Я могу упасть по пути.
— Здесь недалеко.
— Говорю тебе: мне не дойти! Разреши мне ехать вместе с тобой верхом.
— Вот что я тебе скажу: ты расскажешь мне, кто ты на самом деле, и тогда я подумаю.
— У тебя совсем крыша съехала? Я все тебе рассказал, только ты слушать не хочешь!
Ричиус Вэнтран зевнул и потянулся.
— Я слишком устал. Утром мы еще поговорим.
— И это все? — возмущенно воскликнул Симон. — Ты оставишь меня связанным на всю ночь? Я нарский легионер, черт подери! Я требую уважения к себе!
— Легионер? О, виноват, сэр! — Ричиус обхватил руками колени и ухмыльнулся. — Ну ты и нахал, дружище! Легионер он, как же! Даже если ты им и был когда-то, то теперь ты дезертир. Предатель.
— О да, — откликнулся Симон. — А ты, конечно, специалист по выявлению предателей, так, Шакал? Улыбка сбежала с лица Вэнтрана.
— Не смей так меня называть.
— Почему это? Так тебя называли в Наре. Ты ведь это знаешь, правда? Честно говоря, тебе это имя подходит.
— Я — Ричиус Вэнтран, король Арамура. Можешь называть меня королем или Вэнтраном или еще как угодно, но не зови меня Шакалом. Я этого не разрешаю.
— Король! — насмешливо откликнулся Симон. — Арамура не существует, Вэнтран. Больше не существует. И вообще — что ты знаешь об империи? Твою страну захватила семья Блэквуда Гэйла. Теперь она — провинция Талистана.
— Я это знаю.
— И как тебя называют здесь? — полюбопытствовал Симон. — Королем?
— Нет, — признался его молодой собеседник.
— Конечно. Потому что ты не король. Это даже трийцы понимают, Шакал. Тебя называют здесь Кэлак, правильно? Они дали тебе это имя, так ведь?
— Ты отвратительный тип, — объявил Вэнтран. — Замолчи и дай мне поспать.
— Что ты здесь делал? — продолжал наседать на него Симон. — Почему ты один?
Вэнтран закатил глаза.
— Боже, ну ты и болтун!
— Ты живешь в Фалиндаре?
— Я живу с женой. Симон злорадно улыбнулся:
— Ага, с женой. Ты бросил свое королевство ради нее, так? Мы все слышали эту историю. Блэквуд Гэйл рассказал нам, что ты сделал. Надо полагать, она того стоила!
— Парень, повторяю тебе в последний раз. Я хочу, чтобы ты сегодня больше не произнес ни слова, понятно? И я требую, чтобы ты вообще не говорил о моей жене. Я тебе не доверяю и не собираюсь ничего тебе рассказывать. Так что заткнись и спи.
Симон подался вперед.
— И за кого же ты меня принимаешь? Только честно — скажи мне! Ты думаешь, меня прислали тебя убить? Он увидел, как Вэнтран поморщился.
— У меня есть враги, — сказал он. — Возможно, ты один из них. Не знаю. Но я не могу рисковать.
— Бьяджио всех нас послал за тобой. Мы должны были привезли тебя в Нар живым. Это входило в нашу задачу. Главное было найти магию, чтобы спасти императора, но Гэйл и Бьяджио хотели взять тебя в плен. Я этого не скрываю, но это было давно, Вэнтран. И насколько я знаю, я — единственный нарец, оставшийся в Люсел-Лоре, если не считать тебя. — Симон улыбнулся. — Ты прячешься уже целый год, и это видно. Ты потерял почву под ногами и шарахаешься от собственной тени. Это по глазам видно.
— Так ты к тому же и маг? — саркастически осведомился Вэнтран.
— Мне не нужна магия, чтобы увидеть твой страх. Может, тебе и есть чего бояться — откуда мне знать? Но меня тебе бояться не надо. Я могу тебе в этом поклясться, Вэнтран. Я просто дезертир.
Вэнтран скептически посмотрел на него:
— Этого не может быть. Легионеры хранят верность.
— Короли тоже, — отпарировал Симон. — Однако ты здесь.
Наступило молчание. Взгляд Вэнтрана смягчился, и в нем появилось понимание. Симон хладнокровно наблюдал за ним, видя, как слабеет его защита. Молодой человек уперся подбородком в колени и уставился в огонь. Внезапно он унесся мыслями куда-то очень далеко. Когда он заговорил снова, то этот вопрос был задан из раздумья, бесстрастным тоном.
— Так почему же ты тогда дезертировал? — тихо спросил он. — Что с тобой случилось?
— Со мной случился Нар, Вэнтран. Нар и его мерзости. Я не был создан для мундира. Я вступил в армию потому, что мне больше некуда было деться, а есть хотелось. Но когда меня отправили сюда, я понял, что мне среди них не место.
— Это не ответ. — Молодой человек по-прежнему витал где-то далеко, слепо глядя в пламя. — Что тебя заставило уйти?
Симон тоже посмотрел в пламя, вспоминая свою сказку Он предвидел такие вопросы.
— Экл-Най, — тихо проговорил он. — Ты знаешь, что там произошло?
Вэнтран молча кивнул.
— Это была резня, простая и откровенная. Когда мы прошли по горной дороге, трийцы попытались организовать нам сопротивление, но у них не было ничего. Мы сожгли город дотла. Мы перебили всех. Я… — Симон сделал театральную паузу, давясь напускными чувствами. — Я убивал детей. Малышей не выше моего колена. Убивал по приказу, но от этого было не легче. А когда все было кончено, мы подожгли весь город.
— Город-пожар, — эхом откликнулся Вэнтран. Так назвали Экл-Най в ночь резни. Говорили, что пламя над городом было видно с другого конца мира.
— Правильно. Там были нищие, беженцы и старухи — и мы их убили. Я никогда уже не стану прежним, Вэнтран. Так что не читай мне лекций насчет предательства. Для того, что я сделал, нужно было мужество. Я никогда не смогу вернуться в империю. Я застрял здесь.
Вэнтран перевел взгляд на Симона.
— Ты сделал свой выбор, — сказал он. — Теперь живи с ним.
— А я с ним и живу, — отозвался Симон. А потом он с любопытством наклонил голову и спросил: — А ты? Как он и ожидал, Вэнтрана этот вопрос возмутил.
— А это не твое дело.
— Ты живешь в Фалиндаре?
— Да.
— У военачальника?
— В Таттераке больше нет военачальника. С тех пор, как погиб старый.
— Тогда к кому ты меня ведешь? — спросил Симон. — И зачем взял меня в плен?
— Потому что тебе нельзя доверять. Я не знаю, рассказал ты мне правду или это хитроумная выдумка Бьяджио. В любом случае я намерен за тобой наблюдать, Симон Даркис. А это значит, что ты должен вернуться со мной в цитадель. Там ты поговоришь с ее господином, Люсилером. И мы оба решим, что с тобой делать.
— Отдашь меня под трийский суд? — возмутился Симон. — По-твоему, это справедливо? Они перережут мне глотку просто за то, что я — нарец!
— Возможно, — непринужденно согласился Вэнтран. — А может, и нет. — Он слабо улыбнулся Симону. — Я хотел бы тебе верить. Правда хотел бы. Но не могу. Если бы тебя когда-нибудь преследовали так, как меня, ты бы это понял.
— Чепуха! — язвительно бросил Симон. — Тебя преследуют не больше, чем меня. Это все твое воображение. Ты живешь в напрасном страхе, а теперь хочешь затащить в свои иллюзии и меня. Это все только твои фантазии, Вэнтран. Мне тебя жаль.
Лицо Вэнтрана снова посуровело.
— Побереги свою жалость для себя, — ответил он. — Потому что если я узнаю, что ты солгал, она тебе понадобится.
С этими словами Ричиус Вэнтран встал и ушел в темноту, оставив Симона у костра одного. Симон глядел вслед уходящему в ночь и в собственные мрачные мысли Вэнтрану и знал наверняка, что его миссия увенчается успехом.
9
Собор Мучеников
В центре столицы Нара, рядом со сверкающим Черным дворцом, по другую сторону реки Киль над загаженными переулками вздымался огромный Собор Мучеников. Из висящего неуносимым облаком дыма военных лабораторий стремилась к небесам его металлическая колокольня. На карнизах расселись древние химеры, пристально разглядывая город каменными глазами; цветные стекла витражей отбрасывали яркие блики, заливая улицы радугами. Сто лет бурь отполировали известняк до гладкости, позеленили медь, и в яркие солнечные дни собор мерцал звездой сквозь городскую дымку. Десять тысяч рабов десять лет трудились над его постройкой, и в хаосе последних лет храм, как честолюбивая мечта, манил к себе паломников со всей империи. Во все церковные праздники площадь вокруг собора наполнялась верующими, жаждавшими услышать слово Божие и получить прощение за свою грешную жизнь.
Архиепископ Эррит знал, насколько важен для него собор. Он был ему дороже Священного Писания, дороже самой жизни. Эррит действительно верил, что Бог живет в этих стенах и на прославленной колокольне. Он полагал, что здесь и есть обитель Бога на земле. Епископу было уже почти пятьдесят лет, и почти всю жизнь он провел в этом святом здании, по его галереям он ходил с другими верными Господу. Здесь заключались браки нарской аристократии, здесь Ричи-уса Вэнтрана, Нарского Шакала, сделали королем. Эррит молился, чтобы после смерти Господь позволил ему остаться в этом храме. В молельнях собора Эррит перевидал многое, в том числе и настоящие чудеса: плачущую Богоматерь и кровоточащую чашу и дорожил этими воспоминаниями. Они давали ему силы, а силы в эти черные дни были Эрриту очень нужны. Ему нужно было слышать ясные указания Бога, не перевранные толкователями и священниками. Он молился целыми днями, он постился и умолял небеса услышать его. И он боролся с тем, с чем повелел бороться Бог, Отец наш.
И каждый день храм требовал неусыпного внимания Эррита. Ему надо было присматривать за причтом, руководить армией священников в капюшонах и заниматься тысячами надоедливых мелочей. Его измучила война в Готе и непрекращающаяся распря с изменником Бьяджио. Он мечтал оказаться в одиночестве, снова стать простым священником, служителем Всемогущего. Все утро ему пришлось слушать подробный рассказ Форто о его военных кампаниях, и от голоса генерала у архиепископа разболелась голова. Эррит шел по раззолоченным переходам собора, надеясь никого не встретить. Был Седьмой День — тот день, когда храм открывал исповедальни для кающихся. Давно уже Эррит, обремененный обязанностями своей высокой должности, почти не принимал исповедей, но в редких случаях он все-таки в них участвовал и выслушивал грехи своей паствы. Сегодня архиепископу необходимо было принять исповедь. Услышать, что в мире есть и другие, кто совершает грехи.
Эррит глубже надвинул на лицо белый шелковый капюшон и зашагал вдоль позолоченного коридора. Его ожидал его помощник отец Тодос, и с ним один кающийся, очень необычный, невидимый во мраке исповедальни. Однако Тодосу показалось, что он узнал этот голос, и поэтому он вызвал своего господина, чтобы тот сам выслушал эту исповедь. Кающийся объяснил, что исповедь у него личная, потому он и пришел в тайную исповедальню. Нарским аристократам и высокопоставленным служащим предоставлялась такая привилегия, а вот менее удачливым членам паствы приходилось толпиться в общей исповедальне и ждать, чтобы причетники выслушали их грехи. Эрриту такое разделение всегда казалось странным, но он позволил его сохранить, потому что такова была воля Аркуса. После смерти императора епископ счел за благо сохранить тайные исповедальни. Ему нужно было сохранить расположение аристократов. Слишком многие из них уже встали на сторону Бьяджио. Гот был самым серьезным и самым последним из перебежчиков, и Эррит горячо молился о том, чтобы его слабая коалиция больше не переживала расколов. Он успел убедиться в том, что рука Господа мстительна, и боль этого осознания его убивала.
Тайные исповедальни находились по другую сторону главного зала, в котором художник Дараго без устали трудился над своим новым шедевром. Эррит осторожно прошел по переходу, стараясь не задеть инструменты художника. В Седьмой День Дараго не работал, но все орудия его творчества — кисти, шпатели и баночки с красками — остались на месте. Проходя по коридору, Эррит поднял взгляд на заказанную им фреску. Скоро Дараго закончит работу, и главный зал снова будет открыт для всех посетителей. Они увидят работу гениального художника и ясно поймут, что Бог существует. Ибо лишь Божественное вдохновение может позволить человеку творить, как Дараго. Когда смотришь на его фрески, кажется, что заглядываешь на небеса.
Взгляд Эррита надолго задержался на фреске. Он выгнул шею, чтобы лучше разглядеть рисунок, часть которого была завешена тканью, скрывавшей его от любопытных взоров. Там появились плафоны, которых Эррит еще не видел: Дараго был чрезвычайно скрытным человеком, капризным, как все гении, и хотя Эррит регулярно расспрашивал его о ходе работ, Дараго не делился своими тайнами и только обещал Эрриту, что тот останется доволен. Эррит уже был доволен. Фреска стала именно таким шедевром, на какой он рассчитывал. Это был идеальный дар Богу.
Бог вручил ему Нар. Бог убил бессмертного Аркуса и изгнал дьявола Бьяджио. Бог был торжеством, и Эрриту хотелось возблагодарить своего небесного Отца. Он заказал фреску много лет тому назад, задолго до появления первых трещин в Железном круге, но знаменательно было, — что Дараго заканчивал свою работу именно сейчас, когда власть Эррита над Наром стала окончательной. Епископ считал, что в этом сказалось Божественное Провидение, план столь грандиозный, что его не понять людям. Черный Ренессанс, который считал Господа всего лишь средством управления Наром, был почти полностью уничтожен; генерал Форто услышал слова Бога и вернулся в лоно церкви. Бог добр и могуществен. Бог повелел, чтобы Черный Ренессанс прекратил свое существование. И Эррит, посвятивший свою жизнь служению Небу, не обманет надежд Господа.
Он подошел ко входу, который охраняла освященная статуя. Святой Карларий Исповедник смотрел мраморными глазами на приближающегося архиепископа. Войдя, Эррит снова опустил капюшон и осмотрелся. В помещении оказалось пусто. Архиепископ ожидал встретить здесь Тодоса, но его не было. Эррит подошел к двери, ведущей к исповедальням. Около одной из них стоял с закрытыми глазами отец Тодос и молился.
— Тодос! — окликнул его епископ.
Глаза священника распахнулись. Он прижал палец к губам, призывая своего господина к молчанию. А потом он указал на кабинку для кающегося.
— Там, — прошептал он одними губами.
— Кто?
Тодос подошел к своему господину и прошептал одно только слово:
— Кай.
Эррит нахмурился. Было бы очень некстати, если Кай отвернулся от их суровой работы. Без его командования легионы могут расколоться.
— Я подумал, что вам следует знать, — виновато сказал Тодос. — Я почти уверен, что это он. Голос…
Эррит кивнул. Голос Кая нельзя было не узнать: неразборчивый басовитый рокот, результат попадания трийской стрелы в горло. Теперь его понимали только те, кто был привычен к его речи.
— Ты поступил правильно, — мягко проговорил Эррит. — Спасибо.
— Он давно ждет, — сказал Тодос. — Но я не уверен, что вам следует принимать его исповедь, Ваше Святейшество. Он может узнать ваш голос.
— Пусть узнает. Он будет разговаривать не со мной, а с Богом. Иди, друг мой. Ты все сделал хорошо.
— Спасибо, Ваше Святейшество.
Эррит проводил своего помощника внимательным взглядом. Он искренне любил своего старого друга, но ему не хотелось иметь свидетелей того, что должно было сейчас произойти. Кай был неверующим, и его придется убеждать. И хотя Эррит знал, что пользуется репутацией человека спокойного, в последнее время Бог требовал от него такого, что не давало сохранить спокойствие. Подчиненным не подобает видеть его разъяренным.
«Осторожнее, — напомнил он себе, входя в исповедальню и закрывая за собой дверь. — Этот человек тебе нужен!"
Как нужен Форто и все его солдаты. Только они удерживали от распада хрупкую коалицию народов Нара. Страх перед легионами сдерживал сторонников Бьяджио. Страх — это Божий кулак. Эррит понимал, что если бы армия не подпирала его церковь, то восторжествовали бы Бьяджио и его ненавистный Ренессанс.
В темноте кабинки стоял удобный табурет для исповедника. Эррит уселся и посмотрел сквозь густую сетку, отделявшую его от человека по другую сторону перегородки. Он едва различил силуэт Кая: полковник сидел напротив него и терпеливо ждал. Епископ мысленно произнес молитву, перекрестился и негромко предложил кающемуся говорить.
— Начинай, сын мой.
Наступило долгое молчание: человек по другую сторону перегородки собирался с мыслями.
— Да, отец, — прохрипел он наконец. — Я пришел, потому что счел себя грешником.
Эррит закрыл глаза. Голос несомненно принадлежал Каю.
— Когда ты исповедовался последний раз, сын мой?
— Я никогда не исповедывался, отче. Сегодня первый раз.
— Понимаю. Тогда не бойся. Я тебе помогу.
Эррит чувствовал, что Кай внимательно слушает, пытаясь распознать голос, доносящийся из-за перегородки. Перед его следующей фразой опять долго длилось молчание.
— Я не знаю, с чего начать, — неуверенно произнес он. — Наверное, мне лучше уйти.
«Он меня узнал, — подумал Эррит. — Прекрасно».
— Не уходи. Богу не важно, знаешь ли ты обряды. Ему нужно только, чтобы ты открывал свое сердце. Ты способен сделать это для него?
Опять молчание. А потом слова:
— Да. Да, я способен.
— Хорошо, сын мой. Мы тебя слушаем — Бог и я. Расскажи нам свои грехи. Что взволновало твою душу настолько, что ты пришел сюда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
— Здесь недалеко.
— Говорю тебе: мне не дойти! Разреши мне ехать вместе с тобой верхом.
— Вот что я тебе скажу: ты расскажешь мне, кто ты на самом деле, и тогда я подумаю.
— У тебя совсем крыша съехала? Я все тебе рассказал, только ты слушать не хочешь!
Ричиус Вэнтран зевнул и потянулся.
— Я слишком устал. Утром мы еще поговорим.
— И это все? — возмущенно воскликнул Симон. — Ты оставишь меня связанным на всю ночь? Я нарский легионер, черт подери! Я требую уважения к себе!
— Легионер? О, виноват, сэр! — Ричиус обхватил руками колени и ухмыльнулся. — Ну ты и нахал, дружище! Легионер он, как же! Даже если ты им и был когда-то, то теперь ты дезертир. Предатель.
— О да, — откликнулся Симон. — А ты, конечно, специалист по выявлению предателей, так, Шакал? Улыбка сбежала с лица Вэнтрана.
— Не смей так меня называть.
— Почему это? Так тебя называли в Наре. Ты ведь это знаешь, правда? Честно говоря, тебе это имя подходит.
— Я — Ричиус Вэнтран, король Арамура. Можешь называть меня королем или Вэнтраном или еще как угодно, но не зови меня Шакалом. Я этого не разрешаю.
— Король! — насмешливо откликнулся Симон. — Арамура не существует, Вэнтран. Больше не существует. И вообще — что ты знаешь об империи? Твою страну захватила семья Блэквуда Гэйла. Теперь она — провинция Талистана.
— Я это знаю.
— И как тебя называют здесь? — полюбопытствовал Симон. — Королем?
— Нет, — признался его молодой собеседник.
— Конечно. Потому что ты не король. Это даже трийцы понимают, Шакал. Тебя называют здесь Кэлак, правильно? Они дали тебе это имя, так ведь?
— Ты отвратительный тип, — объявил Вэнтран. — Замолчи и дай мне поспать.
— Что ты здесь делал? — продолжал наседать на него Симон. — Почему ты один?
Вэнтран закатил глаза.
— Боже, ну ты и болтун!
— Ты живешь в Фалиндаре?
— Я живу с женой. Симон злорадно улыбнулся:
— Ага, с женой. Ты бросил свое королевство ради нее, так? Мы все слышали эту историю. Блэквуд Гэйл рассказал нам, что ты сделал. Надо полагать, она того стоила!
— Парень, повторяю тебе в последний раз. Я хочу, чтобы ты сегодня больше не произнес ни слова, понятно? И я требую, чтобы ты вообще не говорил о моей жене. Я тебе не доверяю и не собираюсь ничего тебе рассказывать. Так что заткнись и спи.
Симон подался вперед.
— И за кого же ты меня принимаешь? Только честно — скажи мне! Ты думаешь, меня прислали тебя убить? Он увидел, как Вэнтран поморщился.
— У меня есть враги, — сказал он. — Возможно, ты один из них. Не знаю. Но я не могу рисковать.
— Бьяджио всех нас послал за тобой. Мы должны были привезли тебя в Нар живым. Это входило в нашу задачу. Главное было найти магию, чтобы спасти императора, но Гэйл и Бьяджио хотели взять тебя в плен. Я этого не скрываю, но это было давно, Вэнтран. И насколько я знаю, я — единственный нарец, оставшийся в Люсел-Лоре, если не считать тебя. — Симон улыбнулся. — Ты прячешься уже целый год, и это видно. Ты потерял почву под ногами и шарахаешься от собственной тени. Это по глазам видно.
— Так ты к тому же и маг? — саркастически осведомился Вэнтран.
— Мне не нужна магия, чтобы увидеть твой страх. Может, тебе и есть чего бояться — откуда мне знать? Но меня тебе бояться не надо. Я могу тебе в этом поклясться, Вэнтран. Я просто дезертир.
Вэнтран скептически посмотрел на него:
— Этого не может быть. Легионеры хранят верность.
— Короли тоже, — отпарировал Симон. — Однако ты здесь.
Наступило молчание. Взгляд Вэнтрана смягчился, и в нем появилось понимание. Симон хладнокровно наблюдал за ним, видя, как слабеет его защита. Молодой человек уперся подбородком в колени и уставился в огонь. Внезапно он унесся мыслями куда-то очень далеко. Когда он заговорил снова, то этот вопрос был задан из раздумья, бесстрастным тоном.
— Так почему же ты тогда дезертировал? — тихо спросил он. — Что с тобой случилось?
— Со мной случился Нар, Вэнтран. Нар и его мерзости. Я не был создан для мундира. Я вступил в армию потому, что мне больше некуда было деться, а есть хотелось. Но когда меня отправили сюда, я понял, что мне среди них не место.
— Это не ответ. — Молодой человек по-прежнему витал где-то далеко, слепо глядя в пламя. — Что тебя заставило уйти?
Симон тоже посмотрел в пламя, вспоминая свою сказку Он предвидел такие вопросы.
— Экл-Най, — тихо проговорил он. — Ты знаешь, что там произошло?
Вэнтран молча кивнул.
— Это была резня, простая и откровенная. Когда мы прошли по горной дороге, трийцы попытались организовать нам сопротивление, но у них не было ничего. Мы сожгли город дотла. Мы перебили всех. Я… — Симон сделал театральную паузу, давясь напускными чувствами. — Я убивал детей. Малышей не выше моего колена. Убивал по приказу, но от этого было не легче. А когда все было кончено, мы подожгли весь город.
— Город-пожар, — эхом откликнулся Вэнтран. Так назвали Экл-Най в ночь резни. Говорили, что пламя над городом было видно с другого конца мира.
— Правильно. Там были нищие, беженцы и старухи — и мы их убили. Я никогда уже не стану прежним, Вэнтран. Так что не читай мне лекций насчет предательства. Для того, что я сделал, нужно было мужество. Я никогда не смогу вернуться в империю. Я застрял здесь.
Вэнтран перевел взгляд на Симона.
— Ты сделал свой выбор, — сказал он. — Теперь живи с ним.
— А я с ним и живу, — отозвался Симон. А потом он с любопытством наклонил голову и спросил: — А ты? Как он и ожидал, Вэнтрана этот вопрос возмутил.
— А это не твое дело.
— Ты живешь в Фалиндаре?
— Да.
— У военачальника?
— В Таттераке больше нет военачальника. С тех пор, как погиб старый.
— Тогда к кому ты меня ведешь? — спросил Симон. — И зачем взял меня в плен?
— Потому что тебе нельзя доверять. Я не знаю, рассказал ты мне правду или это хитроумная выдумка Бьяджио. В любом случае я намерен за тобой наблюдать, Симон Даркис. А это значит, что ты должен вернуться со мной в цитадель. Там ты поговоришь с ее господином, Люсилером. И мы оба решим, что с тобой делать.
— Отдашь меня под трийский суд? — возмутился Симон. — По-твоему, это справедливо? Они перережут мне глотку просто за то, что я — нарец!
— Возможно, — непринужденно согласился Вэнтран. — А может, и нет. — Он слабо улыбнулся Симону. — Я хотел бы тебе верить. Правда хотел бы. Но не могу. Если бы тебя когда-нибудь преследовали так, как меня, ты бы это понял.
— Чепуха! — язвительно бросил Симон. — Тебя преследуют не больше, чем меня. Это все твое воображение. Ты живешь в напрасном страхе, а теперь хочешь затащить в свои иллюзии и меня. Это все только твои фантазии, Вэнтран. Мне тебя жаль.
Лицо Вэнтрана снова посуровело.
— Побереги свою жалость для себя, — ответил он. — Потому что если я узнаю, что ты солгал, она тебе понадобится.
С этими словами Ричиус Вэнтран встал и ушел в темноту, оставив Симона у костра одного. Симон глядел вслед уходящему в ночь и в собственные мрачные мысли Вэнтрану и знал наверняка, что его миссия увенчается успехом.
9
Собор Мучеников
В центре столицы Нара, рядом со сверкающим Черным дворцом, по другую сторону реки Киль над загаженными переулками вздымался огромный Собор Мучеников. Из висящего неуносимым облаком дыма военных лабораторий стремилась к небесам его металлическая колокольня. На карнизах расселись древние химеры, пристально разглядывая город каменными глазами; цветные стекла витражей отбрасывали яркие блики, заливая улицы радугами. Сто лет бурь отполировали известняк до гладкости, позеленили медь, и в яркие солнечные дни собор мерцал звездой сквозь городскую дымку. Десять тысяч рабов десять лет трудились над его постройкой, и в хаосе последних лет храм, как честолюбивая мечта, манил к себе паломников со всей империи. Во все церковные праздники площадь вокруг собора наполнялась верующими, жаждавшими услышать слово Божие и получить прощение за свою грешную жизнь.
Архиепископ Эррит знал, насколько важен для него собор. Он был ему дороже Священного Писания, дороже самой жизни. Эррит действительно верил, что Бог живет в этих стенах и на прославленной колокольне. Он полагал, что здесь и есть обитель Бога на земле. Епископу было уже почти пятьдесят лет, и почти всю жизнь он провел в этом святом здании, по его галереям он ходил с другими верными Господу. Здесь заключались браки нарской аристократии, здесь Ричи-уса Вэнтрана, Нарского Шакала, сделали королем. Эррит молился, чтобы после смерти Господь позволил ему остаться в этом храме. В молельнях собора Эррит перевидал многое, в том числе и настоящие чудеса: плачущую Богоматерь и кровоточащую чашу и дорожил этими воспоминаниями. Они давали ему силы, а силы в эти черные дни были Эрриту очень нужны. Ему нужно было слышать ясные указания Бога, не перевранные толкователями и священниками. Он молился целыми днями, он постился и умолял небеса услышать его. И он боролся с тем, с чем повелел бороться Бог, Отец наш.
И каждый день храм требовал неусыпного внимания Эррита. Ему надо было присматривать за причтом, руководить армией священников в капюшонах и заниматься тысячами надоедливых мелочей. Его измучила война в Готе и непрекращающаяся распря с изменником Бьяджио. Он мечтал оказаться в одиночестве, снова стать простым священником, служителем Всемогущего. Все утро ему пришлось слушать подробный рассказ Форто о его военных кампаниях, и от голоса генерала у архиепископа разболелась голова. Эррит шел по раззолоченным переходам собора, надеясь никого не встретить. Был Седьмой День — тот день, когда храм открывал исповедальни для кающихся. Давно уже Эррит, обремененный обязанностями своей высокой должности, почти не принимал исповедей, но в редких случаях он все-таки в них участвовал и выслушивал грехи своей паствы. Сегодня архиепископу необходимо было принять исповедь. Услышать, что в мире есть и другие, кто совершает грехи.
Эррит глубже надвинул на лицо белый шелковый капюшон и зашагал вдоль позолоченного коридора. Его ожидал его помощник отец Тодос, и с ним один кающийся, очень необычный, невидимый во мраке исповедальни. Однако Тодосу показалось, что он узнал этот голос, и поэтому он вызвал своего господина, чтобы тот сам выслушал эту исповедь. Кающийся объяснил, что исповедь у него личная, потому он и пришел в тайную исповедальню. Нарским аристократам и высокопоставленным служащим предоставлялась такая привилегия, а вот менее удачливым членам паствы приходилось толпиться в общей исповедальне и ждать, чтобы причетники выслушали их грехи. Эрриту такое разделение всегда казалось странным, но он позволил его сохранить, потому что такова была воля Аркуса. После смерти императора епископ счел за благо сохранить тайные исповедальни. Ему нужно было сохранить расположение аристократов. Слишком многие из них уже встали на сторону Бьяджио. Гот был самым серьезным и самым последним из перебежчиков, и Эррит горячо молился о том, чтобы его слабая коалиция больше не переживала расколов. Он успел убедиться в том, что рука Господа мстительна, и боль этого осознания его убивала.
Тайные исповедальни находились по другую сторону главного зала, в котором художник Дараго без устали трудился над своим новым шедевром. Эррит осторожно прошел по переходу, стараясь не задеть инструменты художника. В Седьмой День Дараго не работал, но все орудия его творчества — кисти, шпатели и баночки с красками — остались на месте. Проходя по коридору, Эррит поднял взгляд на заказанную им фреску. Скоро Дараго закончит работу, и главный зал снова будет открыт для всех посетителей. Они увидят работу гениального художника и ясно поймут, что Бог существует. Ибо лишь Божественное вдохновение может позволить человеку творить, как Дараго. Когда смотришь на его фрески, кажется, что заглядываешь на небеса.
Взгляд Эррита надолго задержался на фреске. Он выгнул шею, чтобы лучше разглядеть рисунок, часть которого была завешена тканью, скрывавшей его от любопытных взоров. Там появились плафоны, которых Эррит еще не видел: Дараго был чрезвычайно скрытным человеком, капризным, как все гении, и хотя Эррит регулярно расспрашивал его о ходе работ, Дараго не делился своими тайнами и только обещал Эрриту, что тот останется доволен. Эррит уже был доволен. Фреска стала именно таким шедевром, на какой он рассчитывал. Это был идеальный дар Богу.
Бог вручил ему Нар. Бог убил бессмертного Аркуса и изгнал дьявола Бьяджио. Бог был торжеством, и Эрриту хотелось возблагодарить своего небесного Отца. Он заказал фреску много лет тому назад, задолго до появления первых трещин в Железном круге, но знаменательно было, — что Дараго заканчивал свою работу именно сейчас, когда власть Эррита над Наром стала окончательной. Епископ считал, что в этом сказалось Божественное Провидение, план столь грандиозный, что его не понять людям. Черный Ренессанс, который считал Господа всего лишь средством управления Наром, был почти полностью уничтожен; генерал Форто услышал слова Бога и вернулся в лоно церкви. Бог добр и могуществен. Бог повелел, чтобы Черный Ренессанс прекратил свое существование. И Эррит, посвятивший свою жизнь служению Небу, не обманет надежд Господа.
Он подошел ко входу, который охраняла освященная статуя. Святой Карларий Исповедник смотрел мраморными глазами на приближающегося архиепископа. Войдя, Эррит снова опустил капюшон и осмотрелся. В помещении оказалось пусто. Архиепископ ожидал встретить здесь Тодоса, но его не было. Эррит подошел к двери, ведущей к исповедальням. Около одной из них стоял с закрытыми глазами отец Тодос и молился.
— Тодос! — окликнул его епископ.
Глаза священника распахнулись. Он прижал палец к губам, призывая своего господина к молчанию. А потом он указал на кабинку для кающегося.
— Там, — прошептал он одними губами.
— Кто?
Тодос подошел к своему господину и прошептал одно только слово:
— Кай.
Эррит нахмурился. Было бы очень некстати, если Кай отвернулся от их суровой работы. Без его командования легионы могут расколоться.
— Я подумал, что вам следует знать, — виновато сказал Тодос. — Я почти уверен, что это он. Голос…
Эррит кивнул. Голос Кая нельзя было не узнать: неразборчивый басовитый рокот, результат попадания трийской стрелы в горло. Теперь его понимали только те, кто был привычен к его речи.
— Ты поступил правильно, — мягко проговорил Эррит. — Спасибо.
— Он давно ждет, — сказал Тодос. — Но я не уверен, что вам следует принимать его исповедь, Ваше Святейшество. Он может узнать ваш голос.
— Пусть узнает. Он будет разговаривать не со мной, а с Богом. Иди, друг мой. Ты все сделал хорошо.
— Спасибо, Ваше Святейшество.
Эррит проводил своего помощника внимательным взглядом. Он искренне любил своего старого друга, но ему не хотелось иметь свидетелей того, что должно было сейчас произойти. Кай был неверующим, и его придется убеждать. И хотя Эррит знал, что пользуется репутацией человека спокойного, в последнее время Бог требовал от него такого, что не давало сохранить спокойствие. Подчиненным не подобает видеть его разъяренным.
«Осторожнее, — напомнил он себе, входя в исповедальню и закрывая за собой дверь. — Этот человек тебе нужен!"
Как нужен Форто и все его солдаты. Только они удерживали от распада хрупкую коалицию народов Нара. Страх перед легионами сдерживал сторонников Бьяджио. Страх — это Божий кулак. Эррит понимал, что если бы армия не подпирала его церковь, то восторжествовали бы Бьяджио и его ненавистный Ренессанс.
В темноте кабинки стоял удобный табурет для исповедника. Эррит уселся и посмотрел сквозь густую сетку, отделявшую его от человека по другую сторону перегородки. Он едва различил силуэт Кая: полковник сидел напротив него и терпеливо ждал. Епископ мысленно произнес молитву, перекрестился и негромко предложил кающемуся говорить.
— Начинай, сын мой.
Наступило долгое молчание: человек по другую сторону перегородки собирался с мыслями.
— Да, отец, — прохрипел он наконец. — Я пришел, потому что счел себя грешником.
Эррит закрыл глаза. Голос несомненно принадлежал Каю.
— Когда ты исповедовался последний раз, сын мой?
— Я никогда не исповедывался, отче. Сегодня первый раз.
— Понимаю. Тогда не бойся. Я тебе помогу.
Эррит чувствовал, что Кай внимательно слушает, пытаясь распознать голос, доносящийся из-за перегородки. Перед его следующей фразой опять долго длилось молчание.
— Я не знаю, с чего начать, — неуверенно произнес он. — Наверное, мне лучше уйти.
«Он меня узнал, — подумал Эррит. — Прекрасно».
— Не уходи. Богу не важно, знаешь ли ты обряды. Ему нужно только, чтобы ты открывал свое сердце. Ты способен сделать это для него?
Опять молчание. А потом слова:
— Да. Да, я способен.
— Хорошо, сын мой. Мы тебя слушаем — Бог и я. Расскажи нам свои грехи. Что взволновало твою душу настолько, что ты пришел сюда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82