— Почему вы не рассказываете об этом на уроках в школе? — после короткого размышления спросил Ненад.
Учитель слегка смутился.
— Этого нет в программе... да и многие не поняли бы. Это изучают позднее, в университете.
— Но зачем же тогда нам рассказывают сказки о том, что мир сотворен в шесть дней? В библии сказано, что все вокруг нас, от гор и морей до мельчайших насекомых, было создано сразу — каждый цветок со своими тычинками и пестиками, каждое насекомое и каждое животное с точно такими же органами, как теперь, мужчина создан из глины, а женщина из ребра его, точь-в- точь такими, как мы? Если же все так, как вы говорите,— а вы говорите только о том, что доказано,— значит, не было сотворения мира, как написано в священном писании, а раз не было, зачем нам рассказывают, что это было, зачем нам лгут?
Учитель в смущении шагал рядом с Ненадом. Он был в форме запасного пехотного поручика, сабля болталась на ходу и мешала ему, что придавало погруженному в размышления человеку очень смешной вид. Он пытался объяснить Ненаду религиозное толкование сотворения мира как совокупность символов, иногда очень глубоких, иногда туманных и глупых, но почти всегда поэтичных.
— Но мы этого не понимаем. Мы воспринимаем так, как нам говорят,— ответил Ненад.— Адам заснул, бог вынул у него ребро, дунул и сотворил Еву.
Учитель в полной растерянности промолчал. После долгих колебаний он сказал, наконец:
— Да, все это теперь не убедительно, ты прав. Существуют законы, недоступные пока твоему пониманию, открытые великими мудрецами, согласно которым... В прошлом году ты изучал греческую и римскую историю и помнишь эту толпу мертвых богов — Зевс, Венера, Пан, Юнона, Церера, Марс — и ты узнал, какую борьбу вели против них христиане. Так вот, в свое время эти боги были молоды, сильны, в них верили, и они для людей были тем, чем для нас, или во всяком случае для наших отцов и матерей, были наши божества... Потом они устарели... начали вымирать и умерли. После них осталось несметное множество красивых легенд, поэзия, мифы, а их самих давно уже нет, да никогда и не было — они являлись выдумкой людей. Рано или поздно боги, как и все, что создано людьми, разрушаются.— Он замолчал, устремив взгляд в поле, по которому они шли, приминая высокую траву.— С законами, по которым создаются боги и по
которым они умирают, ты познакомишься позднее... если будешь рассуждать правильно.
Учитель не замечал, как был взволнован и бледен Ненад.
— А дух, господин учитель, дух, который все наполняет?
— Видишь ли: существует материя, состоящая из определенного сцепления атомов по той или иной формуле,— мы теперь знаем составные части всего на свете,— с определенными свойствами и определенной формы. Существуют мое тело и мой дух, который есть не что иное, как эманация моего тела. Понимаешь?
— Понимаю,— пробормотал Ненад в раздумье.
Они продолжали шагать по сухой, не скошенной вовремя траве, которая была выше колен. Вдруг Ненаду пришел в голову вопрос: «Если дух обусловлен материей, то откуда же сама материя, как она появилась, как образовалась и откуда возникло то, что создало материю? Материя в каждом вечном изменении бессмертна — но откуда она, в чем она, где ее начало и где конец? Все состоит из первичных элементов, но как образовались эти первичные элементы? И как образовалось пространство, в котором эти элементы образуют материю?»
Эти и другие, более глубокие вопросы беспорядочно пробегали в голове Ненада. Но он не решался их высказать вслух, боясь, что не сумеет правильно выразиться. Может быть, он не все понял. Может быть, материя и не является тем, что он разумел под этим словом. Но все же эти мысли его немного подбодрили. Он даже порадовался в душе, что таким вопросом он бы отомстил учителю за смерть такого множества богов.
Фриц. С книгой приказов под мышкой. Монотонность урока нарушило вдруг нетерпеливое любопытство. Праздник какой-нибудь? Победа? Наказание? Внимание! Скрипят поднятые сиденья. В затылок! Аптахт! Приказом от... директор... Был царский день, день памяти, отдания почести чему-то такому, что на самом деле ни с чем не было связано. Учитель-серб читает приказ мертвым голосом, как автомат. Подпись. Книга закрыта. Вольно. Хлопают сиденья. Неясный гул. В это время Фриц наклоняется к учителю и что-то ему говорит.
— Байкич!
Ненад встает в недоумении.
— Вас зовет господин директор.
Выходя из класса, Ненад заметил, что Фриц подмигнул ему, и это его немного успокоило. Коридоры, лестницы, темная приемная, где пахнет недавно выкрашенным деревом дверь, за которой у стола, окруженный портретами императора по стенам, сидит господин директор.
— Войдите!
Комната солнечная. Голубые клубы табачного дыма. Запах ковров. Стоя в положении «смирно» лицом к директору, Ненад не видит, кто стоит позади него (хотя и чувствует еще чье-то присутствие в комнате), и потому слова директора ему не совсем понятны. Почему он разрешает покинуть класс? Кто его хочет видеть? И так спешно? Сердце бьется неровно. Директор умолкает и протягивает руку кому-то за спиной Ненада. Звон шпор на ковре. Фреди. Теперь Ненад понимает сказанное. Фреди пытается улыбнуться. Он небрит. Они выходят в приемную.
— Вы пойдете сразу же?
— Да, только возьму книги.
Ненад бежит по лестнице. Мария! Он знает сейчас только одно — она в опасности и хочет его видеть. На улице, сияющей желтизной липовых листьев, его ждет Фреди. Они молча идут по аллее. Потом Фреди начинает объяснять, но ему это не удается, он все путает, мешая слова, имеющие смысл, со словами, лишенными всякого смысла. Фреди скрывает причину болезни Марии, но Ненад догадывается, и это приводит его в сильнейшее волнение.
Дом. Зеленые жалюзи опущены. Японский виноград горит всеми оттенками красного и золотого и, как растрепанная грива, развевается по стене и ограде. В саду полнейшее запустение: беспорядочно разросшиеся растения, примятые и поломанные розы. Нитки, по которым тянулся вьюнок на террасе, местами оборваны, и полузасохшие усики вьюнка лежали на ступеньках. В комнатах хаос, пахнет лекарствами, йодоформом, больницей. В столовой не убранный после обеда стол. Около него стоит незнакомая полная женщина с заметными усиками.
— Доктор здесь.
Выходит доктор. Усатая женщина подает ему таз и поливает на руки. Фреди неуверенным голосом задает вопрос, доктор пожимает плечами. Потом надевает мундир. Долго застегивает воротник, отчего его бритое лицо
краснеет и делается похожим на вареную свеклу. Потом долго звякает саблей, которую ему никак не удается прикрепить. Фреди входит в комнату Марии, возвращается, тихо говорит с женщиной, которая медленно перебирает на буфете стеклянную посуду.
— Идем! — зовет Фреди.
Ненад на цыпочках входит в комнату. Сначала он ничего не видит — ставни закрыты почти вплотную. В углу белеет кровать. На высокой кружевной подушке лежит Мария; глаза у нее закрыты. Фреди подталкивает Ненада к кровати.
— Подойди, она не спит.
На темно-красном одеяле выделяется белая худая рука.
— Мапе...
Но она вся горит, почти в беспамятстве, и Фреди приходится еще раз ее окликнуть. Она открывает глаза. Переводит их с Фреди на Ненада и долго на него смотрит.
— Это Ненад, Мапе...
Мария нежно улыбается, ее рука ищет руку Ненада. Он присаживается на край кровати. Рука Марии как огонь. Только ладонь слегка влажная. Ненад пожимает ей руку, и комок подступает ему к горлу. Мария закрывает глаза, и с ресниц скатываются две крупные слезы.
— Спасибо... ты все-таки любишь свою Марию.— И совсем тихо: — Ну вот, взяли у меня ребенка...— А Ненаду слышится в этих словах: убили моего ребенка.
Все быстро сменяется. Мария снова в полубреду. Рука перебирает одеяло, непрерывно чего-то ищет. Она что-то говорит. Открывает глаза и застывшим взглядом смотрит в потолок. Доктора, беседовавшего в углу с Фреди, она принимает за своего погибшего брата, в толстой женщине видит свою мать. Фреди уводит Ненада в столовую. Стол все еще не убран. Доктор с трудом натягивает перчатки. В расстегнутом синем пальто, с лисьим мехом, перекинутым через плечо, вся раскрасневшаяся, в комнату, как ветер, врывается госпожа Марина. Фреди спешит ей навстречу.
— Ну?
Она опускается в ближайшее кресло.
— Выгнала из дома! Представьте себе! Захлопнула за мной дверь! За мной! А ведь она мне должна быть благодарна, что ее дом не был реквизирован. У нее было все, чего бы она ни пожелала — и мясо, и сахар, все как
в мирное время! — Она глубоко вздохнула и вскочила с кресла:— А теперь она говорит, что у нее нет дочери, что дочь для нее давно умерла. А масло принимала! И белую муку! И не спрашивала, откуда все это.
— Ох эти сербы! — тихо, как бы про себя, произносит доктор.
Госпожа Марина накидывается на него:
— Неужели никакой надежды? Ведь это же такая невинная вещь, и все сделано правильно. В чем же дело?
Доктор опять багровеет. Высвобождает маленькие дамские ручки из черных кожаных перчаток.
— Боже мой... сепсис. Что поделаешь? Мое почтение, многоуважаемая.
Госпожа Марина снова опускается в кресло, закрывает лицо руками, но не плачет. Она не может плакать. Раздельно говорит:
— Во всем виновата я.— И поворачивает голову к окну. За окном запущенный сад. Изо всех сил она старается показать волнение.
Доктор возвращается, чтобы дать еще какие-то указания усатой женщине, и уходит, продолжая на ходу застегивать перчатки.
Мария приходит в себя. Вспоминает, что Ненад только что был тут, и зовет его. Он подходит, садится на край кровати, осторожно берет горячую руку Марии и молчит. Время идет. За госпожой Мариной приезжает старый полковник, и они отбывают. Слышно, как Фреди говорит что-то вполголоса.
— Марина? — спрашивает Мария.
— Да.
— Только не пускай ее сюда.
Ненад сжимает ей руку:
— Не войдет. Ей Фреди не позволит.
Мария порывисто приподымается.
— Послушай, я... я никогда бы не решилась, если б не Марина... у меня был бы ребенок, а теперь я умру. Запомни это.
К вечеру Ненад опять приходит к Марии. Доктор уже не покидает ее комнаты. Постоянно делает уколы. Мария страдает. Лицо у нее пунцовое. Она мечется. Одеяло падает на пол. Женщина все время держит ее за руки. А Мария говорит. Разговаривает с матерью. Смеется. Глаза закрыты. Фреди с всклокоченными волосами стоит на коленях возле кровати, зарыв голову в смятые простыни, и рыдает. Ненад на цыпочках выходит на террасу. Над садом сгущаются сумерки. От земли подымается влажный запах увядших листьев. Ненад плачет, прислонившись к столбу. Рядом скулит Гектор. Лижет ему руку теплым языком. Нет, не может быть. Этой женщине не известно, надо ей сказать, сообщить, что Мария умирает, и она придет, должна прийти и простить. Непременно. Ненад уверен в этом, потому что не знает силы символов. Они мертвы для него в такой момент, они — за пределами основных, наиболее глубоких отношений между людьми. Объяснить он не мог, но ему казалось, что мать, которая попирает святыню ради дочери — ее плоти и крови,— более права и стоит ближе к истине, чем мать, которая во имя родины допускает, чтобы дочь умирала покинутой. Это какой-то мрачно-возвышенный героизм. Ненад понимал его величие, но сердцем не одобрял. «Надо только объяснить ей,— рассуждал он,— что Мария умирает, и мать придет». Он быстро решился и, не сказав никому ни слова, помчался домой.
На улицу четыре окна — и ни в одном нет света. «Ночь, ее никто не увидит; конечно, она пойдет»,— думает Ненад. Во дворе, окруженном стенами, еще темнее. В глубине слабо светится окно на кухне госпожи Огорелицы. Но большой дом и с этой стороны не освещен. Ненад стучит сначала в боковую дверь, потом в парадную, наконец в дверь, ведущую на террасу,— ответа нет. Он стучит, зовет вполголоса, прижимается лицом к окну — все напрасно. Но он чувствует, что в доме кто-то есть, что мать Марии слушает, притаившись за закрытыми дверями и окнами, за спущенными кружевными занавесками. Где-то в глубине мерцает лампадка; Ненад ясно видит маленькое пламя и слабое поблескивание оклада на русской иконе. Он знает эту икону — она в спальной. Вдруг и этот свет исчез: дверь из спальной в столовую затворили.
От ворот идет Ясна. С работы. Ненад подходит к ней, и они стоят несколько минут посреди двора и размышляют.
— Уходи. Я сама попробую. Может быть, мне откроет.
Ненад снова бежит по улице. Там перед домом стоит экипаж. На козлах солдат. В темноте мерцает огонек его длинной трубки. В доме тишина. Все двери настежь. В столовой госпожа Марина тихонько отдает распоряжения усатой плачущей женщине. Она все еще в шляпе, на левой руке черная перчатка. Словно пришла в гости. Дверь в комнату Марии открыта: во мраке горит желтым пламенем свеча и освещает мертвенно белый лоб Марии. Еще несколько минут назад она билась и металась, а теперь это уже бездыханное тело, неподвижно лежащее под красным одеялом. А поверх одеяла две белые, восковые, мертвые руки. Дальше, в тени, застывшее лицо Фреди. Тишина. Покой. И в тишине этого большого дома слышно, как потрескивает свеча и где-то в углу скребутся мыши.
ЛЕТО 1918 ГОДА
Снова лето. Снова каникулы. Снова безбрежное голубое небо над пыльным Белградом. Жизнь бурлит только на Теразиях, где находились кафтана «Таково» с Орфеумом, кинотеатр «Колизей» для офицеров и ресторан «Москва», превращенный в офицерское собрание. Здесь же была единственная во всем городе кондитерская «Дифранко», где сербские дамы в белых кружевных наколках подавали кофе с взбитыми сливками курьерам из Вены и Будапешта, спекулянтам и кокоткам. Несколько оживляли город также трамваи, носившиеся с бешеной скоростью. Их водили безусые юноши, бывшие студенты технических, философских и даже богословских факультетов. Эти обезумевшие трамваи поминутно сходили с рельс, въезжали на тротуары, сталкивались друг с другом. Об оргиях, устраиваемых на ночных гуляниях в топчидерском парке, ничего не было известно. О том, как бурно веселились господа офицеры, можно было только догадываться по истоптанным лужайкам, помятым цветам и кустам да по дорожкам, осыпанным конфетти, серпантином и рваными бумажными фонарями. И долго еще в загаженном парке стояли киоски и павильоны, украшенные флагами и увядшей зеленью.
После зоологии Ненад «открыл» химию и физику. Работая в кабинете естествознания, он был уверен, что станет естественником,— теперь же он видел себя техником. Все свободное время он проводил над книгами по физике и химии, но большой пользы из них не извлек. С гораздо большим удовольствием он разбирал и собирал
старые электрические звонки и пытался соорудить паровую машину, но для звонков была необходима батарея, а для машины — паяльная жесть. Потом он начал готовиться к осенним экзаменам. Учитель литературы был поэтом, и как-то незаметно для себя Ненад зачастил в маленькую комнату, переполненную книгами и картинами, выходившую на узкую и уединенную улицу Дорчола. Учитель до уроков и после них читал ему творения поэтов, а потом предлагал писать о них сочинения и, как раньше господин Златар, стал брать его с собой на прогулки в Топчидер. Но не для того, чтобы изучать явления природы, накалывать бабочек на булавки и опускать саламандр в спирт. Поэт обращал внимание Ненада на краски сосновой рощицы на фоне грозового неба, на симфонию облаков над водами Савы и Дуная, заставлял прислушиваться к любовным трелям соловья в чаще. Указывал на поросшие плющом гранитные плиты немецкого военного кладбища, разыскивал в гуще раковицкого леса, среди зарослей бурьяна и папоротника, заброшенные могилы сербов, поднимал с земли осколки гранат и, подобно Гамлету, стоя на краю заброшенных окопов, произносил удивительные монологи о жизни и смерти. Он показывал Ненаду высеченные в холме площадки, уже поросшие травой и крапивой, откуда в 1915 году стреляли сербские пушки — кладбище, там наверху, было их делом. А вон там дальше, на гребне холма, по направлению к сильно укрепленным окопам, в неглубоких, далеко отстоящих друг от друга брустверах (по которым, греясь на солнце, бегали маленькие красные букашки), горсточка сербских солдат защищала свою землю; вот их могилы, здесь в папоротнике. И красота золотистых облаков странно соединялась с сырым запахом гнили в пустых окопах, со смертью; а из смерти и тлена возникали стихи о родине, о знаменах, о свободе, о той свободе, которая должна была через холмы и долины прилететь с юга на крыльях белых орлов. Ненад начал жить в мире фантастики и сновидений: перед его глазами разыгрывались сражения, развевались знамена, рушились мосты и в сиянии летнего солнца приближалась свобода, как будто с момента взрыва моста на Саве до этой минуты, когда он предался мечтаньям, ничего не произошло.
А между тем свобода не приходила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56