Сталин промолчал, но Берия, как всегда, уловил ход его мыслей. На следующий же день по указанию заместителя наркома внутренних дел Б. З. Кобулова был подготовлен список на 170 человек, осуждённых за политические преступления и отбывавших наказание в Орле. Из них 76 человек добавочно обвинялись в проведении антисоветской агитации теперь, в военное время. Знаю также, что Сталин подписал постановление Государственного Комитета Обороны, в котором пересмотр дел всех поименованных в списке поручался военной коллегии Верховного суда СССР, то есть фактически В. В. Ульриху, диапазон решений которого не отличался разнообразием. Как правило — расстрел. Вот и в тот раз 161 человек из названного списка был приговорён к высшей мере. Их, в том числе М. А. Спиридонову, врача Д. Д. Плетнёва, обвинённого в умерщвлении А. М. Горького и В. В. Куйбышева, расстреляли ночью 11 сентября возле тюремной стены и так запрятали останки, что их не обнаружили и после войны. Не берусь утверждать категорически, но по моим предположениям, там же были расстреляны жены Тухачевского и Уборевича. Какая же в этом была суровая надобность? Не лучше ли расстрелять тех, кто бездарно сдал Орёл, открыв фашистам прямой путь на Москву?!
Но это уже свершившееся. Мне надобно было думать не столько о том, что было вчера, а что будет сегодня и завтра. Смотреть вперёд гораздо труднее, чем подводить итоги, анализировать минувшее, что вообще-то само по себе тоже важно. Вчерашнее — это фундамент, на котором предстоит строить дом. Но какой, как, из какого материала?!
Ещё в середине сентября появилась у меня идея, подсказанная, вероятно, успешными действиями «пожарной команды», кавкорпуса Белова на Южном фронте. А что, если создать и под Москвой некое подобие такой команды, только более крупного масштаба? Резервный фронт — это само собой. Формирование и подготовка новых частей в тылу — тоже. По плану. Но кроме этого, хорошо бы иметь непосредственно в подчинении Ставки сильное, надёжное соединение или объединение. Для подстраховки на случай вражеского прорыва. Для нанесения мощного удара по врагу, если представится выгодная возможность.
Борис Михайлович Шапошников, с коим я поделился своими соображениями, сперва только руками всплеснул: «Что вы, голубчик, что вы?! Где войска-то возьмём?! Не до жиру, быть бы живу!» Прав был, конечно. Бушевали сражения под Ленинградом, под Киевом, на юге Украины, всюду требовались подкрепления, не хватало оружия, а тут я со своим прожектом. Однако доводы мои выслушал. Я предлагал создать объединение не сразу, а постепенно, включая в него войска, освобождавшиеся на фронте, хорошо обученные в тылах части. Без ущерба для боевых операций. И понял, что идея-то сама была Борису Михайловичу по душе, но он, реалист, сомневался в возможности её осуществления. Во всяком случае, я заручился если не поддержкой Шапошникова, то его благожелательным нейтралитетом. Он не стал возражать, когда я высказал предложение Иосифу Виссарионовичу и дал предварительные расчёты.
Сталин высказал своё мнение сразу и категорично. «Положение сложное, но мы не можем жить одним днём. Мы не имеем права не думать о завтрашнем дне. Нам позарез нужна сильная армия. Ударная армия, — сформулировал он. — А чтобы ввести противника в заблуждение, формируйте не армию, а корпус, очень сильный корпус, который в любой момент можно будет развернуть в армию». «Ударный корпус», —сказал Шапошников. «Гвардейский корпус, — уточнил Сталин и, улыбнувшись, добавил: — Я уже думал над этим, а вы предвосхитили мои соображения… Побольше танков, побольше артиллерии, побольше опытных бойцов и командиров. Это должно быть очень сильное объединение», — по своей привычке выделять главное, повторил он.
27 сентября решение о формировании 1-го гвардейского стрелкового корпуса было принято и утверждён его состав. Это 5-я и 6-я гвардейские стрелковые дивизии, имевшие боевой опыт, но требовавшие пополнения. 41-я кавалерийская дивизия из числа новых, сформированных по урезанным штатам, примерно в три раза меньше довоенных кавдивизий. Эти новые формирования называли «лёгкими дивизиями». Ударную силу будущего корпуса составляли 11-я и 4-я танковые бригады. Особенно выделялась 4-я танковая, которую возглавлял полковник Михаил Ефимович Катуков. Сформирована была эта бригада из танкистов, уже прошедших горнило войны. Новейшую технику — замечательные танки Т-34 получали прямо в цехах Сталинградского тракторного завода, рабочие и инженеры помогли изучить и освоить узлы машины, использовать все её технические возможности. Формированием этой бригады интересовался, кстати, Иосиф Виссарионович, предполагавший перебросить её в район Москвы ещё до моего предложения.
В 1-й гвардейский стрелковый корпус вошли также два артиллерийских полка, три дивизиона «катюш». Предполагалось включить в него воздушно-десантный корпус. Так что это фактически была бы целая армия (прообраз 1-й ударной армии). Штаб решили создать за счёт комсостава военных управлений, учреждений, училищ, находившихся в Москве. Наблюдать за развёртыванием нового объединения было поручено мне. Осуществлять на практике свои предложения должен автор этих предложений — таким принципом руководствовался обычно Иосиф Виссарионович. Ты обдумал идею, ты её выдвинул, вот и доказывай свою правоту. У нас ведь много говорунов, которые наболтают, накрутят с трибун черт те что, обрисуют красивые, заманчивые перспективы, заработают популярность, а сами в кусты. Пусть другие делают. Но наболтать-то можно, что хочешь, не считаясь с реальностью, а вот попробуй-ка воплоти! Сталинский принцип «предложил — сделай» заставлял безответственных говорунов-краснобаев держать язык за зубами.
Итак, на бумаге 1-й гвардейский стрелковый корпус уже существовал. И не только на бумаге, 4-я танковая бригада сосредоточивалась под Москвой, в районе станции Кубинка. 11-я танковая находилась в ста пятидесяти километрах от столицы. Перебрасывались в новый район части 6-й гвардейской стрелковой дивизии. Но все ещё было в зачаточном, аморфном состоянии, не имелось ни штаба, ни человека, который возглавил бы новый корпус, а по существу, повторяю, новую особую армию. У меня имелось две кандидатуры на эту должность. Генерал-майор П. А. Белов, уже доказавший свою способность бить врага в условиях современной войны, и опытный военачальник генерал-лейтенант В. И. Кузнецов, тот самый Василий Иванович Кузнецов, которого мы с Шапошниковым предлагали назначить командующим Брянским фронтом. Но Белова лично не знал Сталин, мог заартачиться. А пока я рассуждал да советовался с Борисом Михайловичем, обстановка резко переменилась, Гудериан начал своё стремительное наступление, надо было принимать меры быстрые и решительные.
Хватились: кто сейчас в Москве из фронтовых генералов, кто способен возглавить сегодня формируемый корпус? Было названо несколько фамилий, но Сталин обратил внимание только на одну: Лелюшенко. «Вызовите товарища Лелюшенко немедленно». Я не удивился, эта фамилия была знакома Иосифу Виссарионовичу больше других, тогда упомянутых. Он слышал её ещё во время гражданской войны, да и в мирное время тоже. Семён Михайлович Будённый, любивший похвастаться своими орлами-конармейцами, не упускал случая сказать о Лелюшенко. Вот, мол, простой парнишка с Дона семнадцатилетним вступил добровольно в его, буденновскую, дивизию. В восемь утра получил коня, шашку, встал в строй. А в десять утра вместе со всеми помчался в атаку на беляков под хутором Камышеваха. И себя показал, и жив остался. Так и учились орлы, не слезая с сёдел. Дорос до генеральского звания… Сталин и я столько раз слышали эту историю, что могли бы дословно повторить её, даже с интонациями Семена Михайловича.
Из Первой Конной — значит свой, значит надёжен. На финской командовал бригадой. Не хуже и не лучше других, но проявил личное мужество. В начале войны с немцами генерал-майор Дмитрий Данилович Лелюшенко возглавлял 21-й механизированный корпус, опять же сражался не лучше и не хуже соседей: как во многих других частях и соединениях, потери были столь велики, что мехкорпус сошёл на нет, его пришлось расформировать. А Лелюшенко отозвали в столицу и назначили заместителем начальника Главного автобронетанкового управления Красной Армии и начальником Главного управления формирования и укомплектования автобронетанковых войск — такая должность, что на одном дыхании не произнесёшь. Да ещё с совершенно конкретным заданием: в сжатые сроки сформировать двадцать две танковые бригады. Срок оказался слишком коротким, но кое-что успели.
Последовал вызов к Сталину, из его приёмной Лелюшенко вышел командиром 1-го гвардейского стрелкового корпуса, не имея ещё реальной силы, но получив боевую задачу остановить Гудериана, не пропустить немецкие танки от Орла на Тулу. Командный пункт — в Мценске. А войск-то всего у Лелюшенко было — ногинский полк подполковника Т. И. Танасчишина со ста пятьюдесятью мотоциклами и одним танком. Такому полку только разведку вести. С ним и отправился Лелюшенко к Орлу, подбирая, вероятно, по пути отступавшие подразделения. Где он находится и что с ним, я не знал. И сам теперь ехал туда же, в неизвестность.
О том, что Лелюшенко жив и действует, я выяснил в Туле, куда прибыл ранним холодным утром. Сразу — в обком партии. Опыт идущей войны приучил меня к тому, что самой устойчивой структурой являются именно партийные органы, отвечающие практически за все. В прифронтовой полосе бесследно растворялись местные Советы разных рангов, исчезали всякие там профсоюзы, работники аппарата внутренних дел. А вот партийное руководство держалось до последней возможности, до вступления немцев в город или район, и только тогда либо отходило с армией, либо оставалось в подполье. Очень сказывалась роль единой дисциплинированной партии, скреплявшей сверху донизу все наше сложное многонациональное государство. Без такой партии в трудные моменты государство не выдержало бы, сломалось. Сам я человек беспартийный, но с полной уверенностью говорю об этом. В американских Штатах все проще, там случайно собравшиеся разноплемённые народы не имеют своих территорий, своих корней. Объединяются по горизонтали: одной экономикой, общими законами, гражданством. А у нас у каждой самой малой народности есть свои истоки, своя культура, свои территориальные притязания. Отпусти вожжу — разнесут.
В Тульском обкоме, конечно, не спали: дежурил один из секретарей с небольшой группой помощников. Здесь-то мне и сказали, что Лелюшенко проехал через город, в обкоме не появлялся, был только в артиллерийском училище, которое теперь выступило в сторону Орла. Обстановка неясная, штаб Орловского военного округа неизвестно где, туляки готовятся к обороне. С Мценском есть связь: только что звонил секретарь Мценского горкома партии Иван Суверин, там никакой паники, идёт эвакуация. Про Лелюшенко Суверин не знает, но есть хорошая новость: на станцию прибыл эшелон, выгрузились полтора десятка танков… Это очень обрадовало меня. И удивило. Танки? Откуда?!
Помня о том, что Сталин просил срочно сообщать о любых новостях, я связался из обкома с Москвой. Трубку снял дежурный генерал. Узнав, с кем разговаривает, заколебался:
— Спит. Лёг недавно.
— Понятно. И не будите.
Продиктовал короткую телефонограмму, затем спросил, с кем из военного руководства могу связаться сейчас. Генерал ответил, что переключает на Василевского. Милейший Александр Михайлович не меньше меня обрадовался тому, что в Мценск начали прибывать танки. И пояснил:
— Целые сутки сижу на телефонах, задействовал всех, кого можно. Комбриг четвёртой танковой Катуков сразу начал грузиться, это, наверно, его машины и проскочили. Одиннадцатая танковая готова к отправке. Поворачиваем на Орёл эшелоны шестой гвардейской дивизии. Отправляем два дивизиона реактивной артиллерии. Надо выиграть хотя бы день-два. Да! — вспомнил Александр Михайлович. — В районе Мценска есть пограничный полк Пияшева, он выдвигается на шоссе.
— Спасибо за ориентировку.
— Организуем поддержку с воздуха, сегодня постараемся прикрыть Мценск и железную дорогу… Звоните чаще, у нас очень скудная информация.
Разговор этот взбодрил меня. Холодное утро не казалось слишком уж хмурым. Не в пустоте я, не один, многие люди волновались, действовали, выполняя свой долг. Словно бы плечами ощутил плечи друзей. И как бы ни было трудно, отразим, уничтожим всех врагов, намерившихся раздробить наше Великое государство. Без такой веры и жить нет смысла. Ради себя одного, что ли, жить-то? Так это не жизнь, а животное существование.
2
После войны, как всегда бывало, на прилавки книжных магазинов хлынул поток мемуаров. Первыми начали немцы, от Гудериана до Типпельскирха. Сотни книг. Битые генералы оправдывались, сваливая вину за поражение на Гитлера, на погоду, друг на друга. Но главным образом все же на Гитлера. У нас, мол, у военных, были блестящие замыслы, но безграмотный фюрер вмешался в дела командования и все завалил. Гитлер был мёртв, его и сделали козлом отпущения. На живых-то не отыграешься. На Сталине начали отыгрывались лишь после его смерти.
Быстро росло количество торжественно-горделивых воспоминаний английских и американских полководцев, выставлявших себя творцами победы. На мой взгляд, они не столько боев провели, сколько поведали печатно о своих планах, замыслах, предполагаемых успехах. А заодно о жёнах, детях, собственных привычках и т. п. Явная диспропорция между делом и болтовнёй. Может, потому что и дел-то существенных насчитывалось маловато. И лишь со временем, отдалившись на расстояние, с которого видны не только подробности, но и ширина, глубина событий, начали создавать мемуары настоящие победители, для которых вторая мировая война стала главным событием жизни. Люди, потрясённые войной.
Стараниями и усилиями бывшего журналиста «Красной звезды», бывшего работника ГлавПУ полковника Михаила Михайловича Зотова начала выходить в Военном издательстве уникальная, единственная в мире серия военных мемуаров. Михаил Михайлович, сам литератор, автор нескольких книг о природе Подмосковья, уроженец Смоленщины, земляк Александра Твардовского, начальник по газете и друг Константина Симонова, внешне был простоват, но натуру имел сильную, принципиальную. Он был не только умен, но дальновиден, терпелив, при необходимости — дипломатичен. К тому же знал политуправленческую систему, обладал широким кругом знакомых среди генералитета, среди писателей. Он и ко мне обращался за консультациями, зная о том, что Лукашову много и достоверно известно, хотя вряд ли догадывался, какую особую роль я играл при Иосифе Виссарионовиче.
У Зотова было два требования. Мемуарист должен излагать события, как их видел и понимал, не поддаваясь меняющейся конъюнктуре. А написаны мемуары должны быть интересно, на хорошем литературном уровне, чтобы их читали не только специалисты-историки, а читал народ. И Михаил Михайлович добился большого успеха. Книги серии открыли людям огромный пласт военных событий, было воздано должное многим героям, полководцам, рядовым воинам. Просто повезло, что серия оказалась в руках этого человека. А потом изменилась ситуация в стране. Зотов ушёл в отставку, ухаживать за своими певчими птицами и «осуществлять литературное редактирование» некоторых наших «ведущих» писателей, у которых не было времени или таланта грамотно работать самим. Сии писатели получали разнообразные премии, ораторствовали с трибун, занимали руководящие кресла, а Михаил Михайлович оставался в глубокой тени, довольствуясь скромными гонорарами.
А мемуары в Воениздате постепенно сошли на нет. Сказывались определённые тенденции, да и основные авторы успели уже «отстреляться», начались повторы, перепевы. Но и при этих недостатках требования в мемуарной редакции по традиции оставались довольно высокими, правду истории старались соблюдать, отказывая порой даже именитым военачальникам, слишком уж «тянувшим одеяло на себя».
Году в шестьдесят седьмом или шестьдесят восьмом позвонил мне Георгий Константинович Жуков. Едва поздоровавшись, произнёс саркастически:
— Знаете, кто Москву спас в сорок первом?
— Откуда бы мне? — шутливо ответствовал я, не очень-то удивившись тону маршала: в то время он был в опале, его роль всячески принижалась, он болезненно переживал, что его оставляют за бортом, фамилия не упоминается в связи с важными событиями минувшей войны. Честолюбив был человек. Да и вообще, не справедливо.
— Так кто все же спас нашу столицу? — поинтересовался я.
— Новый объявился великий полководец. Лелюшенко.
— Дмитрий Данилович? Имел честь…
— Вы же с ним под Орлом были, хотите знать, какой он мудрый стратег, как он все тогда распланировал, как немцев угробил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287