Первый танец! Хоть со старухой, хоть с молодухой!.. Сумасбродная молодость!.. А все же постарел он за те три неполных месяца, что мы не виделись… Девки совсем не помогали ему, вешали на него тяжкий груз своих сумасбродств… Это было его каждодневной головной болью, каждодневным трафальгарским сражением по любому поводу, из-за всякой ерунды… Он опекал одиннадцать девиц… бабенок Рене, Жожо, Октава Колобка, Жана Поганки и еще кое-кого, шлюх второго эшелона Периго, Визона, Жандремера… Целый бордель, а то и два, если не все три… Он забирал женщин у всех, кто сбежал, кого забрали в армию, кто сам пошел туда под звуки труб… у свихнувшихся, загнанных в угол мужичков, обещая по-братски присмотреть за ними… и – с приветом!.. Жуткое свинство! Боже, какой это был зверинец!.. Ни сердца, ни сочувствия… Мне рассказывала о том Анжела. Каких мучений стоило просто послать денег своему мужику!.. Доходило до слез, женщины переставали следить за собой, ходили немытыми распустехами, становились ябедницами, несносными болтуньями, а главное, спивались… Конечно, в значительной мере виною тому был климат и, разумеется, скука, а тут еще и осложнения с врачом, каждый раз трагедия из-за прививки… Они махнули рукой на свои изъеденные болезнями органы, лишь бы напялить на себя новые тряпки, боа, замысловатые шляпки. Ну и, само собой, выпивка… Постоянные траты на всякую дрянь, в долгах как в шелках, даже у сапожника!.. Пропивались деньги, нужные для починки обуви, в туфлях хлюпала вода, они кашляли, не переставая… Вот такая была обстановочка… Что уж говорить о приступах ревности, когда они целыми днями не разговаривали друг с другом, вообще не желали подниматься с постели?
Взмокший, уставший Каскад вернулся ко мне и сел, наблюдая за увлеченно отплясывавшими, хохотавшими девицами.
– Так-то они просто душечки! Я буду их воспитывать только по одной в день!..
Нрава он был незлобливого и не выносил кулачных расправ…
– Я приведу их в человеческий вид или всех поубиваю! Он хотел во что бы то ни стало сдержать данное слово, а они со смешочками делали все наперекор ему: развязно вели себя на улице, угощали выпивкой макаронников, позволяли себе влюбляться во всякую шваль… Не все вам призраки да вампиры!.. По этой части ему тоже предстояло навести порядок, приструнить какого-нибудь сопляка, если только попробует вякнуть, да и копченых из Африки, совавших свой нос в его курятник… Было от чего постареть… А война все не кончалась…
– Я уже, знаешь, хотел завязать… Думаешь, это еще долго протянется?..
Сдавалось мне, еще годика два-три…
– Да мы все передохнем к тому времени!
Снова потолковали о делах, о качестве клиентуры, о том, о сем… А вокруг нас продолжали лакать, бессвязно препираться, орать во всю глотку, крушить все, что попадалось под руку, швырять рюмками друг другу в рожу…
Приходилось кричать в самое ухо… А тут еще и Анжела надсаживалась… имевшая свое мнение на сей счет, – тоже несносная трещотка, настоящее словоизвержение, недержание речи, неостановимый поток… в ушах звенело!..
Каскад не выдержал:
– Да замолчи, будь ты неладна!..
Каскада волновал только случай с Раулем, ничто другое его не трогало.
Снова завел речь о нашей встрече с Раулем, не выходила она у него из головы. Я уже понял, что ему нужно было.
– Нет, это надо же, надо же!..
Он хотел, чтобы я еще раз рассказал. Переваливался на скамье, наклоняясь то на один бок, то на другой, внимательно глядел на меня, чтобы я не заговаривал ему зубы… Он хотел быть уверенным, что я ничего не сочинил, что все именно так и происходило.
– Точно?.. Не ошибаешься?.. Он спал, когда они пришли? Уверен? Да?
– Но послушай, я же был там!.. Чего тебе еще? Я лежал на койке напротив, номер 14!..
Нет ничего убедительнее подробностей. Было видно, что на него они действуют, а все-таки небольшое сомнение глодало его.
– Они увели его в четыре часа? Ты говорил, уже рассвело?
– Нет еще.
– Он хромал?
– Я же тебе говорил!..
Спросил о взводе, сколько их было. Чего не знаю, того не знаю…
– Ну, видишь, видишь!..
Совсем небольшое, но сомнение оставалось. До конца он мне не верил, а между тем все так и было.
– Он дал тебе мой адрес?
– Да я же говорил тебе! Накануне вечером!.. А как бы иначе я пришел к тебе?..
Это я повторял ему уже сотню раз, а что еще я мог добавить?.. Между тем сомнение все грызло его, пришлось рассказывать в сто первый раз… Последние слова Рауля, обращенные ко мне: «Не ходи туда! Смывайся!» Что-то еще, уже забыл, но главное я запомнил – адрес!.. Я замолчал, выдохся, нет сил повторять одно и то же.
Нечего мне было добавить…
А он не находил себе места, мучился из-за пустяков… Сомневался, что Рауля действительно расстреляли. Не верил мне до конца… но ведь это действительно было так…
Так и сидел, покачиваясь, верхом на скамье. Тоска на него напала. Молчал. Ни на что, ни на кого больше не глядел, не слышал воплей распоясавшихся гуляк и только твердил одно и то же убитым голосом:
– Черт, вот черт! Как же это тяжело!..
Повторял как заведенный… все поправлял, приглаживал ладонью свою прядь… бормотал и бормотал себе под нос… эта мысль засела в нем, точно заноза… Другие его не волновали…
А кутеж тем временем гудел, бабенки заставили Проспера достать свою окарину, о которую и били свои бокалы… Услышав танго, начали обзывать друг друга истеричками… от танго они просто теряли рассудок, лезли друг на дружку… Анжела разобиделась из-за какого-то вздора, стала наскакивать на Кармен. Конец перемирию!.. Зашипели: «Кс-с-с! Кс-с-с!..», снова поднялась буча, заверещали дурными голосами… Одни «за», другие «против»: стали в круг, очистив место для потасовки… А Каскад даже внимания не обратил, ничего не видел, задумчиво уставившись в пространство перед собой, надвинул котелок на голову, потом снял – его томили собственные заботы.
Схватив меня за рукав, оттащил в сторонку, предоставив женщинам сводить личные счеты.
– Видишь ли, его мать… А в общем, тебе до этого нет дела… Ведь я вырастил его!.. Соображаешь? Это же самое важное!..
Он взывал ко мне как к свидетелю, совсем стал маньяком, просто тронулся умом от своих неотступных мыслей…
Молодость вечно торопится, даже испытания ничему не учат ее, лишь с возрастом, с летами, все приходит в ясность… Какой смысл крушить все подряд только потому, что кто-то сунул свой нос, куда не следует?.. Молодость – это дворняжье тявканье… В печенках уже сидел у меня Каскад со своим Раулем. Я вот забыл Рауля, а он нет… Есть много поводов для печали, но и для веселья тоже… Так мне думалось в ту пору.
– Ну, довольно же, Каскад! – пытался я образумить его. – Смиритесь! Думайте о чем-нибудь другом! Взгляните на Бигуди, она не слишком переживает!
Как раз в это время она раздевалась, собираясь улечься спать у всех на глазах на бильярдном столе, сняла корсаж, блузку, юбку, взобралась на стол. Удачная мысль!.. Охранники щекотали ее, она хихикала в полном блаженстве… Каскад совершенно не занимал ее.
– Малыш, останешься с нами? – спросил он. – Куда ты собирался плыть?
– В Ла-Плату на «Хамсуне», «Конге Хамсуне», с боцманом Жовилем…
– Кто это тебе устроил? Проспер?.. Он зло уставился на него.
– Я сам просил… – Не хотелось мне портить oтношений с Проспером. – Он ни в какую не соглашался…
Вот так, без всяких колебаний, я и объявил Каскаду. Зачем Просперу наживать себе неприятности из-за меня? Я вел себя порядочно.
– Ну, что ж, коли так…
Каскад успокоился. Надо полагать, в его расчеты не входило, чтобы я позволял себе подобные вольности… чтобы пускался в плавание на парусниках… Вот уж почешут языки насчет Проспера! Придется мне остаться…
Я снова перевел взгляд на Каскада, на низко надвинутый котелок, на окурок, который он нервно перекидывал из одного угла рта в другой. Снова на него нахлынуло раздражение. Уставился на девиц, а у них по-прежнему дым коромыслом!..
Затеяли танцевать кейк-уок с приседаниями, а сами едва на ногах держались, их просто качало… Ох, как не нравилось все это Каскаду!.. Видно было, что готов был наброситься на них, отхлестать трех или четырех по щекам… а они нарочно устроили тарарам, чтобы позлить его… Он сдерживался, и только челюсть двигалась – жевал табак.
– Скажите на милость, какие пантомимы!..
Девицы были пьяны в лоск, они пили больше мужчин, больше моряков.
– Зачем ты их созвал сюда? – не удержавшись, полюбопытствовал я.
– Сам, что ли, не знаешь? Твой праздник!
Ну вот, опять за свое!.. Заладили – праздник!.. Видел я этот праздник в гробу!.. Я снова начал злиться. Да и как было не разозлиться?..
– Все правильно, правильно! Сам увидишь!..
Уперся – не своротишь. Было у него пристрастие к загадочности…
– Ну, ладно!
Каскад снова принялся бурчать себе под нос, сел, ссутулился… Бух! Бух! Бух! В дверь заколотили, да с такой силой, как еще не стучали…
– Музыку прекратить! – приказал Проспер.
Девицы начали гасить лампы, но Каскад запретил, и их снова зажгли… Проспер приотворил дверь, двое толкнули ее и вошли: Нельсон Трафальгарский и Сороконожка, оба в поту, тяжело дыша… Увидев Каскада, бросились к нему.
– Едут!.. – громогласно объявили они. – Едут!..
– Ну так что, пусть едут! Не любил Каскад крика.
– Где они?
– В кебе!
– Я спрашиваю, где они сейчас находятся?
– На Джемен-роуд.
– Ну, и?..
– Едут по набережной.
– Везут? Как держат?.. Показал руками: тяжелый, мол?.. Они утвердительно кивнули.
– Сходи, Сороконожка, покажешь им, не то они заплутают… скажешь, что все в полном порядке… А ты, Нельсон, постой у дверей, да гляди, не отходи! Сейчас они будут здесь!..
Поднялась суматоха, восклицания, писк… Захрустела галька, послышался звук шагов…
– Проспер, ростбиф идет! Каскад принялся наводить порядок.
– Девочки, за стол! – скомандовал он.
– И так ничего уже не осталось! – заартачился Проспер.
– Проклятье! Чертов кабатчик! Давай поворачивайся, сказал! И кофе свари, чтобы горячий был! Понял?..
Проспер вышел во двор, оставив дверь открытой.
Шаги на улице стихли, голоса смолкли… Наступила полная тишина, лишь плескались волны о берег, да шумела в кухонной пристройке кофейная мельница. Где-то совсем далеко за рекой звякал трамвай, в районе Уоппинга…
Подошел Состен, полюбопытствовал:
– А в чем дело? Ты слышал?..
Он был не так уж пьян. Каскад услышал, оборвал его:
– Заткнись!
Не стоило злить его… Я сам терялся в догадках: табак?.. Ворованное добро?.. Мешок мака?.. А коли тяжелое, может быть, ковер или оружие?.. Во всяком случае, нечто такое, о чем вслух не говорят. Видимо, какая-то темная махинация… Спросил у Каскада:
– Что-то громоздкое?
Вспомнил я, как он показывал руками…
– Увидишь, сам увидишь!
– Мне уходить пора! Ждут меня на судне!
– Да никто тебя не ждет! Раздражал я его…
– А я говорю, ждут!
Начали вдруг действовать мне на нервы, все, кто собрался здесь, все до единого… Ишь, слетелись к Просперу, да так кстати! Прямо чудеса!.. Что за притчи?.. Гаденыш коротышка Нельсон, протухший Сороконожка, а эти пропойцы, а эта лесбиянка, а Каскад?.. Может, и Жовиль был с ними заодно? Надо же было так сговориться! Устроили западню. Дело нехитрое!..
– Послушай-ка! – сказал я ему напрямик. – Вы что, условились собраться здесь?
– Зачерпну-ка я тебе еще половничек! – услышал и и ответ. – Хлебни горячего винца, от груди помогает! Не схватить бы тебе холеру! Сквозняки – страшная вещь! Того и гляди, холера прицепится!..
Дверь осталась отворенной настежь. Женщины кашляли, пересмеивались, переталкивались локтями.
Захрустела галька, кто-то шел сюда. Во всяком случае, шаги приближались. Каскад схватил фонарь, задул его. Девицы зароптали.
– Заткнитесь!
Он вышел наружу, переговорил с кем-то, вернулся не один. Двое что-то тащили, смутно рисуясь в черном дверном проеме, волокли что-то громоздкое…
Вирджиния шепнула мне:
– They carry someone… они кого-то несут….
У меня язык не поворачивался произнести слово… Они затворили за собой дверь, Проспер зажег фонарь. Свет упал на их лица, и я узнал принесших груз: Клодовиц и Боро… У меня было точно предчувствие… Они положили мешок на пол… большой тяжелый куль, распространявший густой смрад… Собрание было неприятно поражено. Зал наполнился зловонием. Все молча тянули носом и глядели на меня… Креозот, деготь… Едкий запах…
Клодовиц со своими оттопыренными ушами стоял напротив недомерка с крысиной мордочкой, весь мокрый от пота… с него капало… довольный, что добрался наконец до места…
– Здравствуйте, доктор! – приветствовал я его.
– Ну, как поживаешь? Как здоровьице?
Видно, изрядный конец сделали… Клодовиц снял очки, уселся. Оба сильно устали… На докторе был черный сюртук и белый галстук, как для торжественного случая.
– Доктор! – обратился я к Клодовицу. – Что это вы принесли?
Я предпочитал спрашивать у него, а не у Боро. Того я уже совершенно не мог выносить: трепач, прохиндей, грубиян. Видеть его не мог. Клодовиц еще так-сяк. С ним, по крайней мере, еще можно было говорить.
Боро беспокойно крутился вокруг свертка, вперевалку ходил туда-сюда. Ни дать ни взять медведь… Кажется, со времени последней нашей встречи он еще больше раздался: плечищи, задище, ручищи… Куртка трещала на нем по всем швам…
Он ответил вместо Клодовица:
– Хо-хо! Сам увидишь, сопляк!
Толстая рожа расплылась, жирные складки на груди колыхались от смеха – прямо бочка. Хо, хо, хо!..
– Увидишь, вундеркинд!
У него получилось «ву-у-ундер-р-р-кинд».
– Выпить бы чего-нибудь покр-р-р-епче! В глотке пересохло!..
Вечно он томился жаждой…
Состен посопел, чихнул. Ничего удивительного – похоже, от той самой присыпки и щекотало в носу… Все расчихались, рассмеялись… Настроение снова поднялось: как же, мои именины!.. Тянуло на шутки… Гуляем вовсю!.. Веселых шалостей не счесть! Гоп-дье! Девиц хлебом не корми, дай порезвиться. Чтобы все вертелось колесом!.. Они карабкались на Боро, чмокали его, тормошили, игриво шарили по нему руками, взвизгивали… Гулянка шла полным ходом… Захандривший поначалу Клодовиц оттаял, начал похохатывать и даже позволять себе непристойности – возымел желание сосать грудь Нинетты. Они даже немного повздорили из-за этого.
– Что за шуточки, доктор!
Колобродили, тискали друг друга, зацеловывали… Моряки начали распускать руки… Охранники сохраняли более трезвую голову, хотя непрерывно осушали стопки за меня, именинничка. Они просто не верили своим глазам, протирали их, оттягивали себе веки.
– Long life! Happy, Фердинанд! Долгих тебе лет и счастья, Фердинанд! Да здравствует Франция! Да здравствуют sailors, моряки!
Смрад стоял умопомрачительный. Неужели они не чувствовали? Да нет, просто не придавали значения… Смердел мешок, положенный в дальнем конце зала. Не худо бы увидеть, что там. Ну и благоухание! Воняло падалью. Такое впечатление, что зловоние никому не причиняло неудобства – потянут носом, и все…
Мне хотелось взглянуть… Кармен не пила и следила за мной… Обратился к Боро, только ему было не до меня – слишком был занят. Вокруг него вопили четыре девицы, пытавшиеся стащить с него штаны. Одним движением он высвободился, вскочил на ноги. При нужде он был проворен в движениях, словно его толстое брюхо ничего не весило… Он подхватил малютку Элизу, и они завертелись в огневом плясе… Все сорвались с места, зажгли еще три лампы. Веселье закипело пуще прежнего… Безумный восторг!.. Девицы старались перещеголять друг друга, крутясь взапуски. Быстрее! Еще быстрее! Юлой! Волчком! Вихрем! Бим-бом! Верти задком… Бабах!.. Вдрызг!.. Более прочих разошлась Бигуди. Она вертелась с Лулу Мушкой, ноги у них переплелись, и они полетели кубарем. Обе плакали, растянувшись на полу… Составился оркестр: моряки задудели, засвистали в свои окарины… Проспер с неаполитанцем ударили по струнам гитар… Деде слишком захмелел, чтобы играть… Подойдя к Вирджинии, Сороконожка пригласил ее на танец. Привязался, никак не отставал… Каскад совсем развеселился, взыграли в нем пылкие чувства, нажаривал матчиш, запуская Кармен волчком из одного конца зала в другой… Поцелуйка задрала юбку выше головы, вставила гребни себе в рот, будто у нее выросли длиннющие зеленые зубы… Хотела показать всем танец живота, орала, что у нее самый красивый лобок. Кончилось тем, что Анжела разозлилась и подошла к ней сообщить, что о ней думает. Кто же в таком непотребном виде танцует на балу?.. Еще немного, и сцепились бы, но в тазу уже не оставалось грога, и стычка не состоялась… Надо было опять зажигать огонь в пунше. Морока!.. Нет огня, нет и веселья… Но вот дело пошло на лад, и вновь завертелось. Настоящий праздник, как есть!.. Я сам сказал о том Боро. Но в дальнем конце лежал брезентовый куль, который они принесли… Снова спросил, что в нем, он мне ничего не ответил. Вонь стояла совершено невыносимая, только она, похоже, никого не смущала. Потянут носом, и делу конец. Как ни в чем не бывало продолжали отплясывать, размахивать руками, пронзительно вскрикивать… Припев привел всех в восторг:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Взмокший, уставший Каскад вернулся ко мне и сел, наблюдая за увлеченно отплясывавшими, хохотавшими девицами.
– Так-то они просто душечки! Я буду их воспитывать только по одной в день!..
Нрава он был незлобливого и не выносил кулачных расправ…
– Я приведу их в человеческий вид или всех поубиваю! Он хотел во что бы то ни стало сдержать данное слово, а они со смешочками делали все наперекор ему: развязно вели себя на улице, угощали выпивкой макаронников, позволяли себе влюбляться во всякую шваль… Не все вам призраки да вампиры!.. По этой части ему тоже предстояло навести порядок, приструнить какого-нибудь сопляка, если только попробует вякнуть, да и копченых из Африки, совавших свой нос в его курятник… Было от чего постареть… А война все не кончалась…
– Я уже, знаешь, хотел завязать… Думаешь, это еще долго протянется?..
Сдавалось мне, еще годика два-три…
– Да мы все передохнем к тому времени!
Снова потолковали о делах, о качестве клиентуры, о том, о сем… А вокруг нас продолжали лакать, бессвязно препираться, орать во всю глотку, крушить все, что попадалось под руку, швырять рюмками друг другу в рожу…
Приходилось кричать в самое ухо… А тут еще и Анжела надсаживалась… имевшая свое мнение на сей счет, – тоже несносная трещотка, настоящее словоизвержение, недержание речи, неостановимый поток… в ушах звенело!..
Каскад не выдержал:
– Да замолчи, будь ты неладна!..
Каскада волновал только случай с Раулем, ничто другое его не трогало.
Снова завел речь о нашей встрече с Раулем, не выходила она у него из головы. Я уже понял, что ему нужно было.
– Нет, это надо же, надо же!..
Он хотел, чтобы я еще раз рассказал. Переваливался на скамье, наклоняясь то на один бок, то на другой, внимательно глядел на меня, чтобы я не заговаривал ему зубы… Он хотел быть уверенным, что я ничего не сочинил, что все именно так и происходило.
– Точно?.. Не ошибаешься?.. Он спал, когда они пришли? Уверен? Да?
– Но послушай, я же был там!.. Чего тебе еще? Я лежал на койке напротив, номер 14!..
Нет ничего убедительнее подробностей. Было видно, что на него они действуют, а все-таки небольшое сомнение глодало его.
– Они увели его в четыре часа? Ты говорил, уже рассвело?
– Нет еще.
– Он хромал?
– Я же тебе говорил!..
Спросил о взводе, сколько их было. Чего не знаю, того не знаю…
– Ну, видишь, видишь!..
Совсем небольшое, но сомнение оставалось. До конца он мне не верил, а между тем все так и было.
– Он дал тебе мой адрес?
– Да я же говорил тебе! Накануне вечером!.. А как бы иначе я пришел к тебе?..
Это я повторял ему уже сотню раз, а что еще я мог добавить?.. Между тем сомнение все грызло его, пришлось рассказывать в сто первый раз… Последние слова Рауля, обращенные ко мне: «Не ходи туда! Смывайся!» Что-то еще, уже забыл, но главное я запомнил – адрес!.. Я замолчал, выдохся, нет сил повторять одно и то же.
Нечего мне было добавить…
А он не находил себе места, мучился из-за пустяков… Сомневался, что Рауля действительно расстреляли. Не верил мне до конца… но ведь это действительно было так…
Так и сидел, покачиваясь, верхом на скамье. Тоска на него напала. Молчал. Ни на что, ни на кого больше не глядел, не слышал воплей распоясавшихся гуляк и только твердил одно и то же убитым голосом:
– Черт, вот черт! Как же это тяжело!..
Повторял как заведенный… все поправлял, приглаживал ладонью свою прядь… бормотал и бормотал себе под нос… эта мысль засела в нем, точно заноза… Другие его не волновали…
А кутеж тем временем гудел, бабенки заставили Проспера достать свою окарину, о которую и били свои бокалы… Услышав танго, начали обзывать друг друга истеричками… от танго они просто теряли рассудок, лезли друг на дружку… Анжела разобиделась из-за какого-то вздора, стала наскакивать на Кармен. Конец перемирию!.. Зашипели: «Кс-с-с! Кс-с-с!..», снова поднялась буча, заверещали дурными голосами… Одни «за», другие «против»: стали в круг, очистив место для потасовки… А Каскад даже внимания не обратил, ничего не видел, задумчиво уставившись в пространство перед собой, надвинул котелок на голову, потом снял – его томили собственные заботы.
Схватив меня за рукав, оттащил в сторонку, предоставив женщинам сводить личные счеты.
– Видишь ли, его мать… А в общем, тебе до этого нет дела… Ведь я вырастил его!.. Соображаешь? Это же самое важное!..
Он взывал ко мне как к свидетелю, совсем стал маньяком, просто тронулся умом от своих неотступных мыслей…
Молодость вечно торопится, даже испытания ничему не учат ее, лишь с возрастом, с летами, все приходит в ясность… Какой смысл крушить все подряд только потому, что кто-то сунул свой нос, куда не следует?.. Молодость – это дворняжье тявканье… В печенках уже сидел у меня Каскад со своим Раулем. Я вот забыл Рауля, а он нет… Есть много поводов для печали, но и для веселья тоже… Так мне думалось в ту пору.
– Ну, довольно же, Каскад! – пытался я образумить его. – Смиритесь! Думайте о чем-нибудь другом! Взгляните на Бигуди, она не слишком переживает!
Как раз в это время она раздевалась, собираясь улечься спать у всех на глазах на бильярдном столе, сняла корсаж, блузку, юбку, взобралась на стол. Удачная мысль!.. Охранники щекотали ее, она хихикала в полном блаженстве… Каскад совершенно не занимал ее.
– Малыш, останешься с нами? – спросил он. – Куда ты собирался плыть?
– В Ла-Плату на «Хамсуне», «Конге Хамсуне», с боцманом Жовилем…
– Кто это тебе устроил? Проспер?.. Он зло уставился на него.
– Я сам просил… – Не хотелось мне портить oтношений с Проспером. – Он ни в какую не соглашался…
Вот так, без всяких колебаний, я и объявил Каскаду. Зачем Просперу наживать себе неприятности из-за меня? Я вел себя порядочно.
– Ну, что ж, коли так…
Каскад успокоился. Надо полагать, в его расчеты не входило, чтобы я позволял себе подобные вольности… чтобы пускался в плавание на парусниках… Вот уж почешут языки насчет Проспера! Придется мне остаться…
Я снова перевел взгляд на Каскада, на низко надвинутый котелок, на окурок, который он нервно перекидывал из одного угла рта в другой. Снова на него нахлынуло раздражение. Уставился на девиц, а у них по-прежнему дым коромыслом!..
Затеяли танцевать кейк-уок с приседаниями, а сами едва на ногах держались, их просто качало… Ох, как не нравилось все это Каскаду!.. Видно было, что готов был наброситься на них, отхлестать трех или четырех по щекам… а они нарочно устроили тарарам, чтобы позлить его… Он сдерживался, и только челюсть двигалась – жевал табак.
– Скажите на милость, какие пантомимы!..
Девицы были пьяны в лоск, они пили больше мужчин, больше моряков.
– Зачем ты их созвал сюда? – не удержавшись, полюбопытствовал я.
– Сам, что ли, не знаешь? Твой праздник!
Ну вот, опять за свое!.. Заладили – праздник!.. Видел я этот праздник в гробу!.. Я снова начал злиться. Да и как было не разозлиться?..
– Все правильно, правильно! Сам увидишь!..
Уперся – не своротишь. Было у него пристрастие к загадочности…
– Ну, ладно!
Каскад снова принялся бурчать себе под нос, сел, ссутулился… Бух! Бух! Бух! В дверь заколотили, да с такой силой, как еще не стучали…
– Музыку прекратить! – приказал Проспер.
Девицы начали гасить лампы, но Каскад запретил, и их снова зажгли… Проспер приотворил дверь, двое толкнули ее и вошли: Нельсон Трафальгарский и Сороконожка, оба в поту, тяжело дыша… Увидев Каскада, бросились к нему.
– Едут!.. – громогласно объявили они. – Едут!..
– Ну так что, пусть едут! Не любил Каскад крика.
– Где они?
– В кебе!
– Я спрашиваю, где они сейчас находятся?
– На Джемен-роуд.
– Ну, и?..
– Едут по набережной.
– Везут? Как держат?.. Показал руками: тяжелый, мол?.. Они утвердительно кивнули.
– Сходи, Сороконожка, покажешь им, не то они заплутают… скажешь, что все в полном порядке… А ты, Нельсон, постой у дверей, да гляди, не отходи! Сейчас они будут здесь!..
Поднялась суматоха, восклицания, писк… Захрустела галька, послышался звук шагов…
– Проспер, ростбиф идет! Каскад принялся наводить порядок.
– Девочки, за стол! – скомандовал он.
– И так ничего уже не осталось! – заартачился Проспер.
– Проклятье! Чертов кабатчик! Давай поворачивайся, сказал! И кофе свари, чтобы горячий был! Понял?..
Проспер вышел во двор, оставив дверь открытой.
Шаги на улице стихли, голоса смолкли… Наступила полная тишина, лишь плескались волны о берег, да шумела в кухонной пристройке кофейная мельница. Где-то совсем далеко за рекой звякал трамвай, в районе Уоппинга…
Подошел Состен, полюбопытствовал:
– А в чем дело? Ты слышал?..
Он был не так уж пьян. Каскад услышал, оборвал его:
– Заткнись!
Не стоило злить его… Я сам терялся в догадках: табак?.. Ворованное добро?.. Мешок мака?.. А коли тяжелое, может быть, ковер или оружие?.. Во всяком случае, нечто такое, о чем вслух не говорят. Видимо, какая-то темная махинация… Спросил у Каскада:
– Что-то громоздкое?
Вспомнил я, как он показывал руками…
– Увидишь, сам увидишь!
– Мне уходить пора! Ждут меня на судне!
– Да никто тебя не ждет! Раздражал я его…
– А я говорю, ждут!
Начали вдруг действовать мне на нервы, все, кто собрался здесь, все до единого… Ишь, слетелись к Просперу, да так кстати! Прямо чудеса!.. Что за притчи?.. Гаденыш коротышка Нельсон, протухший Сороконожка, а эти пропойцы, а эта лесбиянка, а Каскад?.. Может, и Жовиль был с ними заодно? Надо же было так сговориться! Устроили западню. Дело нехитрое!..
– Послушай-ка! – сказал я ему напрямик. – Вы что, условились собраться здесь?
– Зачерпну-ка я тебе еще половничек! – услышал и и ответ. – Хлебни горячего винца, от груди помогает! Не схватить бы тебе холеру! Сквозняки – страшная вещь! Того и гляди, холера прицепится!..
Дверь осталась отворенной настежь. Женщины кашляли, пересмеивались, переталкивались локтями.
Захрустела галька, кто-то шел сюда. Во всяком случае, шаги приближались. Каскад схватил фонарь, задул его. Девицы зароптали.
– Заткнитесь!
Он вышел наружу, переговорил с кем-то, вернулся не один. Двое что-то тащили, смутно рисуясь в черном дверном проеме, волокли что-то громоздкое…
Вирджиния шепнула мне:
– They carry someone… они кого-то несут….
У меня язык не поворачивался произнести слово… Они затворили за собой дверь, Проспер зажег фонарь. Свет упал на их лица, и я узнал принесших груз: Клодовиц и Боро… У меня было точно предчувствие… Они положили мешок на пол… большой тяжелый куль, распространявший густой смрад… Собрание было неприятно поражено. Зал наполнился зловонием. Все молча тянули носом и глядели на меня… Креозот, деготь… Едкий запах…
Клодовиц со своими оттопыренными ушами стоял напротив недомерка с крысиной мордочкой, весь мокрый от пота… с него капало… довольный, что добрался наконец до места…
– Здравствуйте, доктор! – приветствовал я его.
– Ну, как поживаешь? Как здоровьице?
Видно, изрядный конец сделали… Клодовиц снял очки, уселся. Оба сильно устали… На докторе был черный сюртук и белый галстук, как для торжественного случая.
– Доктор! – обратился я к Клодовицу. – Что это вы принесли?
Я предпочитал спрашивать у него, а не у Боро. Того я уже совершенно не мог выносить: трепач, прохиндей, грубиян. Видеть его не мог. Клодовиц еще так-сяк. С ним, по крайней мере, еще можно было говорить.
Боро беспокойно крутился вокруг свертка, вперевалку ходил туда-сюда. Ни дать ни взять медведь… Кажется, со времени последней нашей встречи он еще больше раздался: плечищи, задище, ручищи… Куртка трещала на нем по всем швам…
Он ответил вместо Клодовица:
– Хо-хо! Сам увидишь, сопляк!
Толстая рожа расплылась, жирные складки на груди колыхались от смеха – прямо бочка. Хо, хо, хо!..
– Увидишь, вундеркинд!
У него получилось «ву-у-ундер-р-р-кинд».
– Выпить бы чего-нибудь покр-р-р-епче! В глотке пересохло!..
Вечно он томился жаждой…
Состен посопел, чихнул. Ничего удивительного – похоже, от той самой присыпки и щекотало в носу… Все расчихались, рассмеялись… Настроение снова поднялось: как же, мои именины!.. Тянуло на шутки… Гуляем вовсю!.. Веселых шалостей не счесть! Гоп-дье! Девиц хлебом не корми, дай порезвиться. Чтобы все вертелось колесом!.. Они карабкались на Боро, чмокали его, тормошили, игриво шарили по нему руками, взвизгивали… Гулянка шла полным ходом… Захандривший поначалу Клодовиц оттаял, начал похохатывать и даже позволять себе непристойности – возымел желание сосать грудь Нинетты. Они даже немного повздорили из-за этого.
– Что за шуточки, доктор!
Колобродили, тискали друг друга, зацеловывали… Моряки начали распускать руки… Охранники сохраняли более трезвую голову, хотя непрерывно осушали стопки за меня, именинничка. Они просто не верили своим глазам, протирали их, оттягивали себе веки.
– Long life! Happy, Фердинанд! Долгих тебе лет и счастья, Фердинанд! Да здравствует Франция! Да здравствуют sailors, моряки!
Смрад стоял умопомрачительный. Неужели они не чувствовали? Да нет, просто не придавали значения… Смердел мешок, положенный в дальнем конце зала. Не худо бы увидеть, что там. Ну и благоухание! Воняло падалью. Такое впечатление, что зловоние никому не причиняло неудобства – потянут носом, и все…
Мне хотелось взглянуть… Кармен не пила и следила за мной… Обратился к Боро, только ему было не до меня – слишком был занят. Вокруг него вопили четыре девицы, пытавшиеся стащить с него штаны. Одним движением он высвободился, вскочил на ноги. При нужде он был проворен в движениях, словно его толстое брюхо ничего не весило… Он подхватил малютку Элизу, и они завертелись в огневом плясе… Все сорвались с места, зажгли еще три лампы. Веселье закипело пуще прежнего… Безумный восторг!.. Девицы старались перещеголять друг друга, крутясь взапуски. Быстрее! Еще быстрее! Юлой! Волчком! Вихрем! Бим-бом! Верти задком… Бабах!.. Вдрызг!.. Более прочих разошлась Бигуди. Она вертелась с Лулу Мушкой, ноги у них переплелись, и они полетели кубарем. Обе плакали, растянувшись на полу… Составился оркестр: моряки задудели, засвистали в свои окарины… Проспер с неаполитанцем ударили по струнам гитар… Деде слишком захмелел, чтобы играть… Подойдя к Вирджинии, Сороконожка пригласил ее на танец. Привязался, никак не отставал… Каскад совсем развеселился, взыграли в нем пылкие чувства, нажаривал матчиш, запуская Кармен волчком из одного конца зала в другой… Поцелуйка задрала юбку выше головы, вставила гребни себе в рот, будто у нее выросли длиннющие зеленые зубы… Хотела показать всем танец живота, орала, что у нее самый красивый лобок. Кончилось тем, что Анжела разозлилась и подошла к ней сообщить, что о ней думает. Кто же в таком непотребном виде танцует на балу?.. Еще немного, и сцепились бы, но в тазу уже не оставалось грога, и стычка не состоялась… Надо было опять зажигать огонь в пунше. Морока!.. Нет огня, нет и веселья… Но вот дело пошло на лад, и вновь завертелось. Настоящий праздник, как есть!.. Я сам сказал о том Боро. Но в дальнем конце лежал брезентовый куль, который они принесли… Снова спросил, что в нем, он мне ничего не ответил. Вонь стояла совершено невыносимая, только она, похоже, никого не смущала. Потянут носом, и делу конец. Как ни в чем не бывало продолжали отплясывать, размахивать руками, пронзительно вскрикивать… Припев привел всех в восторг:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82