Иногда мне кажется, что это даже вовсе не война, а просто какой-то кинематограф.
— Кинематограф?
— Да, именно… Политическая фильма на тему «Поехала кума неведомо куда». Вот вы собираетесь в Симбирск. А известно вам, как мы взяли Симбирск? Ведь только потому и взяли, что Симбирск — родной город Ленина.
И он принялся рассказывать историю, хорошо известную здесь, но которой еще не знал Карбышев. Едва дошел до Первой армии Восточного фронта слух о покушении на Ленина эсерки Каплан, как политком Первой Куйбышев созвал красноармейский митинг. «Освободим родину Ильича от белых!» Первая тотчас двинулась на Симбирск. Через два дня Куйбышев телеграфировал Ленину: «Взятие вашего родного города — это ответ на одну вашу рану, а за вторую — будет Самара!» Ленин отозвался: «Взятие Симбирска — моего родного города — есть самая целебная, самая лучшая повязка на мои раны. Я чувствую небывалый прилив бодрости и силы. Поздравляю красноармейцев с победой и от имени всех трудящихся благодарю за все жертвы». Здесь Азанчеев сделал такое движение обеими руками, которое должно было выразить его полное недоумение.
— Теперь судите сами: настоящая это война или всего лишь такое напряжение политической раскаленности, при которой сами ружья стреляют?
Карбышева поразил рассказ Азанчеева. Но рядом с его величественным и прекрасным смыслом узколобость азанчеевских рассуждений была нестерпима. Карбышев вскочил со стула, быстро обежал кабинет и остановился перед его хозяином.
— Леонид Владимирович! Неужто так трудно разглядеть в гражданской войне прямое продолжение революции? Без этого вы никогда не уразумеете природы гражданской войны. Она — результат победы, которую одержала революция. Побежденный класс сопротивляется классу-победителю, и этим вызывается гражданская война. Идет борьба государственной власти рабочего класса и с иностранной интервенцией и с буржуазией своей страны…
— С буржуазией — за диктатуру?
— Да… И поэтому гражданская война — неизбежная, необходимая, прогрессивная война…
— Простите меня, — вдруг заявил Азанчеев, — я больше не желаю разговаривать на эту тему.
Карбышев пожал плечами.
— Как вам угодно. Но странные, очень странные, — я бы сказал, — бесполые у вас мысли…
— Что делать… Мы — военные люди. Наша тема — не политическая, а тактическая сущность гражданской войны. Впрочем, к сожалению, и эта сторона вопроса покамест совершенно темна.
Карбышев опять заспорил.
— Не совсем так. В той мере, в какой тактика гражданской войны должна будет определить фортификационные формы, уже и сейчас кое-что ясно.
— Вы — гениальный «товарищ». Что же, например, вам ясно?
— Ясно, что в условиях гражданской войны приобретут очень большое, не только военное, но и политическое значение так называемые укрепленные районы.
— Вот как! Слушаю вас с величайшим вниманием. Неужели это ваше собственное измышление?
Карбышев пожал плечами.
— Конечно, нет. Или вы не заглядываете в директивы, которые к нам идут из Москвы?
— Черт побери! Заглядываю.
— И что же?
— Ничего.
Все-таки Карбышеву хотелось высказать вслух мысли, густо толпившиеся сейчас в его голове. Действительно последние московские указания прямо наталкивали его на целую систему интереснейших идей. Уже много раз замечал Карбышев, как точно выраженная словом идея необычайно быстро созревает в видимых формах для дальнейшего использования на практике. Идея — слово — чертеж — позиция. Посредством слова облегчается мысль, в чертеже слово уплотняется и затем оживает в земляных сооружениях.
— За маневренный период мировой войны, — начал говорить Карбышев, — по части укрепленных районов не было сделано решительно ничего. В позиционный период этой войны укрепленных районов тоже не существовало. Были укрепленные полосы с расчетом на отбитие фронтальных атак и — только. Теперь все это кончено. Гражданская война открывает совершенно новую перспективу…
— В чем?
— В тех чертах своей тактики, которые принципиально отличают ее от мировой войны. Невозможно не видеть, как тяготеют ее операции к населенным пунктам, как жмется она к шоссейным, к железным дорогам, как командуют ее маневрами реки и леса. В этом — новый характер гражданской войны. И такому характеру должна соответствовать фортификация.
— Чем?
— Укрепленными районами…
Азанчеев задумался.
— Укрепленных районов, действительно, не было не только у нас, но и у немцев, и у союзников. Кажется, и впрямь Москва хочет выжать из старой фортификации нечто новое.
Карбышев торопливо говорил:
— Самое новое заключается не в голой идее применения укрепленного района к задачам гражданской войны, а в другом.
— Очень интересно.
— Мы должны использовать укрепленный район как опорный пункт не только в военном, но и в политическом смысле.
— Москва путает военную тему с политической. А может быть, это вы спутали?
Карбышев не слушал.
— Укрепленный район — материальная и организационная база, — говорил он, — это опорный пункт Советской власти… Теперь слово, стратеги, за вами, а мы, инженеры, сделаем все необходимое…
Азанчеев отдувался, быстро записывая что-то в блокноте. И вдруг Карбышеву вспомнилось, как, вернувшись с Бескидов под Перемышль, он наивно выболтал этому самому Азанчееву свою тогдашнюю идею подготовки атак артиллерийской стрельбой гранатами по проволоке, как Азанчеев тотчас перехватил идею и выдал ее за свою. Сейчас повторялась почти такая же история. Только идея была другая, — не маленькая, лично Карбышеву принадлежащая, а громадная, ленинско-сталинская, общая для всех идея. И время иное, тоже громадное. Но маленький человек Азанчеев играл попрежнему большую роль. Карбышев потихоньку улыбался, глядя, как живо бегал по бумаге карандаш Азанчеева. Он даже радовался быстроте карандаша. Усвоив, присвоив себе идею, Азанчеев, наверно, захочет искать для нее путей успеха. А так как он может сделать больше, чем Карбышев, — пусть делает. «Слово, стратеги, за вами!..»
* * *
Высокий человек, с пышной вьющейся шевелюрой и большими серыми глазами, телеграфировал раненому Ленину от имени бойцов Первой армии: за одну ленинскую рану армия возьмет у белых Симбирск, за другую — Самару. Человек этот хорошо знал, что делал, давая такое обещание от имени бойцов. За Симбирском рухнули Ставрополь и Сызрань, и Первая армия продолжала рваться к Самаре, вдоль железной дороги и на пароходах по Волге. Вечером седьмого октября по улицам города мерно зашагали красноармейские отряды. А ночью политком Первой Куйбышев уже устанавливал в Самаре Советскую власть. На следующий день перед большим трехэтажным домом «Гранд-отеля» забурлила многотысячная демонстрация рабочих. Над главным подъездом дома висел балкон с нелепой решеткой стиля «модерн». На балконе столпились члены Реввоенсовета Первой армии. Широкоплечий, чуть-чуть сутуловатый, великан в кожаной тужурке радостной речью приветствовал освобожденный город. Это был Куйбышев — первый председатель. Самарского губисполкома…
Пропустить противника на западный берег Волги было нельзя. Надо было превратить Волгу в неодолимый для него водный рубеж обороны и подготовить этот рубеж к активному сопротивлению. Руководители полевых строительств совещались у начальника инженеров Востфронта. Неопределенность будущего многих пугала. Некоторые прямо рассчитывали на самое худшее. Почти никто не сомневался в том, что у белых — тяжелая артиллерия. Мысль отступала перед тревожными, воспоминаниями о позиционной войне: глубокие позиции, убежища от шестидюймовых снарядов… Карбышев пробовал рассеять гипноз. Но о своеобразии гражданской войны, об особой роли укрепленных районов мало кому хотелось слушать. Твердили: «Прожекторы… Минные заграждения… Шестидюймовые пушки Кане…» И только, когда выяснилось, что для подготовки Волги к активной обороне необходима прежде всего тщательная рекогносцировка ее берегов, разговоры и шум притихли.
Кому же поручить такое трудное дело? Студеные облака белого морозного воздуха катились по фронту. До ледостава на Волге оставалась неделя. От кого же можно потребовать фантастической быстроты в работе? А ведь обрекогносцировать берега предстояло от Тетюш под Казанью через Сенгилей, Ставрополь, Самару до Сызрани. Это — пятьсот верст. Кроме десятиверсток, не было никаких карт, никаких географических или гидрографических описаний. Рекогносцировочная партия получала пароход — и все. Когда это окончательно выяснилось, начальники полевых строительств дружно зашумели:
— Поручить Карбышеву… Карбышеву…
Почему именно — Карбышеву? Отчасти потому, что полевое строительство, которым он начальствовал, уже понемногу укрепляло волжский рубеж у Симбирска, работало в Самаре, производило рекогносцировку у Батраков и Сызрани. Но это — лишь отчасти. А главное заключалось не в том. Среди собравшихся в кабинете начальника инженеров фронта хлопотливых и разговорчивых «начвоенполестро» не было ни одного, который в той же мере, как и Карбышев, обладал бы свежестью точной мысли, безотказной готовностью и упорной охотой к делу. «Вокруг — мороз; впереди — неделя; глазомерные съемки, эскизные чертежи позиций; нет… не могу!» — Так думали «начвоенполестро», а вслух кричали:
— Карбышеву… Карбышеву…
— Дмитрий Михайлович? Глас народа — глас… Ну, как бы это сказать? А?
— Слушаю-с! Сперва поеду с партией до Тетюш, а оттуда — вниз. Выедем четвертого ноября. Вернемся — двенадцатого.
— Успеете?
— Да. Но…
— Что?
— Если люди будут бездельничать или путаться под ногами, я…
— Конечно, конечно… Мы всячески поддержим…
— Если потребуется — под суд.
— Экий вы… Ну, хорошо, хорошо!..
Двенадцатого ноября рекогносцировка берегов Волги действительно была закончена. Двадцатого Карбышев доложил ее «данные» начальнику инженеров фронта. «Данные» представляли собой прежде всего обстоятельное описание пунктов важного оперативного значения, удобных для активной обороны левого берега, выгодных и невыгодных для переправы, а затем — детальные проекты необходимых позиционных сооружений. Карбышев проектировал двойные тет-де-поны у Симбирска, Ставрополя, Самары и Батраков, укрепления у Тетюш и Сенгилея, позиции для тридцати четырех артиллерийских групп и еще одну отсечную. К «данным» прилагался рапорт о назначении следствия над полдюжиной саботажников.
* * *
На северном крыле Восточного фронта было плохо. Сдав белым Пермь, разбитые войска катились на запад. Армия Колчака спешила соединиться с англичанами, наступавшими с севера. Созревала непоправимая беда. Комиссия ЦК партии — Сталин и Дзержинский — выехала к месту катастрофы. Третьего января комиссия была в Вятке…
Что ни день, все отчетливее определялся маневренный характер гражданской войны. Для подгонки городов и селений к задачам обороны требовались большие военно-строительные работы. Под Саратовом, под Самарой они получали громадный размах. С декабря Карбышев обосновался в Самаре. Здесь ему подчинялось шестое военно-полевое строительство, одно из самых крупных на Восточном фронте. Карбышев строил Самарский укрепленный район. Никогда не работал он с таким воодушевлением, как в эту люто-морозную зиму восемнадцатого — девятнадцатого годов. Никогда не был так убежден в необходимости того, что делал, не знал с такой твердостью, как и что именно надо делать. Масштабы работы захватывали, — вся энергия и воля, весь темперамент расходовались без остатка. Позиции Самарского укрепленного района возводились не на одних лишь подступах к Самаре; они вырастали и под Сызранью и у станции Кинель. Эту последнюю, кинельскую, позицию возводил второй отдел карбышевского строительства. И вот, когда тридцатипятиградусный мороз звенел, перекатывая по земле горы белого тумана и рисуя на небе узоры из геометрических фигур, космы инея свисали с рабочих лошаденок до копыт, а люди тщетно прятали от льдистого ветра опаленные полярным холодом лица, Карбышев, выехав на Кинель, чтобы видеть своими глазами, как идет там работа, очутился у села Несмышляевки.
* * *
Перелом был создан посланцами Ленина: наступление белых на пермском направлении остановлено, попытка английских интервентов связаться с чехами и Колчаком сорвана, последствия тактической катастрофы ликвидированы. И положение Восточного фронта сразу улучшилось, так как успех на левом фланге отозвался удачами повсеместно. Оренбург и Уральск один за другим перешли в руки красных войск. Что сделали представители ЦК? Они сорвали планы белых по захвату Москвы с северо-востока, сковали их силы там, где они вели себя по преимуществу активно, и двинули вперед центральные и правофланговые армии Восточного фронта. Но армии эти были малочисленны и слабы. В Четвертой, взявшей Уральск, было, например, всего-навсего семнадцать тысяч человек, а растянута она была по фронту на триста пятьдесят верст. Ей еле удавалось прикрывать с юга и юго-востока саратовское и самаро-сызранское направления. В это время Реввоенсовет Республики назначил командовать ее войсками ярославского окружного военного комиссара Михаила Васильевича Михайлова-Фрунзе. Новый командарм привез с собой из Иваново-Вознесенска полк, сформированный из тамошних ткачей. Азанчеев шептал: «Кинематограф…» Итак, назначение состоялось. Но Фрунзе еще не вступал в командование.
Номер в гостинице «Националь», где разместился командарм, был, завален военно-историческими книгами. Беспрерывно то приходили к Фрунзе, то уходили от него руководители местных партийных и гражданских организаций. Связаться с ними было первейшим делом Фрунзе: в немедленном установлении этой связи он видел партийную основу своей военной работы. Новый командующий перелистывал книги, вчитывался в приказы по фронту и армии, в оперативные сводки, разговаривал с людьми. Плотноватый шатен с простым, светлым, бесхитростным лицом и ровным, никогда не повышавшимся голосом, он тщательно готовил себя к будущему. Январь ушел на эту подготовку. Диагоналевый военный костюм, сильно блестевший еще в Минске на земгусаре Михайлове, теперь окончательно износился. Особенно скверно было с коленками. Заказали новый. Фрунзе надел и похвалил. Но что-то было в новом костюме отвлекавшее, мешавшее погружаться в мысль. Фрунзе еще раз похвалил новый костюм, а потом снял и опять надел старый. Кто-то высказал недоумение по поводу затяжки с его вступлением в командование. Фрунзе улыбнулся. «Есть одно мудрое жизненное правило». — «Какое?» — «Сначала изучи, а потом решительно действуй!» Тридцать первого января девятнадцатого года он принял, наконец, Четвертую армию Восточного фронта и обратился к ней с приказом за № 4019.
Снежный блеск слепил глаза, ломило лоб, и в горле слипалось. Но Карбышев был не из зябких. Он живо ходил туда и сюда, повертывался и вглядывался в местность, Холмистая и лесистая, она позволяла скрытно передвигать войска с одной невидимой позиции на другую. Прекрасная местность! А что же сделано на ней по части фортификационных работ? Звонко топая сапогами по снегу, все плотней и плотней укутывая помороженное лицо заиндевевшим башлыком, младший производитель работ докладывал:
— Тянем сплошную траншею…
Действительно траншея тянулась через холмы и перелески, утопая в сугробах, прямая, ровная, и глаз не видел ей конца. Карбышев вспомнил недавно утвержденный проект. Все исковеркано… Все — вверх ногами… Чертова неумелость!
— Длина?
— Двадцать верст.
Карбышев отлично свистел, но талантом этим пользовался не часто. Однако сейчас он свистнул так протяжно и мелодично, что в воздухе как бы повис изумлением и тревогой рожденный чистый звук.
— Безграмотность… вот что бывает, когда бессмысленно заучиваются формы!
Младший производитель работ звонко топотнул ногами.
— Позвольте, товарищ начальник! О какой безграмотности вы говорите? Я с фортификацией достаточно знаком… Я всю германскую войну пробыл на фронте…
Вспомнив в эту минуту, как трудно бывало ему всегда ориентироваться в поле и как однажды, при отходе, случилось вывести окопы фронтом не к противнику, а от него, он почувствовал некоторое внутреннее беспокойство и добавил с досадой:
— Да, кроме того, и вы меня знаете…
Он раздвинул складки белого башлыка, и на Карбышева выглянуло давно знакомое, красивое и чистое, но сейчас опаленное холодом и покрытое волдырями лицо.
— Батуев?
— Так точно.
«Авк Батыев» был оскорблен до слез, и они действительно катились по его багровым щекам.
— Я всю германскую…
— Да ведь вы потому и говорите о германской, Батуев, что не знаете основ фортификации…
— Не понимаю!
— Постарайтесь понять. Фортификационные формы германской войны — всего лишь один из частных случаев того, что может строиться на поле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
— Кинематограф?
— Да, именно… Политическая фильма на тему «Поехала кума неведомо куда». Вот вы собираетесь в Симбирск. А известно вам, как мы взяли Симбирск? Ведь только потому и взяли, что Симбирск — родной город Ленина.
И он принялся рассказывать историю, хорошо известную здесь, но которой еще не знал Карбышев. Едва дошел до Первой армии Восточного фронта слух о покушении на Ленина эсерки Каплан, как политком Первой Куйбышев созвал красноармейский митинг. «Освободим родину Ильича от белых!» Первая тотчас двинулась на Симбирск. Через два дня Куйбышев телеграфировал Ленину: «Взятие вашего родного города — это ответ на одну вашу рану, а за вторую — будет Самара!» Ленин отозвался: «Взятие Симбирска — моего родного города — есть самая целебная, самая лучшая повязка на мои раны. Я чувствую небывалый прилив бодрости и силы. Поздравляю красноармейцев с победой и от имени всех трудящихся благодарю за все жертвы». Здесь Азанчеев сделал такое движение обеими руками, которое должно было выразить его полное недоумение.
— Теперь судите сами: настоящая это война или всего лишь такое напряжение политической раскаленности, при которой сами ружья стреляют?
Карбышева поразил рассказ Азанчеева. Но рядом с его величественным и прекрасным смыслом узколобость азанчеевских рассуждений была нестерпима. Карбышев вскочил со стула, быстро обежал кабинет и остановился перед его хозяином.
— Леонид Владимирович! Неужто так трудно разглядеть в гражданской войне прямое продолжение революции? Без этого вы никогда не уразумеете природы гражданской войны. Она — результат победы, которую одержала революция. Побежденный класс сопротивляется классу-победителю, и этим вызывается гражданская война. Идет борьба государственной власти рабочего класса и с иностранной интервенцией и с буржуазией своей страны…
— С буржуазией — за диктатуру?
— Да… И поэтому гражданская война — неизбежная, необходимая, прогрессивная война…
— Простите меня, — вдруг заявил Азанчеев, — я больше не желаю разговаривать на эту тему.
Карбышев пожал плечами.
— Как вам угодно. Но странные, очень странные, — я бы сказал, — бесполые у вас мысли…
— Что делать… Мы — военные люди. Наша тема — не политическая, а тактическая сущность гражданской войны. Впрочем, к сожалению, и эта сторона вопроса покамест совершенно темна.
Карбышев опять заспорил.
— Не совсем так. В той мере, в какой тактика гражданской войны должна будет определить фортификационные формы, уже и сейчас кое-что ясно.
— Вы — гениальный «товарищ». Что же, например, вам ясно?
— Ясно, что в условиях гражданской войны приобретут очень большое, не только военное, но и политическое значение так называемые укрепленные районы.
— Вот как! Слушаю вас с величайшим вниманием. Неужели это ваше собственное измышление?
Карбышев пожал плечами.
— Конечно, нет. Или вы не заглядываете в директивы, которые к нам идут из Москвы?
— Черт побери! Заглядываю.
— И что же?
— Ничего.
Все-таки Карбышеву хотелось высказать вслух мысли, густо толпившиеся сейчас в его голове. Действительно последние московские указания прямо наталкивали его на целую систему интереснейших идей. Уже много раз замечал Карбышев, как точно выраженная словом идея необычайно быстро созревает в видимых формах для дальнейшего использования на практике. Идея — слово — чертеж — позиция. Посредством слова облегчается мысль, в чертеже слово уплотняется и затем оживает в земляных сооружениях.
— За маневренный период мировой войны, — начал говорить Карбышев, — по части укрепленных районов не было сделано решительно ничего. В позиционный период этой войны укрепленных районов тоже не существовало. Были укрепленные полосы с расчетом на отбитие фронтальных атак и — только. Теперь все это кончено. Гражданская война открывает совершенно новую перспективу…
— В чем?
— В тех чертах своей тактики, которые принципиально отличают ее от мировой войны. Невозможно не видеть, как тяготеют ее операции к населенным пунктам, как жмется она к шоссейным, к железным дорогам, как командуют ее маневрами реки и леса. В этом — новый характер гражданской войны. И такому характеру должна соответствовать фортификация.
— Чем?
— Укрепленными районами…
Азанчеев задумался.
— Укрепленных районов, действительно, не было не только у нас, но и у немцев, и у союзников. Кажется, и впрямь Москва хочет выжать из старой фортификации нечто новое.
Карбышев торопливо говорил:
— Самое новое заключается не в голой идее применения укрепленного района к задачам гражданской войны, а в другом.
— Очень интересно.
— Мы должны использовать укрепленный район как опорный пункт не только в военном, но и в политическом смысле.
— Москва путает военную тему с политической. А может быть, это вы спутали?
Карбышев не слушал.
— Укрепленный район — материальная и организационная база, — говорил он, — это опорный пункт Советской власти… Теперь слово, стратеги, за вами, а мы, инженеры, сделаем все необходимое…
Азанчеев отдувался, быстро записывая что-то в блокноте. И вдруг Карбышеву вспомнилось, как, вернувшись с Бескидов под Перемышль, он наивно выболтал этому самому Азанчееву свою тогдашнюю идею подготовки атак артиллерийской стрельбой гранатами по проволоке, как Азанчеев тотчас перехватил идею и выдал ее за свою. Сейчас повторялась почти такая же история. Только идея была другая, — не маленькая, лично Карбышеву принадлежащая, а громадная, ленинско-сталинская, общая для всех идея. И время иное, тоже громадное. Но маленький человек Азанчеев играл попрежнему большую роль. Карбышев потихоньку улыбался, глядя, как живо бегал по бумаге карандаш Азанчеева. Он даже радовался быстроте карандаша. Усвоив, присвоив себе идею, Азанчеев, наверно, захочет искать для нее путей успеха. А так как он может сделать больше, чем Карбышев, — пусть делает. «Слово, стратеги, за вами!..»
* * *
Высокий человек, с пышной вьющейся шевелюрой и большими серыми глазами, телеграфировал раненому Ленину от имени бойцов Первой армии: за одну ленинскую рану армия возьмет у белых Симбирск, за другую — Самару. Человек этот хорошо знал, что делал, давая такое обещание от имени бойцов. За Симбирском рухнули Ставрополь и Сызрань, и Первая армия продолжала рваться к Самаре, вдоль железной дороги и на пароходах по Волге. Вечером седьмого октября по улицам города мерно зашагали красноармейские отряды. А ночью политком Первой Куйбышев уже устанавливал в Самаре Советскую власть. На следующий день перед большим трехэтажным домом «Гранд-отеля» забурлила многотысячная демонстрация рабочих. Над главным подъездом дома висел балкон с нелепой решеткой стиля «модерн». На балконе столпились члены Реввоенсовета Первой армии. Широкоплечий, чуть-чуть сутуловатый, великан в кожаной тужурке радостной речью приветствовал освобожденный город. Это был Куйбышев — первый председатель. Самарского губисполкома…
Пропустить противника на западный берег Волги было нельзя. Надо было превратить Волгу в неодолимый для него водный рубеж обороны и подготовить этот рубеж к активному сопротивлению. Руководители полевых строительств совещались у начальника инженеров Востфронта. Неопределенность будущего многих пугала. Некоторые прямо рассчитывали на самое худшее. Почти никто не сомневался в том, что у белых — тяжелая артиллерия. Мысль отступала перед тревожными, воспоминаниями о позиционной войне: глубокие позиции, убежища от шестидюймовых снарядов… Карбышев пробовал рассеять гипноз. Но о своеобразии гражданской войны, об особой роли укрепленных районов мало кому хотелось слушать. Твердили: «Прожекторы… Минные заграждения… Шестидюймовые пушки Кане…» И только, когда выяснилось, что для подготовки Волги к активной обороне необходима прежде всего тщательная рекогносцировка ее берегов, разговоры и шум притихли.
Кому же поручить такое трудное дело? Студеные облака белого морозного воздуха катились по фронту. До ледостава на Волге оставалась неделя. От кого же можно потребовать фантастической быстроты в работе? А ведь обрекогносцировать берега предстояло от Тетюш под Казанью через Сенгилей, Ставрополь, Самару до Сызрани. Это — пятьсот верст. Кроме десятиверсток, не было никаких карт, никаких географических или гидрографических описаний. Рекогносцировочная партия получала пароход — и все. Когда это окончательно выяснилось, начальники полевых строительств дружно зашумели:
— Поручить Карбышеву… Карбышеву…
Почему именно — Карбышеву? Отчасти потому, что полевое строительство, которым он начальствовал, уже понемногу укрепляло волжский рубеж у Симбирска, работало в Самаре, производило рекогносцировку у Батраков и Сызрани. Но это — лишь отчасти. А главное заключалось не в том. Среди собравшихся в кабинете начальника инженеров фронта хлопотливых и разговорчивых «начвоенполестро» не было ни одного, который в той же мере, как и Карбышев, обладал бы свежестью точной мысли, безотказной готовностью и упорной охотой к делу. «Вокруг — мороз; впереди — неделя; глазомерные съемки, эскизные чертежи позиций; нет… не могу!» — Так думали «начвоенполестро», а вслух кричали:
— Карбышеву… Карбышеву…
— Дмитрий Михайлович? Глас народа — глас… Ну, как бы это сказать? А?
— Слушаю-с! Сперва поеду с партией до Тетюш, а оттуда — вниз. Выедем четвертого ноября. Вернемся — двенадцатого.
— Успеете?
— Да. Но…
— Что?
— Если люди будут бездельничать или путаться под ногами, я…
— Конечно, конечно… Мы всячески поддержим…
— Если потребуется — под суд.
— Экий вы… Ну, хорошо, хорошо!..
Двенадцатого ноября рекогносцировка берегов Волги действительно была закончена. Двадцатого Карбышев доложил ее «данные» начальнику инженеров фронта. «Данные» представляли собой прежде всего обстоятельное описание пунктов важного оперативного значения, удобных для активной обороны левого берега, выгодных и невыгодных для переправы, а затем — детальные проекты необходимых позиционных сооружений. Карбышев проектировал двойные тет-де-поны у Симбирска, Ставрополя, Самары и Батраков, укрепления у Тетюш и Сенгилея, позиции для тридцати четырех артиллерийских групп и еще одну отсечную. К «данным» прилагался рапорт о назначении следствия над полдюжиной саботажников.
* * *
На северном крыле Восточного фронта было плохо. Сдав белым Пермь, разбитые войска катились на запад. Армия Колчака спешила соединиться с англичанами, наступавшими с севера. Созревала непоправимая беда. Комиссия ЦК партии — Сталин и Дзержинский — выехала к месту катастрофы. Третьего января комиссия была в Вятке…
Что ни день, все отчетливее определялся маневренный характер гражданской войны. Для подгонки городов и селений к задачам обороны требовались большие военно-строительные работы. Под Саратовом, под Самарой они получали громадный размах. С декабря Карбышев обосновался в Самаре. Здесь ему подчинялось шестое военно-полевое строительство, одно из самых крупных на Восточном фронте. Карбышев строил Самарский укрепленный район. Никогда не работал он с таким воодушевлением, как в эту люто-морозную зиму восемнадцатого — девятнадцатого годов. Никогда не был так убежден в необходимости того, что делал, не знал с такой твердостью, как и что именно надо делать. Масштабы работы захватывали, — вся энергия и воля, весь темперамент расходовались без остатка. Позиции Самарского укрепленного района возводились не на одних лишь подступах к Самаре; они вырастали и под Сызранью и у станции Кинель. Эту последнюю, кинельскую, позицию возводил второй отдел карбышевского строительства. И вот, когда тридцатипятиградусный мороз звенел, перекатывая по земле горы белого тумана и рисуя на небе узоры из геометрических фигур, космы инея свисали с рабочих лошаденок до копыт, а люди тщетно прятали от льдистого ветра опаленные полярным холодом лица, Карбышев, выехав на Кинель, чтобы видеть своими глазами, как идет там работа, очутился у села Несмышляевки.
* * *
Перелом был создан посланцами Ленина: наступление белых на пермском направлении остановлено, попытка английских интервентов связаться с чехами и Колчаком сорвана, последствия тактической катастрофы ликвидированы. И положение Восточного фронта сразу улучшилось, так как успех на левом фланге отозвался удачами повсеместно. Оренбург и Уральск один за другим перешли в руки красных войск. Что сделали представители ЦК? Они сорвали планы белых по захвату Москвы с северо-востока, сковали их силы там, где они вели себя по преимуществу активно, и двинули вперед центральные и правофланговые армии Восточного фронта. Но армии эти были малочисленны и слабы. В Четвертой, взявшей Уральск, было, например, всего-навсего семнадцать тысяч человек, а растянута она была по фронту на триста пятьдесят верст. Ей еле удавалось прикрывать с юга и юго-востока саратовское и самаро-сызранское направления. В это время Реввоенсовет Республики назначил командовать ее войсками ярославского окружного военного комиссара Михаила Васильевича Михайлова-Фрунзе. Новый командарм привез с собой из Иваново-Вознесенска полк, сформированный из тамошних ткачей. Азанчеев шептал: «Кинематограф…» Итак, назначение состоялось. Но Фрунзе еще не вступал в командование.
Номер в гостинице «Националь», где разместился командарм, был, завален военно-историческими книгами. Беспрерывно то приходили к Фрунзе, то уходили от него руководители местных партийных и гражданских организаций. Связаться с ними было первейшим делом Фрунзе: в немедленном установлении этой связи он видел партийную основу своей военной работы. Новый командующий перелистывал книги, вчитывался в приказы по фронту и армии, в оперативные сводки, разговаривал с людьми. Плотноватый шатен с простым, светлым, бесхитростным лицом и ровным, никогда не повышавшимся голосом, он тщательно готовил себя к будущему. Январь ушел на эту подготовку. Диагоналевый военный костюм, сильно блестевший еще в Минске на земгусаре Михайлове, теперь окончательно износился. Особенно скверно было с коленками. Заказали новый. Фрунзе надел и похвалил. Но что-то было в новом костюме отвлекавшее, мешавшее погружаться в мысль. Фрунзе еще раз похвалил новый костюм, а потом снял и опять надел старый. Кто-то высказал недоумение по поводу затяжки с его вступлением в командование. Фрунзе улыбнулся. «Есть одно мудрое жизненное правило». — «Какое?» — «Сначала изучи, а потом решительно действуй!» Тридцать первого января девятнадцатого года он принял, наконец, Четвертую армию Восточного фронта и обратился к ней с приказом за № 4019.
Снежный блеск слепил глаза, ломило лоб, и в горле слипалось. Но Карбышев был не из зябких. Он живо ходил туда и сюда, повертывался и вглядывался в местность, Холмистая и лесистая, она позволяла скрытно передвигать войска с одной невидимой позиции на другую. Прекрасная местность! А что же сделано на ней по части фортификационных работ? Звонко топая сапогами по снегу, все плотней и плотней укутывая помороженное лицо заиндевевшим башлыком, младший производитель работ докладывал:
— Тянем сплошную траншею…
Действительно траншея тянулась через холмы и перелески, утопая в сугробах, прямая, ровная, и глаз не видел ей конца. Карбышев вспомнил недавно утвержденный проект. Все исковеркано… Все — вверх ногами… Чертова неумелость!
— Длина?
— Двадцать верст.
Карбышев отлично свистел, но талантом этим пользовался не часто. Однако сейчас он свистнул так протяжно и мелодично, что в воздухе как бы повис изумлением и тревогой рожденный чистый звук.
— Безграмотность… вот что бывает, когда бессмысленно заучиваются формы!
Младший производитель работ звонко топотнул ногами.
— Позвольте, товарищ начальник! О какой безграмотности вы говорите? Я с фортификацией достаточно знаком… Я всю германскую войну пробыл на фронте…
Вспомнив в эту минуту, как трудно бывало ему всегда ориентироваться в поле и как однажды, при отходе, случилось вывести окопы фронтом не к противнику, а от него, он почувствовал некоторое внутреннее беспокойство и добавил с досадой:
— Да, кроме того, и вы меня знаете…
Он раздвинул складки белого башлыка, и на Карбышева выглянуло давно знакомое, красивое и чистое, но сейчас опаленное холодом и покрытое волдырями лицо.
— Батуев?
— Так точно.
«Авк Батыев» был оскорблен до слез, и они действительно катились по его багровым щекам.
— Я всю германскую…
— Да ведь вы потому и говорите о германской, Батуев, что не знаете основ фортификации…
— Не понимаю!
— Постарайтесь понять. Фортификационные формы германской войны — всего лишь один из частных случаев того, что может строиться на поле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110