Никогда бы не поверил, что тот парень ее сводный брат.– Здорово, – выдавила Эшлин, мысленно умоляя приятелей скрыться поскорее. Но Лиза, к ее великому удивлению, разглядывала Бу с нескрываемым интересом.– Лиза Эдвардс, – широко улыбнулась она, протянула руку и (надо отдать ей должное) почти не поморщилась, когда Бу, а следом за ним Волосатик Дэйв пожали ее. Затем обвела взглядом замершую в ожидании творческую группу и еще раз улыбнулась хищной змеиной улыбкой.– Ладно. Ну ее, эту урну, у меня есть идея получше.– Ребята, хотите сфотографироваться с этой красоткой? – спросила она у Бу и Дэйва и подтолкнула к ним обиженную, надутую Дани.Эшлин затрясло от возмущения. Нельзя же так, это… это эксплуатация какая-то! Она открыла рот, чтобы возразить, но Бу, сверх ожидания, оказался просто счастлив.– Это фотосессия? И вы хотите нас в ней занять? Класс!– Но… – пискнула Дани.– Или они, или урна, – с металлом в голосе заявила Лиза.Дани с минуту подумала и стала между Бу и Дэйвом.– Гениально! – завопил Найал. – Бесподобно! Нет, э-э-э… Дэйв, улыбаться не нужно, ведите себя естественно. А вы… гм… Бу, одолжите, пожалуйста, Дани ваше одеяло. Великолепно! Дани, солнышко, сделай милость, набрось его себе на плечи. Считай, что это накидка, радость моя, если так тебе проще. Так, еще нам нужен пластиковый стаканчик! Трикс, срочно в «Макдоналдс», возьми там несколько штук…Изумленная Эшлин робко подошла к Мерседес.– Но ведь эти кадры никуда потом не денешь?!– Денешь, – с тяжким вздохом возразила Мерседес. – Тут все как надо. Вот посмотрите, они еще какую-нибудь премию отхватят!Съемка закончилась после восьми часов вечера. Эшлин помчалась домой собираться, и не успела она ввалиться в прихожую, как зазвонил телефон. То была Клода, которая весь день провела в парикмахерской, где ее так радикально подстригли и покрасили, что Дилан перестал с нею разговаривать. Затем были куплены белые, в немыслимую обтяжку брючки до середины икры, десятого размера, в который она перестала влезать еще до того, как забеременела Крейгом. Наконец решился и вопрос с обувью (туфельки без задника на «гвоздиках»), и теперь Клоде не терпелось выйти в свет.Но, не успела она поведать подруге хоть слово, Эшлин прошелестела в трубку:– В жизни так не уставала. Весь день проторчала на фотосессии.Клода замолчала. Радостное возбуждение ушло, уступив место черной зависти. Эшлин, дрянь везучая, вертихвостка светская. Она это все нарочно устроила, чтобы лишний раз кольнуть лучшую подругу тем, какая у нее безнадежно скучная жизнь.– Честное слово, не могу говорить, – оправдывалась Эшлин. – Мне надо собираться, я уже пять минут как должна быть у Маркуса.Клода была просто убита. Теперь придется сидеть дома перед телевизором, с новой прической, в новой одежде и новых туфлях. Она чувствовала себя настолько по-дурацки, что лишь через пару секунд смогла выдавить:– Как там у тебя с ним?О горьком Клодином разочаровании Эшлин даже не подозревала. Ее мысли были заняты Маркусом, вот только стоит ли искушать судьбу?– Замечательно, – ответила она. – Просто великолепно.– Да у вас, похоже, все серьезно? – хихикнула Клода.Эшлин снова замялась:– Ну, не знаю… – И поспешно проговорила: – Это ведь только начало…Однако ни на какое начало это похоже не было. Они виделись по меньшей мере трижды в неделю, и вместе им было так легко и привычно, будто общались уже очень давно. И в постели все стало значительно лучше… За последнее время Эшлин только раз мельком взглянула на карты Таро, и маленький Будда был коварно забыт.– Кстати, звонил Тед. Он выступает в следующую субботу, – сказала Клода.Эшлин помолчала, стараясь справиться с недобрыми чувствами. Ей совершенно не хотелось способствовать близкой дружбе Клоды с Тедом.– Ну да, – небрежно согласилась она. – Перед Маркусом.– Позвони мне на неделе, договоримся, где и когда встречаться.– Конечно. Надо сходить.Как только она примчалась к Маркусу, ей стало ясно: что-то случилось. Вместо того чтобы поцеловать ее, как обычно, он был надут и расстроен.– Что не так? – спросила Эшлин. – Извини, что опоздала. Я работала…– Взгляни. – Он швырнул ей газету.Она торопливо прочла. Судя по заметке, Билли Велосипед, названный «одним из лучших юмористов Ирландии», заключил с издательством договор на публикацию двух книг и получил «шестизначный аванс». Представитель издательства охарактеризовал его роман как «очень мрачный, очень тяжелый, разительно непохожий на его сценические миниатюры».– Но ты же книг не пишешь, – желая утешить друга, возразила Эшлин.– Они назвали его одним из лучших юмористов Ирландии.– Ты намного лучше, чем он. Правда. Все это знают.– Тогда почему об этом в газете не пишут?– Потому что ты не написал книгу.– Ну, давай, – холодно процедил Маркус. – Посыпь соли.– Но…Эшлин совсем растерялась. У Маркуса и раньше проскальзывали сомнения в собственных силах, но чтобы настолько… Она ничего не понимала, но очень хотела помочь ему.– Ты самый лучший, – убежденно повторила она. – Ты же сам знаешь. Иначе зачем бы Лиза так хотела, чтобы ты вел колонку? Она никого больше не просила. Смотри, как тебя все любят.Он обиженно пожал плечами, и Эшлин поняла, что дело пошло.– Ни разу не видела, чтобы кому-то еще из юмористов так хлопали, – продолжала она.– А Лиза действительно волновалась, что я откажусь вести колонку? – вдруг спросил он.– Еще как! Маркус промолчал.– Она говорила, ты вот-вот станешь звездой. Маркус взял ее руку и впервые за этот вечер поцеловал.– Извини. Ты ни в чем не виновата. Но сцена – мир жестокий, все друг другу готовы глотку перегрызть, и судят о тебе только по твоему последнему выступлению. Иногда мне даже страшно делается.
После фотосессии Лиза пребывала в замечательном настроении. Чутье – а оно ее никогда не подводило – подсказывало, что снимки вышли редкостные и, скорее всего, произведут фурор.Весь месяц она была невероятно занята, и нелепые приступы депрессии, отравившие ее первые недели в Дублине, больше не возвращались. Только начинала накатывать хандра, Лиза сочиняла очередной материал для журнала: статейку, интервью, рекламу. На депрессию просто не оставалось времени, и каждый день она с удовольствием наблюдала, как мало-помалу складывается первый выпуск. Говорить о том, что журнал существует за счет рекламы, было пока рановато, но Лиза подозревала, что отснятые сегодня фотографии окончательно убедят в состоятельности «Колин» те немногие дома косметики, что еще не разместили у них рекламу. Джек будет доволен.И вдруг безоблачное, солнечное настроение испортилось. Джек и Мэй. Они по-прежнему строили из себя образцовую пару. За целый месяц ни разу не поругались при людях, а вспышки чувственного напряжения между Джеком и Лизой, наоборот, бесследно прошли. По крайней мере, со стороны Джека ничего подобного больше не наблюдалось. Как трезвый реалист, Лиза понимала, что ничего сверхъестественного между ними не происходило, но и этого немногого было достаточно, чтобы надеяться. Когда она пыталась утвердиться на ранее завоеванных высотах путем легкого флирта, Джек никак не реагировал, хотя был безукоризненно вежлив и корректен. Пришлось предоставить его отношениям с Мэй жить своей жизнью. Авось эта жизнь, как ей и положено, скоро сойдет на нет.А ей расслабляться некогда: пора найти себе какого-никакого мужчину. Сегодня вечером Лизе предстояла встреча с Ником Сирайтом, художником, более примечательным своими внешними данными, нежели художественной ценностью холстов. Он, скорее всего, тоже мальчик одноразовый, ненастоящий, но секс и с такими секс, а в данный конкретный момент привередничать не приходится.Придя домой, Лиза застала в дверях Кэти.– Вечер добрый, Лиза, все сделано, белье поглажено, и вообще. Ой, и за лак для ногтей спасибочки. – Вряд ли Кэти при ее работе столь необходим желтый лак с блестками, но Франсине, дочке ее, он точно понравится. – На будущей неделе как всегда?– Да, пожалуйста.«К субботе опять все грязью зарастет, – с неприязнью думала Кэти по дороге домой. – Опять выгребать из-под кровати яблочные огрызки, отчищать ванну от грязи, и посуды в раковине будет гора. Странно, Лиза вроде такая приличная на вид женщина, а в доме черт ногу сломит».
А в холодном, продуваемом ветрами Рингсенде, в доме на берегу моря, за столом, уставленным судками и пакетами из индийского ресторанчика, Мэй говорила Джеку совершенно невозможные слова:– Тебе настолько на меня плевать, что ты даже ссориться со мной больше не хочешь.Джек посмотрел на нее спокойно и пристально, выдержал долгую паузу. Сразу выкладывать неопровержимую правду сложно.– Люди, которые друг другу небезразличны, вовсе не обязаны каждый день воевать.– Чушь собачья, – возбужденно возразила Мэй. – Если не ругаешься, то и не миришься. Все эти вопли и хлопанье дверьми дают остроту ощущений.Джек подбирал слова с предельной осторожностью.– А может, так проще скрыть, что никакой остроты ощущений нет? – как можно мягче спросил он.У Мэй на глазах появились слезы:– Иди ты на фиг, Джек… Иди ты… Но убежденности в ее голосе не было.Джек обнял ее, она поплакала, уткнувшись носом ему в грудь, но взвинтить себя по-настоящему так и не могла.– Мерзавец, – беззвучно прошептала она.– Ага, – грустно согласился он.– То есть все кончено? – спросила Мэй.Джек чуть отстранился, взглянул ей в глаза, кивнул:– Ты же сама знаешь.Она еще немного поплакала.– Да, наверное. Ни с кем столько не ругалась. И это прозвучало как комплимент.– И мирились мы чаще, чем Фрэнк Синатра с Авой Гарднер, – поддакнул Джек, хотя сам ни малейшего удовольствия от их ссор не получал.Мэй нервно рассмеялась.– Ты чудная девочка, Мэй, – сказал Джек, нежно глядя на нее.– И ты ничего себе, – всхлипнула она. – Из-за тебя еще кто-нибудь наплачется. Лиза, например.– Лиза?– Ну да, эта, самоуверенная и блестящая… Боже, – вдруг хихикнула Мэй, – послушать меня, она просто шоколадное драже какое-то! Она, по-моему, тебе очень подходит. Или не Лиза, а та, другая…– Какая еще другая?– Красотка-латиноамериканочка.– А, Мерседес… Ничего, что она замужем?– А пошел ты… – За резкостью Мэй пыталась спрятать свое огорчение. – Ты такой вредный, что, пожалуй, она не устоит. Отвези меня домой, а?– Побудь еще!– Нет, я уже и так много времени на тебя потратила, – с горечью улыбнулась Мэй.Они молча ехали по темным ночным улицам. Мэй успокаивала себя, как могла, чтобы легче было вынести разрыв. Да, Джек, конечно, человек нерядовой: большой, сильный, умный, азартный… Сначала эта игра доставляла ей большое удовольствие, но потом она по уши влюбилась и подозревала, что, узнай Джек об этом, его бы как ветром сдуло.Она чувствовала, что владеет ситуацией, только если держала его в состоянии вечной неуверенности. Ей никогда не бывало с ним легко и свободно – кроме разве что недолгих дней сразу после очередного примирения, когда Джек бывал робок и чувствовал себя виноватым. Но это стоило ей огромного труда и отнимало все больше сил. С тех пор, как Джек перестал с ней ругаться, ее единственным оружием оставалась восточная таинственность. А быть все время таинственной Мэй уже осточертело.До ее дома они добрались слишком быстро. Джек остановил машину у подъезда, выключил мотор вместо того, чтобы просто заглушить его, но Мэй задерживаться явно не собиралась.– Пока, – коротко кивнула она.– Я тебе позвоню, – пообещал Джек.– Не надо! – слишком поспешно произнесла Мэй дрогнувшим голосом.Джек смотрел, как Мэй идет от машины к подъезду, сильная маленькая женщина-девочка на нелепых высоченных каблуках. Вот отперла ключом дверь, вошла…И так и не оглянулась. 40 Возвращаясь с обеденного перерыва, у лифта Лиза увидела Трикс, которая топала мимо по коридору в дамскую уборную, наверное, в сотый раз поправлять макияж.– Вас там какой-то мужчина дожидается. «Какой-то мужчина, – раздраженно подумала Лиза. – Неужели нельзя было выяснить, кто он и что ему надо? И это называется секретарша?!»Наташа, ее секретарь в «Фамм», выспросила бы у посетителя все вплоть до девичьей фамилии его бабушки, прежде чем допустить до Лизы.Лиза раздраженно открыла дверь приемной, а там на диване сидел тот, кого она меньше всего ожидала увидеть. Оливер.Лиза точно наткнулась на невидимую стену и остановилась. От шока зазвенело в ушах, сдавило виски. Последний раз она видела Оливера на Новый год – а сегодня тринадцатое июля. Время, прожитое в разлуке, вдруг каким-то непостижимым образом спрессовалось в один миг.– Привет, солнце, – спокойно, как ни в чем не бывало, произнес Оливер.Лиза не могла унять предательскую дрожь. Господи, что делать? Как она сегодня одета? Хорошо ли выглядит? Не толстая ли? Зачем его принесло в редакцию? Понимает ли он, что творится сейчас у нее внутри?– Ты что здесь делаешь? – с удивлением услышала Лиза свой собственный голос.Она не могла отвести от Оливера глаз, не могла понять, почему он одновременно такой близкий и такой чужой. Она чувствовала себя скованной и неуклюжей, будто так и застыла в тот момент, когда увидела его. Запоздало спохватившись, выпрямилась и с усилием расправила плечи.– Нам надо поговорить.Он улыбался и блестел: блестели зубы, серьга в ухе, серебряный браслет часов. Снял ногу с ноги, сел прямо. Каждое движение отточенно-изящное, как всегда.– О чем? – промямлила Лиза.Оливер расхохотался своим звучным, заливистым смехом, от которого дрожали оконные стекла.– О чем? – воскликнул он, невесело улыбнувшись. – А ты как думаешь?«Развод?» – в смятении подумала Лиза.– Оливер, я занята.– По-прежнему загоняешь себя, детка?– Оливер, я на работе. Если хочешь поговорить, позвони мне домой.– Телефончик хорошо бы…– Встретимся после работы.Может, оно и к лучшему. Разобраться – и все.– Прекрасно… Я живу в «Кларенс».– Шикуешь! – Лиза была удивлена.– У меня съемка.Лизе почему-то стало обидно.– То есть ты не со мной повидаться приехал? – обескураженно уточнила она.– Давай считать, что съемка случилась очень кстати.
Вся дрожа, Лиза попробовала заняться делом, но сосредоточиться было невозможно: оказывается, она и забыла, как на нее действует Оливер.– Вам посылочка!Трикс бросила ей на стол пухлый конверт. Лиза вскочила. Фотографии с субботней сессии. Предчувствие не подвело: снимки оказались изумительные, но она все никак не могла сосредоточиться на работе. Перед глазами все плыло, очертания предметов как будто смазались и расплылись. Думать она сейчас могла только об Оливере. Так некрасиво они расстались, так не по-доброму… Он вел себя гадко. Говорил ужасные вещи.– Эшлин, слушай-ка. – Огромным усилием Лиза совладала с собой. – Возьми эту фотографию… нет, лучше вот эту… – Она выбрала самую лучшую, ту, где Дани, надутая и очень красивая, стояла между Волосатиком Дэйвом и Бу. – Пусть Найал сделает двадцать отпечатков, а ты разошли их всем крупным домам моды с пометкой: «Фрида Кили, осенняя коллекция, «Колин», сентябрь»… Это должно произвести фурор, – закончила она вполголоса, совершенно не замечая ужаса на лице Эшлин.Секунд через пять она заметила, что Эшлин до сих пор топчется у ее стола.– Что?!– Можно… я тут подумала… Бу и Волосатик Дэйв…– Кто-кто?!– Те бездомные. С фотографии, – выдавила Эшлин, поняв наконец, что Лиза представления не имеет, о ком речь. – Можем мы дать им что-нибудь?– Например?– Ну, подарок… не знаю даже. За то, что согласились позировать и так нам помогли.В нормальном состоянии Лиза велела бы Эшлин выбросить из головы дурь и заняться делом, но сегодня она была слишком не в себе.– Спроси Джека, – отрезала она. – Я занята.Теребя в руках фотографию, Эшлин робко постучалась к Джеку Дивайну. Услышав из-за двери крик «Войдите!», бочком вошла и, комкая слова, объяснила свою миссию.– Они согласились без единого возражения и ничего не просили, и я подумала, нам надо все-таки как-то их отблагодарить…– Отлично, – прервал ее Джек.– Серьезно? – с опаской спросила Эшлин. Она была готова к тому, что ее высмеют.– Абсолютно. Фотография удалась благодаря им. Как по-вашему, чего бы они хотели?– Какое-нибудь жилье, – полушутя ответила Эшлин.– На это мне средств не выделят, – возразил Джек, причем с явным сожалением. – Еще варианты?Эшлин задумалась.– Деньги, наверное.– По тридцатке каждому? Боюсь, больше я предложить не могу.– Замечательно.Это было немного, но Эшлин рассчитывала на меньшую сумму. По крайней мере, на два-три горячих обеда Бу и Дэйву хватит.– Вот, – протянул ей Джек узкую полоску бумаги. Чек. – Отдайте Бернарду.– Спасибо.Он посмотрел на нее долгим, пристальным взглядом.– Пожалуйста.
В семь часов вечера, как было условлено, Лиза вошла в бар отеля «Кларенс». Увидев ее, Оливер поднялся навстречу.– Что будешь пить? Белое вино?Белое вино было ее любимым напитком – по крайней мере в то время, когда они были вместе. Значит, помнит еще.– Нет, – сказала она специально, чтобы задеть его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47