Они заставляют его тратить время на чепуху. У него нет на тебя времени. И это тебя угнетает.
Ричиус засмеялся. Возможно, Карлаз был волшебником!
— Да, — признался он. — Кажется, это правда. Я чувствую себя одиноким. Я не триец, я не на месте. И…
Он замолчал, соображая, следует ли ему говорить дальше. Военачальник вопросительно наклонил голову:
— И?…
— Меня преследуют сны, — сказал Ричиус. — Страшные сны. О доме. О моей первой жене, Сабрине. Все это во мне — и рвется наружу. С тех пор как закончилась война с Наром, я ничего не сделал для моего народа в Арамуре. Они считают, что я их предал. И они правы. Сабрина умерла из-за меня. — Он отвел взгляд, ужасаясь тому, что говорит. — Я проклят, Карлаз. Все, кто доверяется мне, гибнут, но я всегда остаюсь жив. Это мое проклятие — жить, когда все остальные умирают.
Карлаз нахмурил лоб.
— Нарцы суеверны. Проклятия и предзнаменования — это чепуха. Тебе нехорошо так говорить. Я знаю про твою жену, Кэлак, про те жестокости, которые они с ней сотворили. Твое отмщение должно быть сильным. Ты и должен чувствовать гнев. Это то, что должен испытывать мужчина.
— Гнев кричит во мне, Карлаз. Иногда я больше ни о чем не могу думать. Мне необходимо что-то делать для Арамура, мне надо как-то отомстить за Сабрину.
— Но ты отомстил за нее! — ответил Карлаз. — Я слышал историю о человеке с железным лицом — о том, которого звали Гэйл. Вы сражались, и ты его убил. Она отомщена, Кэлак. Ты не можешь убить человека дважды.
— Если бы мог, то убил бы! — прорычал Ричиус.
Он был бы счастлив снова получить это удовольствие. Он часто вспоминал, как его меч врезался в череп Гэйла и какое удивленное выражение появилось на лице барона. Но Блэк-вуд Гэйл был всего лишь пешкой, марионеткой на ниточках Бьяджио. Гэйл был мертв, но Бьяджио продолжал жить, и ему еще предстояло ответить за его преступления.
— Есть еще один человек, — объяснил Ричиус. — Тот, кто приказал ее убить. Я понимаю, тебе мало что известно о Наре, но тот человек — настоящий дьявол. Он аристократ Нара. Он был ближайшим советником Аркуса, пока император не умер. Его зовут Бьяджио.
Карлаз попытался произнести непривычное имя.
— Бииаджой, — получилось у него. — Плохой человек?
— О, хуже, чем просто плохой. Порочный. Трийцы верят в ад? Потому что я готов поклясться в том, что он — исчадие ада. Он приказал захватить мою родину и отдал ее под управление Талистана.
Карлаз скрестил руки на груди.
— Где этот Бииаджой? — прорычал он. — В империи?
— Не знаю, — ответил Ричиус, пожимая плечами. — Новости, которые я получаю из Нара, устаревшие и не слишком достоверные, но я слышал, что он в изгнании. После смерти Аркуса в Наре воцарился хаос. Бьяджио пришлось бежать — наверное, на свой остров. Сейчас там правит епископ. Ты мог бы назвать его святым человеком. Он Бьяджио не друг. Но и мне он тоже не друг. — Он вздохнул. — Я не могу все это тебе объяснить. Чтобы этому поверить, это надо видеть. Наром управляют дурные люди. Не просто плохие или жестокие, а порочные. У них черные души, понимаешь? Черные, как смерть. Их надо остановить…
Военачальник посмотрел на него с подозрением:
— Тебе?
— Возможно, — ответил Ричиус. — А почему бы и нет?
— Один человек в одиночку против империи. Это похоже на подвиг глупца, Кэлак. И тебя в Наре считают вне закона, так? Покажись там — и ты мертв. Твоя жена станет вдовой, дочь потеряет отца. Это не геройство.
— Но я буду не один. Я буду с лиссцами. Я присоединюсь к их кампании.
— Лиссцы ушли из наших вод. Они больше не появляются в Люсел-Лоре.
— Но они могут вернуться. Так сказал мне их командующий. Он сказал, что я могу присоединиться к ним, если захочу.
— А что сказал ты? — спросил Карлаз, хотя вид у него был такой, словно он уже знал ответ на этот вопрос.
— Я сказал, что помогу им, если буду им нужен. Ты можешь это понять, Карлаз? Ты помог трийцам воевать против Нара, потому что Нар вторгся в твои земли. Ты был готов умереть. Разве я не должен иметь хотя бы столько же мужества?
— Это другое, Кэлак.
— Почему? — с жаром спросил Ричиус. — Почему защита Арамура отличается от защиты твоей деревни?
— Это другое, — твердо повторил военачальник. — И я не буду с тобой об этом спорить. — А потом он вздохнул, и на его лице отразилась печаль. — Тебе надо о многом подумать, Кэлак. Тебе надо поговорить с небом.
На мгновение Ричиусу показалось, что ему не хватило знаний трийского языка. Говорить с небом?
— Что это значит?
— В Чандаккаре, если человеку неспокойно, он говорит с небом. Он уходит ото всех, как я сюда. Мне надо было подумать. Я разговаривал с небом.
«А еще — с грязью, водой и деревьями», — с иронией подумал Ричиус.
— Карлаз, я тебя не понимаю. Ты хочешь, чтобы я уехал? Оставил Фалиндар?
— На время. Да. Поговори с небом. Послушай, что оно тебе скажет. — Великан ткнул пальцем в грудь Ричиуса. — Послушай, что тебе скажет вот это. Твое сердце, Кэлак. Твое сердце.
* * *
Дьяне Вэнтран едва исполнилось двадцать, но в своей короткой жизни она видела многое. Дочь богатых родителей-трийцев, она воспитывалась как аристократка, выучила язык нарской империи и стала женой человека, который убил ее отца. Она была беженкой, проституткой, средоточием презрения и предметом безумия многих мужчин. Она пережила две опустошительных войны. Но из всех ролей, которые ей пришлось играть, счастлива она была только в своей новой инкарнации — как жена Ричиуса и мать их маленькой дочери Шани. Она рада была оставаться в Фалиндаре, и несмотря на все свои попытки понять настроение мужа, не постигала, почему Ричиуса это не удовлетворяет.
Дьяна помнила голод, и горькое прошлое заставляло ее ценить обилие, царящее в Фалиндаре. В цитадели никто не голодал — и в особенности Шани, — и они были защищены от причуд военачальников. Люсилер прекрасно справлялся с обязанностями повелителя Фалиндара и заботился о том, чтобы семья его друга ни в чем не нуждалась. Они пользовались уважением местных жителей: здесь Ричиус был героем. Но он никогда не смотрел на свое положение с этой точки зрения, и это раздражало Дьяну. В последние месяцы он стал отчужденным и мрачным, а его взгляд постоянно устремлялся в сторону моря — и Дьяна знала, что там он высматривает корабли Лисса. Он по-прежнему оставался хорошим отцом и был внимателен к ребенку, но что-то изменилось. Дьяна полюбила мужчину с мальчишеским очарованием, и ей не хватало его горячности, его простодушия. В последнее время Ричиус стал молчалив. Он почти ничем с ней не делился, оставляя ее гадать, что происходит в его мыслях. Когда они только поженились, она легко могла читать выражения его лица — но в последнее время это изменилось. Он окружил себя стеной, которую не могла преодолеть даже она. Они любили друг друга в полном молчании.
Этой ночью Дьяна спала, когда Ричиус наконец вернулся в цитадель. Было очень поздно, и она легла в постель одна — в последнее время это стало обычным. Шани в соседней комнате тоже спала. Дьяна услышала, как открывается дверь ее спальни. Она приоткрыла глаз и увидела на пороге Ричиуса. В лунном свете он двигался осторожно. В полумраке он посмотрел в ее сторону, пытаясь определить, проснулась ли она. Дьяна не шевелилась. Она слушала, как Ричиус раздевается, потом тихо моется в умывальнике у окна. Надев ночную рубашку, он очень осторожно лег в постель рядом с ней.
— Я тревожилась, — сказала Дьяна. После долгого молчания она услышала, что Ричиус вздохнул.
— Извини, — отозвался он.
— Уже очень поздно. — Она взглянула в сторону окна. Луна стала меркнуть. — Почти утро. Где ты был?
— Далеко. Думал.
— Думал? Тебя не было весь день! — Когда он не ответил, Дьяна перекатилась на бок и осторожно прикоснулась к его плечу. Казалось, ему не хочется на нее смотреть. — Ричиус, — прошептала она, — скажи мне, в чем дело?
— Ты ничем помочь не можешь, Дьяна. Спи. Извини, что я тебя разбудил.
— Я не могу спать. Теперь не могу. — Она потрясла его за плечо. — Пожалуйста!
Наконец он повернулся к ней. Его лицо было мрачным, измученным. От него воняло полями.
— Я знаю, что ты здесь несчастлив, — сказала Дьяна. — Я знаю, что тебе нужна месть. Но я не могу этого допустить, Ричиус.
Шепот Ричиуса был едва слышен.
— Дьяна, я люблю тебя. И я люблю Шани. Вы для меня все. Тогда почему мне так неспокойно?
— Дурные воспоминания, — ответила она и начала гладить его по голове, словно надеялась приглушить эту обжигающую память. — След войны. Это пройдет. Я понимаю, что сейчас тебе в это не верится, но так будет. Тебе нужно время, чтобы залечить душевные раны.
— Каждую ночь я думаю о возвращении в Нар, — сказал он. — Назад, в Арамур. Я их всех бросил, Дьяна. Я позволил им умирать. И я слышу, как они кричат мне, обвиняют меня. Даже Сабрина.
Сабрина. Дьяна отвела глаза. Она никогда не признавалась Ричиусу, что разделяет его чувство вины за ее смерть, хотя никогда даже не встречалась с этой девушкой. Но он оставил Сабрину и Нар ради нее, Дьяны, и за это его жену убили. У Дьяны задрожали пальцы, и она убрала руку с его лба.
— Сабрина мертва, — холодно проговорила она. — Тебе ее не воскресить.
Ричиус воззрился на нее.
— Я это знаю. Но за преступление должен быть дан ответ. Кто-то должен заплатить.
— Кто-то и платит, любимый, — ответила Дьяна. — Ты.
— Дьяна…
— Нет! — прервала его она. — Молчи и выслушай меня. Сабрина мертва. И Арамура нет. Теперь ты живешь здесь. Ричиус. Ты живешь среди трийцев, потому что больше не можешь вернуться домой. Это все, что у тебя осталось. — Она отвела взгляд. — Я — все, что у тебя осталось.
На нее опустился тяжелый груз вины. Она сказала это. И это было приятно. Но теперь следствием ее слов стало ужасное молчание. Ричиус пристально смотрел на нее. В темноте она ощущала его взгляд. Он винил ее, и она это понимала.
— Ты вернулся сюда ради меня, — мрачно сказала она. — Но ты сам так решил, Ричиус. Я никогда тебя об этом не просила. Ты думал, это сделает тебя счастливым, но тебя ничто не делает счастливым. И теперь ты винишь меня за свое горе.
Ричиус сел на постели.
— Я тебя не виню, — прошипел он. — Не говори этого!
— Винишь. Я вижу это, когда ты на меня смотришь. Тебе хочется уехать и воевать против Нара вместе с лиссцами, но тебя не волнует, что станет с нами. И ты не видишь опасности, потому что ты ослеплен ненавистью. Нар рвут на части, и ты хочешь получить свой кусок.
— Арамур — моя страна, Дьяна. Я король.
— Не король, — возразила Дьяна. — Уже нет. И что бы ты ни делал с Наром, даже если ты убил бы своего графа Бьяджио, тебе никогда не получить Арамур обратно. — Она печально ссутулилась. — Почему ты заставляешь меня быть такой жестокой? Почему мне приходится говорить тебе все это, хотя это должно было быть понятно и так?
Ричиус растерял всю свою браваду.
— Я просто хочу поступать правильно, — бессильно сказал он. — Но не знаю как.
Дьяна пожала плечами:
— И я тоже. Но я хочу, чтобы ты залечил свои раны. Я хочу, чтобы ко мне вернулся мой муж.
Его рука легла ей на плечи нежно, как ветерок. От этого прикосновения Дьяна задрожала. Он притянул ее голову к себе на грудь и стал гладить ее белые волосы. Она была в его объятиях как дитя, хрупкое и обожаемое. Ей не хотелось показывать ему свои слезы. Она хотела быть ради него сильной.
— У трийцев есть выражение, — сказал он, — «говорить с небом». Наверное, именно это мне и надо сделать.
— Что?
— Мне надо поговорить с небом. Ты не знаешь этого выражения?
— Где ты его услышал?
— От Карлаза. Он говорит, что так делают трийцы, когда им неспокойно. Они уходят от всех и на какое-то время остаются с природой. Они ищут ответы.
— Может быть, так делают в Чандаккаре. Я никогда раньше об этом не слышала. — Она высвободилась из его объятий. — Ты это хочешь сделать? Уехать из Фалиндара?
— Да, — ответил он.
— Один?
— Если бы я был один, в этом не было бы толка, Дьяна. Мне надо подумать. Мне надо ненадолго отсюда уехать. Во мне скопилось много такого, в чем мне надо разобраться. Это ничего?
— Я не могу тебе помешать. Он попытался улыбнуться.
— Ты сердишься.
— Да, — согласилась Дьяна. — Ты постоянно твердишь мне, в какой я опасности, а теперь вдруг говоришь, что хочешь уехать. А как же Бьяджио? Тебя он не тревожит?
— Люсилер за вами присмотрит, — ответил Ричиус. — И если ты будешь делать, как я говорю, не будешь выходить из крепости, пока меня нет, с тобой ничего не случится. — Он умоляюще посмотрел на нее. — Пожалуйста, не надо со мной об этом спорить! Дай мне уехать со спокойной душой. Я вернусь к тебе.
Дьяна вздохнула. Ей не нужно было, чтобы он в этом клялся. Она знала, как сильно он любит ее и Шани.
— На какое время ты собираешься уехать? — спросила она.
— Не знаю. Наверное, примерно на неделю. Не намного больше.
— Куда ты отправишься?
— По правде говоря, не знаю. Я думал поехать с Карлазом в Чандаккар. Он скоро уедет из Фалиндара. Но он сказал, что мне следует побыть одному… — Ричиус рассмеялся. — Возможно, это просто какая-то религиозная чушь. Но я хочу попробовать. Я просто хочу…
— Побыть в одиночестве. Да, я знаю. — Дьяна снова вернулась к нему и свернулась у него на коленях. В его объятиях было тепло, удивительно безопасно. Так было всегда. — Отправляйся, — сказала она. — Иди и разговаривай с небом. Послушай, что оно тебе скажет.
— Ах, теперь ты надо мной смеешься…
— Нисколько, — возразила она. — Люди бывают очень разные, Ричиус. Некоторые находят путь в обществе близких. Другим надо быть в одиночестве. Ты относишься к их числу. По-моему, так у тебя было всегда.
6
Герцоги-близнецы
Лорла не знала своей фамилии.
Она не знала, были ли у нее братья и сестры, не знала, кто были ее родители и почему они отдали ее в лаборатории. Она сохранила о них только смутные воспоминания, и это было все. Ее мать, которую она вспоминала туманно, словно во сне, была женщиной невысокой и не слишком привлекательной. Ее отец был толстый, с темными волосами. Большего она просто не могла вспомнить, и порой это ее тревожило — обычно тогда, когда она чувствовала себя одинокой, а в последнее время такое случалось все чаще и чаще. По пути на Драконий Клюв ей порой начинало казаться, что те отрывочные воспоминания — это единственное, что у нее есть.
Много дней подряд в темном небе не видно было просветов. Дэвн, ее немногословный проводник, ехал быстро, чтобы опередить бурю, но они все равно попадали под холодный дождь, и Лорла часто начинала дышать на руки, чтобы не дать им замерзнуть. Она бежала из Гота в шерстяном плаще и толстых перчатках, но они направлялись на север, и приближалась зима. Вскоре похолодает настолько, что продолжать путь станет невозможно. Лорла мечтала о горячей еде и теплом ночлеге. Ни в одной из попадавшихся на пути деревень они не останавливались. Лорла решила, что ее дело настолько важно, что она не может рисковать встречей с кем бы то ни было, и пряталась в лесу, пока Дэвн покупал провизию. Каждую ночь они устраивали лагерь под беззвездным небом, разводя очень маленький костер, чтобы не привлечь ничьего внимания. Лорле надоели маленькие костерки. Ей хотелось посидеть у жаркого пламени.
Стараясь спрятать лицо от ветра, Лорла опустила капюшон плаща на рот и нос. Она ненавидела холод. Ее учителя предупреждали ее, что у нее хрупкое тело и что зима для нее особенно опасна. Она гадала, ощущает ли Дэвн холод: может быть, это ее странное тело создало мороз в ее собственном воображении?
Пони, которому она дала имя Фантом, был теплый, и Лорла приникала к нему, как можно ниже наклоняясь к его холке. Фантом оказался хорошим спутником, и Лорла надеялась, что сможет оставить себе это животное, когда они доберутся до Драконьего Клюва. В лабораториях у нее практически ничего не было, а вот Локкен обращался с ней хорошо, как с собственной дочерью. Но сейчас герцог уже наверняка погиб. И герцогиня Карина тоже. Известий из Гота не было — даже в тех деревнях, куда заезжал Дэвн. По крайней мере так он ей говорил. Лорла сощурила глаза, глядя на Дэвна. После посещения очередной деревни Дэвн странно затих. Лорла хотела было начать его расспрашивать, но потом удержала себя. Дэвн получил приказ сопровождать ее — и больше ничего, так что он не делал попыток утешать ее или хотя бы с ней разговаривать. Лорла решила, что для ее дела так даже лучше.
В чем бы ни заключалось ее дело.
«Я доберусь до Драконьего Клюва, и там буду жить в тепле, — пообещала себе она. — И там будет герцог, который обо мне позаботится. Локкен сказал, что так будет».
Она гадала, окажется ли герцог Энли таким, как Локкен, будет ли Драконий Клюв похож на Гот. Она обожала Гот. Город-крепость был чудесным местом, где она прожила целый год — это было как праздник. Как это было непохоже на военные лаборатории и ужасных женщин, которые ее растили! Однако Лорла знала, что у всего этого была цель. Она была кем-то очень особым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Ричиус засмеялся. Возможно, Карлаз был волшебником!
— Да, — признался он. — Кажется, это правда. Я чувствую себя одиноким. Я не триец, я не на месте. И…
Он замолчал, соображая, следует ли ему говорить дальше. Военачальник вопросительно наклонил голову:
— И?…
— Меня преследуют сны, — сказал Ричиус. — Страшные сны. О доме. О моей первой жене, Сабрине. Все это во мне — и рвется наружу. С тех пор как закончилась война с Наром, я ничего не сделал для моего народа в Арамуре. Они считают, что я их предал. И они правы. Сабрина умерла из-за меня. — Он отвел взгляд, ужасаясь тому, что говорит. — Я проклят, Карлаз. Все, кто доверяется мне, гибнут, но я всегда остаюсь жив. Это мое проклятие — жить, когда все остальные умирают.
Карлаз нахмурил лоб.
— Нарцы суеверны. Проклятия и предзнаменования — это чепуха. Тебе нехорошо так говорить. Я знаю про твою жену, Кэлак, про те жестокости, которые они с ней сотворили. Твое отмщение должно быть сильным. Ты и должен чувствовать гнев. Это то, что должен испытывать мужчина.
— Гнев кричит во мне, Карлаз. Иногда я больше ни о чем не могу думать. Мне необходимо что-то делать для Арамура, мне надо как-то отомстить за Сабрину.
— Но ты отомстил за нее! — ответил Карлаз. — Я слышал историю о человеке с железным лицом — о том, которого звали Гэйл. Вы сражались, и ты его убил. Она отомщена, Кэлак. Ты не можешь убить человека дважды.
— Если бы мог, то убил бы! — прорычал Ричиус.
Он был бы счастлив снова получить это удовольствие. Он часто вспоминал, как его меч врезался в череп Гэйла и какое удивленное выражение появилось на лице барона. Но Блэк-вуд Гэйл был всего лишь пешкой, марионеткой на ниточках Бьяджио. Гэйл был мертв, но Бьяджио продолжал жить, и ему еще предстояло ответить за его преступления.
— Есть еще один человек, — объяснил Ричиус. — Тот, кто приказал ее убить. Я понимаю, тебе мало что известно о Наре, но тот человек — настоящий дьявол. Он аристократ Нара. Он был ближайшим советником Аркуса, пока император не умер. Его зовут Бьяджио.
Карлаз попытался произнести непривычное имя.
— Бииаджой, — получилось у него. — Плохой человек?
— О, хуже, чем просто плохой. Порочный. Трийцы верят в ад? Потому что я готов поклясться в том, что он — исчадие ада. Он приказал захватить мою родину и отдал ее под управление Талистана.
Карлаз скрестил руки на груди.
— Где этот Бииаджой? — прорычал он. — В империи?
— Не знаю, — ответил Ричиус, пожимая плечами. — Новости, которые я получаю из Нара, устаревшие и не слишком достоверные, но я слышал, что он в изгнании. После смерти Аркуса в Наре воцарился хаос. Бьяджио пришлось бежать — наверное, на свой остров. Сейчас там правит епископ. Ты мог бы назвать его святым человеком. Он Бьяджио не друг. Но и мне он тоже не друг. — Он вздохнул. — Я не могу все это тебе объяснить. Чтобы этому поверить, это надо видеть. Наром управляют дурные люди. Не просто плохие или жестокие, а порочные. У них черные души, понимаешь? Черные, как смерть. Их надо остановить…
Военачальник посмотрел на него с подозрением:
— Тебе?
— Возможно, — ответил Ричиус. — А почему бы и нет?
— Один человек в одиночку против империи. Это похоже на подвиг глупца, Кэлак. И тебя в Наре считают вне закона, так? Покажись там — и ты мертв. Твоя жена станет вдовой, дочь потеряет отца. Это не геройство.
— Но я буду не один. Я буду с лиссцами. Я присоединюсь к их кампании.
— Лиссцы ушли из наших вод. Они больше не появляются в Люсел-Лоре.
— Но они могут вернуться. Так сказал мне их командующий. Он сказал, что я могу присоединиться к ним, если захочу.
— А что сказал ты? — спросил Карлаз, хотя вид у него был такой, словно он уже знал ответ на этот вопрос.
— Я сказал, что помогу им, если буду им нужен. Ты можешь это понять, Карлаз? Ты помог трийцам воевать против Нара, потому что Нар вторгся в твои земли. Ты был готов умереть. Разве я не должен иметь хотя бы столько же мужества?
— Это другое, Кэлак.
— Почему? — с жаром спросил Ричиус. — Почему защита Арамура отличается от защиты твоей деревни?
— Это другое, — твердо повторил военачальник. — И я не буду с тобой об этом спорить. — А потом он вздохнул, и на его лице отразилась печаль. — Тебе надо о многом подумать, Кэлак. Тебе надо поговорить с небом.
На мгновение Ричиусу показалось, что ему не хватило знаний трийского языка. Говорить с небом?
— Что это значит?
— В Чандаккаре, если человеку неспокойно, он говорит с небом. Он уходит ото всех, как я сюда. Мне надо было подумать. Я разговаривал с небом.
«А еще — с грязью, водой и деревьями», — с иронией подумал Ричиус.
— Карлаз, я тебя не понимаю. Ты хочешь, чтобы я уехал? Оставил Фалиндар?
— На время. Да. Поговори с небом. Послушай, что оно тебе скажет. — Великан ткнул пальцем в грудь Ричиуса. — Послушай, что тебе скажет вот это. Твое сердце, Кэлак. Твое сердце.
* * *
Дьяне Вэнтран едва исполнилось двадцать, но в своей короткой жизни она видела многое. Дочь богатых родителей-трийцев, она воспитывалась как аристократка, выучила язык нарской империи и стала женой человека, который убил ее отца. Она была беженкой, проституткой, средоточием презрения и предметом безумия многих мужчин. Она пережила две опустошительных войны. Но из всех ролей, которые ей пришлось играть, счастлива она была только в своей новой инкарнации — как жена Ричиуса и мать их маленькой дочери Шани. Она рада была оставаться в Фалиндаре, и несмотря на все свои попытки понять настроение мужа, не постигала, почему Ричиуса это не удовлетворяет.
Дьяна помнила голод, и горькое прошлое заставляло ее ценить обилие, царящее в Фалиндаре. В цитадели никто не голодал — и в особенности Шани, — и они были защищены от причуд военачальников. Люсилер прекрасно справлялся с обязанностями повелителя Фалиндара и заботился о том, чтобы семья его друга ни в чем не нуждалась. Они пользовались уважением местных жителей: здесь Ричиус был героем. Но он никогда не смотрел на свое положение с этой точки зрения, и это раздражало Дьяну. В последние месяцы он стал отчужденным и мрачным, а его взгляд постоянно устремлялся в сторону моря — и Дьяна знала, что там он высматривает корабли Лисса. Он по-прежнему оставался хорошим отцом и был внимателен к ребенку, но что-то изменилось. Дьяна полюбила мужчину с мальчишеским очарованием, и ей не хватало его горячности, его простодушия. В последнее время Ричиус стал молчалив. Он почти ничем с ней не делился, оставляя ее гадать, что происходит в его мыслях. Когда они только поженились, она легко могла читать выражения его лица — но в последнее время это изменилось. Он окружил себя стеной, которую не могла преодолеть даже она. Они любили друг друга в полном молчании.
Этой ночью Дьяна спала, когда Ричиус наконец вернулся в цитадель. Было очень поздно, и она легла в постель одна — в последнее время это стало обычным. Шани в соседней комнате тоже спала. Дьяна услышала, как открывается дверь ее спальни. Она приоткрыла глаз и увидела на пороге Ричиуса. В лунном свете он двигался осторожно. В полумраке он посмотрел в ее сторону, пытаясь определить, проснулась ли она. Дьяна не шевелилась. Она слушала, как Ричиус раздевается, потом тихо моется в умывальнике у окна. Надев ночную рубашку, он очень осторожно лег в постель рядом с ней.
— Я тревожилась, — сказала Дьяна. После долгого молчания она услышала, что Ричиус вздохнул.
— Извини, — отозвался он.
— Уже очень поздно. — Она взглянула в сторону окна. Луна стала меркнуть. — Почти утро. Где ты был?
— Далеко. Думал.
— Думал? Тебя не было весь день! — Когда он не ответил, Дьяна перекатилась на бок и осторожно прикоснулась к его плечу. Казалось, ему не хочется на нее смотреть. — Ричиус, — прошептала она, — скажи мне, в чем дело?
— Ты ничем помочь не можешь, Дьяна. Спи. Извини, что я тебя разбудил.
— Я не могу спать. Теперь не могу. — Она потрясла его за плечо. — Пожалуйста!
Наконец он повернулся к ней. Его лицо было мрачным, измученным. От него воняло полями.
— Я знаю, что ты здесь несчастлив, — сказала Дьяна. — Я знаю, что тебе нужна месть. Но я не могу этого допустить, Ричиус.
Шепот Ричиуса был едва слышен.
— Дьяна, я люблю тебя. И я люблю Шани. Вы для меня все. Тогда почему мне так неспокойно?
— Дурные воспоминания, — ответила она и начала гладить его по голове, словно надеялась приглушить эту обжигающую память. — След войны. Это пройдет. Я понимаю, что сейчас тебе в это не верится, но так будет. Тебе нужно время, чтобы залечить душевные раны.
— Каждую ночь я думаю о возвращении в Нар, — сказал он. — Назад, в Арамур. Я их всех бросил, Дьяна. Я позволил им умирать. И я слышу, как они кричат мне, обвиняют меня. Даже Сабрина.
Сабрина. Дьяна отвела глаза. Она никогда не признавалась Ричиусу, что разделяет его чувство вины за ее смерть, хотя никогда даже не встречалась с этой девушкой. Но он оставил Сабрину и Нар ради нее, Дьяны, и за это его жену убили. У Дьяны задрожали пальцы, и она убрала руку с его лба.
— Сабрина мертва, — холодно проговорила она. — Тебе ее не воскресить.
Ричиус воззрился на нее.
— Я это знаю. Но за преступление должен быть дан ответ. Кто-то должен заплатить.
— Кто-то и платит, любимый, — ответила Дьяна. — Ты.
— Дьяна…
— Нет! — прервала его она. — Молчи и выслушай меня. Сабрина мертва. И Арамура нет. Теперь ты живешь здесь. Ричиус. Ты живешь среди трийцев, потому что больше не можешь вернуться домой. Это все, что у тебя осталось. — Она отвела взгляд. — Я — все, что у тебя осталось.
На нее опустился тяжелый груз вины. Она сказала это. И это было приятно. Но теперь следствием ее слов стало ужасное молчание. Ричиус пристально смотрел на нее. В темноте она ощущала его взгляд. Он винил ее, и она это понимала.
— Ты вернулся сюда ради меня, — мрачно сказала она. — Но ты сам так решил, Ричиус. Я никогда тебя об этом не просила. Ты думал, это сделает тебя счастливым, но тебя ничто не делает счастливым. И теперь ты винишь меня за свое горе.
Ричиус сел на постели.
— Я тебя не виню, — прошипел он. — Не говори этого!
— Винишь. Я вижу это, когда ты на меня смотришь. Тебе хочется уехать и воевать против Нара вместе с лиссцами, но тебя не волнует, что станет с нами. И ты не видишь опасности, потому что ты ослеплен ненавистью. Нар рвут на части, и ты хочешь получить свой кусок.
— Арамур — моя страна, Дьяна. Я король.
— Не король, — возразила Дьяна. — Уже нет. И что бы ты ни делал с Наром, даже если ты убил бы своего графа Бьяджио, тебе никогда не получить Арамур обратно. — Она печально ссутулилась. — Почему ты заставляешь меня быть такой жестокой? Почему мне приходится говорить тебе все это, хотя это должно было быть понятно и так?
Ричиус растерял всю свою браваду.
— Я просто хочу поступать правильно, — бессильно сказал он. — Но не знаю как.
Дьяна пожала плечами:
— И я тоже. Но я хочу, чтобы ты залечил свои раны. Я хочу, чтобы ко мне вернулся мой муж.
Его рука легла ей на плечи нежно, как ветерок. От этого прикосновения Дьяна задрожала. Он притянул ее голову к себе на грудь и стал гладить ее белые волосы. Она была в его объятиях как дитя, хрупкое и обожаемое. Ей не хотелось показывать ему свои слезы. Она хотела быть ради него сильной.
— У трийцев есть выражение, — сказал он, — «говорить с небом». Наверное, именно это мне и надо сделать.
— Что?
— Мне надо поговорить с небом. Ты не знаешь этого выражения?
— Где ты его услышал?
— От Карлаза. Он говорит, что так делают трийцы, когда им неспокойно. Они уходят от всех и на какое-то время остаются с природой. Они ищут ответы.
— Может быть, так делают в Чандаккаре. Я никогда раньше об этом не слышала. — Она высвободилась из его объятий. — Ты это хочешь сделать? Уехать из Фалиндара?
— Да, — ответил он.
— Один?
— Если бы я был один, в этом не было бы толка, Дьяна. Мне надо подумать. Мне надо ненадолго отсюда уехать. Во мне скопилось много такого, в чем мне надо разобраться. Это ничего?
— Я не могу тебе помешать. Он попытался улыбнуться.
— Ты сердишься.
— Да, — согласилась Дьяна. — Ты постоянно твердишь мне, в какой я опасности, а теперь вдруг говоришь, что хочешь уехать. А как же Бьяджио? Тебя он не тревожит?
— Люсилер за вами присмотрит, — ответил Ричиус. — И если ты будешь делать, как я говорю, не будешь выходить из крепости, пока меня нет, с тобой ничего не случится. — Он умоляюще посмотрел на нее. — Пожалуйста, не надо со мной об этом спорить! Дай мне уехать со спокойной душой. Я вернусь к тебе.
Дьяна вздохнула. Ей не нужно было, чтобы он в этом клялся. Она знала, как сильно он любит ее и Шани.
— На какое время ты собираешься уехать? — спросила она.
— Не знаю. Наверное, примерно на неделю. Не намного больше.
— Куда ты отправишься?
— По правде говоря, не знаю. Я думал поехать с Карлазом в Чандаккар. Он скоро уедет из Фалиндара. Но он сказал, что мне следует побыть одному… — Ричиус рассмеялся. — Возможно, это просто какая-то религиозная чушь. Но я хочу попробовать. Я просто хочу…
— Побыть в одиночестве. Да, я знаю. — Дьяна снова вернулась к нему и свернулась у него на коленях. В его объятиях было тепло, удивительно безопасно. Так было всегда. — Отправляйся, — сказала она. — Иди и разговаривай с небом. Послушай, что оно тебе скажет.
— Ах, теперь ты надо мной смеешься…
— Нисколько, — возразила она. — Люди бывают очень разные, Ричиус. Некоторые находят путь в обществе близких. Другим надо быть в одиночестве. Ты относишься к их числу. По-моему, так у тебя было всегда.
6
Герцоги-близнецы
Лорла не знала своей фамилии.
Она не знала, были ли у нее братья и сестры, не знала, кто были ее родители и почему они отдали ее в лаборатории. Она сохранила о них только смутные воспоминания, и это было все. Ее мать, которую она вспоминала туманно, словно во сне, была женщиной невысокой и не слишком привлекательной. Ее отец был толстый, с темными волосами. Большего она просто не могла вспомнить, и порой это ее тревожило — обычно тогда, когда она чувствовала себя одинокой, а в последнее время такое случалось все чаще и чаще. По пути на Драконий Клюв ей порой начинало казаться, что те отрывочные воспоминания — это единственное, что у нее есть.
Много дней подряд в темном небе не видно было просветов. Дэвн, ее немногословный проводник, ехал быстро, чтобы опередить бурю, но они все равно попадали под холодный дождь, и Лорла часто начинала дышать на руки, чтобы не дать им замерзнуть. Она бежала из Гота в шерстяном плаще и толстых перчатках, но они направлялись на север, и приближалась зима. Вскоре похолодает настолько, что продолжать путь станет невозможно. Лорла мечтала о горячей еде и теплом ночлеге. Ни в одной из попадавшихся на пути деревень они не останавливались. Лорла решила, что ее дело настолько важно, что она не может рисковать встречей с кем бы то ни было, и пряталась в лесу, пока Дэвн покупал провизию. Каждую ночь они устраивали лагерь под беззвездным небом, разводя очень маленький костер, чтобы не привлечь ничьего внимания. Лорле надоели маленькие костерки. Ей хотелось посидеть у жаркого пламени.
Стараясь спрятать лицо от ветра, Лорла опустила капюшон плаща на рот и нос. Она ненавидела холод. Ее учителя предупреждали ее, что у нее хрупкое тело и что зима для нее особенно опасна. Она гадала, ощущает ли Дэвн холод: может быть, это ее странное тело создало мороз в ее собственном воображении?
Пони, которому она дала имя Фантом, был теплый, и Лорла приникала к нему, как можно ниже наклоняясь к его холке. Фантом оказался хорошим спутником, и Лорла надеялась, что сможет оставить себе это животное, когда они доберутся до Драконьего Клюва. В лабораториях у нее практически ничего не было, а вот Локкен обращался с ней хорошо, как с собственной дочерью. Но сейчас герцог уже наверняка погиб. И герцогиня Карина тоже. Известий из Гота не было — даже в тех деревнях, куда заезжал Дэвн. По крайней мере так он ей говорил. Лорла сощурила глаза, глядя на Дэвна. После посещения очередной деревни Дэвн странно затих. Лорла хотела было начать его расспрашивать, но потом удержала себя. Дэвн получил приказ сопровождать ее — и больше ничего, так что он не делал попыток утешать ее или хотя бы с ней разговаривать. Лорла решила, что для ее дела так даже лучше.
В чем бы ни заключалось ее дело.
«Я доберусь до Драконьего Клюва, и там буду жить в тепле, — пообещала себе она. — И там будет герцог, который обо мне позаботится. Локкен сказал, что так будет».
Она гадала, окажется ли герцог Энли таким, как Локкен, будет ли Драконий Клюв похож на Гот. Она обожала Гот. Город-крепость был чудесным местом, где она прожила целый год — это было как праздник. Как это было непохоже на военные лаборатории и ужасных женщин, которые ее растили! Однако Лорла знала, что у всего этого была цель. Она была кем-то очень особым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82