– Нет, мне пора возвращаться на корабль.
Дождь усилился, и цинковая крыша загудела так громко, что Джо не мог расслышать, что ему говорил человек, назвавшийся Джонсом; потом дождь ослабел и прошел вовсе.
– Тогда по крайней мере пойдем ко мне в гостиницу и выпьем в номере, Слим. Меня тут никто не знает. Я могу делать все, что мне захочется.
– Мне бы хотелось посмотреть спортивную страницу американской газеты, если можно.
Они сели в автомобиль и поехали в город по шоссе, окаймленному водой, точно каналами. Показалось жаркое солнце, и все окутал голубой пар. Было уже поздно. Улицы города были полны народу; индусы в тюрбанах, китайцы в чистеньких костюмах из магазина готового платья, краснолицые белые в белом, шумные оборванцы всех мастей.
Джо было неловко идти по вестибюлю гостиницы в робе, к тому же совершенно мокрой; вдобавок он был небрит. Человек, назвавшийся Джонсом, обнял его за плечи, когда они поднимались по лестнице. Номер у него был большой, окна высокие, узкие, со ставнями, и в нем пахло вежеталем.
– Фу, – сказал он, – я промок и весь горю. Пойду приму душ… Нет, сначала закажем-ка шипучего джину… Отчего вы не разденетесь? Чувствуйте себя как дома. В такую погоду, кроме собственной кожи, человеку никакой одежды не нужно.
Джо покачал головой.
– Платье у меня больно вонючее, – сказал он. – А где газеты?
Слуга-индус принес выпивку, покуда человек, назвавшийся Джонсом, возился в ванной. В выражении лица индуса, в складке его тонких губ и в черных глазах, глядевших поверх Джо, было что-то, что разозлило Джо. Ему захотелось набить морду этому коричневому холую. Человек, назвавшийся Джонсом, вышел из ванной, прохладный, в шелковом халате.
– Садитесь, Слим, выпьем и потолкуем.
Он осторожно провел пальцами по лбу, словно у него болела голова, и по курчавым черным волосам и уселся в кресло. Джо сел на стул в другом конце комнаты.
– Фу, если я еще на неделю тут застряну, эта жара меня доконает. Не понимаю, как вы ее переносите, да еще занимаетесь физическим трудом. Вы, должно быть, очень здоровый.
Джо хотел спросить насчет газет, но человек, назвавшийся Джонсом, заговорил опять о том, как бы он хотел быть здоровым, и поглядеть белый свет, и встречаться с разными людьми, ходить в разные места, много, должно быть, можно увидеть забавного, это интересно, должно быть, день за днем плыть в открытом море, спать всем вместе, возиться и дурачиться, а? – а потом проводить ночь на суше, устраивать кавардак, шуметь, несколько парней с одной девкой.
– Если бы я мог так жить, мне было бы на все наплевать на репутацию, на разных шантажистов, лишь бы не попасть в тюрьму, а? Знаете, Слим, я бы хотел поехать с вами и вести такую жизнь.
– Вот как? – сказал Джо.
Человек, назвавшийся Джонсом, позвонил и приказал подать еще выпивки. Когда индус вышел, Джо опять спросил про газеты.
– Честное слово, Слим, я их повсюду искал. Должно быть, их выбросили.
– Ладно, мне пора возвращаться на мое корыто. – Джо взялся за дверную ручку. Человек, назвавшийся Джонсом, подбежал к нему и схватил его за руку и сказал;
– Нет, вы не уйдете. Вы обещали пойти со мной погулять. Вы ужасно славный мальчик. Вы не пожалеете. Не уходите так – мне с вами ужасно хорошо, я, знаете, просто влюблен. С вами этого никогда не бывало, Слим? Вы останетесь довольны. Я дам вам пятьдесят долларов.
Джо покачал головой и отнял руку. Ему пришлось отпихнуть того, чтобы открыть дверь; он сбежал по белым мраморным ступеням и вышел на улицу.
Было уже почти темно; Джо шел быстро. С него струился пот. На ходу он ругался вполголоса. Он чувствовал себя погано, и ему действительно очень хотелось поглядеть на газеты из дому.
Он побродил по площади, напоминавшей парк, на которой сидел сегодня днем, потом пошел к порту. Все равно, надо идти на корабль. Масляный чад из трактиров напомнил ему, что он голоден. Он даже зашел в один трактир, но потом вспомнил, что у него ни цента в кармане. Он пошел на звуки пианолы и очутился в квартале красных фонарей. На порогах хибарок стояли негритянские шлюхи всех мастей и оттенков, полукровки-китаянки и индианки, несколько увядших, жирных немок и француженок; одна маленькая мулатка, протянувшая руку и тронувшая его за плечо, когда он проходил мимо нее, была чертовски хороша собой. Он остановился и заговорил с ней, но, когда сказал, что он пустой, она рассмеялась и сказала:
– Марш отсюда, господин Безгроша… тут господам Безгроша нечего делать.
Вернувшись на корабль, он не смог разыскать кока, чтобы выклянчить у него какую-нибудь еду, и удовольствовался табачной жвачкой. В кубрике было жарко, как в печке. Он вышел на палубу в одних подштанниках и стал расхаживать с вахтенным – розоволицым парнишкой из Дувра, которого все звали Малышом. Малыш сказал, что слышал, как старик и мистер Мак-Грегор говорили у себя в каюте, что они завтра пойдут в Сент-Люсию за грузом лимонов, а потом к чертовой матери домой, и до чего же он рад, что вернется наконец на милый родной островок и уберется с этой дерьмовой посудины – правда, красота? Джо сказал, что ему-то до всего этого какое дело, он сам родом из Вашингтона, округ Колумбия.
– Я хочу бросить эту пакостную жизнь и заняться таким делом, чтобы хоть что-нибудь заработать. А то тут всякий сукин сын турист с толстым кошельком думает, что он может тебя купить, как девку. – Джо рассказал Малышу про человека, назвавшегося Джонсом, и тот хохотал до упаду.
– Пятьдесят долларов – это пять десяток. За пять десяток я бы ему, пожалуй, что угодно позволил. А как же?
Ночь была совершенно бездыханна. Москиты начали кусать голые руки и шею Джо. Приторный душный туман поднимался от неподвижной воды порта, мутя огни набережной. Они раза два обошли палубу, не произнося ни слова.
– Так что же он все-таки от тебя хотел, Янк? – сказал Малыш хихикая.
– Да ну его к черту, – сказал Джо. – Брошу я эту жизнь. Что бы ни случилось, куда бы тебя ни занесло, матрос всегда хватается за сволочной конец. Верно, Малыш?
– А как же… пять десяток! И как ему, сукину сыну, не стыдно? Нарушение нравственности – вот как это называется! Следовало бы пойти к нему в гостиницу с двумя нашими парнями и заставить его заплатить за молчание. В Дувре такие типы платят деньги за гораздо более скромные дела. Приезжают летом на каникулы и охотятся за мальчишками-банщиками… Пошантажировать его – вот что с ним надо сделать, Янк.
Джо ничего не ответил. Через некоторое время он сказал:
– А я, когда был маленьким, мечтал попасть в тропики.
– Какие это тропики. Это сущий ад, вот что это такое.
Они еще раза два обошли палубу. Джо перегнулся через поручни и уставился в масляную тьму. Черт бы побрал этих москитов. Он выплюнул жвачку, услышал слабый всплеск, спустился в кубрик, забрался на свою койку, натянул одеяло на голову и лежал весь в поту.
– Вот черт, а я хотел почитать про бейсбол.
На следующий день они взяли уголь, а еще через день Джо приказали красить офицерские каюты, покуда «Аргайл» шел проливом Бока между тинисто-зелеными папоротниковыми островами, и он злился, потому что у него было свидетельство матроса первого класса, а с ним обращались, как с простым матросом, и вот он едет в Англию, а что он там будет делать? Товарищи говорили, как бы его там не отправили в концентрационный лагерь до конца войны: он ведь иностранец и едет в Англию без паспорта, все-таки война, немецкие шпионы и все такое; но ветер опять пахнул солью, и, когда он выглянул в иллюминатор, он опять увидел синий океан, а не Тринидадскую лужу и летучих рыб, стаями уносившихся от корабля.
Гавань на Сент-Люсии была чистая и закрытая, под кокосовыми пальмами белые дома с красными крышами. Выяснилось, что они будут грузить бананы; целых полтора дня они сколачивали в заднем трюме перегородки и прибивали жерди для бананов. Уже стемнело, когда они подошли к банановой пристани и перебросили две сходни и установили подъемный кран, чтобы спускать связки в трюм. Пристань была полна цветных женщин, смеявшихся, и визжавших, и кричавших команде разные слова, и рослых бездельников негров. Грузили женщины. Через некоторое время они начали подниматься по сходням, каждая с огромной зеленой связкой бананов, свисавшей с головы на плечи; тут были старые черные мамаши и хорошенькие молодые мулатки; под тяжелыми связками их лица блестели от пота, видны были груди, болтавшиеся под лохмотьями, коричневая кожа сквозь рваный рукав. Когда женщина доходила до конца сходней, два рослых негра осторожно снимали с ее плеч связку, надсмотрщик давал ей бумажку, и она сбегала по соседним сходням на пристань. Заняты были только машинисты с паровой лебедки, команде нечего было делать. Они стояли кругом, тревожно глядя на женщин, на сверканье белых зубов и белков, тяжелые груди, мерное качанье бедер. Они стояли, глядя на женщин, почесываясь, переминаясь с ноги на ногу; они даже не очень похабничали. Была черная тихая ночь, запах бананов и пота негритянок стоял вокруг них душным облаком; время от времени слегка тянуло прохладным запахом лимонов из ящиков сваленных на пристани.
Джо увидел, что Малыш манит его куда-то. Он пошел за ним в тень. Малыш прижался губами к его уху:
– Тут есть девки, Янк, идем.
Они поднялись на нос и скользнули по канату на пристань. Канат ободрал им руки. Малыш плюнул на ладони и потер одну о другую. Джо сделал то же самое. Потом они нырнули в пакгауз. У них под ногами проскочила крыса. В пакгаузе хранилось гуано и пахло удобрениями. За маленькой дверью в задней стене стоял смоляной мрак, под ногами был песок. Слабый отсвет уличных фонарей падал на потолок пакгауза. Слышались женские голоса, приглушенный смех. Малыш исчез. Рука Джо легла на голое женское плечо.
– Сперва дай мне шиллинг, – сказал сладкий голос вест-индской женщины.
– Хорошо, котик, хорошо, дам, – охрипшим голосом сказал он.
Когда его глаза привыкли к мраку, он заметил, что они тут не одни. Вокруг слышались смешки, хриплое дыхание. С парохода доносилось прерывистое жужжанье лебедок, нестройный говор женщин, грузивших бананы.
Женщина просила денег.
– Ну же, беленький мальчик, ты же обещал.
Малыш стоял рядом с ним и застегивал штаны.
– Мы сию секунду вернемся, девочки.
– Верно! Мы забыли деньги на борту.
Они побежали по пакгаузу, преследуемые женщинами, вскарабкались по веревочной лестнице, спущенной кем-то за борт, и очутились на палубе, задыхаясь и корчась от смеха. На пристани они увидели женщин, которые бегали взад и вперед, ругаясь и плюясь, как дикие кошки.
– Счастливо оставаться, дамочки, – крикнул Малыш, махая шапкой. Он схватил Джо за руку и потащил его по палубе; несколько секунд они стояли у конца сходней.
– Слушай, Малыш, твоя тебе в бабушки годилась, честное слово, прошептал Джо.
– Иди к черту, у меня была хорошенькая.
– Черта с два… Ей все шестьдесят.
– Вот дурак проклятый… Я тебе говорю, у меня была хорошенькая, – сказал Малыш и ушел обиженный.
Красная луна уже показалась над зубчатыми холмами. В отсвете пароходных огней по сходням змеилась зеленая цепочка женщин, несущих связки бананов. Джо вдруг стало не по себе, захотелось спать. Он спустился вниз и, прежде чем забраться на койку, тщательно вымылся с мылом. Он заснул, слушая разговоры своих товарищей, шотландцев и англичан, о девках за пакгаузом; кто сколько имел, по скольку раз, и где было лучше – тут или в Аргентине, или в Дурбане, или в Сингапуре. Погрузка продолжалась всю ночь.
В полдень они взяли курс на Ливерпуль; главный механик гнал вовсю, чтобы поскорей добраться, и все толковали о родных краях. Бананы они ели до отвала; каждое утро суперкарго выносил перезрелые связки и вешал их в камбузе. Команда ворчала, что на пароходе нет оружия, но «старик» и мистер Мак-Грегор, по-видимому, беспокоились больше о бананах, чем о немецких катерах. Они то и дело заглядывали под брезент над люком, в котором был устроен вентилятор, – не перезрели ли бананы. В кубрике всячески поносили проклятые бананы.
Пройдя тропики, они попали в сильный норд, дувший четыре дня подряд, да и после этого погода была довольно поганая. Отстояв четыре часа у штурвала, Джо не знал, что ему делать. В кубрике ругались, что на пароходе нет средства от клопов и тараканов, и нет оружия, и почему они не присоединяются к какому-нибудь каравану. Потом прошел слух, что у Лизарда крейсируют немецкие подводные лодки, и все, начиная со «старика», стали раздражительны как черти. Все приставали к Джо, почему Америка не вступает в войну, и он вел долгие споры с Малышом и одним пожилым человеком из Глазго, которого звали Хейг. Джо сказал, что Штатам нет никакого дела до войны, и у них чуть не завязалась драка.
Когда завиднелись огни острова Силли, радио сообщило, что они находятся поблизости от каравана и что в Ирландском море, до самого Ливерпуля, покуда они не войдут в Мерси, их будет сопровождать предоставленный им эсминец. Британцы выиграли большое сражение под Монсом. «Старик» выставил всем по стакану рома, и все были в чудном настроении, кроме Джо, который беспокоился, как у него все обернется в Англии без паспорта. Он все время зябнул, потому что у него не было никакой теплой одежды.
Вечером из сумеречного тумана внезапно вынырнул эсминец, высокий, как церковь, над огромной волной, пенившейся из-под его носа. На мостике страшно перепугались, думали, это немец. Эсминец развернул британский флаг, уменьшил ход и пошел рядом с «Аргайлом». Команда высыпала на палубу и приветствовала эсминец троекратным ура. Кое-кто предложил спеть «Боже, храни короля», но офицер на мостике начал ругать в мегафон «старика», почему он, мать его так, не шел зигзагом и разве ему, мать его так, неизвестно, что в военное время на торговом судне запрещено шуметь.
Пробило восемь склянок, и сменилась вахта. Джо с Малышом шли по палубе и засмеялись как раз в ту минуту, когда им навстречу попался побагровевший мистер Мак-Грегор. Тот остановился прямо перед Джо и спросил его, что именно кажется ему таким смешным. Джо ничего не ответил. Мистер Мак-Грегор пристально поглядел на него и сказал тихим злобным голосом, что он, вероятней всего, вовсе и не американец, а гнусный тевтонский шпион, и приказал ему работать следующую смену в кочегарке. Джо сказал, что подписал контракт в качестве матроса первого класса и никто не имеет права заставлять его работать в качестве кочегара. Мистер Мак-Грегор сказал, что за тридцать лет плавания он еще ни разу никого не бил, но, если Джо произнесет еще хоть слово, он даст ему по морде. Джо вспыхнул, но удержался и молча стиснул кулаки. Несколько минут мистер Мак-Грегор смотрел на него, красный, как индюк. Двое вахтенных прошли мимо.
– Отведите этого парня к боцману и закуйте его в кандалы. Он, вероятней всего, шпион… Ну, идите смирно, а то хуже будет.
Джо провел ночь, скорчившись, со скованными ногами, в крошечной каморке, пахнущей плесенью. Наутро боцман выпустил его и сказал ему довольно вежливо, чтобы он пошел к коку и попросил овсяной каши, но чтобы не совался на палубу. Он сказал, что, как только они придут в Ливерпуль, его выдадут английским властям.
Проходя по палубе в камбуз (лодыжки его еще ныли от кандалов), он увидел, что «Аргайл» уже вошел в реку Мерси. Было розовое солнечное утро. Повсюду стояли на якорях корабли, приземистые черные парусники и патрульные катера шныряли по бледно-зеленой ряби. Над головой широкую пелену коричневого дыма кое-где прорезали кудрявые струйки белого пара, на которых отсвечивало солнце.
Кок дал ему каши и кружку горького, чуть теплого чая. Когда он вышел из камбуза, они уже поднялись вверх по реке, по обоим берегам виднелись города, все небо было затянуто коричневым дымом и туманом. «Аргайл» шел самым малым ходом.
Джо спустился в кубрик и завалился на койку. Товарищи глядели на него молча, и, когда он обратился к Малышу, лежавшему на койке под ним, тот не ответил. Это было обидней всего. Джо повернулся лицом к стене, натянул одеяло на голову и заснул.
Он проснулся оттого, что его кто-то тряс.
– Идите за мной, – сказал высокий английский бобби в синем шлеме с лакированным ремешком, держа его за плечо.
– Хорошо, только подождите секунду, – сказал Джо, – я помоюсь.
Бобби покачал годовой.
– Чем скорей вы пойдете и чем тише будете себя вести, тем будет лучше для вас.
Джо надвинул шапку на лоб, достал из-под матраца сигарную коробку и вышел вслед за бобби на палубу. «Аргайл» уже пришвартовался. Так, ни с кем не попрощавшись и не получив жалованья, он спустился по сходням; на полшага позади шел бобби.
Бобби крепко держал его за руку повыше локтя. Они прошли по мощенной плитняком пристани и вышли за большие чугунные ворота, где их поджидала «Черная Мария». Кучка зевак, красные лица в тумане, черная, грязная одежда.
– Поглядите на проклятого гунна, – сказал кто-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49