Но и это возможно, если голова Осиела находится на плечах, поэтому-то он отсек голову Гебриелу. Тот тоже обладает такой возможностью. Ясно стало, что уничтожить Осиела будет совсем не просто.Виталий ехал в больницу. Утром оказалось, что его напарник с сотрясением мозга был увезен вчера на «скорой». Как сообщила его жена, ему сделали какую-то операцию, он пришел в себя и сейчас находится в общей палате.Козлова видно не было. Но Виталий чувствовал, — тот где-то рядом. После случившегося с Гебриелом он ни на шаг не отставал от Серебрякова. Но в такой толкотне даже увидеть собственную руку было проблемой.Наконец автобус подъехал к нужной остановке. Серебряков, еле протиснувшись, сошел и едва не упал, поскользнувшись на льду. Едва найдя вход в травматологическое отделение, Виталий попал в здание через обшарпанную дверь и был встречен подозревающей всех и вся вахтершей. Та окинула оценивающе парня взглядом, полным равнодушия и какой-то злобы, и только потом справилась о цели его визита. Убедившись, что Серебряков никаких противоправных целей не имеет, она указала на верхний этаж. Поднявшись, Виталий осведомился у медсестры, где находится привезенный вчера парень. Он назвал имя. Медсестра, пролистав журнал, указала на двести девятую палату. Серебряков вошел и наткнулся на человека в халате.— Осторожно, молодой человек, — произнес человек, — не следует так торопиться. Вы к кому?— Добрый день, — поздоровался Виталий.— Это ко мне, Валерий Витальевич. — Услышал он голос напарника.Врач вышел.Коля лежал на ближайшей к двери кровати. Виталий подумал, что он побывал в какой-то драке. Вся область вокруг правого глаза напарника была синей, а лоб покрывал бинт.— Интересно, в какой потасовке ты побывал? — сказал, прикрывая за собой дверь, Виталий.Николай поднялся и пожал руку Серебрякова.— С грузовиком не нашел общий язык. Малость повздорили, — произнес Шипов, пододвигая табурет для Виталия.Виталий сел.— Ну, а что на самом деле случилось? — спросил он.Николай пожал плечами:— Да не помню. Шел по улице. Перешел дорогу. А потом — всё, не помню.— Тебя машина сбила? — не унимался Серебряков.— Нет. Я на тротуаре лежал. И больше, кроме глаза и головы, ничего не пострадало. Соседка вызвала врачей, а потом сообщила жене.— Ох, и напугалась же она, наверное, — сказал Виталий.— Всю ночь от него не отходила, — раздалось с соседней кровати. Там лежал с газетой старичок лет семидесяти.— На дежурстве был лучший хирург — Теплых Валерий Витальевич, — мне сильно повезло. На работе как? — спросил Николай, поднимаясь и усаживаясь на кровати.— Как всегда, — ответил Серебряков, — заходил правда на оперативку Светлов, тебя спрашивал.— Чего от меня ему было нужно?— Не сказал. Наверное хотел выписать этих-самых по первое число.— А ты чего сказал?— Сказал, что ты в отгуле. — Виталий открыл дипломат и достал чистый лист. Протянул напарнику со словами: — Пиши заявление. Сегодня среда. Пяти дней тебе, надеюсь, хватит, чтобы оклематься. Инженер в курсе.Николай написал заявление и протянул Серебрякову. Виталий спрятал лист в дипломат. * * * — Ты прекратишь жульничать или нет? — воскликнул Виконт после того, как Вельда в очередной раз сорвала банк.— Ну что я могу поделать, — оправдывалась та, — если мне в покере везет лучше тебя.— Не знаю, — не унимался де ла Вурд, — можно ли назвать везением, если в десяти случаях у тебя оказывался покер.Вельда всё прикидывалась дурочкой:— А сколько партий мы уже играем?— Десять, — передразнивая соперницу, отвечал Виконт, — если ты вдруг неожиданно забыла.В зале, кроме Виконта и Вельды, находился Леонард. Он на этот раз изменил несколько своей привычке; вместо коньяка или вина теперь перед ним стояла чашка с черным кофе. Правда сигара находилась при нем.На коленях графа тихо урчал Маркиз. Его только что накормила Вельда. Попугай по своему обыкновению спал на канделябре. Он уже полностью примирился с присутствием кота, когда понял, что тому глубоко наплевать, где находится Цезарь и чем он занят. Да к тому же и гибель Гебриела подействовала сильнейшим образом на психику попугая.— Вам еще не надоело? — спросил граф. — Какой смысл играть в карты, если любой из вас может, когда захочет, узнать карты соперника или сделать так, чтобы в колоде были одни тузы? Пора бы понять это давно. Поиграли лучше бы в шахматы.— Сир, — сказал Виконт, — мы договорились, что будем играть честно.— Ладно, Виконт. — Граф стряхнул пепел с сигары в пепельницу. — Что сказал прокурор?Виконт дунул в воздух, и колода карт испарилась. После, наливая себе вина из покрытой плесенью бутылки, сказал:— Когда я его навестил и предоставил доказательства, он выписал ордер на арест, но признался мне, что его голова после этого не дорого стоит.— А ты что ответил? — спросил Леонард.— Ну что я мог сказать? Прописную истину: лучше спокойно существовать на заработанные честно гроши, чем всю жизнь трястись над ворованным золотом. И пообещал, что он останется на своем месте.— Так он и поверил, — вставил проснувшийся попугай.— Он поверил, — сказал де ла Вурд, — и еще как! После того, как я разжевал его пепельницу, он поверил бы в то, что я — папа Иоанн Павел Второй.— Так значит, — сделал вывод граф. — Степашин арестован.— Именно арестован, сир. Нарядом милиции. — Виконт опустошил второй бокал вина. — На глазах множества соседей.Цезарь хихикнул:— Пусть теперь посмотрит на небо в клеточку.— Нет, Цезарь, — сказал Леонард, — до суда дело не дойдет. Виконтовы доказательства уничтожат, а прокурор будет отстранен от дела. Степашин просидит в КПЗ самое большее до понедельника, пока его папа нажимает на соответствующие рычажки.Леонард, затянувшись сигарой, выпустил в потолок облако сизого дыма, а Виконт продолжил:— Степашина отпрыск со своим папашей будут всячески стараться не только замять дело об изнасиловании, они постараются всю вину свалить на девушку. — Он развалился в кресле. — Ее обвинят в том, что это она совратила «благопристойного» сына хороших родителей да и вообще была, так сказать, не совсем добродетельна. Сир, я желаю завершить дело, — наконец сделал вывод де ла Вурд.— На следующей неделе, — сказал граф, — ты убьешь его. Степашин-старший берет взятки, приторговывает наркотиками и вообще ведет себя, как полная противоположность служителю закона. Вслед за сыном. Но в прокуратуре должны при этом остаться доказательства вины обоих. И да пусть правит несчастный случай. Хватит нераскрытых убийств.Виконт криво усмехнулся:— О, монсеньор, об этом можете не беспокоиться. Доказательств хватит, а дело обстряпаю так, что комар носа не подточит.— Зато черт переломает ноги, — вставил с канделябра попугай. — Ежели судить о том, как помер бедный лаборант.Де ла Вурд несколько не обиделся:— А с тем у меня были особые счеты.— Здесь только не ошибись, — приказал Леонард, делая последнюю затяжку.Виконт кивнул:— Да, сир, как прикажете.Сигара графа исчезла бесследно. Леонард сделал глоток из чашки с кофе, потом произнес:— Что касается Свинцова… * * * Аня влетела в комнату, как на крыльях. Если б дверь была заперта, то слетела бы с петель. В глазах девушки блестели искорки, щеки горели огнем, Наташа подумала, что это от мороза на улице. Но подруга была невероятно возбуждена. Она на ходу скинула шубу, сапоги, перчатки и, кинувшись к Торцовой, обняла ее так, что у той перехватило дыхание. От Анны пахло морозом, снегом и, вроде бы, каким-то мужским дезодорантом.Наконец Аня отпустила подругу и заперла дверь в комнату.— Ты не поверишь!.. — начала было она, но Наташа прервала ее словами:— «Сержио Армани»?— Что? — не поняла ошеломленная Анна, — что ты сказала?Наташа улыбнулась и повторила:— Дезодорант «Сержио Армани»? Он им пользуется? Где же ты его нашла?Подруга перевела дыхание, откинулась на подушку, закатила глаза и прошептала в каком-то экстазе:— Такие глаза! Если б ты видела его глаза!..— Мадмуазель Кошечкина, — сказала Наташа, щелкая пальцами перед лицом подруги, — очнитесь. — А потом рассмеялась переливчатым смехом, — или вы уже не мадмуазель?Это подействовало отрезвляюще; девушка села.— Ну, вот теперь рассказывай, где ты с ним познакомилась.Взъерошив волосы рукой, Аня сказала:— На улице.— Да ты сума сошла, — вывела спокойно Наташа, — на улице, и уже целовалась?— Кто тебе?.. Откуда ты знаешь? — удивленно произнесла ее подруга.— Как мне не знать. Твои губы.Аня подошла к зеркалу; красная помада кое-где была стерта.— Ну всё, разоблачила. — Девушка присела опять рядом с Наташей. — Он… — начала она, но перебила себя: — Со мной случилось что-то непонятное. Не успела и глазом моргнуть, как уже целовалась.— Я бы по морде треснула, если б он полез ко мне в первый же вечер, — как бы упрекая, сказала Наташа.Взгляд Анны уперся в пол. С каким-то стеснением, с какою-то виной она признала:— Не он полез, просто я ничего не могла с собою поделать.Наташа хлопнула подругу по плечу со словами:— Поздравляю второго члена клуба соблазнительниц!Аня покатилась со смеху. Она долго не могла уняться. В ее мозгу засела взявшаяся, бог знает откуда, мысль о том, что Наташа подумает, что она сошла с ума. Наконец девушка остановилась, вытерла слезы.— Он не хуже Витальки. Даже боялся прикоснуться ко мне. Хотя я видела, что безумно ему нравлюсь.— Зовут-то его как? — спросила Наташа.— Костей, — ответила Аня. — Когда я его поцеловала, он опустился на колено, поцеловал мне руку и признался, что умрет, если еще раз со мною не встретится. Представляешь?— Я смотрю, ты в него втрескалась по уши. * * * В полдень у больницы имени Семашко из автобуса номер тридцать высадился маленький гражданин с вилкообразным шрамом на правой щеке. Он быстрым шагом миновал проезжую часть, направляясь к больнице. Целью его было травматологическое отделение. Найдя безошибочно это здание (больница размещалась в нескольких корпусах), гражданин вошел и был тут же остановлен вахтершей, подозрительно посмотревшей на его щеку. Не потрудившись объяснить и даже не раскрывая рта, господин со шрамом быстрым движением дотронулся правой рукою до лба женщины, и та ушла неизвестное куда, глядя перед собой невидящими глазами. Свинцов (а это, как вы уже догадались, был именно он) поднялся на второй этаж. На ходу плохонькое пальто исчезло с плеч, а на его месте появился халат, отвратительного вида шапку заменил белый докторский колпак. Проходя мимо поста медсестры, «доктор» легонько коснулся сидящей. Та молча снялась с места и скрылась в ординаторской. Тогда Свинцов распахнул дверь в двести девятую палату. Кроме Шипова в палате никого не было.— Здравствуй, тезка, — произнес Свинцов.Шипов узнал его и быстро вскочил с кровати. Но Осиел не предпринимал никаких действий против него.— Ты что вскочил? Лежал бы. Вон, какие шрамы заработал.— Ты кто? — резонно спросил Коля.— Мог бы говорить мне вы. Как-никак я на несколько миллионов лет тебя старше, — отвечал Осиел.Естественно — Шипов тут же усомнился в рассудке Свинцова. А тот ко всему прочему еще и добавил:— Я — архангел Осиел, а вот твой друг связался с самим Сатаной.Согласитесь — каковым бы тоном вам не сказали подобное, в это никак нельзя поверить. И Шипов в ответ только сел, решив, что каким-то образом среди персонала больницы затерялся сумасшедший. Николай сказал, немного усмехнувшись:— Вам бы прекрасно подошла рубашка с очень длинными рукавами.«Гость» ничуть не обиделся, а ответил:— Многие тоже так считали. А я до недавних пор был таким дураком, что верил им. — Потом вдруг улыбка с его лица испарилась, и Свинцов спросил: — Где проживает Серебряков?Коля оторопел от неожиданности. И тут началось такое, что даже ему и представить-то было трудно, не то, что видеть наяву. Прямо перед Свинцовым, как чертик из коробки, вырос гражданин с усами и с бородкой. И гражданин этот, ни слова не говоря, ткнул «доктора» в живот ножом. Глаза у человека со шрамом сверкнули красным огнем, засаленные занавески на окнах вспыхнули, лампочку под потолком разорвало вдребезги. Руки «доктора» сомкнулись на шее Козлова. Ипполит Ипатьевич захрипел. Тогда в палату, толкнув Осиела, влетел Серебряков.— Виталий… — начал было ошалевший Шипов, но Серебряков схватил его за руку и буквально выволок из палаты. Он потащил Николая по коридору к лестнице. По пути они чуть ли не сшибли ничего перед собою невидящую медсестру. Та никак на них не отреагировала и продолжала измерять шагами лестничную площадку.У входа в здание стоял сорок первый «Москвич» белого цвета, за рулем которого сидела бледная девица с голубыми глазами. Виталий также молча толкнул Николая на заднее сидение машины, сам же сел рядом с девушкой.— Вельда, поехали, — только сказал Виталий. Машина дернулась и выкатила за ворота.— Я всё же хочу знать... — только и успел произнести Коля, как машина резко затормозила, и его бросило вперед. Лобовое стекло разбилось, — это в него попал окровавленный круглый предмет. То была отрезанная голова Ипполита Ипатьевича Козлова.Последнее, что увидел Шипов, перед тем, как потерять сознание, — это маленького человека в белом перемазанном кровью халате со шрамом на правой щеке. Колени Свинцова упирались в бампер «Москвича», а в горле торчал окровавленный длинный нож, который до этого успел побывать у него в животе. Сидевшая за рулем девушка отреагировала для особы женского пола весьма быстро; она вытащила откуда-то револьвер и выпустила все шесть пуль в голову Свинцова. Кровавое месиво, оставшееся вместо головы, открыло разорванный рот и крикнуло, разбрызгивая кровь по сторонам:— Мы еще свидимся.Человек лицом упал на капот, разбрызгивая кровь и мозги во все стороны. Нож, всё еще торчавший из горла, с треском вошел по самую рукоять, разорвав артерию. Кровь брызнула фонтаном и залила изрешеченное пулями лобовое стекло.Потом заорала вся улица, а Шипов отключился. Глава XXIVБЕСПОКОЙНАЯ НОЧЬ Это просто невозможно; Мир безумен? Так и есть! Как, скажи мне, это можно Не свихнувшись перенесть? В шесть часов вечера в палату номер триста тринадцать больницы, что на Ново-Вокзальной улице, вошел человек лет этак сорока. В четырехместной палате было вполне уютно, если не считать решеток на окнах. Две кровати у двери оказались не заняты. На той, что находилась справа, спал маленький старичок, а на той, что — слева, лежал с открытыми глазами обросший щетиной сорокалетний мужчина. Он посмотрел на вошедшего равнодушным взглядом.— Вы — Николай Андреевич Семечкин? — задал свой первый вопрос вошедший.Взгляд Семечкина (а это был именно он) оживился, но не на много.— Я, — несколько равнодушно отвечал он.Незнакомец взял табурет, стоявший у стены, и поставив его поближе к Николаю, сел. Потом он порылся во внутреннем кармане собственной куртки и достал сложенный вчетверо лист бумаги. Развернув его, показал Семечкину со словами:— Ваше?Семечкин приподнялся и сел на кровати, оперевшись спиной о подушку и вытянув ноги.— Мое, — так же равнодушно сказал он, даже не смотря на листок.Незнакомец спрятал лист обратно и вновь спросил:— Всё это правда?— Зачем вы пришли? — вместо ответа сказал Семечкин.— Разобраться, — был ответ. Незнакомец решил представиться. Он вынул документ и раскрыл перед Николаем Андреевичем.— Майор Сидоренко, — сказал Николай. — Вы были у меня на квартире?— Да, были, но ничего не нашли. Пыльно и пусто. Всё на месте. — Ответил майор Сидоренко. — А где ваша жена?— Не знаю. Меня отсюда не выпускают. Считают сумасшедшим. Почему вы вообще здесь?Сидоренко ответил:— Не только вы написали заявление, но еще и Прасковья Федоровна Шмакова. Ваши заявления очень похожи. И еще скажу вам одно: недавно убили бородатого, Козлова. Отсекли ему голову. Вот это-то нас и заинтересовало.Взгляд Семечкина немного просветлел. Он потер руки и произнес язвительно:— Зашевелилась наша самарская милиция, когда главного негодяя убили.— Я не из Самары, — сказал следователь, — из Москвы. И вы нам нужны для дачи показаний. Мы обещаем, что вы скоро отправитесь домой, но прежде побеседуете с нами в отделении.Семечкин усмехнулся:— Как же я отправлюсь домой, когда они меня не пускают?— Вас сегодня выписывают.— Тогда везите меня отсюда. — Семечкин поднялся. — Я вам дам любые показания, только увезите меня из этого дурдома.Через пятнадцать минут машина милиции с Николаем Андреевичем Семечкиным остановилась у крыльца управления.В кабинете, где должна была состояться дача показаний, Семечкин увидел Шмакову, Просвиркина, а еще несколько незнакомых лиц в погонах и без. Руководил всем майор Сидоренко. На самом деле, как оказалось, дачи показаний, как таковой, не состоялось, а требовалось составить портреты подозреваемых. Тут же находился художник, который и принялся на листах, висевших на стене, рисовать портрет за портретом со слов свидетелей.К десяти часам вечера всё закончилось, Сидоренко сложил все листы, поблагодарил всех присутствующих за содействие и в заключении добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35