Этот пенициллин – чудо. Конечно, парень, который лечил вас, сделал вам укол, но я дал вам дозу побольше. Значительно больше. В этом весь секрет.
– Долго я здесь?
– Третий день. Вы были в плохом состоянии. Честно говоря, без этого лекарства… – Баум пожал плечами. – А сейчас вы выпьете немного чаю и я позвоню бригадиру Мунро. Скажу ему, что вы в порядке.
Он вышел. Крэйг полежал немного, потом встал, нашел одежду, подошел к окну и сел, глядя в сад, окруженный высокими стенами. Сестра вошла в палату, неся на подносе чай.
– Я надеюсь, вы не возражаете, майор. У нас нет кофе.
– Все в порядке, – ответил Крэйг. – А сигареты у вас есть?
– Вам не следовало бы курить, сэр. – Она постояла в нерешительности, но достала из кармана пачку «Плейерс» и несколько спичек.
– Только не говорите доктору Бауму, откуда они у вас.
– Вы прелесть, – Крэйг поцеловал ей руку. – В первый же вечер, как только я выйду отсюда, отведу вас в «Радужный уголок» на Пикадилли. За мной чашка самого лучшего кофе в Лондоне и свинг, который мы станцуем.
Она покраснела и выскочила, смеясь. Он закурил и сел, глядя в сад.
Через некоторое время в дверь постучали, вошел Джек Картер с палкой в одной руке и кейсом в другой.
– Привет, Крэйг.
Крэйг встал, испытав настоящую радость.
– Джек, как здорово увидеть тебя снова! Значит, ты все еще работаешь на этого старого негодяя.
– Как видишь. – Картер сел и открыл кейс. – Доктор Баум сказал, что тебе значительно лучше.
– Вроде бы.
– Хорошо. Бригадир хочет, чтобы ты кое-что сделал для него, если можешь, конечно.
– Уже? Он что, пытается прикончить меня? Картер поднял руку:
– Крэйг, пожалуйста, выслушай меня. Все очень серьезно. Речь идет о твоей приятельнице Анн-Мари Треванс.
Крэйг застыл.
– Что с ней?
– Бригадиру нужно встретиться с ней с глазу на глаз. Готовится нечто серьезное. Очень серьезное.
Крэйг закурил.
– А что тут удивительного?
– На этот раз ставки слишком высоки. Короче, был послан «лизандр», чтобы доставить ее, но все пошло вкривь и вкось. – Он передал бумаги Крэйгу. – Посмотри сам.
Крэйг подошел к окну, открыл папку и начал читать. Потом осторожно закрыл ее с выражением страдания на лице.
Картер нарушил молчание:
– Прости. Мне очень жаль.
Крэйг сидел, думая об Анн-Мари, ее ярко накрашенных губах, стройных ногах в темных чулках, о вечной сигарете в руке. Такая чертовски привлекательная, восхитительно красивая, высокомерная, и вот…
Картер спросил:
– Вы что-нибудь знали об этой сестре-близняшке, Женевьеве Треванс?
– Нет. – Крэйг вернул ему папку. – Она никогда не упоминала о ней, даже в давние времена. Я знал, что ее отец англичанин. Она однажды сказала мне, что Треванс – корнуолльское имя, но я считал, что отец уже умер.
– Он жив. Врач, живет в Корнуолле. В Северном Корнуолле, в деревне Сен-Мартин.
– А дочь? Эта Женевьева?
– Она штатная сиделка в госпитале св. Варфоломея в Лондоне. Недавно перенесла тяжелый грипп. Сейчас в отпуске по болезни, живет у отца в Сен-Мартине.
– Ну и что дальше?
– Бригадир хочет, чтобы ты навестил ее. – Картер достал большой белый конверт из своего чемоданчика и передал Крэйгу: – Прочти и поймешь, почему так важно, чтобы ты помог нам в этом деле.
Крэйг открыл конверт, извлек оттуда письмо и начал медленно читать.
Глава 4
Сразу за деревней находился холм, странное место, обозначенное на картах как древний форт. Женевьева Треванс очень любила этот холм. С его гребня она могла сидя наблюдать за прибоем, набегавшим на коварные отмели, и только морские птицы были рядом с ней.
Она взобралась туда после завтрака, чтобы нанести прощальный визит. Накануне вечером она спокойно констатировала, что опять здорова, а налеты на Лондон, по сообщениям «Би-би-си», участились. В госпитале, конечно, каждая пара рук на счету.
Стояла чудная мягкая погода, какая бывает только в Северном Корнуолле и нигде больше, небо синее, на море легкие волны. Впервые за несколько месяцев она чувствовала внутренний покой; расслабленная и радостная, она повернулась и поглядела вниз, на деревню. Ее отец работал в саду старого дома приходского священника. Потом она вдруг заметила машину. Во время войны, когда горючее строго ограничено, это означает приезд либо доктора, либо полиции. Но когда машина подъехала ближе, Женевьева с удивлением поняла по ее цвету, что это военный автомобиль.
Машина остановилась у калитки дома священника, и из нее вышел человек в форме. Женевьева сразу побежала вниз. Она видела, как ее отец выпрямился, положил лопату и пошел к калитке. Они обменялись парой слов с человеком в форме, пошли по тропинке и вошли в дом.
Ей понадобилось не больше трех минут, чтобы добраться до подножия холма. Когда она спустилась вниз, парадная дверь открылась, из нее вышел отец и пошел ей навстречу. Они встретились у калитки.
Его лицо было ужасно напряжено, взгляд совершенно остекленевший.
Она взяла его руку:
– В чем дело? Что случилось?
Его глаза остановились на ней на какое-то мгновение, и он отпрянул, как будто испугавшись.
– Анн-Мари, – сказал он хрипло. – Она мертва. Анн-Мари умерла. – Он кинулся мимо нее к церкви. Почти бегом, нелепо прихрамывая, он миновал кладбищенский двор и крыльцо. Тяжелая дубовая дверь закрылась за ним с гулким ударом.
Небо было по-прежнему голубое, грачи громко перекликались на деревьях за церковью. Ничего не изменилось, но все сразу стало другим. Женевьева стояла, словно окоченев. Никаких чувств, пустота.
Сзади послышались чьи-то шаги.
– Мисс Треванс?
Она медленно повернулась. Форма на человеке была американская – расстегнутый плащ, накинутый поверх оливково-зеленого мундира. Майор, несколько орденских планок на груди. Их было удивительно много для такого молодого человека. Фуражка, надетая слегка набекрень, ладно сидела на золотистых волосах, в которых играли красноватые отблески. Гладкое, очень спокойное лицо, глаза холодного серого цвета, как Атлантический океан зимой. Он уже собирался заговорить, но внезапно закрыл рот, как будто онемев.
– Вы, кажется, принесли нам плохие вести, майор? – спросила она.
– Майор Осборн, – он откашлялся. – Крэйг Осборн. Боже, мисс Треванс, мне вдруг показалось, что я вижу привидение.
Она повесила его плащ в гостиной и открыла дверь в кабинет.
– Проходите сюда. Я попрошу экономку приготовить нам чаю. Кофе, боюсь, нет.
– Вы очень добры.
Она заглянула на кухню:
– Приготовьте нам чаю, миссис Трембат. У меня гость. Папа в церкви. Боюсь, мы получили плохие новости.
Экономка отошла от раковины, вытирая руки о фартук: высокая худощавая женщина с сильным лицом, типичная корнуоллка, очень спокойная, с проницательными голубыми глазами.
– Анн-Мари, да?
– Она мертва, – сказала Женевьева тусклым голосом и закрыла дверь.
Когда она вошла в кабинет, Крэйг стоял у камина, разглядывая детский снимок Анн-Мари и Женевьевы.
– Почти нельзя отличить уже тогда, – сказал он. – Это невероятно!
– Вы, кажется, знали мою сестру?
– Да, я встретил ее в 1940-м, в Париже. Я был журналистом, мы стали друзьями. Я знал, что ее отец англичанин, но, честно говоря, она никогда не упоминала о вас. Ни малейшего намека на то, что у нее есть сестра.
Женевьева Треванс ничего не ответила ему. Она села в кресло у камина и спокойно спросила:
– Вы приехали издалека, майор?
– Из Лондона.
– Долгая дорога.
– Но несложная. Почти никакого движения на дорогах теперь.
Последовала неловкая пауза, почти невыносимая, и Женевьева спросила:
– Как умерла моя сестра?
– В авиакатастрофе, – ответил Крэйг.
– Во Франции?
– Да…
– Откуда вы знаете? – удивилась девушка. – Ведь Франция оккупирована.
– У нас свои каналы связи. У людей, на которых я работаю.
– А кто они такие?
Дверь открылась, и вошла миссис Трембат с подносом, который она аккуратно поставила на маленький столик. Кинув быстрый взгляд на Осборна, она вышла из кабинета. Женевьева разлила чай.
– Должен сказать, что вы очень хорошо держитесь, – отметил он.
– А вы только что ухитрились не ответить на мой вопрос, но это неважно. – Она передала ему чашку. – Мы с сестрой никогда не были близки.
– Разве это не странно для близнецов?
– Она уехала жить во Францию в 1935-м, когда умерла мама. Я осталась с отцом. Все очень просто. Теперь давайте начнем с самого начала. Так на кого вы работаете?
– ОСС – Отдел стратегической службы, – ответил он. – Это довольно специфическая организация.
Она заметила странную деталь в его одежде. На правом рукаве была эмблема с изображением крыльев с буквами СФ в середине (позже она узнала, что это означает Специальные формирования), а ниже – крылья английских парашютистов.
– Коммандос?
– Нет. Большую часть времени наши люди вообще не носят форму.
– И вы пытаетесь убедить меня в том, что моя сестра ввязалась в подобные штучки?
Он достал пачку сигарет и предложил ей. Она отрицательно покачала головой.
– Я не курю.
– А мне можно?
– Сколько угодно.
Он закурил, поднялся и подошел к окну.
– Я встретил вашу сестру весной 1940-го. Я работал для журнала «Лайф». Она занимала весьма высокое социальное положение тогда, но это вам известно.
– Да.
Он напряженно глядел в сад.
– Я сделал очерк о замке Вуанкур, который по разным причинам не был опубликован, но это означало, что мне нужно было взять интервью у графини…
– У Гортензии?
Он обернулся с кривой улыбкой на лице.
– Настоящая леди. Она тогда только что потеряла четвертого мужа, полковника артиллерии, его убили на фронте.
– Да, я знаю. А моя сестра?
– О, мы стали… – Крэйг выдержал паузу, – хорошими друзьями. – Он вернулся к камину и сел. – А потом немцы взяли Париж. Я представлял нейтральную страну, и они поначалу не трогали меня, но потом я, по их мнению, связался не с теми людьми, так что мне пришлось быстро смываться. Я приехал в Англию.
– Что произошло, когда вы вступили в этот ваш ОСС?
– Я попал туда не сразу. Америка в то время еще не была в состоянии войны с Германией. Сначала я работал на аналогичную английскую организацию – ИСО. Можно сказать, та же работа. Я перешел к своим позже.
– А как моя сестра оказалась втянутой в эти дела?
– Высшее немецкое командование стало использовать имение вашей тетушки. Генералы, адмиралы, разные бонзы – в общем, люди их круга приезжали туда на несколько дней отдохнуть или на совещание.
– А Анн-Мари и моя тетка?
– Им разрешили остаться, ведь они вели себя лояльно; для пропаганды было хорошо, когда графиня де Вуанкур и ее племянница играли роль хозяек.
Женевьева вдруг рассердилась:
– И вы ждете, что я этому поверю? Чтобы Гортензия де Вуанкур позволила кому-то использовать себя таким образом?!
– Помолчите минуту и дайте мне все вам объяснить, – сказал Крэйг. – Вашей сестре было разрешено ездить в Париж, когда ей этого хотелось. Там она связалась с людьми из Сопротивления. Она предложила нам свои услуги, и, надо сказать, она находилась в очень выгодной ситуации.
– Значит, она стала агентом… – тихо проговорила Женевьева.
– Вас это не удивляет, как я вижу?
– Меня – нет. Возможно, она делала вашу работу в свойственной ей изящной манере.
– Война, – тихо заметил Крэйг Осборн, – ни в коей мере не является изящным занятием. То, чем занималась ваша сестра, трудно охарактеризовать этим словом, если помнить, что сделали бы с ней немцы, если бы поймали.
– Думаю, я должна сказать вам, что работаю сестрой в госпитале св. Варфоломея в Лондоне, майор, – сказала Женевьева. – Десятый военный госпиталь. В последнюю неделю моего дежурства к нам поступил один из ваших мальчиков, стрелок «летающей крепости», и нам пришлось ампутировать то, что осталось от его рук. Не надо объяснять мне, что такое война. Я имела в виду нечто совсем иное. Если вы знали мою сестру так хорошо, как говорите об этом, я уверена, что вы поняли меня.
Крэйг не ответил, он встал и начал быстро ходить взад и вперед по комнате.
– Мы получили информацию о специальном совещании, которое немцы собираются провести в замке. Очень важное, настолько важное совещание, что нашим людям потребовалась встреча с Анн-Мари. Она сказала, что отправляется в Париж, и отсюда направили специальный самолет, «лизандр», чтобы доставить ее в Англию для получения инструкций, а потом отправить обратно.
– Разве это так просто?
– Это делается все время. Регулярное челночное сообщение. Я сам так летал несколько раз. Предполагалось, что она доберется на машине до Сен-Мориса, чтобы сесть в поезд до Парижа. На самом деле машину припрятали, а ее довезли на тракторе прямо до поля, на которое должен был приземлиться «лизандр».
– И что произошло?
– По сведениям людей из Сопротивления, они были сбиты немецким ночным истребителем, не успев даже набрать высоту. Кажется, самолет взорвался мгновенно.
– Понятно, – ответила Женевьева.
Он перестал метаться по комнате и зло бросил ей:
– Вам не жаль ее? Вам вообще все равно?
– Когда мне было тринадцать лет, майор Осборн, – ответила Женевьева, – Анн-Мари сломала мне большой палец на правой руке в двух местах. – Она подняла палец. – Видите, он до сих пор слегка изогнут. Она сказала, что хочет выяснить, какую боль я способна вытерпеть. Она использовала щипцы для раскалывания орехов старого образца, те, что сжимаются очень крепко. Она сказала, что я не должна кричать, как бы ни было больно, потому что я – де Вуанкур.
– Боже мой! – прошептал Крэйг.
– И я не кричала. Я просто упала в обморок, когда боль стала невыносимой, но палец был уже сломан.
– И что было дальше?
– А ничего. Просто шалость, которая плохо кончилась, вот и все. Когда дело доходило до отца, сестра никогда не делала ошибок. – Она налила себе еще чаю. – Между прочим, что вы сообщили отцу?
– Я просто сказал, что, по сведениям нашей разведки, ваша сестра погибла в тяжелой автокатастрофе.
– Но почему вы рассказали правду мне, а не ему?
– Потому что вы выглядели человеком, который сможет это вынести, а он – нет.
Она мгновенно поняла, что он лжет, но в этот момент мимо окна прошел отец. Она встала.
– Я должна посмотреть, как он.
Когда она открыла дверь, Крэйг сказал:
– Это не мое дело, конечно, но мне кажется, что он меньше всего хотел бы видеть вас сейчас. – Его слова причинили ей боль, настоящую боль, потому что в душе она понимала, что он прав. – Видя вас, он будет страдать еще больше, – сказал он осторожно. – Каждый раз он на мгновение будет воображать, что это она.
– Он будет надеяться, что это она, майор Осборн, – поправила его Женевьева. – Ну и что вы можете предложить?
– Я собираюсь в Лондон, сейчас еду… И тут Женевьева поняла.
– Так вот почему вы здесь? Вы приехали именно за мной?
– Да, мисс Треванс.
Она вышла, оставив его сидеть у камина.
Ее отец снова работал в саду, выдирая траву и бросая ее на тележку. Солнце сияло, небо было синее. Все тот же прекрасный мягкий день, будто ничего не случилось.
Он выпрямился и спросил:
– Ты уедешь после обеда поездом из Пэдстоу?
– Я думала, ты захочешь, чтобы я осталась на время. Я могу позвонить в госпиталь, объяснить, попросить, чтобы мне продлили отпуск.
– Разве это что-нибудь изменит? – Он раскуривал свою трубку, его руки слегка дрожали.
– Нет, – ответила Женевьева устало. – Думаю, что нет.
– Тогда чего ради оставаться? – И он вернулся к прополке.
Она прошлась по своей маленькой спальне, проверяя, все ли собрала, и остановилась у окна, наблюдая, как отец работает в саду. Может быть, он любил Анн-Мари больше оттого, что ее не было рядом? Или было что-то еще? Она никогда не чувствовала себя своей в семье. Единственным человеком, к которому она питала искренние чувства, была тетя Гортензия, но она – особый случай.
Женевьева открыла окно и обратилась к отцу:
– Майор Осборн собирается сейчас в Лондон. Он предлагает мне ехать с ним.
Отец взглянул на нее.
– Как мило с его стороны. Я бы на твоем месте воспользовался приглашением. – И он вернулся к своим грядкам. Сейчас он выглядел на двадцать лет старше, чем час назад. Как будто он ложится в одну могилу со своей любимой Анн-Мари. Она закрыла окно, в последний раз окинула взглядом свою комнату, взяла чемоданчик и вышла. Крэйг Осборн сидел на стуле возле двери. Он встал и, не говоря ни слова, взял ее чемоданчик. Из кухни вышла миссис Трембат, вытирая руки о передник.
– Я уезжаю, – сказала Женевьева. – Береги его.
– Разве я не делала этого всегда? – Она поцеловала Женевьеву в щеку. – Ступай, девочка. Твое место не здесь, оно никогда не было твоим.
Крэйг подошел к машине и положил ее вещи на заднее сиденье. Она глубоко вздохнула и подошла к отцу.
– Я не знаю, когда снова смогу приехать. Я напишу. Он крепко сжал ее в объятиях и быстро отвернулся.
– Возвращайся в свой госпиталь, Женевьева. Помогай тем, кому еще можно помочь.
Она пошла к машине молча, испытывая странное чувство освобождения от того, что отец так отверг ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Долго я здесь?
– Третий день. Вы были в плохом состоянии. Честно говоря, без этого лекарства… – Баум пожал плечами. – А сейчас вы выпьете немного чаю и я позвоню бригадиру Мунро. Скажу ему, что вы в порядке.
Он вышел. Крэйг полежал немного, потом встал, нашел одежду, подошел к окну и сел, глядя в сад, окруженный высокими стенами. Сестра вошла в палату, неся на подносе чай.
– Я надеюсь, вы не возражаете, майор. У нас нет кофе.
– Все в порядке, – ответил Крэйг. – А сигареты у вас есть?
– Вам не следовало бы курить, сэр. – Она постояла в нерешительности, но достала из кармана пачку «Плейерс» и несколько спичек.
– Только не говорите доктору Бауму, откуда они у вас.
– Вы прелесть, – Крэйг поцеловал ей руку. – В первый же вечер, как только я выйду отсюда, отведу вас в «Радужный уголок» на Пикадилли. За мной чашка самого лучшего кофе в Лондоне и свинг, который мы станцуем.
Она покраснела и выскочила, смеясь. Он закурил и сел, глядя в сад.
Через некоторое время в дверь постучали, вошел Джек Картер с палкой в одной руке и кейсом в другой.
– Привет, Крэйг.
Крэйг встал, испытав настоящую радость.
– Джек, как здорово увидеть тебя снова! Значит, ты все еще работаешь на этого старого негодяя.
– Как видишь. – Картер сел и открыл кейс. – Доктор Баум сказал, что тебе значительно лучше.
– Вроде бы.
– Хорошо. Бригадир хочет, чтобы ты кое-что сделал для него, если можешь, конечно.
– Уже? Он что, пытается прикончить меня? Картер поднял руку:
– Крэйг, пожалуйста, выслушай меня. Все очень серьезно. Речь идет о твоей приятельнице Анн-Мари Треванс.
Крэйг застыл.
– Что с ней?
– Бригадиру нужно встретиться с ней с глазу на глаз. Готовится нечто серьезное. Очень серьезное.
Крэйг закурил.
– А что тут удивительного?
– На этот раз ставки слишком высоки. Короче, был послан «лизандр», чтобы доставить ее, но все пошло вкривь и вкось. – Он передал бумаги Крэйгу. – Посмотри сам.
Крэйг подошел к окну, открыл папку и начал читать. Потом осторожно закрыл ее с выражением страдания на лице.
Картер нарушил молчание:
– Прости. Мне очень жаль.
Крэйг сидел, думая об Анн-Мари, ее ярко накрашенных губах, стройных ногах в темных чулках, о вечной сигарете в руке. Такая чертовски привлекательная, восхитительно красивая, высокомерная, и вот…
Картер спросил:
– Вы что-нибудь знали об этой сестре-близняшке, Женевьеве Треванс?
– Нет. – Крэйг вернул ему папку. – Она никогда не упоминала о ней, даже в давние времена. Я знал, что ее отец англичанин. Она однажды сказала мне, что Треванс – корнуолльское имя, но я считал, что отец уже умер.
– Он жив. Врач, живет в Корнуолле. В Северном Корнуолле, в деревне Сен-Мартин.
– А дочь? Эта Женевьева?
– Она штатная сиделка в госпитале св. Варфоломея в Лондоне. Недавно перенесла тяжелый грипп. Сейчас в отпуске по болезни, живет у отца в Сен-Мартине.
– Ну и что дальше?
– Бригадир хочет, чтобы ты навестил ее. – Картер достал большой белый конверт из своего чемоданчика и передал Крэйгу: – Прочти и поймешь, почему так важно, чтобы ты помог нам в этом деле.
Крэйг открыл конверт, извлек оттуда письмо и начал медленно читать.
Глава 4
Сразу за деревней находился холм, странное место, обозначенное на картах как древний форт. Женевьева Треванс очень любила этот холм. С его гребня она могла сидя наблюдать за прибоем, набегавшим на коварные отмели, и только морские птицы были рядом с ней.
Она взобралась туда после завтрака, чтобы нанести прощальный визит. Накануне вечером она спокойно констатировала, что опять здорова, а налеты на Лондон, по сообщениям «Би-би-си», участились. В госпитале, конечно, каждая пара рук на счету.
Стояла чудная мягкая погода, какая бывает только в Северном Корнуолле и нигде больше, небо синее, на море легкие волны. Впервые за несколько месяцев она чувствовала внутренний покой; расслабленная и радостная, она повернулась и поглядела вниз, на деревню. Ее отец работал в саду старого дома приходского священника. Потом она вдруг заметила машину. Во время войны, когда горючее строго ограничено, это означает приезд либо доктора, либо полиции. Но когда машина подъехала ближе, Женевьева с удивлением поняла по ее цвету, что это военный автомобиль.
Машина остановилась у калитки дома священника, и из нее вышел человек в форме. Женевьева сразу побежала вниз. Она видела, как ее отец выпрямился, положил лопату и пошел к калитке. Они обменялись парой слов с человеком в форме, пошли по тропинке и вошли в дом.
Ей понадобилось не больше трех минут, чтобы добраться до подножия холма. Когда она спустилась вниз, парадная дверь открылась, из нее вышел отец и пошел ей навстречу. Они встретились у калитки.
Его лицо было ужасно напряжено, взгляд совершенно остекленевший.
Она взяла его руку:
– В чем дело? Что случилось?
Его глаза остановились на ней на какое-то мгновение, и он отпрянул, как будто испугавшись.
– Анн-Мари, – сказал он хрипло. – Она мертва. Анн-Мари умерла. – Он кинулся мимо нее к церкви. Почти бегом, нелепо прихрамывая, он миновал кладбищенский двор и крыльцо. Тяжелая дубовая дверь закрылась за ним с гулким ударом.
Небо было по-прежнему голубое, грачи громко перекликались на деревьях за церковью. Ничего не изменилось, но все сразу стало другим. Женевьева стояла, словно окоченев. Никаких чувств, пустота.
Сзади послышались чьи-то шаги.
– Мисс Треванс?
Она медленно повернулась. Форма на человеке была американская – расстегнутый плащ, накинутый поверх оливково-зеленого мундира. Майор, несколько орденских планок на груди. Их было удивительно много для такого молодого человека. Фуражка, надетая слегка набекрень, ладно сидела на золотистых волосах, в которых играли красноватые отблески. Гладкое, очень спокойное лицо, глаза холодного серого цвета, как Атлантический океан зимой. Он уже собирался заговорить, но внезапно закрыл рот, как будто онемев.
– Вы, кажется, принесли нам плохие вести, майор? – спросила она.
– Майор Осборн, – он откашлялся. – Крэйг Осборн. Боже, мисс Треванс, мне вдруг показалось, что я вижу привидение.
Она повесила его плащ в гостиной и открыла дверь в кабинет.
– Проходите сюда. Я попрошу экономку приготовить нам чаю. Кофе, боюсь, нет.
– Вы очень добры.
Она заглянула на кухню:
– Приготовьте нам чаю, миссис Трембат. У меня гость. Папа в церкви. Боюсь, мы получили плохие новости.
Экономка отошла от раковины, вытирая руки о фартук: высокая худощавая женщина с сильным лицом, типичная корнуоллка, очень спокойная, с проницательными голубыми глазами.
– Анн-Мари, да?
– Она мертва, – сказала Женевьева тусклым голосом и закрыла дверь.
Когда она вошла в кабинет, Крэйг стоял у камина, разглядывая детский снимок Анн-Мари и Женевьевы.
– Почти нельзя отличить уже тогда, – сказал он. – Это невероятно!
– Вы, кажется, знали мою сестру?
– Да, я встретил ее в 1940-м, в Париже. Я был журналистом, мы стали друзьями. Я знал, что ее отец англичанин, но, честно говоря, она никогда не упоминала о вас. Ни малейшего намека на то, что у нее есть сестра.
Женевьева Треванс ничего не ответила ему. Она села в кресло у камина и спокойно спросила:
– Вы приехали издалека, майор?
– Из Лондона.
– Долгая дорога.
– Но несложная. Почти никакого движения на дорогах теперь.
Последовала неловкая пауза, почти невыносимая, и Женевьева спросила:
– Как умерла моя сестра?
– В авиакатастрофе, – ответил Крэйг.
– Во Франции?
– Да…
– Откуда вы знаете? – удивилась девушка. – Ведь Франция оккупирована.
– У нас свои каналы связи. У людей, на которых я работаю.
– А кто они такие?
Дверь открылась, и вошла миссис Трембат с подносом, который она аккуратно поставила на маленький столик. Кинув быстрый взгляд на Осборна, она вышла из кабинета. Женевьева разлила чай.
– Должен сказать, что вы очень хорошо держитесь, – отметил он.
– А вы только что ухитрились не ответить на мой вопрос, но это неважно. – Она передала ему чашку. – Мы с сестрой никогда не были близки.
– Разве это не странно для близнецов?
– Она уехала жить во Францию в 1935-м, когда умерла мама. Я осталась с отцом. Все очень просто. Теперь давайте начнем с самого начала. Так на кого вы работаете?
– ОСС – Отдел стратегической службы, – ответил он. – Это довольно специфическая организация.
Она заметила странную деталь в его одежде. На правом рукаве была эмблема с изображением крыльев с буквами СФ в середине (позже она узнала, что это означает Специальные формирования), а ниже – крылья английских парашютистов.
– Коммандос?
– Нет. Большую часть времени наши люди вообще не носят форму.
– И вы пытаетесь убедить меня в том, что моя сестра ввязалась в подобные штучки?
Он достал пачку сигарет и предложил ей. Она отрицательно покачала головой.
– Я не курю.
– А мне можно?
– Сколько угодно.
Он закурил, поднялся и подошел к окну.
– Я встретил вашу сестру весной 1940-го. Я работал для журнала «Лайф». Она занимала весьма высокое социальное положение тогда, но это вам известно.
– Да.
Он напряженно глядел в сад.
– Я сделал очерк о замке Вуанкур, который по разным причинам не был опубликован, но это означало, что мне нужно было взять интервью у графини…
– У Гортензии?
Он обернулся с кривой улыбкой на лице.
– Настоящая леди. Она тогда только что потеряла четвертого мужа, полковника артиллерии, его убили на фронте.
– Да, я знаю. А моя сестра?
– О, мы стали… – Крэйг выдержал паузу, – хорошими друзьями. – Он вернулся к камину и сел. – А потом немцы взяли Париж. Я представлял нейтральную страну, и они поначалу не трогали меня, но потом я, по их мнению, связался не с теми людьми, так что мне пришлось быстро смываться. Я приехал в Англию.
– Что произошло, когда вы вступили в этот ваш ОСС?
– Я попал туда не сразу. Америка в то время еще не была в состоянии войны с Германией. Сначала я работал на аналогичную английскую организацию – ИСО. Можно сказать, та же работа. Я перешел к своим позже.
– А как моя сестра оказалась втянутой в эти дела?
– Высшее немецкое командование стало использовать имение вашей тетушки. Генералы, адмиралы, разные бонзы – в общем, люди их круга приезжали туда на несколько дней отдохнуть или на совещание.
– А Анн-Мари и моя тетка?
– Им разрешили остаться, ведь они вели себя лояльно; для пропаганды было хорошо, когда графиня де Вуанкур и ее племянница играли роль хозяек.
Женевьева вдруг рассердилась:
– И вы ждете, что я этому поверю? Чтобы Гортензия де Вуанкур позволила кому-то использовать себя таким образом?!
– Помолчите минуту и дайте мне все вам объяснить, – сказал Крэйг. – Вашей сестре было разрешено ездить в Париж, когда ей этого хотелось. Там она связалась с людьми из Сопротивления. Она предложила нам свои услуги, и, надо сказать, она находилась в очень выгодной ситуации.
– Значит, она стала агентом… – тихо проговорила Женевьева.
– Вас это не удивляет, как я вижу?
– Меня – нет. Возможно, она делала вашу работу в свойственной ей изящной манере.
– Война, – тихо заметил Крэйг Осборн, – ни в коей мере не является изящным занятием. То, чем занималась ваша сестра, трудно охарактеризовать этим словом, если помнить, что сделали бы с ней немцы, если бы поймали.
– Думаю, я должна сказать вам, что работаю сестрой в госпитале св. Варфоломея в Лондоне, майор, – сказала Женевьева. – Десятый военный госпиталь. В последнюю неделю моего дежурства к нам поступил один из ваших мальчиков, стрелок «летающей крепости», и нам пришлось ампутировать то, что осталось от его рук. Не надо объяснять мне, что такое война. Я имела в виду нечто совсем иное. Если вы знали мою сестру так хорошо, как говорите об этом, я уверена, что вы поняли меня.
Крэйг не ответил, он встал и начал быстро ходить взад и вперед по комнате.
– Мы получили информацию о специальном совещании, которое немцы собираются провести в замке. Очень важное, настолько важное совещание, что нашим людям потребовалась встреча с Анн-Мари. Она сказала, что отправляется в Париж, и отсюда направили специальный самолет, «лизандр», чтобы доставить ее в Англию для получения инструкций, а потом отправить обратно.
– Разве это так просто?
– Это делается все время. Регулярное челночное сообщение. Я сам так летал несколько раз. Предполагалось, что она доберется на машине до Сен-Мориса, чтобы сесть в поезд до Парижа. На самом деле машину припрятали, а ее довезли на тракторе прямо до поля, на которое должен был приземлиться «лизандр».
– И что произошло?
– По сведениям людей из Сопротивления, они были сбиты немецким ночным истребителем, не успев даже набрать высоту. Кажется, самолет взорвался мгновенно.
– Понятно, – ответила Женевьева.
Он перестал метаться по комнате и зло бросил ей:
– Вам не жаль ее? Вам вообще все равно?
– Когда мне было тринадцать лет, майор Осборн, – ответила Женевьева, – Анн-Мари сломала мне большой палец на правой руке в двух местах. – Она подняла палец. – Видите, он до сих пор слегка изогнут. Она сказала, что хочет выяснить, какую боль я способна вытерпеть. Она использовала щипцы для раскалывания орехов старого образца, те, что сжимаются очень крепко. Она сказала, что я не должна кричать, как бы ни было больно, потому что я – де Вуанкур.
– Боже мой! – прошептал Крэйг.
– И я не кричала. Я просто упала в обморок, когда боль стала невыносимой, но палец был уже сломан.
– И что было дальше?
– А ничего. Просто шалость, которая плохо кончилась, вот и все. Когда дело доходило до отца, сестра никогда не делала ошибок. – Она налила себе еще чаю. – Между прочим, что вы сообщили отцу?
– Я просто сказал, что, по сведениям нашей разведки, ваша сестра погибла в тяжелой автокатастрофе.
– Но почему вы рассказали правду мне, а не ему?
– Потому что вы выглядели человеком, который сможет это вынести, а он – нет.
Она мгновенно поняла, что он лжет, но в этот момент мимо окна прошел отец. Она встала.
– Я должна посмотреть, как он.
Когда она открыла дверь, Крэйг сказал:
– Это не мое дело, конечно, но мне кажется, что он меньше всего хотел бы видеть вас сейчас. – Его слова причинили ей боль, настоящую боль, потому что в душе она понимала, что он прав. – Видя вас, он будет страдать еще больше, – сказал он осторожно. – Каждый раз он на мгновение будет воображать, что это она.
– Он будет надеяться, что это она, майор Осборн, – поправила его Женевьева. – Ну и что вы можете предложить?
– Я собираюсь в Лондон, сейчас еду… И тут Женевьева поняла.
– Так вот почему вы здесь? Вы приехали именно за мной?
– Да, мисс Треванс.
Она вышла, оставив его сидеть у камина.
Ее отец снова работал в саду, выдирая траву и бросая ее на тележку. Солнце сияло, небо было синее. Все тот же прекрасный мягкий день, будто ничего не случилось.
Он выпрямился и спросил:
– Ты уедешь после обеда поездом из Пэдстоу?
– Я думала, ты захочешь, чтобы я осталась на время. Я могу позвонить в госпиталь, объяснить, попросить, чтобы мне продлили отпуск.
– Разве это что-нибудь изменит? – Он раскуривал свою трубку, его руки слегка дрожали.
– Нет, – ответила Женевьева устало. – Думаю, что нет.
– Тогда чего ради оставаться? – И он вернулся к прополке.
Она прошлась по своей маленькой спальне, проверяя, все ли собрала, и остановилась у окна, наблюдая, как отец работает в саду. Может быть, он любил Анн-Мари больше оттого, что ее не было рядом? Или было что-то еще? Она никогда не чувствовала себя своей в семье. Единственным человеком, к которому она питала искренние чувства, была тетя Гортензия, но она – особый случай.
Женевьева открыла окно и обратилась к отцу:
– Майор Осборн собирается сейчас в Лондон. Он предлагает мне ехать с ним.
Отец взглянул на нее.
– Как мило с его стороны. Я бы на твоем месте воспользовался приглашением. – И он вернулся к своим грядкам. Сейчас он выглядел на двадцать лет старше, чем час назад. Как будто он ложится в одну могилу со своей любимой Анн-Мари. Она закрыла окно, в последний раз окинула взглядом свою комнату, взяла чемоданчик и вышла. Крэйг Осборн сидел на стуле возле двери. Он встал и, не говоря ни слова, взял ее чемоданчик. Из кухни вышла миссис Трембат, вытирая руки о передник.
– Я уезжаю, – сказала Женевьева. – Береги его.
– Разве я не делала этого всегда? – Она поцеловала Женевьеву в щеку. – Ступай, девочка. Твое место не здесь, оно никогда не было твоим.
Крэйг подошел к машине и положил ее вещи на заднее сиденье. Она глубоко вздохнула и подошла к отцу.
– Я не знаю, когда снова смогу приехать. Я напишу. Он крепко сжал ее в объятиях и быстро отвернулся.
– Возвращайся в свой госпиталь, Женевьева. Помогай тем, кому еще можно помочь.
Она пошла к машине молча, испытывая странное чувство освобождения от того, что отец так отверг ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26