Неважно, что на сегодня еще восемь вызовов, а из графика выбились, потому что поздно выехали из дому. Папа шумно восхищался новым автомобилем клиента, внимательно разглядывал его со всех сторон, приседал, наклонялся, одобрительно хлопал собеседника по плечу. Пока он балагурил, улыбался и болтал, Эшлин посетила недетская для ее девяти лет мысль: «Ему это дается нелегко».Как только Майк вернулся в машину, улыбка сползла с его лица, и он опять помрачнел и замкнулся.– Пап, он что-нибудь заказал?– Нет. – Плотно сжав губы, отец быстро развернулся, выехал на дорогу, и машина, взвизгнув тормозами, помчалась дальше.Иногда люди заказывали что-то, но всегда меньше, чем он рассчитывал, и каждый раз, садясь в машину и отъезжая, Майк чувствовал себя униженным.К концу недели Дженет и Оуэн ревели почти беспрерывно и просились домой. А Эшлин умудрилась подхватить воспаление среднего уха. Которое с тех пор всю жизнь возвращалось с завидным постоянством, стоило ей понервничать.Через три недели Монику выписали домой без малейшего заметного улучшения. От назначенных антидепрессантов она тупела и засыпала на ходу, поэтому пыталась пить другие, от которых было мало проку.Жизнь все никак не налаживалась. Приступ тоски у матери могло спровоцировать что угодно, от стихийного бедствия до любой мелочи. Первоклашка, у которого хулиганы отобрали карманные деньги, вызывал не меньшие потоки слез, чем землетрясение в Иране, унесшее тысячи жизней. Но дни тихих рыданий под одеялом, в кровати, чередовались у Моники с припадками бурной, шумной ярости, направленной на мужа, детей, а по большей части на себя самое.– Не желаю так себя чувствовать! – визжала она. – Да и кто бы захотел? Вот тебе, Эшлин, везет, ты никогда не будешь страдать, как я, потому что у тебя нет воображения.За это утверждение Эшлин пряталась, как за щит. Недостаток воображения – замечательное качество, оно не дает человеку окончательно сдвинуться умом – к такому выводу пришла тогда Эшлин.Моника так бушевала, что большую часть своего детства Эшлин буквально прожила у Клоды.Между оцепенением и истериками у мамы случались и редкие спокойные периоды. Ничего нормального в них, однако, не было. С каждой безупречно выглаженной рубашкой, с каждым обедом, пунктуально поданным Моникой ровно в шесть часов вечера, нервы Эшлин натягивались все туже, и она с тревогой ждала, скоро ли все опять понесется по новой. Когда это происходило, она испытывала едва ли не облегчение.В семнадцать лет Эшлин ушла из родительского дома и сняла себе квартиру. А через три года отец нашел работу в Корке, за сто миль от Дублина, и после переезда родителей Эшлин виделась с ними редко. За последние семь лет состояние Моники стабилизировалось: депрессия и припадки ярости отступили так же неожиданно, как появились. Лечащий врач объяснял это завершением климакса. 46 В Корк Эшлин должна была приехать к обеду в субботу, а домой вернуться в воскресенье, пятичасовым поездом. Так что «выходные» продлятся всего-то двадцать восемь часов. Из которых восемь она будет спать. Значит, на общение с родителями остается двадцать. Сущие пустяки, это она должна выдержать!Двадцать часов! Охваченная паникой, Эшлин прикидывала, хватит ли ей сигарет. А журналов? А зарядки в мобильном телефоне? В каком же помрачении ума ее угораздило сказать папе, что она приедет их проведать?Поезд Эшлин прибыл в Корк на десять минут раньше расписания. Разумеется, родители уже стояли на перроне и выглядели, надо сказать, вполне прилично. Мама могла бы сойти за любую среднестатистическую ирландскую маму в возрасте: химическая завивка мелким бесом, нервная приветливая улыбка, на плечи накинута акриловая кофта.– Радость моя!Моника была готова расплакаться от гордости.– И ты тоже, – пробормотала Эшлин, чувствуя себя виноватой. – Привет, папа!– Здравствуй, здравствуй, добро пожаловать!Майку явно было неловко – не придется ли и ему демонстрировать родительские чувства прямо на перроне? По счастью, он сразу же занял себе руки сумками Эшлин.Путь домой, расспросы о том, что Эшлин ела в поезде, и жаркие споры, выпить ли ей чаю с сандвичем или просто чаю, заняли добрых сорок минут.– Чашки чаю вполне хватит.– А у меня есть шоколадное печенье, – соблазняла Моника. – И плюшки-бантики. Сама пекла.– Нет, я… ой…Упоминание о домашних плюшках Эшлин убило окончательно. Моника открыла жестяную коробку из-под печенья, достала маленькие бесформенные булочки со старательным кремовым бантиком наверху и протянула одну Эшлин. Эшлин приготовилась отразить атаку, но тут вмешался отец.– Мне надо в город, – сообщил Майк.– Я с тобой, – вскочила Эшлин.– Ну вот, вечно вы так, – разочарованно протянула Моника. – Ладно уж, только к обеду не опаздывайте.– Зачем нам в город? – спросила она отца, когда они вырулили на шоссе.– Покупать электроодеяло.– В июле?!– До зимы не так уж далеко.– Да уж, готовь шубу летом…Они улыбнулись друг другу, а потом Майк все испортил.– Эшлин, мы так редко тебя видим, – с трагическим видом сообщил он.О господи, не хватало еще!– Мама так тебе рада.Нужно было что-нибудь ответить.– Гм… как она сейчас?– Великолепно. Тебе бы почаще к нам приезжать… Теперь она опять стала такой, какую я когда-то брал замуж.Снова повисла пауза, и Эшлин вдруг услышала свой собственный голос:– Почему с нею происходили все эти ужасы? Никогда раньше она не решалась задать подобный вопрос.Майк на секунду оторвал взгляд от дороги и посмотрел на дочь.– Кто знает, – с наигранной бодростью ответил он. – Депрессия – это такая болезнь, ты же знаешь сама.– Да, но с чего бывает депрессия? – не отставала Эшлин, ища папиного сочувствия.– Иногда это начинается после какой-нибудь утраты или… травмы, – пробормотал он растерянно. – Говорят, эта штука может передаваться по наследству.Весело, ничего не скажешь… У Эшлин пропало всякое желание разговаривать, и она полезла в сумку за мобильным телефоном.– Кому звонишь?– Так, никому.Отец смотрел, как Эшлин нажимает кнопочки, и сердито бросил:– Я что, по-твоему, слепой?!– Никому я не звоню, я проверяю свой автоответчик. Маркус не объявлялся ни разу с тех пор, как ушел от нее в четверг вечером. За два месяца, что они встречались, у них вошло в привычку перезваниваться ежедневно. И теперь его молчание тревожило Эшлин. Волнуясь, она набирала снова и снова его номер – но нет, ничего, тишина. Эшлин, едва не плача, убрала трубку.В тот же вечер после длинного семейного обеда она решила позвонить Маркусу сама. Повод был: пожелать удачи на грядущем выступлении. Но на том конце провода в который раз включился автоответчик. Эшлин представилась ужасная картина: Маркус стоит посреди комнаты, слушает ее голос, а трубку не берет. Не в силах остановиться, она набрала номер мобильного: голосовая почта.– Меркурий сейчас на спаде, – напомнила себе Эшлин. И с неохотой признала: – Или мой парень просто меня бросил.Сначала Маркус обиделся на нее за то, что поехала к родителям, но вот насколько сильно обиделся? Мелькнула жуткая мысль, что все это уже непоправимо, и Эшлин стало по-настоящему страшно. Ведь Маркус ей нравится – очень, очень нравится. В кои-то веки нашелся человек, столь близкий к ее идеалу мужчины. Скорее бы воскресный вечер, тогда можно будет позвонить ему, потому что он сам просил… А что, как он опять не возьмет трубку?– По субботам мы обычно смотрим видео, – сообщила с гордостью мама.Вечер тянулся бесконечно, как жвачка. А Эшлин, холодея от дурных предчувствий, рвалась в Дублин, к своему другу.Родители изо всех сил старались ей угодить. Подсовывали купленный для нее пакет картошки фри с соусом карри, вкрадчиво предлагали «выпить что-нибудь», хотя сами пили чай, а когда она постыдно рано, в одиннадцатом часу, отправилась спать, мама спросила, не дать ли ей в постель грелку.– Июль на дворе, какая грелка?!– Да, но ночи-то холодные. И потом, через два дня уже август, значит, считай, уже осень.Боже мой, неужели?! В последний день августа должен выйти первый номер «Колин», а работы еще невпроворот – и по празднику в честь открытия, будь он проклят, и по самому журналу. Пока еще июль, можно успокаивать себя, что времени достаточно. А вот в августе уже не расслабишься…Утянув с полки растрепанную Агату Кристи, она минут пятнадцать почитала, выключила ночник с абажуром персикового цвета, закуталась в персиковое же одеяло… Спала крепко, насколько это вообще возможно в родительском доме, а утром первым долгом включила мобильный, отчаянно надеясь на весточку от Маркуса. От него ничего не было – и мир померк. Потянувшись за сигаретой, она опрокинула мисочку с сухими лепестками. Разумеется, тоже с запахом персика.Звонить еще раз было невозможно, Маркус подумает, что она дошла до ручки. Разумеется, она дошла до ручки, вся измучилась, но не хотела, чтобы он это понял, и потому вместо него позвонила Клоде.– Ты ходила на вечер к Маркусу? – спросила Эшлин, стараясь говорить спокойно.– Да…– С Тедом?– Ну да!Эшлин стало совсем тошно.– Мы классно провели время, – трещала подруга, – и Маркус был просто великолепен. Он рассказывал уморительную шутку о женских шмотках. О разнице между блузкой, топом, безрукавкой, майкой…– Что-что?– Он даже знает, что такое бюстье! – воскликнула Клода.– Да уж, наверное!Эшлин понимала, что должна чувствовать себя польщенной, но вместо этого она чувствовала себя так, будто ее использовали. Маркус не говорил ей, что хочет включить тот разговор в номер.– Балдею, как представлю, что он думает об этих вещах, – продолжала взахлеб Клода.«А он о них не думает».– А потом? – ревниво спросила Эшлин, не зная, выдержит ли еще подобные новости. – Вернулись домой?– Вовсе нет, пошли за кулисы, напились. Классно! Прощание с родителями, и в лучшие времена удручающее, прошло хуже, чем обычно.– У тебя вообще-то парень есть? – весело спросил Майк, невольно посыпая солью свежие раны Эшлин. – Следующий раз приезжайте вдвоем.В вагонах было битком, Эшлин измучилась. Через три часа поезд прибыл в Дублин. Она протолкалась к стоянке такси, надеясь, что очередь не будет бесконечной, и вдруг за толпой у загородки увидела знакомое лицо…– Маркус! – От волнения у нее подогнулись колени. Маркус с кроткой улыбкой стоял у выхода. – Ты что здесь делаешь?– Девушку свою встречаю. Мне говорили, на такси всегда длиннющая очередь.У Эшлин вырвался восторженный смешок. Она вдруг почувствовала себя безумно счастливой.Маркус одной рукой подхватил сумку, другой обнял Эшлин.– Слушай, ты меня прости за…– Да ладно! И ты меня прости.«Наша первая ссора и счастливое примирение, – мечтательно думала Эшлин, когда Маркус помогал ей сесть в машину. – Наша первая настоящая ссора. Теперь у нас все как надо». 47 Гора одежды на Клодиной кровати быстро росла. Маленькое черное платье? Слишком сексуально. Широкие брюки и туника? Слишком шикарно. Прозрачное платье? Слишком прозрачно. Так, а белые капри? Но он их уже видел. Защитные штаны с кроссовками? Нет, в них Клода чувствовала себя ужасно глупо. Из всех модных тряпок, купленных за последние два месяца, это была самая большая ее ошибка.Тут тучи страданий ненадолго рассеялись, и ее поразила внезапная трезвая мысль: «Что я делаю?»Да ничего, оправдывалась перед собою Клода. Ничего такого. Решила встретиться, выпить кофе. Ну ладно, с другом-мужчиной. В чем проблема? Ирландия – страна не мусульманская, и здесь женщину не избивают камнями, стоит ей показаться в общественном месте с мужчиной, который ей не муж и не брат. Да и вообще, он не в ее вкусе. Она просто развлекается. Кому от этого плохо?!Откинув назад со лба упавшие волосы, Клода почувствовала лихорадочное, веселое возбуждение.В конце концов она остановила свой выбор на черных брюках и ярко-розовой футболке. Посмотрела в зеркало, увидела себя его глазами. Сомневаться не приходится, ему понравится.«Кофе, – строго напомнила себе она, выбегая из дома. – И больше ничего! Что тут плохого?»
Эшлин влетела в паб. Она опаздывала. Опять опаздывала.– Маркус, – выдохнула она. – Прости, пожалуйста. Этой стерве Лизе в последнюю минуту взбрело в голову заставить меня набирать мою статью про школу верховой езды. Хочет, видите ли, понять, что у нас есть для ноябрьского номера.Она возмущенно закатила глаза, и Маркус, к счастью, последовал ее примеру. Значит, не так уж рассердился, что его заставили полчаса торчать одного в «Томас рейде».– Я быстренько выпью две двойные водки с тоником, а потом пойдем перекусим, хорошо? Ты уже готов к следующей кружке пива?Маркус встал.– Сядь, труженица журнального фронта, я сам все принесу. Ты действительно хочешь четверную дозу?Эшлин благодарно плюхнулась на стул.– Спасибо. Хватит и двойной.Вернувшись с напитками, Маркус сел рядом и сказал:– Слушай, хотел напомнить тебе, что шестнадцатого я еду в Эдинбург. На фестиваль.– Шестнадцатого августа? – с ужасом переспросила Эшлин. Смутно ей помнилось, что когда-то давно он об этом уже говорил. – Значит, всего через две недели… Слушай, – лихорадочно зачастила она, – Маркус, мне ужасно жаль, но поехать с тобою я, наверно, не смогу. Ты себе представить не можешь, что у меня за работа! Уже все с ног сбились, а еще столько дел по одной только презентации первого номера, не говоря о самом журнале… Маркус сделал обиженное лицо.– Еще выходные я бы попыталась отвоевать, – из последних сил частила Эшлин. – Хоть Лиза и говорит, что у нас до сентября свободных выходных не будет, может, если попросить как следует, она отпустит…– Не трудись.Она терпеть не могла, когда Маркус начинал так себя вести. Как правило, он был просто чудо, но стоило ему ощутить неуверенность или отсутствие дружеской поддержки, как становился холодным и враждебным, а Эшлин не выносила ссор.– Я попробую, – в отчаянии пискнула она. – Честно, попробую.– Не трудись.– Послушай, – дрожащим голосом убеждала она, – кончится август, и работы у меня будет резко меньше. Может, даже съездим куда-нибудь вдвоем, по горящей путевке в Грецию, например, или еще, куда захочешь. Ну, развеселись, – мягко упрашивала она, но Маркус по-прежнему сидел с каменным лицом. – Перестань, ты же комик! Хоть анекдот рассказал бы.Маркус чуть не выпрыгнул из кресла.– Анекдот! – вскипел он. – У меня, прошу заметить, выходной! В твой свободный вечер я тебя не прошу кропать журнальные статьи о том, как имитировать оргазм, верно ведь?Эшлин застыла. Маркус устало потер лоб.– Извини, пожалуйста, – промолвил он. – Правда, прости!
– Понимаю, – ледяным голосом сказала Лиза. – Да, я перезвоню.Затем швырнула трубку и заорала:– Сволочи, сволочи, сволочи!– Полегче, – пробормотал Бернард, но остальные и бровью не повели.– Менеджер Рональда Китинга, – вопила Лиза, – на встрече, чтоб ему провалиться! В четыреста семьдесят пятый раз! До выпуска чуть больше трех недель, а у нас до сих пор нет письма от знаменитости!В отчаянии она легла грудью на телефон и тут заметила, что Джек пристально смотрит на нее. Он поднял брови, глазами спрашивая, все ли в порядке. Он часто так делал. С тех пор, как она расплакалась у него в кабинете, от него исходила ощутимая молчаливая поддержка. Этакий «наш маленький секрет», момент близости, к которому никто, кроме них двоих, отношения не имел.«Но, с другой стороны, поднимает он брови, и что?» – раздраженно подумала Лиза. Она предпочла бы, чтобы в ее присутствии у него поднимались не брови. Хотя все правильно – у него только что закончился роман, и ему нужно время, чтобы прийти в себя. Но времени, на Лизин взгляд, прошло вполне достаточно, две недели, куда же больше?Лиза невесело улыбнулась. После встречи с Оливером она тоже не в лучшей форме. Хотела ведь рвануть обратно в Лондон, залезть к нему в постель – и никогда больше не расставаться. А он так и не звонит, и, видно, уже не станет.– Что, жизнь задавила?Джек подошел и присел на край ее стола.– Все нормально, – вздохнула она. – Проклятые знаменитости! Достали уже!– Вы никогда не сдаетесь, Лиза, – изображая восхищение, заметил Джек. – Может, вам отдохнуть немного? Как насчет суши? Я угощаю.– Неплохая мысль, – вырвалось у Лизы прежде, чем она успела спохватиться, взбудораженная фантазией поесть суши из его рук.– Что, простите? – усмехнулся он (к ее радости, усмехнулся пошленько).– Ничего.Лиза посмотрела мимо него, но не смогла сдержать понимающей улыбочки. Они с Джеком обменялись долгими взглядами, а потом вдруг хором расхохотались.– То есть вы меня приглашаете в ресторан? – уточнила она.– Э-э-э… нет, извините, не могу сейчас тратить время. А если заказать сюда, как в тот раз?– Только пусть грязную работу делает кто-нибудь другой, – отрезала Трикс.– Я сам схожу, – удивил всех Джек. – Кто еще будет? Может, вы, Эшлин?– Нет уж, спасибо, – проворчала Эшлин, подозревая, что над нею насмехаются.– Точно?– Совершенно.– Даже если я выберу для вас самые симпатичные кусочки и все вам объясню?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47