше, чем непосредственно у стен волжской твердыни. Не имел Николай Фёдорович преимущества над противником ни в количестве людей, ни в технике, но действовал так умело, так дерзко и осмотрительно, что значительно расширил масштабы зимнего сражения и во многом предопределил его удачный исход. Пока наши войска добивали в Сталинграде 22 окружённые дивизии, генерал Ватутин провёл западнее Воронежа две изумительных с точки зрения военного искусства операции, Воронежско-Касторненскую и Острогожско-Россошанскую, разгромив и уничтожив 26 немецких, итальянских и венгерских дивизий, освободив большую территорию. К сожалению, ослепительное сияние Сталинграда оставило в тени те славные операции, не оказалось литераторов и историков, способных достойно поведать о них.
В нескольких местах войска Ватутина раздробили, раскромсали немецкие боевые порядки, образовались такие дыры, которые врагу нечем было заткнуть. В эти разрывы входили наши подвижные части, отсекали, окружали противника, гнали уцелевших дальше на запад. И у нас, конечно, были потери, и мы ослабли, но тут с особой силой проявился военный талант Николая Фёдоровича, его стремление и умение действовать во имя общих стратегических целей, создавать обстановку для общих успехов. От Воронежа до Харькова дошли за пару месяцев войска Ватутина. Виктория впечатляющая, казалось, можно бы остановиться, отдохнуть, переформироваться, получить пополнение, подтянуть тылы… Но ведь это — потеря времени и темпа, упущенные возможности. И Николай Фёдорович принял решение совершенно неожиданное не только для немцев, но и для нашего высшего командования. Решение, вызвавшее недоумение Жукова («ну и размахнулся генерал-романтик!»), зато поддержанное Василевским и Шапошниковым, что заставило Сталина занять выжидательную позицию и Ватутину не мешать.
Суть в том, что Николай Фёдорович не пошёл дальше на запад, преследуя разбитого врага, а повернул основные силы своего фронта на юг, бросил в сторону Запорожья все оставшиеся у него подвижные части. Не близок путь от Харькова до Запорожья и далее до Мелитополя, до Азовского моря, но если бы этот манёвр удался, были бы отрезаны все вражеские войска на огромной территории восточнее излучины Днепра: в Донбассе, в районе Ростова, на Северном Кавказе и на Кубани. Рухнула бы треть гитлеровскою фронта в нашей стране, от такой катастрофы немцы вряд ли могли бы оправиться.
Понимал ли Николай Фёдорович, что у него не хватит сил осуществить полностью столь грандиозный замысел и что Ставка в данное время не имеет возможности помочь ему? Конечно, понимал. Он и не рассчитывал дойти до Мелитополя, отрубив все вражеские коммуникации. Но угрозу-то он создавал, увеличивая нервозность и хаос, царившие у противника после Сталинграда, способствуя успеху других наших наступавших фронтов. Немцы запаниковали, боясь за свой тыл, вражеское командование заботилось уже не столько об удержании позиций, сколько о том, как бы вывести свои армии из угрожаемых районов. Проскочить бы через узкое горлышко возле Ростова-на-Дону и создать новые оборонительные линии западнее его. А наша Ставка, используя благоприятный момент, сосредоточила внимание на том, чтобы закупорить проход на нижнем Дону, не выпустить из «мешка» остатки отборных немецких войск, ещё недавно маршировавших в сторону Сталинграда и Баку, любовавшихся гитлеровским флагом, развевавшимся над Эльбрусом. Теперь же немцы пытались оттянуть назад, спасти хотя бы самые боеспособные танковые дивизии.
Рассуждаем мы сейчас об особенностях кадровой армии, о том, что в это понятие входят не только хорошо обученные войска, владеющие различными формами ведения боя, но и генералы, способные умело готовить и осуществлять операции. Однако есть и ещё важный фактор, без которого мастерство войск и полководцев не дадут желаемого результата одержания победы с наименьшими утратами для себя. Это способности высшего военного руководства страны, в первую очередь человека, облечённого полномочиями Верховного Главнокомандующего. В нашем случае — Иосифа Виссарионовича Сталина. Говорили мы о том, что в начальный период войны допустил он несколько стратегических ошибок, две из которых (сражение за Киев и план летней кампании сорок второго года) привели к очень тяжёлым последствиям. Но Иосиф Виссарионович был достаточно умен и самокритичен, чтобы сделать правильные выводы из своих срывов. Он учился многому, в том числе — терпеливо выслушивать военных специалистов, считаться с их мнением. С лета сорок второго года и до конца войны Сталин существенных ошибок больше не допускал, мастерство его, как военного руководителя, быстро и заметно росло буквально из месяца в месяц. Обретённые знания и навыки применял творчески, сообразуясь с обстановкой, того же требуя от маршалов и генералов. Хотя бы такой пример. Приказывал не вытеснять противника, что не приносит врагу крупных потерь, а при первой возможности окружать неприятеля, устраивая большие и малые «котлы», пленяя или уничтожая врага. Сталинград был только началом. Чем дальше, тем чаще попадал противник в окружение, безвозвратно теряя личный состав и технику.
Способности Сталина, как Верховного Главнокомандующего, высоко оценены военными профессионалами, работавшими под его непосредственным руководством, вместе с ним. Это и маршал Жуков, и адмирал Кузнецов — люди честные, мужественные, подвергавшиеся, кстати, гонениям при Сталине. Но истина важнее собственных амбиций. Весьма лестно говорили и писали они о Верховном Главнокомандующем уже после его смерти, когда приспособленцы вслед ему камни кидали.
Много общался со Сталиным по военным делам Александр Михайлович Василевский. Если в послевоенные годы его расспрашивали о полководческой деятельности Сталина, маршал Василевский, не пускаясь в рассуждения, предлагал познакомиться с некоторыми документами, чаще всего с телеграфной директивой командующему Закавказским фронтом И. В. Тюленеву от 4 января 1943 года. Подчёркивая, что Верховный Главнокомандующий продиктовал эту телеграмму без всякой записи, сразу формулируя свои указания. По мнению Василевского, этот документ очень точно характеризует самого Сталина, его компетентность, способность анализировать обстановку, смотреть вперёд, доскональное знание им не только событий, но и людей, особенностей характера того или иного руководителя, учитывание этих особенностей. Привожу текст:
"Первое. Противник отходит с Северного Кавказа, сжигая склады и взрывая дороги. Северная группа Масленникова превращается в резервную группу, имеющую задачу лёгкого преследования противника. Нам невыгодно выталкивать противника с Северного Кавказа. Нам выгоднее задержать его с тем, чтобы ударом со стороны Черноморской группы осуществить его окружение. В силу этого центр тяжести операций Закавказского фронта перемещается в район Черноморской группы, чего не понимают ни Масленников, ни Петров.
Второе. Немедленно погрузите 3-й стрелковый корпус из района Северной группы и ускоренным темпом двигайте в район Черноморской группы. Масленников может пустить в дело 53-ю армию, которая болтается у него в резерве и которая в обстановке нашего успешного наступления могла бы принести большую пользу. Первая задача Черноморской группы — выйти на Тихорецкую и помешать таким образом противнику вывезти свою технику на запад. В этом деле Вам будет помогать 51-я армия и, возможно, 28-я армия. Вторая и главная задача Ваша состоит в том, чтобы выделить мощную колонну войск из состава Черноморской группы, занять Батайск и Азов, влезть в Ростов с востока и закупорить таким образом северокавказскую группу противника с целью взять её в плен или уничтожить. В этом деле Вам будет помогать левый фланг Южного фронта — Ерёменко, который имеет задачей выйти севернее Ростова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287