А Лиза, подавленная и растерянная, все мучилась над вопросами, задаваться которыми надо было полгода, девять месяцев, даже год тому назад. Что случилось с ее браком? Что сломалось? Подобно многим семьям, их союз распался из-за детей, вернее, их отсутствия. Вот только ситуация была нестандартная: он хотел детей, а она – нет.Лиза сначала тоже думала, что хочет иметь детей. То было время, когда абсолютно все, кто что-то из себя представлял, срочно обзавелись животами: «Спайс герлз», топ-модели, актрисы. Выпирающий животик стал таким же непременным атрибутом моды, как мягкий палантин или сумочка от Гуччи; беременность стала актуальной. Лиза даже включила это в список «Модно – немодно»: беременность – да, драгоценные камни – нет.Вскоре после того в моду вошло появляться на улицах с крохотным малышом в рюкзачке-«кенгуру», в черной вязаной шапочке – без этого лучше и не выходить из дому.Лиза, острым глазом схватывавшая малейшие перемены в мире моды и стиля, отметила и это.– Я хочу ребенка, – сказала она Оливеру.Оливер не проявил особого интереса. Ему нравилась их стильная, шумная жизнь, и он понимал, что ребенок во многом их ограничил бы. Ни тебе вечеринок до рассвета, ни белых диванов, ни внезапных, за пять минут, вылетов в Милан. Или Вегас. Да хотя бы даже в Брайтон. И ночей не спать не от дозы кокаина, а оттого, что над ухом орет младенец. И весь наличный доход вместо джинсов от Дольче и Габбана будет уходить на памперсы.Но Лиза решительно взялась за дело и мало-помалу уговорила его.– Разве ты не хочешь, чтобы частичка тебя жила во мне? – взывала она к его мужскому самолюбию.– Нет.А потом, в один прекрасный день, лежа в постели, он сказал:– Ладно.– Что «ладно»?– Ладно, пусть будет ребенок.И, не успела Лиза ахнуть от радости, цапнул с ее ночного столика упаковку с противозачаточными таблетками и торжественно спустил их в унитаз.– Все, радость моя, никакого предохранения.В мечтах Лиза уже таскала на своем стройном бедре очаровательного шоколадного малыша.А потом забеременела девочка с работы – Арабелла, резковатая, умная, стройная, всегда безупречно одетая, с повадками «опасной женщины», – и тут же сникла. Как-то раз ее даже вырвало прямо в корзину для бумаг. Теперь большую часть рабочего дня она проводила в туалете, ибо ее постоянно мутило, а остальное время сидела, обессиленная, за столом, грызла имбирь, а работать все равно не работала. А сколько она ела! Несмотря на непрекращающуюся тошноту, Арабелла жевала без передыху.– Только это успокаивает мой желудок, – бормотала она, отправляя в рот очередное пирожное, и, разумеется, очень скоро лишилась малейших намеков на талию. Хуже того – ее некогда блестящие, роскошные волосы стали беспорядочно кучерявиться, а на губах то и дело высыпала лихорадка. Кожу усеяли шелушащиеся пятна, ногти слоились и ломались. На взыскательный взгляд Лизы, она была больше похожа на зачумленную, чем на беременную.А самое тревожное – у Арабеллы резко ухудшилась память. Посреди интервью с Николь Кидман она забыла ее имя и вспомнить могла только полуприличное прозвище Дылда, которым наградили кинозвезду в редакции; не помнила, когда купила себе юбку от Джона Роша – в этом сезоне или в прошлом.Не на шутку испугавшись, Лиза решила поговорить еще с кем-нибудь, у кого есть маленькие дети, – с Элоизой, литературным редактором из «Девичьего шика».– Как дела? – спросила Лиза.– Скоро двинусь умом от недосыпа, – ответила Элоиза.В придачу к этому, хотя Элоиза родила полгода тому назад, ее фигура так и не пришла в норму.И еще. Элоизе все стало до лампочки, к тому же она растеряла всю свою жесткость. А ведь раньше ее за спиной называли зверюгой. Элоиза увольняла сотрудников без малейших колебаний – раньше. Теперь же душевная слабость была прямо-таки написана у нее на лице.Лиза решила дать задний ход, пока не поздно. Не нужно ей никаких детей, они ломают женщине всю жизнь. Хорошо топ-моделям и «Спайс герлз» – к их услугам батальоны нянек, чтобы возиться с детьми по ночам, личные тренеры, чтобы не дать фигуре расплыться, парикмахеры, чтобы расчесывать им волосы, когда у самих нет на это сил.Но к этому времени Оливер проникся горячим желанием завести ребенка. А упрямство Оливера было Лизе хорошо известно.Лиза начала тайком принимать таблетки. Бросать свою драгоценную работу не входило в ее планы.Ах да, ее работа… Оливеру и это не нравилось, так ведь?– Ты трудоголик, – пилил он ее, раз от раза все больше раздражаясь.– Мужчины всегда так называют успешных женщин.– Да нет, я не имею в виду, что ты слишком много работаешь, хотя и это есть. Радость моя, ты на работе помешана. Говоришь только о служебных интригах, увеличении тиража, усилении конкуренции… «По крайней мере, на рекламе мы зарабатываем больше…», «А эту статью мы полгода назад опубликовали…», «Элли Бенн меня подсиживает…»– Да, подсиживает.– Вовсе нет, с чего ты взяла.Взбешенная его непониманием, Лиза накинулась на мужа:– Ты понятия не имеешь, что это такое! Они все метят на мое место, все эти двадцатилетние паршивки! Им дай волю, они бы меня живой в землю закопали!– Если так думаешь ты, совсем не обязательно, что остальные думают так же. У тебя мания преследования.– Вот и нет. Я говорю тебе все как есть. Им на всех плевать, кроме себя.– Как и тебе, солнце. Ты тоже стала крутой дальше некуда, увольняешь людей пачками. Вот зачем уволила Келли? Она ведь такая милая, и она всегда стояла за тебя.Лиза ощутила легкий укол стыда.– Она не справлялась, ей не хватало жесткости. Мне нужен такой литредактор, который не боится говорить «нет». А добрые и милые девочки вроде Келли тянут журнал назад.И она снова напустилась на Оливера:– Мне тоже было не очень-то приятно увольнять ее, если ты об этом подумал. Человек она хороший, признаю, но у меня не было выбора!– Лиза, по-моему, дело в тебе. Я всегда так думал. Я… – он замолчал, подыскивая слово, – я восхищаюсь тобой, уважаю тебя…– Но? – резко спросила Лиза.– Но в жизни это не главное – всегда быть лучше всех.– По-моему, как раз наоборот, – фыркнула она.– Но ты ведь уже лучше всех. Ты молода, успешна, чего тебе еще?– Все дело в том, – проворчала Лиза, – что успокаиваться нельзя никогда.Как было объяснить Оливеру, что она хочет тем больше, чем больше получает? Любая удача опустошала и гнала дальше в надежде, что там-то, на следующей победе, душа успокоится. Но удовлетворение было недолгим, а успех лишь разжигал аппетит.– Почему это так много для тебя значит? – в отчаянии спрашивал Оливер. – Это ведь только работа.Лиза поморщилась. Ничего-то он не понимает.– Нет. Это… это все, понимаешь?– Забеременеешь, будешь думать иначе.Ее вдруг бросило в жар от ужаса. Она ведь не забеременеет. Надо ему сказать. Но все ее попытки и намеки наталкивались на каменную стену его непонимания.– Давай-ка, солнце, уедем на выходные, – предложил Оливер с натужным энтузиазмом. – Только ты да я, как раньше. Поболтаемся, отдохнем…– В субботу мне надо заскочить в редакцию на пару часов. Проверить верстку, прежде чем номер уйдет в печать…– Это можно поручить Элли.– Еще не хватало! Она нарочно все испортит, чтобы мне насолить.– Вот видишь, – горько заметил он. – Ты одержима работой, и мне никак до тебя не достучаться, и видимся мы только по делу… И с тобой стало неинтересно.Так оно и шло – разочарование за разочарованием, ссора за ссорой, нескончаемая череда взаимных упреков, обид, непонимания и отчуждения. Двое, некогда слитые воедино, постепенно разделились и превратились в двух разных людей.Что-то должно было случиться – и случилось.В Новый год Оливер нашел у Лизы в сумочке противозачаточные таблетки. Последовала долгая и яростная перепалка, а за нею – глухое молчание. Оливер собрал чемоданы, прихватив один Лизин, и ушел. 44 – Кто сегодня идет за бутербродами? – спросила Лиза.– Я, – быстро отозвалась Трикс. Слишком быстро. Трикс обожала ходить за бутербродами – не потому, что желала услужить коллегам, но потому, что таким образом еще на час продлевала свой обеденный перерыв. До киоска с бутербродами она шла четыре минуты, еще шесть тратила на то, чтобы заказать, оплатить и забрать коробку. Остальные сорок пять минут бродила по магазинам, а по возвращении в редакцию крыла на чем свет стоит толпу тугодумов в очереди за бутербродами, недоумков-продавцов, не умеющих отличить цыпленка от авокадо, старичка, у которого прямо перед прилавком случился сердечный приступ, так что пришлось расстегнуть ему воротник и побыть с ним до приезда «Скорой»…И хотя все были завалены работой, и целый месяц вплоть до выхода первого номера «Колин» просветов не ожидалось, ежедневного спектакля с никогда не повторяющимися оправданиями невольно ждали.Потом Трикс садилась, пятнадцать минут ела бутерброд, смотрела на часы и сообщала:– Час пятьдесят семь, я ухожу на обед, увидимся в два пятьдесят семь.Не успела Лиза уйти, как пришел Джек. Он сразу прошел к себе в кабинет, а в редакцию влетел отсутствовавший с утра Келвин. Он был на пресс-конференции.– Угадайте, что скажу, – выдохнул он. – Потрясающая новость!– Что?– У Джека с Мэй все кончено.– Не свисти, Шерлок, – презрительно кинула Трикс.– Нет, правда. Честное слово. Все по-взрослому. Не какие-нибудь там игрушки. Действительно разошлись, и никаких вам разборок, больше недели уже не виделись.– Ты-то откуда знаешь?– Я… ну, я видел Мэй в выходные. В «Глобе». Верьте мне, – с нажимом произнес он, многозначительно кивнув в сторону кабинета, – они расстались.– Боже, ну и клоун ты, – фыркнула Трикс. – Пытаешься сделать вид, будто переспал с нею.– Нет, я… ну, ладно, пытаюсь. Но они все-таки разбежались.– Почему? – спросила Эшлин. Келвин пожал плечами:– Должно быть, время пришло.Лиза была потрясена, как ее задела эта новость. Жизнь в мгновение ока перестала казаться мерзкой. Джек стал доступен, и она понимала, что удача на ее стороне. Лиза чувствовала, что она ему нравилась, а на прошлой неделе, когда расплакалась у него в кабинете, еще что-то сдвинулось с мертвой точки. Ее беззащитность и его нежность их сблизили.Она поняла и нечто важное: Джек ей нравится. Не так, как вскоре после ее приезда в Дублин, – жестко, агрессивно. Тогда ее просто привлекал его внешний вид, его работа, и охота на него была не более чем средством, чтобы забыть о своих горестях. К тому же сработал принцип: «Я всегда получаю то, что хочу!»Когда через полчаса Джек вышел из своего кабинета и направился к ксероксу, Лиза оказалась рядом.– Может, сходим куда-нибудь? – предложила Лиза.– Да. – Джек задумчиво кивнул. – Хорошая мысль! Непременно. 45 – Ни за что не поверишь!Был вечер четверга, и Маркус только что появился у Эшлин с видеокассетой под мышкой. Глаза у него возбужденно горели.– В субботу я выступаю перед Эдди Иззардом!– К-как?– Должен был Стив Бреннан, но он попал в больницу с подозрением на аппендицит. Представляешь? Вечер будет сносшибательный!Эшлин помрачнела от разочарования.– Я не смогу пойти.– Что? – изумился Маркус.– Помнишь, я же тебе говорила, мне на выходные надо поехать к родителям, в Корк.– Отмени.– Не могу, – возразила она. – Я столько времени у них не была, что отменять еще раз уже неприлично.Родители так разволновались, когда она подтвердила, что наконец-то приедет, что при одной мысли об отмене визита Эшлин бросало в пот.– Перенеси на следующие выходные.– Нельзя, буду работать. Опять фотосессия.– Мне очень важно, чтобы ты там была, – ровным голосом промолвил Маркус. – Большой концерт, я опробую новые номера, мне нужно твое присутствие.Эшлин раздирали сомнения.– Прости. Я уже настроилась на поездку, и так давно не была… И билет на поезд уже купила, – добавила она.Лицо Маркуса стало вдруг чужим. Эшлин ненавидела себя за то, что огорчает Маркуса, но выбирать приходилось между ним и родителями. Эшлин нравилось радовать других, и хуже ситуации, в которой, как ни крути, надо кого-то расстроить, для нее не было ничего.– Прости, мне правда очень жаль, – искренне сказала она. – Но у родителей и без того все непросто. Если б я не приехала, это наших отношений не улучшило бы.Она ждала его вопроса, что именно непросто у нее с родителями, и решила рассказать все как есть. Но он лишь смотрел на нее обиженно. – Прости, – повторила Эшлин.– Все в порядке, – сказал он.Но никакого порядка не было. И хоть они открыли бутылку вина и сели смотреть принесенный Маркусом фильм, вечер был испорчен. Вино было похоже на прокисший сок без капли алкоголя. Эшлин мучила совесть, поэтому все ее попытки завязать беседу терпели фиаско. Впервые за все время знакомства с Маркусом она не могла придумать, что бы сказать.Протянув пару часов до десяти вечера, Маркус встал, нарочито потянулся:– Пойду, пожалуй.Тугой комок в животе у Эшлин от ужаса превратился в тяжеленный булыжник. Маркус всегда оставался на ночь!В голову пришла новая, леденящая мысль: что, если это не просто ссора? Что, если это конец? Маркус как-то слишком быстро шел к двери, а Эшлин лихорадочно перебирала варианты. Может, перенести все-таки поездку в Корк? Какая разница, сейчас увидеться с родителями или через пару недель? Ее отношения с Маркусом куда важнее…– Маркус, дай мне подумать. – Голос у нее срывался от волнения. – Может, я бы съездила к ним через неделю?– Да ничего, не дергайся, – улыбнулся он. – Как-нибудь переживу. Хотя скучать буду.Облегчение длилось ровно секунду. Конечно, это еще не конец, но сейчас-то Маркус уходит.– Мы могли бы увидеться завтра вечером, – предложила она, торопясь исправить положение. – Я уезжаю только в субботу утром.– Не стоит, – передернул плечами он. – Давай оставим это до твоего возвращения.– Ладно, – неохотно согласилась Эшлин, боясь настаивать на своем, чтобы не усугублять размолвку. – В воскресенье вечером я вернусь.– Позвони, как появишься.– Конечно. Поезд приходит в восемь, то есть это если без опоздания, потом на такси обычно большая очередь, поэтому не знаю, во сколько я окажусь дома, но позвоню тебе сразу же.Стремясь угодить, она очень частила.Беглый поцелуй – не долгий, не страстный, ничуть ее не успокоивший, – и Маркус ушел.Расстроенная, она погрузилась в привычную обиду на свою семью. Будь у нее нормальные родители, такого не случилось бы.От злости и тревожных мыслей у Эшлин разыгралась бессонница. Ей совершенно необходимо было с кем-нибудь поговорить. Джой отпадала: единственная актуальная тема для нее – «все мужики – сволочи». Значит, останется Клода. Она поймет и посочувствует. Извинившись за поздний звонок, она выложила подруге историю неудавшегося вечера.Однако желаемых слов утешения от Клоды не последовало. Вместо этого она сонно предложила:– Хочешь, я схожу и послушаю Маркуса?– Нет, я не это имела в виду…– Могу с Тедом пойти, – уже бодрее продолжала развивать мысль Клода. – Мы с Тедом сходим вместо тебя и окажем ему моральную поддержку.Эшлин совсем расстроилась. Дружить с Тедом Клоде было совершенно ни к чему.– А как же Дилан?– Кому-то надо остаться с детьми. Ну ладно, Эшлин, поезжай и ни о чем не беспокойся.
«Никто ни за что не отвечает», – поняла девятилетняя Эшлин в то странное, жуткое лето. По вечерам в пятницу она привыкла стоять на углу улицы, высматривая вдали папину машину. А пока ждала, заглушала ужас оттого, что он может так и не вернуться, безмолвной игрой.«Если следующей проедет красная машина, все будет в порядке. Если у второй машины номерной знак оканчивается на четную цифру, все будет хорошо».Наступало утро понедельника, и она снова просила папу не уезжать.– Надо, – строго возражал он. – Потеряю работу, что мы будем делать? Ты уж старайся, приглядывай за нею.Эшлин серьезно кивала, а сама с горечью думала: «Он не должен мне так говорить, я ведь еще маленькая».– Молодец, Эшлин! Такая ответственная, а ведь всего девять лет!Взрослые судачили втихомолку. Люди приходили в дом, говорили о чем-то, понизив голос, и замолкали, стоило Эшлин подойти ближе.– …У него родители старые, где им справиться с тремя сорванцами.В обиходе появились странные новые слова. Депрессия. Нервы. Нервный срыв. Разговоры о том, чтобы «отправить куда-нибудь» маму.В конце концов маму «отправили», и папе пришлось брать детей с собой на работу. Они колесили по стране, в машине их укачивало, и было невыносимо скучно. Дженет и Оуэн тряслись на заднем сиденье рядом с образцами пылесосов. Эшлин сидела впереди, как взрослая, пока они разъезжали из городка в городок, останавливаясь у магазинчиков бытовой техники. И с самой первой остановки ей начало передаваться папино беспокойство.– Пожелай мне удачи, – сказал он, сунув под мышку свою папку с рекламными буклетами. – С этим парнем придется нелегко. И ничего не трогай.В окошко Эшлин видела, как папа здоровается с клиентом у входа в магазин, как из раздраженного и неспокойного на глазах становится беспечным и разговорчивым. Ему вдруг море сделалось по колено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47