— Виталька?! — в его возгласе чувствовалось некоторое сомнение.Серебряков понял, что его узнали, но сам он тщетно старался вспомнить, где встречался с Вадиком.Вадик потянул свою подругу ближе к Виталию и вновь спросил, видя замешательство того:— Не узнал что ли? Вадима Лазарева не узнал? Ну, ты даешь, Серебряный!Только Вадик произнес это прозвище, коим наградили Виталия в школе, тот сразу узнал одноклассника.— Лазарь? — Обрадовался Виталий. — А я все думаю, где же мог тебя встретить?— Познакомься с моей подружкой, — сказал Вадим Виталию, а потом девушке, — дорогая, это мой одноклассник Серебряков Виталий Васильевич, весьма известный нашей школе поэт.Девушка улыбнулась и, протянув Виталию руку в перчатке, представилась:— Олеся.Виталий слегка пожал ладонь и представился сам. А после сказал, обращаясь к Вадиму:— Ты слишком загнул насчет поэта и известности.— А что, ты перестал сочинять?— Да нет. А вот как твоя учеба в морской школе?— Всё в порядке. Выучился, нечего сказать! Если б не занялся своим делом и не получил еще кое-какого образования, то драил бы сейчас палубу где-нибудь на Черном море. Ну, а ты как?Виталий конечно же промолчал о необычных событиях в своей жизни, остановившись на своей учебе в институте и работе.— Я смотрю, и ты особо на авось не полагаешься, — сделал вывод Вадим.— Но всё ж не так, как ты, — сказал Виталий, — машину вон имеешь. И не просто машину, а «БМВ».Вадим выглядел слегка удивленным. Но тут Олеся произнесла:— Он ехал с нами в автобусе и сошел около Самарской площади.— Вот как? Значит ты всё подслушал?— Не подслушал, а слышал, — ответил Виталий.— И даже не поздоровался. Ну спасибо! — театрально обиженно вывел Вадим.— Если б ни эта случайная встреча, — оправдывался Серебряков, — я так бы и мучался вопросом: кого же встретил сегодня в автобусе?— Ты где живешь-то? — спросил Вадим, — Я как-нибудь загляну.Виталий вырвал из своего блокнота листок и написал на нем адрес и телефон. Протянул листок Лазарю со словами:— Позвони сначала; я очень редко бываю дома.— Даже ночью? — осведомился Вадик.— Даже ночью, — ответил наш герой. — Хотя я не думаю, что тебе взбредет в голову являться ко мне в это время.Подошел автобус № 24.— Твой? — спросил Вадим.— Да, — ответил Виталий, — ты на нем?— Нет, я жду трамвай.— Тогда пока, — попрощался Виталий, — всего хорошего, Олеся. — И запрыгнул в автобус.По салону шныряла с видом гончей кондуктор. Она дикими, ненасытными глазами осматривала всех пассажиров и, раскрывая рот, оглашала автобус боевым кличем:— Кто едет без билета?Кондуктор, злющая и маленькая в зеленой куртке особа, приставала к каждому пассажиру, требуя оплаты проезда. Дабы отвязаться от нее, пассажиры доставали талоны, деньги, сезонные билеты и удостоверения.Виталий сидел на месте подле средней двери и с интересом наблюдал за сценой, которую считала своим долгом разыгрывать кондуктор перед каждым, кто пользовался услугами сего автобуса.— М-м-м да, — прогнусавил пассажир, сидевший рядом с Виталием. Тот обернулся и увидел на соседнем сидении Виконта.— Ты здесь откуда? — спросил Серебряков. — Мы же назначили на три часа.— Так точно, Виталий Васильевич, — почтительно произнес де ла Вурд, — но я, как и вы, решил малость прогуляться да покуражиться за счет некоторых людишек. Весьма интересная прогулка у меня получилась, должен доложить вам. Хотя ничто не может сравниться с экспериментом, который я сейчас проведу. Прошу вас, любезный, быть сему свидетелем.Наш герой улыбнулся. Виконт решил, видимо, подшутить над кондукторшей, которая неумолимо продвигалась к передней площадке.— Виконт, как я понимаю, ты собираешься проучить эту злющую особу, — произнес Серебряков.— Да-с, господин, именно это я и собираюсь сделать. Но я опасаюсь, что мой урок пройдет даром, так как сия личность, насколько я могу судить по ее поведению, не слишком отягощена интеллектом. — Виконт с удовольствием потер друг о друга худые ладони. — Вся беда множества кондукторов, дорогой Виталий Васильевич, состоит в том, что их мышление находится на уровне дырочек на талоне и никоим образом не желает подниматься выше ни на йоту сего уровня.Тут его разглагольствования прервал возглас кондуктора:— Вы заплатили за свой проезд?Де ла Вурд, видя, что обращаются к нему, широко улыбнулся, и кондукторша обомлела при виде его белоснежных зубов и острых длинных клыков.— Прошу прощения, — начал гнусаво Виконт, — сударыня, не соизволите ли вы повторить свой вопрос? Видите ли, милочка, я не важно слышу. Сделайте любезность.Если б челюсть кондукторши не имела препятствий к своему падению, то она бы давно уж покоилась на полу. Из фразы Виконта билетерша поняла только то, что тот глух. Она произнесла несколько неуверенно:— Ваш билет. Или выходите из автобуса.Все пассажиры глазели на рыжего без головного убора человека и кондуктора.— Любезнейшая моя,.. — начал было Виконт, но был прерван кондуктором, которая свирепея проверещала:— Я не любезнейшая! Платите за проезд!— Ох, — как бы спохватился Виконт, — покорнейше прошу прощения. Конечно, какая же вы любезнейшая? Вы, сударыня, в высшей степени эксцентричная и мерзкая особа, доложу вам. Я крайне недоволен, что посетил сей такой красивый автобус.— Во-о-он! — протяжно взвыла билетерша, — катитесь отсюда вон!Виконт с невозмутимым видом полез в карман и достал оттуда красную книжечку. Развернув ее, он ткнул в кондукторшу со словами:— Это уж, синьора, не вам решать.Та клацнула зубами, выпучила глаза и залепетала:— Извините, извините, я же не знала, прошу прощения, извините.Виконт с довольным видом спрятал удостоверение и произнес:— Вы, как я вижу, нашли себе весьма достойное занятие. Весьма, весьма достойное, как раз по уровню вашего интеллекта. Только, прошу вас, не кричите больше на пассажиров, иначе кое-кто может посчитать, что и это занятие вам не по плечу. И старайтесь меньше говорить, дабы не показывать всем скудность вашего интеллекта. Пойдемте, сударь, — обратился он к Виталию, — наша остановка.Оказавшись на улице, Виталий произнес:— Ну и дал ты ей прикурить! В таких выражениях. Но сомневаюсь, что она многое поняла из всего тобою сказанного.Де ла Вурд поднес правую ладонь ко рту, и в ней появилась уже чадящая сигара. Затянувшись, он сказал:— Кому-то надо же было показать этой, с позволения сказать, синьоре, что ее работа с королевской властью ничего общего не имеет.Оба направились по направлению к тридцать третьему дому. Легкий ветерок играл волосами Виконта. А так как тот был без головного убора, да еще имел такую «интересную» внешность, то все прохожие глазели на него.— Да уж, — усмехнулся Серебряков, — чем глупее человек, тем значительнее его самомнение. Однако я думаю: ты малость перегнул.— Ничего подобного. Я хочу вам дать совет: никогда не думайте, что вернуть долг — это всё. Надобно возвращать долги с процентами. — Виконт вновь затянулся. — Чем больше долг, тем выше проценты.— Где будет собрание? — неожиданно задал вопрос Виталий.Виконт нисколько не растерялся и произнес:— В одном укромном местечке, обители моего господина, под названием Тартар. Это последний мир, где время движется совсем в ином направлении и имеет отрицательный знак, где пространство искривлено до неузнаваемости. Одно слово — преисподняя.— Это и есть так называемый ад? — спросил вновь Виталий.— Нет-с, сударь, Тартар, хоть его так и назвали, не заселен, это некий перевалочный пункт. А ад, тот ад, о котором вы изволите говорить, представляет собой чередование подмиров. — Де ла Вурд очень был доволен, что Избранный так внимательно слушает его. — Мучения там поистине ужасны. Представьте себе, что вас вдруг неожиданно обуревает голод и жажда, а солнца (замечу, — их там множество; что-то около восьми или десяти) пекут неимоверно. Сесть на раскаленный песок или камень нельзя, вода, если она попадается, имеет весьма высокую температуру. Но вдруг вы переноситесь в иной мир, где дуют ледяные ветры, идет без конца дождь со снегом, где нет никакого спасения от холода. Небо покрыто свинцовыми тучами. Мучения поистине ужасны. Это всего лишь маленькая толика того, что там ожидает. Есть мир, не имеющий ни верха, ни низа, там происходит весьма мучительные перерождения, страдания от коих не сравнимы ни с чем. Проклятые имеют все семь чувств, и они чувствуют, еще как чувствуют. Ну-с, мы пришли.Виталий отпер дверь подъезда, и они вошли.Когда они поднялись на третий этаж, Виконт вдруг остановился, повернулся к Серебрякову и сказал с очень серьезным видом:— Виталий Васильевич, как я понимаю, вы встретили сегодня старого знакомого. Так?— Так, — отвечал Серебряков, уже не удивляясь поразительному всеведению де ла Вурда, а тот продолжал:— Хочу предупредить вас, что он вам в будущем причинит беспокойство. Он поступил уже очень плохо и вряд ли в будущем исправится.Виталий сказал, хлопнув по плечу де ла Вурда:— Да что ты, Виконт! Он хороший друг. Мы с ним неплохо ладили в школе. В чем он мне может навредить? Он же о вас ничего не знает. Или знает?Виконт тут же ответил:— К нам, уверяю вас, господин, сей дон Жуан никакого отношения не имеет. Это дело касается вас лично.От всех этих неясностей Виталий вспылил:— Брось называть меня господином! — звук его голоса многократно разнесся по подъезду, а в одной из квартир, рядом с которой они стояли, щелкнул замок. Виталий и де ла Вурд поспешили подняться выше. По пути Серебряков опять сказал:— Послушай Виконт, если твое всеведение распространяется так далеко, ты можешь мне сказать, где я еще встречу Вадима?— Нет, — отрезал тут же Виконт, — нет не могу. Я сказал достаточно и отныне не вымолвлю ни слова по сему вопросу.С этими словами де ла Вурд нажал на кнопку звонка. Дверь открыла Вельда. Глава XXVIIСЛЕДСТВИЕ О, ограниченность мышленья; всё то, что «свыше», не возможно. Он курил сигарету за сигаретой. «Сон, сон, сон… К черту сон! — думал он. — Какой тут сон, когда голова идет кругом? Если я не свихнусь после этого дела, то уже никогда не смогу спать спокойно!» В дверь кабинета постучали.— Кто там? — нетерпеливо и раздраженно бросил он.Вошел Просвиркин с залепленным виском с кипою бумаг в руке.— Товарищ майор… — начал было Иннокентий Алексеевич, но Сидоренко его перебил:— Что у вас там? И без церемоний. Я и так кляну свое начальство, которое направило меня в этот город.Капитан подошел, поставил бумаги и папки на стол и сел.— Угощайтесь, — кивнул майор на пачку «Мальборо», — мне они, признаться, осточертели. Я-то уже, наверное, десятую прикончил. Помру скоро от рака легких. Вот дьявольщина!.. Ну, слышно что-нибудь о нашей шайке? Вы хоть как-то систематизировали эти смерти и несчастные случаи?Просвиркин закурил сигарету, достал из верхней папки листок и сказал:— Все смерти, несчастные случаи, странные пришествия мы собрали в хронологическом порядке. На основании всех этих данных можно заключить, что в городе сцепились две группы.— Я полагаю, всё началось с Семечкина?Просвиркин затянулся и ответил:— Да, именно с исчезновения Семечкина из своей квартиры. Он утверждает, что попал на Ново-Вокзальную прямо из квартиры.— Что, по воздуху?— По его показаниям выходит, что так. Тут еще и Шмакова настаивает на своем и ни в коем случае не хочет придерживаться более логичной версии. Да и по всему выходит, что она неизвестно откуда появилась в подъезде. Как она сказала, дословно: «...была перенесена в подъезд дома». Ее обнаружили двое стариков. Опять выходит, что по воздуху. И вот еще что... — Просвиркин замялся.— Ну? — вопросительно взглянул на него Сидоренко.— Я боюсь, что вы не поверите. Даже не знаю, стоит ли говорить...— Да говорите же! Поверю, не поверю, — хуже уже не будет.— Их пули не берут.— Кого не берут? Виконта, бородатого Козлова, Вельду, попугая Цезаря, этого, как его, графа Леонарда? Бог мой, что за имена!— Да. Я стрелял в Козлова и Виконта. Пули пролетали, словно сквозь пустое место. Обе мы нашли при осмотре квартиры, — ответил капитан, боясь, что его поднимут на смех. Но майор просто посмотрел на него своими красивыми глазами, в которых читалась бесконечная усталость, и, раздавив потухший окурок в пепельнице, проворчал:— Подумаешь — новость. У нас вон трупы по городу бродят, и ничего.— Многие думают, что это фокусники, — продолжал Просвиркин. — Следователи никаким этим чудесам не находят сколько-нибудь логических объяснений.— Да, кстати, — ожившим голосом заговорил Сидоренко, — вы сказали, — Свинцов представился ангелом. Так?— Да, — сказал Просвиркин, стряхивая пепел с сигареты. — Я, если честно говорить, начинаю верить во сверхъестественность происходящего. В него стреляли из автомата, — многозначительно добавил он. — Я с ума сойду!— Ну-ну, не один вы. Я вам всем верю. Верю. Многое здесь не только не понятно, но и попахивает элементами чертовщины. А что вы получили на всех?Достав из папки другой листок, капитан сказал:— Практически ничего. Пусто. Они как будто появились из воздуха. Никого с их описаниями мы не нашли. Их просто не существует. Только вот еще что. На квартире Гребенцова Ивана Анатольевича обнаружена была рукопись на латинском языке. Дату нашим экспертам удалось установить. Это сороковой год до нашей эры. Сочинение Марка Туллия Цицерона.Сидоренко даже присвистнул.— Дальше, — сказал он.— Примерный перевод таков: «Разверзлось Небо и пришел Он. Он был Первым, потом пришли другие. Второй, Третий, Четвертый, Пятый, Шестой, Седьмой, — все они боролись против слуг Люцифера. И я, Цицерон, встал на их сторону, дабы вести войну с пороком. Я получил бессмертие в обмен на свободу. Я получил черный плащ и кинжал в обмен на свое имя. Я стал всем и ничем единовременно. Но я лишился имени, я должен умереть, чтобы жить вечно. Уже всё расписано, через три года я буду мертв».— Путано как-то. Смахивает на считалку. И как это все объяснить?— Установлено, что это не подделка. А также удалось установить, что Гребенцов — это не настоящая его фамилия, как и все другое. На самом деле его звали Капустин Леонид Матвеевич. После оказалось, что и это — ложь. Мы установили, что Гребенцов жил под сотнями разных фамилий и проследили его до тысяча девятьсот четвертого года. Один из историков предположил, что, если бы он верил в бога и во всякие там чудеса, то мог бы поверить, что это все один человек. — Капитан плеснул из стоящего рядом графина воды в стакан и отпил.— А этот манускрипт, — сказал Сидоренко, — говорит о бессмертии Цицерона. Можно подумать, что он прожил больше двух тысяч лет и стал Гребенцовым.— Не совсем, Леонид Васильевич. В его квартире найдены документы на имя Василия Олеговича Несмёнова. Документы подлинные, но самому Несмёнову не принадлежали.— Тогда что же?— Они новые. — Иннокентий Алексеевич отхлебнул из своего бокала еще.— Понятно. А кто такой этот Несмёнов?— Журналист, посланный в Чечню. Пропал без вести. И что интересно, мы так и не смогли установить, где документы печатались. Гребенцов решил опять сменить имя и род деятельности.Закурив новую сигарету, майор пригладил свою бог знает сколько времени не чесаную шевелюру и спросил:— Что-нибудь еще удалось узнать?— Да. Тридцатидвухлетний Кобальт Александр Владимирович приехал в десять часов утра в четверг поездом из Москвы. Подобная ситуация. Он являлся помощником прокурора в какой-то прокуратуре Москвы. Проследили до тысяча семьсот двадцать пятого года. В Лондоне в этом году родился мальчик. Назвали Освальдом. Погиб от удара молнией, как говорится в свидетельстве о смерти. Похоронен. В 1895 году была произведена эксгумация в связи с тем, что этого самого Освальда задержала полиция. В могиле трупа не оказалось. Его делом занимались долго. Кого-то убил. Его приговорили к смертной казни. Но он бежал. Больше о нем ничего не было известно. В прокуратуру он пришел пять лет назад простым следователем. Вот, пожалуй, и всё.— Ну что ж, Иннокентий Алексеевич, пока что хватит. На сегодня это всё. — Сидоренко поднялся. — Документы — ко мне в сейф.Леонид Васильевич отпер железную дверь сейфа. Просвиркин сунул внутрь стального ящика папки. Закрыв дверцу, Сидоренко спросил:— А что там со взломом? Куда делись портреты? Раздавив окурок, Иннокентий Алексеевич ответил:— Никакого взлома не было. Всё, что осталось от портретов, — это кучка пепла на полу архива. Сторож ничего не помнит. Он едва смог произнести свою фамилию. По его словам выходит, что Свинцов появился перед ним, когда он пил чай, ткнул пальцем в лоб, и после этого Лавров ничего не помнит. Привели его в чувство врачи «скорой».— Хорошо — копии остались. Странно, что последние три дня были сравнительно спокойными, если не считать гибели Степашина и его сына. А как там Семечкина?— Не пожелала выехать в город. И вообще интересно то, что она говорит: «Если эти люди хотят попользоваться моей квартирой, то пусть. Я вмешиваться не буду».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35