— Могла бы и промолчать. * * * Козлов сидел напротив Виконта за столом в зале квартиры № 49 и рассказывал. Леонард, слушавший Ипполита, все пил из хрустального бокала, заедая вино мясом. Руки Гебриела листали толстую книгу. Казалось, что все заняты отнюдь не новостями Ипполита, но то могло показаться лишь неопытному глазу; Граф, смотрящий в свой бокал, едва ли мог думать сейчас о чем-либо еще, как не об ипполитовых словах, барон тупо уставился в листы книги, стараясь не пропустить ни слова. Наконец, когда Козлов закончил свое повествование, граф откинулся на спинку стула. Послышался его низкий голос:— Прискорбно, что погиб невинный человек. Но, видно, на то воля Создателя.Гебриел отломил от лежавшей на столе плитки шоколада кусочек и положил в рот.— Ипполит, — сказал тут Виконт, — ты проявил завидное мужество. Не многие смогли бы сделать это.— Но, — вступил в разговор барон, — Осиел все же утянул за собой двух человек.— Да, — подтвердил Виконт, — сколько злобы в душе его, если за простую случайность человек расплачивается инфарктом.Граф нахмурил брови и заговорил:— Ненависть, проклятая ненависть к детям отца нашего, более слабым, но более богатым духовно, ни к чему не приведет, лишь пошатнется стабильность этого мира. Виконт, я хочу, чтобы ты завтра позаботился о его семье и постарался сгладить их боль.— Да, сир, — ответил де ла Вурд.— Ипполит, сегодня же найди моего сына, успокой его, а позже присмотри за трупом Свинцова, — приказал Леонард, — сдается мне, мы еще услышим о нем. Очень жаль, что ты не завершил всё до конца. Но не ты виноват. Глупость этой старухи непомерна. Надеюсь, я с нею более не столкнусь.— Хорошо, монсеньор.— Гебриел, теперь вступаешь в игру ты. Скоро состоится конфликт трех группировок. Есть много психов, способных причинять боль, убивать себе подобных. Проследи, чтобы достойные наказания понесли его. Я надеюсь на тебя.— Я выполню это, сир.Тут вошла Вельда, она несла поднос с кофе. Где в это время находился попугай, никто не знал.Почти все принялись за черный ароматный напиток. Виконт, как всегда, потягивая кофе, курил сигару, Леонард, имевший большую привязанность к дорогим напиткам, пил кофе с коньяком бог знает, какой выдержки, Гебриелу, отличавшемуся страстью к сладостям, вместо кофе Вельда принесла бокал густейшего горячего шоколада. Козлов, не особо любивший всякие причуды, как и Вельда, пил простой черный кофе без молока, смакуя вкус его.Никто не заметил, как возле канделябра на телевизоре появился малость помятый без части оперения покрытый кое-где пятнами крови Цезарь. Он с гордым видом наблюдал за компанией и заново переживал недавние события. Несколько минут назад он подрался с весьма наглым котом. И, потеряв часть перьев, всё же вышел победителем из схватки; кот, поджавши хвост, ретировался в ближайший подвал. За ним попугай, отличавшийся не малой отвагой, не последовал; из подвала несло удушающим кошачьим духом. Ясно было, что там находится логово этих хищников. И Цезарь посчитал целесообразным уйти победителем, нежели вступить в схватку и в неравной борьбе проиграть сражение.Наконец птица не выдержала и заорала таким дурным голосом, каковым можно было поднять покойника:— Какого черта! Я что, пустое место?!От этого Виконт поперхнулся кофе и сигарным дымом, а Ипполит почти полчашки вылил на себя.— Т-твою мать! — воскликнул Козлов, — коты тебе все мозги выцарапали?Вельда подняла на попугая глаза и непечатно выругалась. Де ла Вурд криво усмехнулся и запустил в нахальную птицу сигарой. Попугай не успел увернуться, свалился за телевизор. Оттуда раздалось его восклицание:— Виконт, ты явно хочешь спалить меня! Вы все с ума посходили.Потом он появился из-за телевизора, сел на ветвь канделябра. Вид его был комичен: взъерошенный, весь в пыли, он держал в одной лапе виконтов окурок, а из ноздрей его валил, как из паровоза, дым. Цезарь, распушив перья, отряхнулся, раскрыл клюв, вставил в него окурок, затянулся. Это он проделал, как заправский курильщик, так что все рассмеялись.Всем стало как-то теплее, когда попугай внес элемент юмора, что всегда ему удавалось. Вечер, малость подпорченный печальными событиями, был скрашен выходкой Цезаря.— Цезарь, — заговорил Виконт, — какой же ты забияка. Всё как-то не находишь общего языка с местной живностью.— Что ж, забияка, — согласился попугай. — Но местная живность, как ты выразился, мне пока что дружбы не предлагала. Да и нагловата она до ужаса.— Оторвут тебе хвост когда-нибудь, — вставил Ипполит.— И поделом, — добавила Вельда.— Коты обид не прощают, — сказал де ла Вурд. — И брось курить, когда с тобой разговаривают!— Ладно уж. — Попугай нахмурился, сигара пропала бесследно. — Надеюсь, мой любимый с коньячной начинкой шоколад остался, или опять вы всё съели?— Да, есть еще. — Гебриел указал на хрустальную вазу. — Специально для тебя оставили.— Благодарю вас, господин барон, — сказал с ироничной печалью попугай, — лишь только вы печетесь о несчастном Цезаре.— О! о! о! — поддразнил его де ла Вурд. — О Цезаре бедном замолвите слово! * * * Много чая было выпито. Виталий чувствовал такой покой, какой никогда еще не навещал его душу. Девушки куда-то ушли, оставив его наедине со своими мыслями. Полная тишина, воцарившаяся в коридорах общежития (что, кстати, было большой редкостью здесь), позволяла думать, не отвлекаясь на шум. Только лишь была слышна доносившаяся с третьего этажа музыка. Играла флейта. Странно было слышать эти звуки здесь, где полным полно рока и всякой так называемой «попсы». «Кажется, что покой воистину существует, — размышлял наш герой, — подумать только, — меня любит самая красивая девушка! И такое, оказывается, возможно. Я, обделенный столь долгое время женским вниманием отшельник, завоевал любовь этого прелестного существа… Какая музыка! Если мне не изменяет память, звучит композиция в исполнении Земфира „Одинокий Пастух“. Чарующие звуки. Они как никогда подходят к моему теперешнему состоянию. Грусть и покой. Кажется, мечта о покое сбывается.Из угла в пустоте послышалось чье-то чихание. А вслед за этим возле стола материализовался Ипполит. Он держал в руках огромный усыпанный маленькими дырочками платок.— Вот напасть! — в сердцах сказал появившийся, — всего-то полчаса ходьбы и я простыл. А, мосье Серебряков, вы-то вон, как держитесь.— Ты как узнал? — Виталий удивился.— Как так узнал? Вы не кашляете, не чихаете, — так и узнал, — удивился Козлов.— Нет, что я еще здесь.— Вы забываетесь, сударь. Разве вам не известно, кто я?— Да, да, это мне известно. Ну-с, рассказывай.Ипполит запихал платок в боковой карман пальто, почесал свою бороду, придав той ужасающий вид, потом ответил:— Особо рассказывать нечего, Я зарезал Свинцова, и делу конец. Правда, — и это меня смущает, — он в зарезанном виде убил одну ненормальную, после упал замертво.— Так что же тебя смущает? Свинцов мертв, и дело с концом? — спросил Серебряков, улыбнувшись. Козлов шумно вздохнул.— Так-то оно так, только ведь господин Свинцов не человек, но ангел. А у них, как известно, весьма живучая натура. Я не успел докончить дело. Требовалось разрушить его сердце и отделить голову, а мне помешали.— И гроза — ваше дело? — вновь спросил Виталий.— Нет, дорогой мой, ты забываешь, что там, по ту сторону, тоже идет война. Гроза — это лишь отражение ее. Чисто научное и вполне объяснимое явление, как сказали бы ученые мужи. Но сие явление берет начало в запределье, где рождается борьбою братьев господина, ищущими потерянный рай. И огонь этой борьбы еще запылает на Земле, тогда и наступит Апокалипсис.— А Виконт? — поспешил прервать тираду Козлова Виталий.— Он жив. Он не принимал участие в битве. Дело в том, что мы тоже люди, хотя волею провидения погибшие и воскресшие. И наши мысли читаемы. Чем нас больше, тем легче докопаться до сущности каждого. Массовая психическая атака, если даже она бессознательна, может изменить многое. Ненависть множества людей к бывшим руководителям страны Советов сделала свое дело, — почти никто из них не был здоровым в момент смерти. Так что, дорогой друг, мы куда уязвимее вместе, нежели поодиночке. Парадокс!Тут Козлов что-то услышал и выглянул за дверь.— Они возвращаются. Мне надобно удалиться. Да, вот еще, совсем из головы вылетело. Вас господин просил сегодня заглянуть на огонек. Ну-с, adios. — И слуга Сатаны пропал, вызвав движение воздуха.Вошла Наташа с подругой.— Я должен идти, — сказал Серебряков.— Что так скоро? — Улыбнулась Аня.— Время уже позднее, да и вам пора отдыхать. Виталий подошел к Наташе, она косо посмотрела на подругу. Та засмеялась:— Да не стесняйтесь, мне же всё известно.Серебряков наклонился и поцеловал губы Наташи. Она опять прижалась к нему.— Мы всегда будем вместе, — прошептала она, — я люблю тебя, Виталька.— Я обожаю тебя, — сказал так же тихо Серебряков, — до завтра.— До завтра, — попрощалась Наташа.Виталий взял куртку, оделся, и, сказав:— Всего хорошего. — Вышел за дверь.— Ну, давай, выкладывай, — с нетерпением заговорила Аня, как только шаги Серебрякова стихли вдалеке.Она потянула подругу за руку и усадила рядом с собой на кровати.— Какая ты нетерпеливая, — сказала Наташа.— Госпожа Торцова, — возмутилась ее подруга, — ты по моему предложению пригласила его сюда, соблазнила, а теперь еще и скрываешь подробности. Так не хорошо.— Ладно тебе. Ты сама знаешь, как всё было.Аня заговорщецки подмигнула и, улыбнувшись, спросила:— Вы без конца целовались, да?— Да, ладно, слушай, — Наташа откинулась на подушки и, переживая все во второй раз, стала рассказывать.Аня, выслушав подругу, воскликнула:— Вот это да? И это он тебе сказал?— Конечно. А ты думаешь, я придумала?— Смотри, я начинаю завидовать. Куда же смотрели мои глаза, когда вот здесь был он? А? Надо было отбить его у тебя.— Ты смотри! — Пригрозила пальцем Наташа. — Я теперь его не отпущу.— Он сам от тебя никуда не денется. Вон, какие слова говорил! Любит, любит!Наташа обняла подругу.— Анька! большое спасибо тебе за совет.— Ну что ты, — сказала Аня, — такая любовь разве может так просто угаснуть? Надеюсь, ты тоже в долгу не останешься.Глубоко вздохнув, Наташа ответила:— Я вдруг почувствовала, что люблю его.— Ты правишь в его сердце безраздельно, — Аня тоже вздохнула. — Эх, вот бы и мне найти такого человека.Ее подруга отодвинулась, заглянула в глаза, легонько сжала ее плече и произнесла:— Найдешь, я не сомневаюсь. Где-то живет он и ждет тебя.— Надеюсь, так оно и будет. Глава XVIIPRIMUS Primus : первый (лат.)

Здесь ангелы выясняют отношения… Земля! для того ли ты создана? Резцов клевал носом. Лучший патологоанатом Самары только что завершил вскрытие недавно прибывшего трупа. Этот труп был немногим раньше украден, а теперь его вновь привезли. Ничего нового в трупе не обнаружилось. Каким образом тот начал ходить, оставалось загадкой. Еще три трупа предстояло вскрыть. Смерть более или менее была налицо: один застрелен, другой зарезан, третий задушен. Всё в порядке. Только оставался один вопрос: откуда столько смертей? Следователи буквально сходят с ума. Еле сдерживается информация от прессы. Но журналисты, бог знает, какими путями, достают сведения. Хотя, впрочем, здесь мало чего удивительного. Журналистская братия вполне способна войти в Ад и выйти оттуда, если им нужна будет сенсация. Вот такие мысли одолевали патологоанатома. Он, чтобы не заснуть, глотал кофе, и постоянно затягивался сигарой. Сигареты уже не брали; не хватало никотина. А когда привезли того обескровленного студента, Резцов перешел на сигары. «Дурак тот, кто думает, что можно привыкнуть к смерти. Мне уже сорок восемь лет, двадцать пять из них режу трупы. Страдаю бессонницей и курю уже двадцать четыре года. Заработаю в скором времени рак легких. Что меня ожидает? Смерть. Она, она самая. — Резцов протер глаза. — Умирать в мучениях, — вот какая смерть придет. Что же, я-то получу эксклюзивное право умереть спокойно за счет морфия. Роковая доза, и всё».Пискнули часы на руке. Резцов взглянул на запястье и произнес:— Так-с, девять вечера. Поздновато, а работы еще не початый край.Раздался звук шагов в соседней комнате. «Лешка возвращается. Делать ему нечего. Шел бы домой. Чего тут мешается? Сам до утра управлюсь», — подумал Резцов и отхлебнул кофе.Вошел молодой человек, лет этак двадцати пяти. Он посмотрел на Резцова. Сказал:— Михалыч, я тебе больше не нужен?Михалыч затянулся, выпустил дым изо рта и лишь потом ответил:— Нет. Сам управлюсь.— Отпускаешь?— Иди. Только мешаться будешь. Кстати, завтра — в полдень.— Приду. — Парень вышел.Секунду спустя Сергей Михайлович услышал, как за ним захлопнулась дверь, щелкнул английский замок, а через несколько секунд снег прохрустел под ногами Алексея, — он прошел под окнами морга.— Ох уж эти практиканты, — проворчал Резцов. — То готовы всю ночь проторчать здесь, то сами домой просятся.Рядом кто-то чихнул. Сергей Михайлович даже подпрыгнул. И испугался собственных мыслей: «Не могут чихать покойники».— Ну, не совсем, — раздалось рядом. Вслед за сим послышалась подозрительная возня.Резцов выпучил глаза и стал испуганно озираться. Но, кроме него, в помещении никого не было. Тем не менее, всё явственней слышалась возня и чье-то сопение. Сергей Михайлович взял со стола скальпель.— Что вы, как будто вас по голове обухом ударили. Не следует быть таким нервным.Сергей Михайлович решил, что сходит с ума.— Вот и всё, приплыли, — сказал он любимую фразу, вслед за нею добавил несколько непечатных слов и завершил так: — Психушка, добрый вечер!И вот тут случилось такое, во что Сергей Михайлович после с трудом верил. Прямо из воздуха соткался препоганого вида субъект. Субъект обладал бородкой цвета свежей ржавчины и такими же усами. Облачен он был в пальто, к зиме никакого отношения не имевшим. Кроме того, личность держала в правой руке носовой платок, сильно смахивавший из-за множества мелких дырочек и сомнительной чистоты на тряпку. Этим поганым куском материи человек вытирал нос.Резцов остолбенел, скальпель звякнул у ног. А Козлов (ибо это был он) окинул взглядом помещение, после посмотрел на Сергея Михайловича, сощурив оба глаза, как будто был близорук, и произнес отвратительным голосом, скрипящим, как не смазанная петля:— Не пугайтесь, мосье. Я только завершу одно дельце и свалю, не извольте беспокоить свои расшатанные нервы.Едва найдя в себе силы, Михалыч ответил на это:— Кто вы?И от страха икнул.— Вопрос хорош! Ипполит я Ипатьевич, — сказал Козлов. — Ясно? Надеюсь, он здесь. Я два с лишним часа потерял, чтобы узнать, куда его доставят.— О ком вы говорите? — Немного пришедший в себя Резцов сказал это почти шепотом.— О трупе, конечно, о ком же еще? Чрезвычайно нервный вы человек, господин патологоанатом.Зубы Резцова клацнули.— Труп с ножевым ранением в левом боку, Свинцов Николай Иванович. Есть такой? — С этими словами Козлов стал подходить к Сергею Михайловичу.Тот что угодно бы сказал, лишь бы Ипполит убрался из морга.— Да, он в холодильнике.— Вот и ладненько, — Ипполит явно обрадовался. — Тащите его сюда.— Хорошо, — сказал Резцов и нетвердой поступью направился в холодильник.— Но смотри! — крикнул Козлов (Резцов остановился). — Попробуй обмануть, — и твоя участь будет не лучшей!Козлова рот растянулся в улыбке, открыв взору патологоанатома четыре белейших острых клыка. Резцову показалось, что его затылок сдавили хладные пальцы. В голове пронеслось: «Да неужели?» Резцов замялся.— Ну? — спросил Козлов и сделал шаг в сторону Сергея Михайловича.Сергей Михайлович поторопился выйти. Козлов осмотрелся, взял упакованную в полиэтиленовый пакет сигару, порвал пакет и закурил. Но долго наслаждаться ему не пришлось — на еле двигающихся ногах вошел Резцов, волоча за собою операционный стол. Стол был пуст, только скомканная покрытая красными пятнами простыня валялась на нем. Сигара полетела из уст Ипполита метеоритом на пол.— Где он?! — буквально взревел бородатый.Видимо большего патологоанатом не мог вынести и повалился рядом со столом.Не успел Ипполит двинутся к Резцову, как из соседней комнаты донеслось:— Не ори так, инфаркт заработаешь.Ипполит остановился. Голос он узнал, но боялся ошибиться. Наконец в проеме двери показалась спина человека среднего роста с коротко стриженными волосами. Человек был облачен в медицинский халат и тянул за собой тележку с окровавленным телом. Вошедший повернулся, и Ипполит Ипатьевич Козлов встретился лицом к лицу с давним, почти забытым врагом. Перед ним стоял знакомый нам майор милиции, следователь Иван Анатольевич Гребенцов.— Филипп ван Фред, насколько я понимаю? — Козлов явно был заинтригован.— Нет, его тень, и тень эта работает в милиции. Гребенцов — моя фамилия, — сказал вошедший. — Кстати, какого черта Виконт убил Островского? Этого-то я понимаю, — он указал на труп, — но вот лаборант.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35