Полное спокойствие, как ни в чем не бывало. Меня бесили ее самоуверенность, ее поведение давеча. Ведь совсем еще девчонка! И я был влюблен в нее, без памяти влюблен. Обожаемая моя Вирджиния! Непорочная, драгоценная, мечта моя… И вот на тебе, с этой шлюхой!.. Девочка моя, сердце мое! Я поцеловать-то ее не смел… А тут эта мразь, последняя потаскуха!.. Я подкидывал на плече свой вьюк, колотил по витринным стеклам. Просто не в себе был, ей-богу… Перед глазами вспыхивали искры… и так шатало, что впору было опираться о витрины. Меня трясло от бешенства. Грязная, наглая шлюха! Голова шла кругом, всюду мерещилась поганая рожа Бигуди, ее размалеванная рожа и ее глазки, гаденькие ее лупетки. И мне чудилась всякая похабщина, воображение рисовало в витринных стеклах на всем пути жуткие картины. Вдруг представлялись они мне вдвоем, девчонка со старухой… Мочи нет! Точно огнем обжигало член, мучило желание!
Тогда я хватал малышку за руку и требовательно спрашивал:
– Она показалась вам мерзкой, отталкивающей? Disgusting? Дурно пахнущей?
Я должен был знать. На каждом углу я хватал ее за руку, чтобы не сбежала. Добивался ответа. И нужных мне подробностей! Я дошел до такого состояния, что во рту совершенно пересохло. Такой жар, такая порочность, такая ревность – в общем, все вместе – просто убивали меня. Многовато при моем состоянии. Голова разламывается. Слишком, слишком жестоко! Эти чудовища! Я глядел на малышку сбоку от меня – никак не мог свыкнуться. Она тоже глядела на меня. Трусила, насмешливо усмехаясь, не испытывая ни малейшей неловкости. Ни в грош меня не ставила, это уж точно. А глазами так и стригла, своими красивыми голубыми насмешливыми глазами. Невинность изображала… Не понимала, видите ли, чего мне нужно от нее… А что она? Просто шаловливая девчушка… Шла и вовсю крутила задком… Платьице в мелкую складочку… Просто выводила меня из себя! Подпрыгивала у меня под боком, нимало не печалясь о происшедшем, а я что-то экал да мекал и задыхался от горя! Я был так потрясен, так сокрушен бедою, что в глазах у меня все мешалось: тротуары, фонарные столбы, прохожие. И все из-за этой старой лесбиянки! Я плелся словно… ощупью… со своим кулем, с кучей накупленной всячины… Едва тащился, в глазах мутилось… Чудилось совершенное непотребство… Прямо передо мной Бигуди с малышкой!.. Убийственно!.. Такая жгучая ревность, такая лютая мука!.. Они рвали друг друга на куски, а я лизал снизу, кусал им ляжки… Из-за этих видений ноги мои отказывались идти, пришлось сесть на край тротуара… Мне воображалось, будто они раздирали друг друга. Настоящая мясная лавка! Совершенно обезумев, они пожирали и меня… Вот что мне мерещилось… Встал, пошел, качаясь. Хорош же у меня был видик! Но я что-то еще соображал, еще оставалось немного рассудка. Я брел едва живой – ревность палящая, сжигающая вас адским огнем, вонзающая раскаленный нож вам в мозг и поворачивающая его там. Это была такая пытка, что я ревел, как осел. Вот наказание!
Малышке казалось, что я скоморошничаю, чтобы ее развеселить… я же просил у нее прощения:
– Умоляю вас, не покидайте меня, моя маленькая Вирджиния! Никогда больше не стану вас бранить! Скажите, что хоть капельку любите меня… Что вас привлекает не только Бигуди, что я тоже хотя бы немного значу для вас!
Я цеплялся, цеплялся, изображал эдакого душечку – грубостью ничего нельзя было добиться. Я жаждал получить свою долю… Видения преследовали меня неотступно! Как я ревновал! Меня просто трясло! Блеющим голосом я умолял ее, чтобы не убегала, чтобы простила. Никогда больше не сделаю ни одного замечания… Ни словечка, ни вздоха… Перестану докучать ей… Буду смирно таскать свой куль, заметано! Но тут вдруг, будь оно неладно, снова на меня накатывало, я снова приставал к ней с вопросами. Я волочил свою ногу-клюку среди безумных видений. Как взгляну на ее мордашку – и – раз! – все вскипало во мне!.. Мне нужно было знать больше, новые подробности, я исступленно домогался откровений – слишком страстно для моей бренной плоти и, уж точно, для моей головушки. Я доводил себя до безумства своими непристойными, дикими вопросами, а она молчала. Слышала, что я что-то бормочу, но молчала… и с шаловливой резвостью продолжала подпрыгивать бок о бок со мной. Решила, верно, что я повредился в уме. Я боялся вывести из терпения мою прелестную Вирджинию, мою мадонну, мою фею. Пыхтя, я тащился… как черепаха… со своим вьюком. Она ободряла меня улыбками, этого выдохшегося озорника… Мне бы лечь прямо на тротуаре, да некогда… Ох, уж эти англичаночки! Такие бойкие, ребячливые, светловолосые… Небо в глазах… Растленность ангелов… В них – сатана… Точно, сатана… Сатана с таким вот личиком… Я обожал его до умопомрачения!
Добрались, наконец, до Букингем-роуд. Когда проходили мимо одного подъезда, я затащил ее туда, чтобы поцеловать… Темный был закуток… Хочу малость пощупать ее – она сопротивляется, бьется, как пойманная рыба… Целую ее, щекочу… Зажал ее в углу, она закричала. Какая отрада! Какое блаженство! Я так боялся, что она ускользнет от меня!.. Я делал ей немного больно, щипал, чтобы все выложила… как есть… Хотел наказать за Бигуди, за все… Хотел, чтобы созналась… Порочна была для своих детских лет… С ней строгость нужна! До чего я любил ее! Сучонка!.. Еще сильнее, еще крепче… Настоящая пытка… Жгучий яд, опалявший все внутренности после встречи с Бигуди… В штанах все горело огнем, ходило ходуном от толчков извне, причинявших мне боль… Ляжки сводило так, что хоть криком кричи, так, что я взлаивал под дверьми… Я мусолил ей лицо, а левой, здоровой рукой тискал ей тельце, живот, тугой, твердый задок… Зверушка! Маленький, резиновый, трепещущий задик! Прижимал его к себе, тискал, мял… Так бы и выдавил из него все соки… все соки твоего лукавства; маленькая дрянь! Всю кровь, все мясо… А-а-а, подступает… подступает… Спустил! Пошатнулся, вскрикнул, ухватился за нее, держу… Хам-м-м! Изо всей силы укусил ее в шею… Бац! Она отвесила мне пощечину, да какую! Вот змея! Какая сила! Даже в ушах зазвенело! Хороша киска! Тут уж я залепил ей плюху… хрясь!.. Получай! Крепко обхватив ее обеими руками, я притиснул ее к стене, целую взасос, облизываю… Вдруг она обмякла – чувствую, сомлела, голова повисла… Подхватил ее, не даю упасть, трясу, что-то говорю… Она что-то бормочет невнятно… Растираю ее, целую… Приходит в себя, тяжело дышит. Как я уже говорил, это случилось на Букингем-роуд. Обморок. Сразу же за Викхэм-стрит и зеленым рынком… Там-то ничего такого не было… Не буду пока давить на нее… «Пошли, малыш!» Я трогаюсь с места – незачем здесь торчать, не то народ начнет собираться. Говорю строго: «Идем, девочка!» На сей раз идет сзади – не забегает то справа, то слева, не подпрыгивает. Все-таки хорошую я ей дал встряску. Затаила обиду, держала зуб на меня, на перекрестках бросала на меня недобрые взгляды. Я думал – сбежит. Ну, довольно прогуливаться. Черт с ним, я прибавил ходу. А плечо прямо трещит от чугунной тяжести, от целой груды разномастного добра… Неподъемный тюк! Ох, и запарился я, отмеривая километры, даже на соплячку перестал смотреть. Будь что будет! Вдруг она приблизилась ко мне и поцеловала. Сама сделала первый шаг. Помочь мне хочет, прямо сейчас! Очень мило с ее стороны. Забыта размолвка, снова хорошее настроение. Несем мешок вдвоем, каждый со своего бока. Вдруг куль дернуло, она разжала руку – все рухнуло мне на ноги. Я взвыл. Добро рассыпалось по всей улице. Быстро собирать! Все гайки скатились в водосток. Вот уж развеселилась Вирджиния, глядя, как я гоняюсь за нашим барахлом, как пешеходы топчут его по всему тротуару… Вот тебе в отместку! Вот и поквитались! Вот удача! Я молча подбираю добро. Ладно, посмотрим! Посмотрим, чертовка! Вот увидишь!.. И нечего мне помогать. Пусть лучше злится… То и дело останавливаемся, чтобы перевести дух, чуть не на каждом углу. Ход, понятно, сбавили. Наконец, дотопали до Уодоу-стрит. Давно уже, в первые недели жизни в Лондоне, я приметил между Уодоу-стрит и Гилфорд-стрит скопище разномастных лавочек – настоящий музей привезенных из дальних стран сувениров, разных диковинок, карт мира, литографий, древностей из разных стран, гравюр с изображением парусников, компасов, чучел рыб, альбатросов – собрание разнообразных вещиц из мира приключений, какого мне никогда прежде не доводилось видеть… Между Уодоу-стрит и Гилфорд-стрит… Да и обстановка там приятная, дождь не страшен – крытые, застекленные галереи, переходящие одна в другую. Можно было переждать, пока кончит хлестать с небес, и не мочить зря обувь. Пассаж вроде нашего, парижского, только гораздо занятнее и фасонистей: нет толпящегося простонародья, не похоже на сточную канаву для людских потоков, как наши торговые ряды. Сплошь магазины колониальных товаров, заморские диковины, чужеземные вещицы. Я частенько наведывался сюда и неизменно возвращался то по одному, то по другому поводу. Не счесть, сколько раз я останавливался, почти у каждой витрины. Здесь было о чем поразмыслить, складывалось хотя бы приблизительное представление о разных странах. Правда, это утомляло и наводило на мрачные мысли: сколько же мест на белом свете! Не один Тибет! В конечном счете вас окутывает каким-то дурманом, вы бродите, точно во хмелю – смотреть всего – не пересмотреть! Все эти заморские дива ударяют в голову, как вино. В них открывается перед вами слишком много возможностей, и чувствуете вы себя самым несчастным существом на свете. Жалкая, убогая козявка! На своих немощных, хилых ножонках, куда же вы доберетесь? Никуда и никогда! Худосочная, плюгавая букашка! К тому же и жадная… Да я уволок бы целую лавку, весь магазин с витриной в дополнение к моей груде скобяного товара, лишь бы этот поганец Состен растолковал мне, научил по-настоящему, вместо того, чтобы потчевать вечно своими индусскими глупостями. Ему представлялся случай блеснуть своими познаниями, а уж чего только не знал этот трусливый брюзга. Что толку, что он такой психованный, что столько путешествовал? Да и здесь без вранья не обошлось. Показать бы ему бабочек, коробочки, карты звездного неба – осрамился бы, уверен, ни бельмеса не смыслил в астрономии. Де Перейр намного больше знал. Аттестат об окончании школы не давал мне надежд на будущее. Мне хотелось бы брать наглядные уроки. Только и здесь тоже он заговаривал бы мне зубы. Ну, да ладно, лишь бы разобраться. Переходя от витрины к витрине, я давал уроки Вирджинии. По меньшей мере два десятка необычных магазинчиков в ряд – ботанические достопримечательности всех стран мира: огромный четырехглазый нетопырь с шестнадцатью лапами, плотоядное растение, астролябия, некий с чешуйчатыми зубцами на голове игуанодон, последний существующий в мире – такой же красавчик, как Бигудюля… Малышка очень смеялась, когда я сказал ей об этом. А уж как радовался я! Что ни говори, а я тоже умею произвести впечатление… Карты исследования Африки, карты Арктики с медведями, тюлени, мохнатые мамонты, сплошные льды – рассказывал ей обо всем. Каких только басней не навыдумывал! Только чересчур приходилось напрягать мозги, сам уже толком не соображал, что плету. Старался сверх всякой меры и вконец выбился из сил, а малышка смотрела на меня, как на скомороха требовала все новых побасенок… Я глядел, и сам не соображал, на что гляжу… В глазах плясали дикари с островов, игуанодоны… Колесом вертелось в голове, мутило, сердце колотилось… Опять головокружение… По два, по три раза на дню случалось… Прислоняюсь к витрине, сползаю на свой тюк, на кучу железок… Кружится, кружится… Держусь за голову обеими руками… Снова картины прошлого: раскрашенные дикари в масках пляшут, кружатся в хороводе, а посередине валяется в тачке бедняга де Перейр… Не пойму, отчего оживают образы прошлого, когда со мной приключается дурнота… Порхающие печали, мотыльки слабо звучащей музыки… Что-то слышу… Стук сердца… И вдруг меня обжигает ярость! Новый приступ ревности! Надо бы подняться, да нет сил… Присмотреть за малышкой, чтобы не сбежала… Ужас, до чего я слаб! Привалился мешком к витрине… Вспоминать… Оживать… Присматривать за малышкой… Кто же все-таки ее насилует? Дядя-полковник? Состен? Какой именно полковник? Понятия не имею – у меня ведь есть свой полковник! Настоящий, не какой-нибудь недотепа! Де Антре. Ого-го! Двенадцатый эскадрон тяжелой конницы! Все перепутывается, переплетается, а я приткнулся к витрине, и все это прет из меня вперемешку. Да, вот так! Черт с ней, с «Вегой»! Север, юг, проныра Нельсон, размалеванная свинья Бигуди – все валится в кучу, подряд. Куда все это пристроить? А эта пьяная полицейская морда Мэтью? Его глаза вертятся вокруг меня безостановочно. Их куда? Они вертятся, вертятся, и от всей этой карусели в голове так жужжит и гудит, что я дурею. Никогда мне не дойти!.. Подлые людишки! Подлые! Уверен, они ее тискали. Дядя уж точно! Никаких сомнений! Уж очень она привычна. Как она с Бигуди, а? Будь она ребенком, невинным ребенком, она убежала бы с криком. А то ведь с каким удовольствием. Собственными глазами видел. Как наслаждались, как млели эти голубицы! Паскудницы! Прямо посреди сквера! Совсем девочка, а ни стыдливости, ни целомудрия! Сопливая сучонка! Изменяла мне с этой уличной шлюхой, этой жуткой образиной! С ходу, без задержки подложила мне свинью. Не могу больше оставаться здесь. Поднимаюсь. Побежал бы, не разбирая дороги! Все кипит во мне. Черт, голова! А, плевать!.. Собираюсь с силами… Действительно, какое-то наваждение: бежать, бежать! Надо что-то делать… О-па! Подъем, Вирджиния! Только не отпускать ее от себя. Тяну ее за руку. Бесстыдная развратная соплячка! Ну же, идем! Мерзавец Состен! Он, видите ли, ищет дьявола! А дьявол-то – во мне! Он терзает мне мозги днем и ночью. Хватай его, забирай – и все дела! Сущие пустяки! Он всюду во мне – в потрохах, в ноге, в голове, в сердце. И малышка – целиком в его власти. Да и все мы, будь он неладен! Эта дрянь, лжечародей Состен со своими отродьями! А Бигуди? Она одна столько рож понакорчит, сколько в сотне тысяч «Вег» не сыщешь… Околдует, высосет!.. Худо, ноги подкашиваются… Совсем устал… Пришлось снова садиться. Гнев действует на меня одуряюще. Мысли возвращаются к этому гаду Состену, к Мэтью… Хороши гуси!.. А со мной – предмет моей ревности… Крепко держу за руку наглую дрянь, маленькую сучку, фею моего сердца, маленькое порочное крепкотелое чудо… Что мне, совсем одурелому, делать с ним?.. Мысли мешаются, скачут, уносят меня… Я уже не властен над собой. Плачет по мне смирительная рубаха!.. Все-таки я что-то еще соображал… Чушь несусветная! Фея моего сердца – и такая потаскушка… Порочна до мозга костей… С этой жабой, с Бигуди! Феерическое представление устроила фея… Я рычал, задыхался на куче железяк… Валялся под витриной, точно бездомный пес… Хорош! Она прекрасно видела, что я выбился из сил… Конечно же видела, хитрюга! Могла бы хоть немного помочь… На нас смотрели. Клерки выходили из контор – кончился их рабочий день, по улице валил народ. Неровен час, фараоны! Возьмут, да отведут в участок как бродяжку, валяющегося в общественном месте! Вставай, обормот! Стараюсь приободриться… За дело, шалопай! Напрягаю все силы. Мы были недалеко от заведения Джинголфа, где торговали красками и мастиками, но у меня уже имелся этот товар. «Джинголф и K°» я знал хорошо. Не задерживаясь, шел дальше, погруженный в раздумья. Шел, точно лунатик, держа Вирджинию за руку. Не хотел отпускать ее больше от себя… чтобы всегда была со мной!.. Вот в таком состоянии я находился. Подумывал даже, не посадить ли ее под замок. Обдумывал, быстро шагая… Беречь ее пуще зеницы ока, чтобы никуда не пропала! Беречь, как сокровища Лондонской Башни! Вот какая мысль завладела мною. Никому больше не видать ее! Мне одному будет дано впивать ее глазами! Только так, и не иначе! Неприступная твердыня со смертоносными башнями, огромными подъемными мостами… и кипящим маслом – для Бигуди, для ее поганой свинячьей хари! Всегда на огне и над дверьми! Чтобы эта хавронья глаз больше не казала!
«I'll put you in!» – говорил я ей… Сулил ей счастье. «Я запру вас в башне!»
– Where is your tour? А где ваша башня? – преспокойно.
– В моем большом замке, карапузик! Вам будет хорошо там! В моей крепости, душечка! В тепле и добре!
Насмешливо глядя на меня, моя козочка трусила то шажком, то вприпрыжку. Ни намека на беспокойство… «Ку-ку! Ку-ку!» – приговаривала она, тыча мне пальцем в висок… Она – вприскочку, а я – шагом… Придурок, он и есть придурок!
– Да, сокровище мое: на три оборота ключа! На целых три! Так-то!
«Пфр-р!.. Пфр-р!» – запрыскала она. Ну, снова за свое! Чем настойчивее я говорил, тем смешнее выглядел – хоть плачь!.. Малютка… Цветок моих грез… из очень уж ранних… Фу-у, вконец измотался!.. Уж эти мне английские девчушки с крепкими икрами… Им ничего не стоит из-за какого-нибудь вздора втравить вас в жуткую передрягу… из-за ерунды заорать благим матом, завопить «караул!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Тогда я хватал малышку за руку и требовательно спрашивал:
– Она показалась вам мерзкой, отталкивающей? Disgusting? Дурно пахнущей?
Я должен был знать. На каждом углу я хватал ее за руку, чтобы не сбежала. Добивался ответа. И нужных мне подробностей! Я дошел до такого состояния, что во рту совершенно пересохло. Такой жар, такая порочность, такая ревность – в общем, все вместе – просто убивали меня. Многовато при моем состоянии. Голова разламывается. Слишком, слишком жестоко! Эти чудовища! Я глядел на малышку сбоку от меня – никак не мог свыкнуться. Она тоже глядела на меня. Трусила, насмешливо усмехаясь, не испытывая ни малейшей неловкости. Ни в грош меня не ставила, это уж точно. А глазами так и стригла, своими красивыми голубыми насмешливыми глазами. Невинность изображала… Не понимала, видите ли, чего мне нужно от нее… А что она? Просто шаловливая девчушка… Шла и вовсю крутила задком… Платьице в мелкую складочку… Просто выводила меня из себя! Подпрыгивала у меня под боком, нимало не печалясь о происшедшем, а я что-то экал да мекал и задыхался от горя! Я был так потрясен, так сокрушен бедою, что в глазах у меня все мешалось: тротуары, фонарные столбы, прохожие. И все из-за этой старой лесбиянки! Я плелся словно… ощупью… со своим кулем, с кучей накупленной всячины… Едва тащился, в глазах мутилось… Чудилось совершенное непотребство… Прямо передо мной Бигуди с малышкой!.. Убийственно!.. Такая жгучая ревность, такая лютая мука!.. Они рвали друг друга на куски, а я лизал снизу, кусал им ляжки… Из-за этих видений ноги мои отказывались идти, пришлось сесть на край тротуара… Мне воображалось, будто они раздирали друг друга. Настоящая мясная лавка! Совершенно обезумев, они пожирали и меня… Вот что мне мерещилось… Встал, пошел, качаясь. Хорош же у меня был видик! Но я что-то еще соображал, еще оставалось немного рассудка. Я брел едва живой – ревность палящая, сжигающая вас адским огнем, вонзающая раскаленный нож вам в мозг и поворачивающая его там. Это была такая пытка, что я ревел, как осел. Вот наказание!
Малышке казалось, что я скоморошничаю, чтобы ее развеселить… я же просил у нее прощения:
– Умоляю вас, не покидайте меня, моя маленькая Вирджиния! Никогда больше не стану вас бранить! Скажите, что хоть капельку любите меня… Что вас привлекает не только Бигуди, что я тоже хотя бы немного значу для вас!
Я цеплялся, цеплялся, изображал эдакого душечку – грубостью ничего нельзя было добиться. Я жаждал получить свою долю… Видения преследовали меня неотступно! Как я ревновал! Меня просто трясло! Блеющим голосом я умолял ее, чтобы не убегала, чтобы простила. Никогда больше не сделаю ни одного замечания… Ни словечка, ни вздоха… Перестану докучать ей… Буду смирно таскать свой куль, заметано! Но тут вдруг, будь оно неладно, снова на меня накатывало, я снова приставал к ней с вопросами. Я волочил свою ногу-клюку среди безумных видений. Как взгляну на ее мордашку – и – раз! – все вскипало во мне!.. Мне нужно было знать больше, новые подробности, я исступленно домогался откровений – слишком страстно для моей бренной плоти и, уж точно, для моей головушки. Я доводил себя до безумства своими непристойными, дикими вопросами, а она молчала. Слышала, что я что-то бормочу, но молчала… и с шаловливой резвостью продолжала подпрыгивать бок о бок со мной. Решила, верно, что я повредился в уме. Я боялся вывести из терпения мою прелестную Вирджинию, мою мадонну, мою фею. Пыхтя, я тащился… как черепаха… со своим вьюком. Она ободряла меня улыбками, этого выдохшегося озорника… Мне бы лечь прямо на тротуаре, да некогда… Ох, уж эти англичаночки! Такие бойкие, ребячливые, светловолосые… Небо в глазах… Растленность ангелов… В них – сатана… Точно, сатана… Сатана с таким вот личиком… Я обожал его до умопомрачения!
Добрались, наконец, до Букингем-роуд. Когда проходили мимо одного подъезда, я затащил ее туда, чтобы поцеловать… Темный был закуток… Хочу малость пощупать ее – она сопротивляется, бьется, как пойманная рыба… Целую ее, щекочу… Зажал ее в углу, она закричала. Какая отрада! Какое блаженство! Я так боялся, что она ускользнет от меня!.. Я делал ей немного больно, щипал, чтобы все выложила… как есть… Хотел наказать за Бигуди, за все… Хотел, чтобы созналась… Порочна была для своих детских лет… С ней строгость нужна! До чего я любил ее! Сучонка!.. Еще сильнее, еще крепче… Настоящая пытка… Жгучий яд, опалявший все внутренности после встречи с Бигуди… В штанах все горело огнем, ходило ходуном от толчков извне, причинявших мне боль… Ляжки сводило так, что хоть криком кричи, так, что я взлаивал под дверьми… Я мусолил ей лицо, а левой, здоровой рукой тискал ей тельце, живот, тугой, твердый задок… Зверушка! Маленький, резиновый, трепещущий задик! Прижимал его к себе, тискал, мял… Так бы и выдавил из него все соки… все соки твоего лукавства; маленькая дрянь! Всю кровь, все мясо… А-а-а, подступает… подступает… Спустил! Пошатнулся, вскрикнул, ухватился за нее, держу… Хам-м-м! Изо всей силы укусил ее в шею… Бац! Она отвесила мне пощечину, да какую! Вот змея! Какая сила! Даже в ушах зазвенело! Хороша киска! Тут уж я залепил ей плюху… хрясь!.. Получай! Крепко обхватив ее обеими руками, я притиснул ее к стене, целую взасос, облизываю… Вдруг она обмякла – чувствую, сомлела, голова повисла… Подхватил ее, не даю упасть, трясу, что-то говорю… Она что-то бормочет невнятно… Растираю ее, целую… Приходит в себя, тяжело дышит. Как я уже говорил, это случилось на Букингем-роуд. Обморок. Сразу же за Викхэм-стрит и зеленым рынком… Там-то ничего такого не было… Не буду пока давить на нее… «Пошли, малыш!» Я трогаюсь с места – незачем здесь торчать, не то народ начнет собираться. Говорю строго: «Идем, девочка!» На сей раз идет сзади – не забегает то справа, то слева, не подпрыгивает. Все-таки хорошую я ей дал встряску. Затаила обиду, держала зуб на меня, на перекрестках бросала на меня недобрые взгляды. Я думал – сбежит. Ну, довольно прогуливаться. Черт с ним, я прибавил ходу. А плечо прямо трещит от чугунной тяжести, от целой груды разномастного добра… Неподъемный тюк! Ох, и запарился я, отмеривая километры, даже на соплячку перестал смотреть. Будь что будет! Вдруг она приблизилась ко мне и поцеловала. Сама сделала первый шаг. Помочь мне хочет, прямо сейчас! Очень мило с ее стороны. Забыта размолвка, снова хорошее настроение. Несем мешок вдвоем, каждый со своего бока. Вдруг куль дернуло, она разжала руку – все рухнуло мне на ноги. Я взвыл. Добро рассыпалось по всей улице. Быстро собирать! Все гайки скатились в водосток. Вот уж развеселилась Вирджиния, глядя, как я гоняюсь за нашим барахлом, как пешеходы топчут его по всему тротуару… Вот тебе в отместку! Вот и поквитались! Вот удача! Я молча подбираю добро. Ладно, посмотрим! Посмотрим, чертовка! Вот увидишь!.. И нечего мне помогать. Пусть лучше злится… То и дело останавливаемся, чтобы перевести дух, чуть не на каждом углу. Ход, понятно, сбавили. Наконец, дотопали до Уодоу-стрит. Давно уже, в первые недели жизни в Лондоне, я приметил между Уодоу-стрит и Гилфорд-стрит скопище разномастных лавочек – настоящий музей привезенных из дальних стран сувениров, разных диковинок, карт мира, литографий, древностей из разных стран, гравюр с изображением парусников, компасов, чучел рыб, альбатросов – собрание разнообразных вещиц из мира приключений, какого мне никогда прежде не доводилось видеть… Между Уодоу-стрит и Гилфорд-стрит… Да и обстановка там приятная, дождь не страшен – крытые, застекленные галереи, переходящие одна в другую. Можно было переждать, пока кончит хлестать с небес, и не мочить зря обувь. Пассаж вроде нашего, парижского, только гораздо занятнее и фасонистей: нет толпящегося простонародья, не похоже на сточную канаву для людских потоков, как наши торговые ряды. Сплошь магазины колониальных товаров, заморские диковины, чужеземные вещицы. Я частенько наведывался сюда и неизменно возвращался то по одному, то по другому поводу. Не счесть, сколько раз я останавливался, почти у каждой витрины. Здесь было о чем поразмыслить, складывалось хотя бы приблизительное представление о разных странах. Правда, это утомляло и наводило на мрачные мысли: сколько же мест на белом свете! Не один Тибет! В конечном счете вас окутывает каким-то дурманом, вы бродите, точно во хмелю – смотреть всего – не пересмотреть! Все эти заморские дива ударяют в голову, как вино. В них открывается перед вами слишком много возможностей, и чувствуете вы себя самым несчастным существом на свете. Жалкая, убогая козявка! На своих немощных, хилых ножонках, куда же вы доберетесь? Никуда и никогда! Худосочная, плюгавая букашка! К тому же и жадная… Да я уволок бы целую лавку, весь магазин с витриной в дополнение к моей груде скобяного товара, лишь бы этот поганец Состен растолковал мне, научил по-настоящему, вместо того, чтобы потчевать вечно своими индусскими глупостями. Ему представлялся случай блеснуть своими познаниями, а уж чего только не знал этот трусливый брюзга. Что толку, что он такой психованный, что столько путешествовал? Да и здесь без вранья не обошлось. Показать бы ему бабочек, коробочки, карты звездного неба – осрамился бы, уверен, ни бельмеса не смыслил в астрономии. Де Перейр намного больше знал. Аттестат об окончании школы не давал мне надежд на будущее. Мне хотелось бы брать наглядные уроки. Только и здесь тоже он заговаривал бы мне зубы. Ну, да ладно, лишь бы разобраться. Переходя от витрины к витрине, я давал уроки Вирджинии. По меньшей мере два десятка необычных магазинчиков в ряд – ботанические достопримечательности всех стран мира: огромный четырехглазый нетопырь с шестнадцатью лапами, плотоядное растение, астролябия, некий с чешуйчатыми зубцами на голове игуанодон, последний существующий в мире – такой же красавчик, как Бигудюля… Малышка очень смеялась, когда я сказал ей об этом. А уж как радовался я! Что ни говори, а я тоже умею произвести впечатление… Карты исследования Африки, карты Арктики с медведями, тюлени, мохнатые мамонты, сплошные льды – рассказывал ей обо всем. Каких только басней не навыдумывал! Только чересчур приходилось напрягать мозги, сам уже толком не соображал, что плету. Старался сверх всякой меры и вконец выбился из сил, а малышка смотрела на меня, как на скомороха требовала все новых побасенок… Я глядел, и сам не соображал, на что гляжу… В глазах плясали дикари с островов, игуанодоны… Колесом вертелось в голове, мутило, сердце колотилось… Опять головокружение… По два, по три раза на дню случалось… Прислоняюсь к витрине, сползаю на свой тюк, на кучу железок… Кружится, кружится… Держусь за голову обеими руками… Снова картины прошлого: раскрашенные дикари в масках пляшут, кружатся в хороводе, а посередине валяется в тачке бедняга де Перейр… Не пойму, отчего оживают образы прошлого, когда со мной приключается дурнота… Порхающие печали, мотыльки слабо звучащей музыки… Что-то слышу… Стук сердца… И вдруг меня обжигает ярость! Новый приступ ревности! Надо бы подняться, да нет сил… Присмотреть за малышкой, чтобы не сбежала… Ужас, до чего я слаб! Привалился мешком к витрине… Вспоминать… Оживать… Присматривать за малышкой… Кто же все-таки ее насилует? Дядя-полковник? Состен? Какой именно полковник? Понятия не имею – у меня ведь есть свой полковник! Настоящий, не какой-нибудь недотепа! Де Антре. Ого-го! Двенадцатый эскадрон тяжелой конницы! Все перепутывается, переплетается, а я приткнулся к витрине, и все это прет из меня вперемешку. Да, вот так! Черт с ней, с «Вегой»! Север, юг, проныра Нельсон, размалеванная свинья Бигуди – все валится в кучу, подряд. Куда все это пристроить? А эта пьяная полицейская морда Мэтью? Его глаза вертятся вокруг меня безостановочно. Их куда? Они вертятся, вертятся, и от всей этой карусели в голове так жужжит и гудит, что я дурею. Никогда мне не дойти!.. Подлые людишки! Подлые! Уверен, они ее тискали. Дядя уж точно! Никаких сомнений! Уж очень она привычна. Как она с Бигуди, а? Будь она ребенком, невинным ребенком, она убежала бы с криком. А то ведь с каким удовольствием. Собственными глазами видел. Как наслаждались, как млели эти голубицы! Паскудницы! Прямо посреди сквера! Совсем девочка, а ни стыдливости, ни целомудрия! Сопливая сучонка! Изменяла мне с этой уличной шлюхой, этой жуткой образиной! С ходу, без задержки подложила мне свинью. Не могу больше оставаться здесь. Поднимаюсь. Побежал бы, не разбирая дороги! Все кипит во мне. Черт, голова! А, плевать!.. Собираюсь с силами… Действительно, какое-то наваждение: бежать, бежать! Надо что-то делать… О-па! Подъем, Вирджиния! Только не отпускать ее от себя. Тяну ее за руку. Бесстыдная развратная соплячка! Ну же, идем! Мерзавец Состен! Он, видите ли, ищет дьявола! А дьявол-то – во мне! Он терзает мне мозги днем и ночью. Хватай его, забирай – и все дела! Сущие пустяки! Он всюду во мне – в потрохах, в ноге, в голове, в сердце. И малышка – целиком в его власти. Да и все мы, будь он неладен! Эта дрянь, лжечародей Состен со своими отродьями! А Бигуди? Она одна столько рож понакорчит, сколько в сотне тысяч «Вег» не сыщешь… Околдует, высосет!.. Худо, ноги подкашиваются… Совсем устал… Пришлось снова садиться. Гнев действует на меня одуряюще. Мысли возвращаются к этому гаду Состену, к Мэтью… Хороши гуси!.. А со мной – предмет моей ревности… Крепко держу за руку наглую дрянь, маленькую сучку, фею моего сердца, маленькое порочное крепкотелое чудо… Что мне, совсем одурелому, делать с ним?.. Мысли мешаются, скачут, уносят меня… Я уже не властен над собой. Плачет по мне смирительная рубаха!.. Все-таки я что-то еще соображал… Чушь несусветная! Фея моего сердца – и такая потаскушка… Порочна до мозга костей… С этой жабой, с Бигуди! Феерическое представление устроила фея… Я рычал, задыхался на куче железяк… Валялся под витриной, точно бездомный пес… Хорош! Она прекрасно видела, что я выбился из сил… Конечно же видела, хитрюга! Могла бы хоть немного помочь… На нас смотрели. Клерки выходили из контор – кончился их рабочий день, по улице валил народ. Неровен час, фараоны! Возьмут, да отведут в участок как бродяжку, валяющегося в общественном месте! Вставай, обормот! Стараюсь приободриться… За дело, шалопай! Напрягаю все силы. Мы были недалеко от заведения Джинголфа, где торговали красками и мастиками, но у меня уже имелся этот товар. «Джинголф и K°» я знал хорошо. Не задерживаясь, шел дальше, погруженный в раздумья. Шел, точно лунатик, держа Вирджинию за руку. Не хотел отпускать ее больше от себя… чтобы всегда была со мной!.. Вот в таком состоянии я находился. Подумывал даже, не посадить ли ее под замок. Обдумывал, быстро шагая… Беречь ее пуще зеницы ока, чтобы никуда не пропала! Беречь, как сокровища Лондонской Башни! Вот какая мысль завладела мною. Никому больше не видать ее! Мне одному будет дано впивать ее глазами! Только так, и не иначе! Неприступная твердыня со смертоносными башнями, огромными подъемными мостами… и кипящим маслом – для Бигуди, для ее поганой свинячьей хари! Всегда на огне и над дверьми! Чтобы эта хавронья глаз больше не казала!
«I'll put you in!» – говорил я ей… Сулил ей счастье. «Я запру вас в башне!»
– Where is your tour? А где ваша башня? – преспокойно.
– В моем большом замке, карапузик! Вам будет хорошо там! В моей крепости, душечка! В тепле и добре!
Насмешливо глядя на меня, моя козочка трусила то шажком, то вприпрыжку. Ни намека на беспокойство… «Ку-ку! Ку-ку!» – приговаривала она, тыча мне пальцем в висок… Она – вприскочку, а я – шагом… Придурок, он и есть придурок!
– Да, сокровище мое: на три оборота ключа! На целых три! Так-то!
«Пфр-р!.. Пфр-р!» – запрыскала она. Ну, снова за свое! Чем настойчивее я говорил, тем смешнее выглядел – хоть плачь!.. Малютка… Цветок моих грез… из очень уж ранних… Фу-у, вконец измотался!.. Уж эти мне английские девчушки с крепкими икрами… Им ничего не стоит из-за какого-нибудь вздора втравить вас в жуткую передрягу… из-за ерунды заорать благим матом, завопить «караул!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82