Это игра, в которую играют обе стороны. Как я сказал вам раньше, когда еврейское подполье сообщило Бауму о смерти дочери, он пошел к Мунро. Чтобы не скомпрометировать его в наших глазах, они решили не арестовывать его связную, миссис Фицджеральд. Ей тоже предоставили выбор: либо стать двойным агентом, либо сесть в Тауэр. Естественно, она выбрала первое или, вернее, сделала вид, что выбрала.
– Сделала вид?..
– Миссис Фицджеральд – южноафриканка голландского происхождения и не любит англичан. Ее покойный муж был ирландцем. Он не любил их еще больше и служил в ИРА в 1921 году с Мишелем Коллинзом. Она сделала то, чего хотел от нее Мунро, это так, но бригадир не знал, что у нее есть контакты с ИРА в Лондоне, а они более чем симпатизируют нам. Через них она предупредила нас о ненадежности Баума несколько месяцев назад, поэтому мы знали, что он теперь работает на другую сторону. Он сообщает нам только то, что хочет Мунро, а это означает в даЕ2ом случае, что они хотели, чтобы мы узнали о вас. Всю информацию, которую он нам не передал, миссис Фицджеральд передавала нам через наших друзей в ИРА.
– Что за чушь! – воскликнула Женевьева, но, к ужасу своему, поняла, что он говорит правду.
– Какова была цель вашей засылки? Совещание маршала Роммеля? Планы Атлантического вала? – Он покачал головой: – Вряд ли. Они послали вас сюда, чтобы вас предал Баум, которому, по их мнению, мы до сих пор доверяем.
– Но зачем?!
– Райсшлингеры в этом мире могут обладать большим даром убеждения. Ваши люди надеялись, что вы сломаетесь. Хотели, чтобы вы сломались. Они что-то сказали вам, чтобы вы выдали это, что-то такое, о чем в данный момент вы даже не помните. Но на самом деле это имеет первостепенную важность.
Она вспомнила Крэйга Осборна на «Лили Марлен», снова почувствовала его сильную руку на своей и из последних сил пыталась не поверить Приму. Потом вспомнила Мунро в его кабинете в Холодной гавани, карту на столе, которую он так быстро убрал, позволив ей увидеть районы высадки в день «Д».
Прим очень внимательно наблюдал за ней и теперь улыбнулся:
– Я вижу, что вы вспомнили, верно?
Она кивнула, внезапно почувствовав сильную усталость:
– Да, вы хотели бы знать?
– А вы бы сказали мне?
– Я, скорее всего, не стала бы этого делать, просто на тот случай, если я ошибаюсь. Вы очень эффектно доказали мне, что на нашей стороне есть люди, такие же разложившиеся и нечестные, как вы сами, но я все-таки хочу увидеть нашу победу. Там, откуда я пришла, есть очень хорошие люди, и я не могу смириться с мыслью об СС в Сен-Мартине.
– Хорошо, – сказал Прим. – Именно этого я от вас и ожидал.
Она глубоко вздохнула:
– Что же теперь?
– Вы опять наденете вечернее платье и вернетесь на бал.
Женевьева почувствовала, что у нее начала кружиться голова.
– Вы это серьезно?
– О, вполне. Маршал Роммель отбудет с эскортом через час. Он уедет в Париж ночью. Вы будете среди тех, кто, улыбаясь, пожелает ему счастливого пути. Вы перекинетесь с ним несколькими словами. В общем, обычная чепуха для фотографов. Он благополучно скроется в ночи, а вы, дорогая моя Женевьева, будете продолжать танцевать.
– Жизнь и душа вечеринки?
– Ну конечно. Вы можете, конечно, попытаться исчезнуть – хотя шансы на это у вас ничтожные, – но это будет означать, что вы оставляете графиню в наших руках, а это очень неприятно. Вы следите за моей мыслью?
– О да!
– Значит, между нами установилось полное доверие. – Он поцеловал ей руку. – Я немного влюбился в вас, мне кажется. Самую малость. Вы никогда не были ею, Женевьева. Только самой собою.
– Вы это переживете.
– Конечно. – Он задумался, положив руку на резную ручку двери. – Каждый преодолевает что угодно со временем. Вы это сами для себя откроете.
Он уже открывал дверь, и Женевьева не удержалась:
– Вы действительно думаете, что знали Анн-Мари, не так ли?
Он обернулся, слегка удивленный:
– Анн-Мари? Думаю, в той же мере, что и все остальные.
Ее гнев был теперь настолько велик, что она спросила:
– Говорит ли вам что-нибудь имя Большой Пьер? Он стал вдруг очень спокойным.
– А почему вы об этом спрашиваете?
– Очень важный человек в Сопротивлении, не так ли? Уверена, вы дорого бы дали, чтобы заполучить его. Вас бы сильно удивило, если бы вы узнали, что моя сестра была связана с ним?
Он вдруг ужасно побледнел.
– Да, если быть совершенно откровенным, то удивило бы.
– Вы не смогли задержать убийцу генерала Дитриха. Знаете почему?
– Нет, но у меня такое впечатление, что вы мне сейчас объясните.
– Анн-Мари похитила его из-под носа вашей любимой СС, спрятав под задним сиденьем своего «роллс-ройса». – Женевьева жестоко улыбалась, наслаждаясь этим маленьким триумфом. – Так что, полковник Прим, как видите, она никогда не была совершенно такой, какой вы ее себе представляли.
Он посмотрел на нее долгим взглядом, повернулся и вышел, мягко прикрыв за собой дверь. Она глубоко вздохнула, подбежала к двери в ванную и сказала:
– Оставайтесь здесь, пока я не уйду.
– Хорошо, – прошептала Шанталь.
Дождь стучал в окно, и она остановилась, слушая его. Вот так и обрушился мир, как сказал поэт. Никакого взрыва. Как сказал Прим, нужно помнить о Гортензии. Теперь – все, выхода нет, и точка. Впереди самое худшее. В конце концов, самая большая ирония ситуации состоит в том, что, если «снять перчатки», Макс Прим становится Крэйгом Осборном и Крэйг Осборн Максом Примом.
Да… Женевьева глубоко вздохнула и начала одеваться.
Глава 15
Она спускалась по главной лестнице вниз, опираясь на руку Прима, будто во сне. Он весело кивнул офицеру, пропустившему их. Женевьева вдруг громко рассмеялась, и он удивленно обернулся, крепче сжав ее руку.
– С вами все в порядке?
– Лучше и быть не может.
– Прекрасно. – Они пересекли прихожую и остановились у двери. – Теперь приготовьтесь войти в зал и улыбайтесь, все время улыбайтесь. Люди ждут от вас этого.
Дежурный открыл перед ними дверь, и они вошли в зал. В этот момент оркестр замолчал; вокруг раздавались смех и громкие голоса, царила атмосфера благополучия, красивые женщины и мужчины в мундирах отражались в громадных зеркалах.
Гортензия сидела на одном из золотых кресел в противоположном конце зала, над ней почтительно склонился полковник артиллерии. Она, видимо, смеялась над тем, что он только что рассказал ей, и в этот момент встретилась глазами с Женевьевой. Возникла пауза – лишь на мгновение, потом она улыбнулась и перевела взгляд на своего полковника.
– Можно я поговорю с тетей? – спросила Женевьева.
– Конечно. В конце концов, будет лучше, если она узнает о раскладе в игре. Уверен, вы не станете отрицать, что она знает разницу между Анн-Мари и Женевьевой.
Женевьева, не торопясь, прошла по залу сквозь толпу. Когда она подошла, Гортензия улыбнулась и подставила ей щеку для поцелуя:
– Наслаждаешься, cherie?
– Еще как. – Женевьева присела на подлокотник ее кресла.
Гортензия протянула пустой бокал полковнику:
– Еще один мартини, пожалуйста, и пусть они сделают его чуть посуше. – Полковник послушно щелкнул каблуками и удалился. Гортензия взяла сигарету из портсигара племянницы и, когда та поднесла ей зажигалку, как бы невзначай бросила: – Что-то сорвалось. Я вижу это по твоим глазам. Что случилось?
– Прим появился не вовремя. Он все знает. Гортензия весело улыбнулась, помахав рукой кому-то на другой стороне зала.
– Что ты не Анн-Мари?
Женевьева увидела полковника, возвращающегося назад с бокалом в каждой руке. Она тихо ответила с улыбкой на лице:
– Я была направлена сюда Мунро, чтобы меня предали. Это цель спектакля. Я только что узнала об этом от Прима. Грязное дело с самого начала. Между прочим, Рене мертв.
Это известие мгновенно стерло улыбку с лица Гортензии. Женевьева взяла ее за руку:
– Держись, любовь моя, держись стойко. Эта ночь будет очень, очень длинной.
Полковник уже стоял рядом с ними, галантно протягивая Гортензии ее бокал. Женевьева погладила тетушку по щеке.
– Теперь возьми себя в руки, – сказала она ей, смеясь, и отвернулась.
Женевьева автоматически взяла бокал шампанского с подноса, который нес проходивший мимо официант, но его мгновенно выхватили у нее из рук.
– Нет, нет, Женевьева, – сказал Прим. – Ясная голова – вот что вам нужно сегодня вечером.
Она даже не обернулась, просто взглянула на него в зеркало. Он выглядел очень спокойным, как всегда, безупречно ухоженный, ордена сверкают, на шее Рыцарский крест. Он ждал ответа со спокойной, даже печальной улыбкой. Между ними снова возникла интимность, и это было совершенно ясно написано на лице.
– Стало быть, никаких послаблений? – спросила она.
Оркестр заиграл вальс, он наклонил голову, слегка поклонившись:
– Может быть, еще один тур?
– Почему бы и нет?
Они кружились в танце, он легко обнимал ее. Она не забыла улыбнуться генералу, проносясь мимо него, заметила фельдмаршала Роммеля, вежливо разговаривавшего с тетушкой. Сверху из тени на них мрачно взирали портреты предков.
– Штраус, – сказала она. – Далекий крик Эла Боули. Вы играли со мной, предупреждали или вам просто нравится мелодия?
– Мы подошли к опасной черте, – мрачно заметил он. – Для нас обоих, я думаю.
– Ну, раз вы так считаете.
– Да, именно так, поэтому давайте обговорим детали. В конце вечера, когда фельдмаршал уедет, вас проводят в ваши комнаты, вас и вашу тетушку, как обычно. Разница будет состоять в том, что я поставлю часовых у ваших дверей.
– Естественно.
Ей вдруг показалось, что боковым зрением она увидела в тени нелепую фигуру человека, показавшуюся ей знакомой: что-то в наклоне головы, в том, как он закурил сигарету ужасно знакомым жестом. Но это было невозможно, совершенно невозможно. Теперь она видела его ясно: он стоял спиной к стене с сигаретой в руке. Он радостно улыбнулся, будто только что увидел ее, и направился к ним через зал. Крэйг Осборн в прекрасно сидевшем на нем черном мундире подполковника Французской бригады Шарлеманя войск СС.
Все это было лишено здравого смысла, ведь Макс Прим сказал ей правду, и у Крэйга Осборна вот так появляться здесь не было никаких причин. Когда Крэйг подошел, они остановились. Прим нахмурился.
– Анн-Мари, какая радость. Я надеялся, что вы здесь. – Его французский был идеален. – Извините, если я помешал вашему разговору. Мадемуазель Треванс и я – старые друзья. – Он взял ее руку и почтительно поцеловал. – Июль тридцать девятого. Долгое жаркое лето, тысячу лет назад…
На лице Прима появилась сардоническая улыбка, и она подумала: полковник считает, что она попала в настоящую ловушку, теперь ей придется играть роль Анн-Мари перед человеком, даже имени которого она, скорее всего, не знает.
– Анри Легран, – сказал Крэйг спокойно. – Полковник?..
Прим щелкнул каблуками.
– Прим. К вашим услугам, штандартенфюрер. – Он поклонился и отошел.
Крэйг крепко обнял ее, и они закружились в танце.
– Вы часто бываете здесь? – спросил он. Несмотря на то, что она узнала от Прима, она в первую очередь беспокоилась о нем.
– Вы сошли с ума!
– Я знаю. Моя мама всегда говорила мне это. Не показывайте своего волнения, сохраняйте на лице вашу ослепительную улыбку. – Он прижал ее к себе. – Даниил в логове льва. С Божьей помощью я благополучно выйду отсюда, и вы со мной. За этим я и пришел. Все было подстроено, ангел мой. Мунро отдал вас на заклание, словно жертвенную козу. Как только вы попытаетесь что-нибудь сделать, вас сразу схватят.
– Это старые новости, – сказала она. – Я уже попыталась этим вечером и была поймана. Прим все знает, Крэйг. Он все мне рассказал. Баум, Анн-Мари… всю эту грязную затею. Я сейчас гуляю на привязи, неужели вы не поняли? Он знает, что я сделаю все, что он прикажет, из-за Гортензии, и следит за каждым моим шагом.
Крэйг остановился и взял ее под руку:
– Тогда давайте заставим его призадуматься. – И он повел ее сквозь толпу к сводчатым дверям.
В воздухе чувствовалась легкая прохлада, и они остановились под колоннадой, глядя на дождь.
– Ведите себя непринужденно, как обычно, смейтесь иногда, это неплохо, – сказал он. – Сигарета тоже вам не помешает.
Она взглянула на него, когда спичка осветила сильное лицо Крэйга.
– Почему, Крэйг? Почему?
– Что Прим рассказал вам? – спросил он.
– Что Анн-Мари работала на него. Крэйг тихонько присвистнул:
– Это потрясет Мунро. Ведь это значит, что у вас не было никакого шанса с самого начала, даже если бы Баум не засветил вас.
– Вы хотите сказать, что ничего не знали? Не могу поверить. Вы использовали меня, Крэйг, так же, как Анн-Мари. Я теперь знаю всю правду. Знаю, что вы с ней сделали.
– Ясно. А Рене?
– Он мертв. Застрелился, чтобы спасти меня, когда они пытались взять его.
Наступила тишина. Капли дождя тонкой пылью сеялись над их головами. Крэйг продолжил:
– Так, верите вы мне или нет, но все произошло следующим образом. Вся эта история с наркотиком и вашей сестрой – чистая случайность. Они собирались пробовать новый способ на каждом разведчике, возвращающемся с задания, но на этот раз что-то не сработало. Я узнал обо всем только вчера вечером от Баума. Рассказ о зверстве патруля СС придумал Мунро. Годится для великой цели и все такое, чтобы дать вам стимул для выполнения вашей части задания. Мне рассказали то же самое.
– А Баум?
– Я ничего не знал ни о нем, ни о его связях с германской разведкой до прошлого вечера. Мне сказали, что вас послали сюда с одной целью: занять место вашей сестры и завладеть любой информацией, которую удастся добыть, о совещании Роммеля по Атлантическому валу.
– Если это правда, то почему Мунро разрешил вам отправиться сюда?
– Он и не разрешал. Я нахожусь здесь по собственной инициативе. В данный момент Мунро, должно быть, сходит с ума. – Внезапно, с невероятным чувством облегчения, она поверила ему. Поверила до конца. – Этот бедолага Баум выпустил джинна из бутылки: он запил, поверив, что его дочь умерла всего шесть месяцев назад.
– Я знаю, – сказала Женевьева. – Прим сказал мне.
– Мунро все подтвердил. Сказал мне, что я должен повзрослеть. Что война – это ад и все такое. Потом он запер меня в камере на ночь, чтобы решить, что делать. Мне удалось вырваться и добраться до Холодной гавани.
Мартин Хейр и его ребята перебросили меня на И-боте. Джулия передала по радио Большому Пьеру, чтобы он встретил нас. Катер ждет нас у Гросне. Попасть сюда в таком мундире, как у меня, было несложно. У меня неприятное впечатление, что этот мундир мне идет.
– Вы просто сумасшедший! – сказала Женевьева.
– Я говорил вам, что я йелльский парень, ведь так? Теперь расскажите мне, что происходит здесь.
Она быстро и точно посвятила его в ситуацию. Когда она закончила, на террасе послышались шаги, и молодой лейтенант как бы случайно задержался у балюстрады, глядя на дождь. Женевьева весело рассмеялась, взяв сигарету, предложенную Крэйгом, и нагнулась к нему.
– Они теперь следят за мной каждую секунду. Уходите, Крэйг, пока это еще возможно.
– Нет, только не ценой вашей жизни. Думаете, я смог бы оставить вас на растерзание? Чтобы вы попали в камеру в главном здании гестапо на Рю де Сюссе? Я там побывал, и то, что они делают с людьми вроде нас, неприятно. Мы уйдем отсюда вместе или не уйдем совсем.
– Невозможно. Я никогда не оставлю Гортензию. А у вас пока еще есть шанс. Воспользуйтесь им.
– Какого черта я здесь делаю, как вы думаете? – прошипел он скороговоркой. – Вы действительно были настолько слепы там, в Холодной гавани? И думаете, что я каждый раз видел ее, когда смотрел на вас?
Его признание оставило Женевьеве только один выход, теперь уже ради спасения его жизни, а не своей собственной. И она повернулась и вошла в двери, прежде чем Крэйг успел ее остановить.
Прим стоял у камина и курил сигару. Он швырнул ее в огонь и пошел навстречу Женевьеве.
– Бедный полковник, от него уже избавились? – Потом его глаза слегка сощурились: – Что-то не так?
– Можно сказать, да. Старый любовник моей сестры, у которого до сих пор не угасла страсть. Память обо мне, можете себе представить, помогла ему выжить в России.
– Эти французы, – хмыкнул Прим. – Они так романтичны. Фельдмаршал скоро уезжает, между прочим. Он спрашивал о вас. С вами все в порядке?
– Конечно.
Он быстро улыбнулся:
– Вы необыкновенная женщина, Женевьева.
– Я знаю, и в других обстоятельствах…
– О, это уже похоже на плохую мелодраму.
– Жизнь очень часто и есть плохая пьеса. А теперь я заслужила бокал шампанского, как вы думаете?
Итак, фельдмаршал Эрвин Роммель покидал замок Вуанкур, и Женевьева стояла рядом с Гортензией, улыбалась и желала ему всего хорошего, как приказал ей Прим. Крэйга Осборна нигде не было видно, и это беспокоило ее. Женевьева почувствовала, что холод охватывает все ее существо. Ей совсем не хотелось возвращаться в комнату сестры.
Толпа начала расходиться, и Прим повернулся к ним:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Сделала вид?..
– Миссис Фицджеральд – южноафриканка голландского происхождения и не любит англичан. Ее покойный муж был ирландцем. Он не любил их еще больше и служил в ИРА в 1921 году с Мишелем Коллинзом. Она сделала то, чего хотел от нее Мунро, это так, но бригадир не знал, что у нее есть контакты с ИРА в Лондоне, а они более чем симпатизируют нам. Через них она предупредила нас о ненадежности Баума несколько месяцев назад, поэтому мы знали, что он теперь работает на другую сторону. Он сообщает нам только то, что хочет Мунро, а это означает в даЕ2ом случае, что они хотели, чтобы мы узнали о вас. Всю информацию, которую он нам не передал, миссис Фицджеральд передавала нам через наших друзей в ИРА.
– Что за чушь! – воскликнула Женевьева, но, к ужасу своему, поняла, что он говорит правду.
– Какова была цель вашей засылки? Совещание маршала Роммеля? Планы Атлантического вала? – Он покачал головой: – Вряд ли. Они послали вас сюда, чтобы вас предал Баум, которому, по их мнению, мы до сих пор доверяем.
– Но зачем?!
– Райсшлингеры в этом мире могут обладать большим даром убеждения. Ваши люди надеялись, что вы сломаетесь. Хотели, чтобы вы сломались. Они что-то сказали вам, чтобы вы выдали это, что-то такое, о чем в данный момент вы даже не помните. Но на самом деле это имеет первостепенную важность.
Она вспомнила Крэйга Осборна на «Лили Марлен», снова почувствовала его сильную руку на своей и из последних сил пыталась не поверить Приму. Потом вспомнила Мунро в его кабинете в Холодной гавани, карту на столе, которую он так быстро убрал, позволив ей увидеть районы высадки в день «Д».
Прим очень внимательно наблюдал за ней и теперь улыбнулся:
– Я вижу, что вы вспомнили, верно?
Она кивнула, внезапно почувствовав сильную усталость:
– Да, вы хотели бы знать?
– А вы бы сказали мне?
– Я, скорее всего, не стала бы этого делать, просто на тот случай, если я ошибаюсь. Вы очень эффектно доказали мне, что на нашей стороне есть люди, такие же разложившиеся и нечестные, как вы сами, но я все-таки хочу увидеть нашу победу. Там, откуда я пришла, есть очень хорошие люди, и я не могу смириться с мыслью об СС в Сен-Мартине.
– Хорошо, – сказал Прим. – Именно этого я от вас и ожидал.
Она глубоко вздохнула:
– Что же теперь?
– Вы опять наденете вечернее платье и вернетесь на бал.
Женевьева почувствовала, что у нее начала кружиться голова.
– Вы это серьезно?
– О, вполне. Маршал Роммель отбудет с эскортом через час. Он уедет в Париж ночью. Вы будете среди тех, кто, улыбаясь, пожелает ему счастливого пути. Вы перекинетесь с ним несколькими словами. В общем, обычная чепуха для фотографов. Он благополучно скроется в ночи, а вы, дорогая моя Женевьева, будете продолжать танцевать.
– Жизнь и душа вечеринки?
– Ну конечно. Вы можете, конечно, попытаться исчезнуть – хотя шансы на это у вас ничтожные, – но это будет означать, что вы оставляете графиню в наших руках, а это очень неприятно. Вы следите за моей мыслью?
– О да!
– Значит, между нами установилось полное доверие. – Он поцеловал ей руку. – Я немного влюбился в вас, мне кажется. Самую малость. Вы никогда не были ею, Женевьева. Только самой собою.
– Вы это переживете.
– Конечно. – Он задумался, положив руку на резную ручку двери. – Каждый преодолевает что угодно со временем. Вы это сами для себя откроете.
Он уже открывал дверь, и Женевьева не удержалась:
– Вы действительно думаете, что знали Анн-Мари, не так ли?
Он обернулся, слегка удивленный:
– Анн-Мари? Думаю, в той же мере, что и все остальные.
Ее гнев был теперь настолько велик, что она спросила:
– Говорит ли вам что-нибудь имя Большой Пьер? Он стал вдруг очень спокойным.
– А почему вы об этом спрашиваете?
– Очень важный человек в Сопротивлении, не так ли? Уверена, вы дорого бы дали, чтобы заполучить его. Вас бы сильно удивило, если бы вы узнали, что моя сестра была связана с ним?
Он вдруг ужасно побледнел.
– Да, если быть совершенно откровенным, то удивило бы.
– Вы не смогли задержать убийцу генерала Дитриха. Знаете почему?
– Нет, но у меня такое впечатление, что вы мне сейчас объясните.
– Анн-Мари похитила его из-под носа вашей любимой СС, спрятав под задним сиденьем своего «роллс-ройса». – Женевьева жестоко улыбалась, наслаждаясь этим маленьким триумфом. – Так что, полковник Прим, как видите, она никогда не была совершенно такой, какой вы ее себе представляли.
Он посмотрел на нее долгим взглядом, повернулся и вышел, мягко прикрыв за собой дверь. Она глубоко вздохнула, подбежала к двери в ванную и сказала:
– Оставайтесь здесь, пока я не уйду.
– Хорошо, – прошептала Шанталь.
Дождь стучал в окно, и она остановилась, слушая его. Вот так и обрушился мир, как сказал поэт. Никакого взрыва. Как сказал Прим, нужно помнить о Гортензии. Теперь – все, выхода нет, и точка. Впереди самое худшее. В конце концов, самая большая ирония ситуации состоит в том, что, если «снять перчатки», Макс Прим становится Крэйгом Осборном и Крэйг Осборн Максом Примом.
Да… Женевьева глубоко вздохнула и начала одеваться.
Глава 15
Она спускалась по главной лестнице вниз, опираясь на руку Прима, будто во сне. Он весело кивнул офицеру, пропустившему их. Женевьева вдруг громко рассмеялась, и он удивленно обернулся, крепче сжав ее руку.
– С вами все в порядке?
– Лучше и быть не может.
– Прекрасно. – Они пересекли прихожую и остановились у двери. – Теперь приготовьтесь войти в зал и улыбайтесь, все время улыбайтесь. Люди ждут от вас этого.
Дежурный открыл перед ними дверь, и они вошли в зал. В этот момент оркестр замолчал; вокруг раздавались смех и громкие голоса, царила атмосфера благополучия, красивые женщины и мужчины в мундирах отражались в громадных зеркалах.
Гортензия сидела на одном из золотых кресел в противоположном конце зала, над ней почтительно склонился полковник артиллерии. Она, видимо, смеялась над тем, что он только что рассказал ей, и в этот момент встретилась глазами с Женевьевой. Возникла пауза – лишь на мгновение, потом она улыбнулась и перевела взгляд на своего полковника.
– Можно я поговорю с тетей? – спросила Женевьева.
– Конечно. В конце концов, будет лучше, если она узнает о раскладе в игре. Уверен, вы не станете отрицать, что она знает разницу между Анн-Мари и Женевьевой.
Женевьева, не торопясь, прошла по залу сквозь толпу. Когда она подошла, Гортензия улыбнулась и подставила ей щеку для поцелуя:
– Наслаждаешься, cherie?
– Еще как. – Женевьева присела на подлокотник ее кресла.
Гортензия протянула пустой бокал полковнику:
– Еще один мартини, пожалуйста, и пусть они сделают его чуть посуше. – Полковник послушно щелкнул каблуками и удалился. Гортензия взяла сигарету из портсигара племянницы и, когда та поднесла ей зажигалку, как бы невзначай бросила: – Что-то сорвалось. Я вижу это по твоим глазам. Что случилось?
– Прим появился не вовремя. Он все знает. Гортензия весело улыбнулась, помахав рукой кому-то на другой стороне зала.
– Что ты не Анн-Мари?
Женевьева увидела полковника, возвращающегося назад с бокалом в каждой руке. Она тихо ответила с улыбкой на лице:
– Я была направлена сюда Мунро, чтобы меня предали. Это цель спектакля. Я только что узнала об этом от Прима. Грязное дело с самого начала. Между прочим, Рене мертв.
Это известие мгновенно стерло улыбку с лица Гортензии. Женевьева взяла ее за руку:
– Держись, любовь моя, держись стойко. Эта ночь будет очень, очень длинной.
Полковник уже стоял рядом с ними, галантно протягивая Гортензии ее бокал. Женевьева погладила тетушку по щеке.
– Теперь возьми себя в руки, – сказала она ей, смеясь, и отвернулась.
Женевьева автоматически взяла бокал шампанского с подноса, который нес проходивший мимо официант, но его мгновенно выхватили у нее из рук.
– Нет, нет, Женевьева, – сказал Прим. – Ясная голова – вот что вам нужно сегодня вечером.
Она даже не обернулась, просто взглянула на него в зеркало. Он выглядел очень спокойным, как всегда, безупречно ухоженный, ордена сверкают, на шее Рыцарский крест. Он ждал ответа со спокойной, даже печальной улыбкой. Между ними снова возникла интимность, и это было совершенно ясно написано на лице.
– Стало быть, никаких послаблений? – спросила она.
Оркестр заиграл вальс, он наклонил голову, слегка поклонившись:
– Может быть, еще один тур?
– Почему бы и нет?
Они кружились в танце, он легко обнимал ее. Она не забыла улыбнуться генералу, проносясь мимо него, заметила фельдмаршала Роммеля, вежливо разговаривавшего с тетушкой. Сверху из тени на них мрачно взирали портреты предков.
– Штраус, – сказала она. – Далекий крик Эла Боули. Вы играли со мной, предупреждали или вам просто нравится мелодия?
– Мы подошли к опасной черте, – мрачно заметил он. – Для нас обоих, я думаю.
– Ну, раз вы так считаете.
– Да, именно так, поэтому давайте обговорим детали. В конце вечера, когда фельдмаршал уедет, вас проводят в ваши комнаты, вас и вашу тетушку, как обычно. Разница будет состоять в том, что я поставлю часовых у ваших дверей.
– Естественно.
Ей вдруг показалось, что боковым зрением она увидела в тени нелепую фигуру человека, показавшуюся ей знакомой: что-то в наклоне головы, в том, как он закурил сигарету ужасно знакомым жестом. Но это было невозможно, совершенно невозможно. Теперь она видела его ясно: он стоял спиной к стене с сигаретой в руке. Он радостно улыбнулся, будто только что увидел ее, и направился к ним через зал. Крэйг Осборн в прекрасно сидевшем на нем черном мундире подполковника Французской бригады Шарлеманя войск СС.
Все это было лишено здравого смысла, ведь Макс Прим сказал ей правду, и у Крэйга Осборна вот так появляться здесь не было никаких причин. Когда Крэйг подошел, они остановились. Прим нахмурился.
– Анн-Мари, какая радость. Я надеялся, что вы здесь. – Его французский был идеален. – Извините, если я помешал вашему разговору. Мадемуазель Треванс и я – старые друзья. – Он взял ее руку и почтительно поцеловал. – Июль тридцать девятого. Долгое жаркое лето, тысячу лет назад…
На лице Прима появилась сардоническая улыбка, и она подумала: полковник считает, что она попала в настоящую ловушку, теперь ей придется играть роль Анн-Мари перед человеком, даже имени которого она, скорее всего, не знает.
– Анри Легран, – сказал Крэйг спокойно. – Полковник?..
Прим щелкнул каблуками.
– Прим. К вашим услугам, штандартенфюрер. – Он поклонился и отошел.
Крэйг крепко обнял ее, и они закружились в танце.
– Вы часто бываете здесь? – спросил он. Несмотря на то, что она узнала от Прима, она в первую очередь беспокоилась о нем.
– Вы сошли с ума!
– Я знаю. Моя мама всегда говорила мне это. Не показывайте своего волнения, сохраняйте на лице вашу ослепительную улыбку. – Он прижал ее к себе. – Даниил в логове льва. С Божьей помощью я благополучно выйду отсюда, и вы со мной. За этим я и пришел. Все было подстроено, ангел мой. Мунро отдал вас на заклание, словно жертвенную козу. Как только вы попытаетесь что-нибудь сделать, вас сразу схватят.
– Это старые новости, – сказала она. – Я уже попыталась этим вечером и была поймана. Прим все знает, Крэйг. Он все мне рассказал. Баум, Анн-Мари… всю эту грязную затею. Я сейчас гуляю на привязи, неужели вы не поняли? Он знает, что я сделаю все, что он прикажет, из-за Гортензии, и следит за каждым моим шагом.
Крэйг остановился и взял ее под руку:
– Тогда давайте заставим его призадуматься. – И он повел ее сквозь толпу к сводчатым дверям.
В воздухе чувствовалась легкая прохлада, и они остановились под колоннадой, глядя на дождь.
– Ведите себя непринужденно, как обычно, смейтесь иногда, это неплохо, – сказал он. – Сигарета тоже вам не помешает.
Она взглянула на него, когда спичка осветила сильное лицо Крэйга.
– Почему, Крэйг? Почему?
– Что Прим рассказал вам? – спросил он.
– Что Анн-Мари работала на него. Крэйг тихонько присвистнул:
– Это потрясет Мунро. Ведь это значит, что у вас не было никакого шанса с самого начала, даже если бы Баум не засветил вас.
– Вы хотите сказать, что ничего не знали? Не могу поверить. Вы использовали меня, Крэйг, так же, как Анн-Мари. Я теперь знаю всю правду. Знаю, что вы с ней сделали.
– Ясно. А Рене?
– Он мертв. Застрелился, чтобы спасти меня, когда они пытались взять его.
Наступила тишина. Капли дождя тонкой пылью сеялись над их головами. Крэйг продолжил:
– Так, верите вы мне или нет, но все произошло следующим образом. Вся эта история с наркотиком и вашей сестрой – чистая случайность. Они собирались пробовать новый способ на каждом разведчике, возвращающемся с задания, но на этот раз что-то не сработало. Я узнал обо всем только вчера вечером от Баума. Рассказ о зверстве патруля СС придумал Мунро. Годится для великой цели и все такое, чтобы дать вам стимул для выполнения вашей части задания. Мне рассказали то же самое.
– А Баум?
– Я ничего не знал ни о нем, ни о его связях с германской разведкой до прошлого вечера. Мне сказали, что вас послали сюда с одной целью: занять место вашей сестры и завладеть любой информацией, которую удастся добыть, о совещании Роммеля по Атлантическому валу.
– Если это правда, то почему Мунро разрешил вам отправиться сюда?
– Он и не разрешал. Я нахожусь здесь по собственной инициативе. В данный момент Мунро, должно быть, сходит с ума. – Внезапно, с невероятным чувством облегчения, она поверила ему. Поверила до конца. – Этот бедолага Баум выпустил джинна из бутылки: он запил, поверив, что его дочь умерла всего шесть месяцев назад.
– Я знаю, – сказала Женевьева. – Прим сказал мне.
– Мунро все подтвердил. Сказал мне, что я должен повзрослеть. Что война – это ад и все такое. Потом он запер меня в камере на ночь, чтобы решить, что делать. Мне удалось вырваться и добраться до Холодной гавани.
Мартин Хейр и его ребята перебросили меня на И-боте. Джулия передала по радио Большому Пьеру, чтобы он встретил нас. Катер ждет нас у Гросне. Попасть сюда в таком мундире, как у меня, было несложно. У меня неприятное впечатление, что этот мундир мне идет.
– Вы просто сумасшедший! – сказала Женевьева.
– Я говорил вам, что я йелльский парень, ведь так? Теперь расскажите мне, что происходит здесь.
Она быстро и точно посвятила его в ситуацию. Когда она закончила, на террасе послышались шаги, и молодой лейтенант как бы случайно задержался у балюстрады, глядя на дождь. Женевьева весело рассмеялась, взяв сигарету, предложенную Крэйгом, и нагнулась к нему.
– Они теперь следят за мной каждую секунду. Уходите, Крэйг, пока это еще возможно.
– Нет, только не ценой вашей жизни. Думаете, я смог бы оставить вас на растерзание? Чтобы вы попали в камеру в главном здании гестапо на Рю де Сюссе? Я там побывал, и то, что они делают с людьми вроде нас, неприятно. Мы уйдем отсюда вместе или не уйдем совсем.
– Невозможно. Я никогда не оставлю Гортензию. А у вас пока еще есть шанс. Воспользуйтесь им.
– Какого черта я здесь делаю, как вы думаете? – прошипел он скороговоркой. – Вы действительно были настолько слепы там, в Холодной гавани? И думаете, что я каждый раз видел ее, когда смотрел на вас?
Его признание оставило Женевьеве только один выход, теперь уже ради спасения его жизни, а не своей собственной. И она повернулась и вошла в двери, прежде чем Крэйг успел ее остановить.
Прим стоял у камина и курил сигару. Он швырнул ее в огонь и пошел навстречу Женевьеве.
– Бедный полковник, от него уже избавились? – Потом его глаза слегка сощурились: – Что-то не так?
– Можно сказать, да. Старый любовник моей сестры, у которого до сих пор не угасла страсть. Память обо мне, можете себе представить, помогла ему выжить в России.
– Эти французы, – хмыкнул Прим. – Они так романтичны. Фельдмаршал скоро уезжает, между прочим. Он спрашивал о вас. С вами все в порядке?
– Конечно.
Он быстро улыбнулся:
– Вы необыкновенная женщина, Женевьева.
– Я знаю, и в других обстоятельствах…
– О, это уже похоже на плохую мелодраму.
– Жизнь очень часто и есть плохая пьеса. А теперь я заслужила бокал шампанского, как вы думаете?
Итак, фельдмаршал Эрвин Роммель покидал замок Вуанкур, и Женевьева стояла рядом с Гортензией, улыбалась и желала ему всего хорошего, как приказал ей Прим. Крэйга Осборна нигде не было видно, и это беспокоило ее. Женевьева почувствовала, что холод охватывает все ее существо. Ей совсем не хотелось возвращаться в комнату сестры.
Толпа начала расходиться, и Прим повернулся к ним:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26