– Так что же такое вы увидели, господин Бемрод?.. Да говорите же!
Не знаю почему, дорогой мой Петрус, но я упорно хранил молчание; конечно, в этом молчании не было ни упрямства, ни высокомерия. Я два-три раза попытался заговорить, но голос застрял у меня в гортани, vox faucibus haesit, Пресекается голос в гортани (лат.). – Вергилий, «Энеида», III, 48

не в силах подняться к губам.
Я только показывал на предмет, с первого взгляда принятый мною за даму в сером, предмет, который мои глаза, привыкнув к полутьме, стали различать все яснее и который оказался подвешенной возле кровати женской одеждой, украшенной сверху чепчиком.
Дело в том, что через разбитое оконное стекло и щель в ставне в комнату проникал ветерок и, чуть шевеля ткань, придавал безжизненной, пустой одежде видимость жизни и движения.
– Ну, так что же? – спросила Мэри.
Я продолжал указывать пальцем на предмет, так нас напугавший.
– Там? – прошептала Мэри. – Там?
И она протянула руку в том направлении, в каком указывал я. В результате нового усилия слово все-таки сорвалось с моих губ.
Правда, это слово представляло собой всего лишь один слог.
– Да, – произнес я.
– Ах, вот это! Но разве вы не видите: то, что вы мне показываете, это всего лишь старое платье, висящее на стене?!
Странное дело галлюцинация, дорогой мой Петрус! И как понятно стало мне теперь, что такое пресловутый мираж, обманывающий в пустыне путешественников: он их влечет к себе, но как только путешественники добираются до опушки оазиса или к воображаемому озеру, те внезапно исчезают!
От этих простых слов служанки иллюзия развеялась, дама в сером исчезла, а предметы у меня перед глазами обрели свой подлинный облик.
– Ах! – воскликнул я и рассмеялся над самим собой, а еще, быть может, радуясь тому, что мы, оказывается, имели дело не с покойницей, а с ее одеждой. – Хорошенькая история!
И я попытался встать; но, знаете ли, дорогой мой Петрус, смех так меня обессилил, что мне не удалось сразу встать на ноги и я снова упал навзничь.
– Хорошенькая история, если вам такое угодно, господин Бемрод! – воскликнула Мэри. – А вот я называю это скверной шуткой… Господи Иисусе! Если вы ничего не боитесь, если вы отважны, как Иуда Маккавей, В 168 г. до н. э. в Иудее вспыхнуло восстание против царя Антиоха IV Эпифана, запретившего соблюдение всех иудейских религиозных обрядов и обязавшего приносить жертвы языческим богам. Это восстание возглавил священник Матгафий Хасмоней и пять его сыновей. В 166 г. до н. э. он умер и во главе движения встал его третий сын, Иуда, по прозвищу Маккави («Молот»), которое стало фамильным именем Хасмонеев. В 160 г. до н. э. он взял Иерусалим, но сам пал в бою. Его сменил младший из братьев – Ионафан, ставший первосвященником (был убит в 143 г. до н. э.). В 141 г. до н. э. второй сын Матгафия – Симон (ум. в 134 г. до н. э.) провозгласил себя первосвященником и князем, основав династию (с 106 г. до н. э. – царскую) Маккавеев (Хасмонеев).

разве это дает вам право пугать до смерти бедную женщину?!.. Ах, – продолжала она, входя в комнату, – ведь это я впервые сюда захожу… А знаете ли, господин Бемрод, вы хотя и служитель церкви, но немного шутник!
И с этими словами Мэри приблизилась к изножью кровати.
Тут она обернулась и позвала меня:
– Подойдите-ка сюда!
Пока она шла в глубь комнаты, я встал на ноги.
– Ну, что же вы не идете? – спросила Мэри.
– Дорогая моя, – откликнулся я, – наверное, вот уже три года, как эти окна не открывались, и комната должна ужасно пахнуть затхлостью, а дурные запахи я просто не переношу… Сначала откройте окна, а потом я войду!
– Да, это верно, господин Бемрод, – согласилась славная Мэри, – и вправду комната нуждается в проветривании… Погодите, сейчас я так и сделаю…
И она, подойдя сначала к одному окну, затем – к другому, открыла оконные рамы и толкнула наружу сместившиеся ставни.
В комнату ворвался свет и заполнил ее, как вода заполняет водоем, когда один за другим поднимают шлюзы, – валами, волнами, потоками.
Я никогда не видел ничего печальнее этой комнаты, где каждая вещь словно являла собой воплощенный пример евангельского изречения: «Ибо прах ты и в прах обратишься». Эти слова Бог сказал Адаму, изгоняя его из рая (Бытие, 3: 19).


И правда, казалось, что стоит любому из этих предметов соприкоснуться с чем-то плотным и твердым – и он рассыплется в прах.
Обои свисали лохмотьями; остов кровати перекосился, и тюфяки сползли на пол; пол, составленный из плиток, покрылся слоем пыли толщиной в полпальца, казавшимся прахом трех столетий; украшавшее камин зеркало, по-видимому, утратило в безлюдье и темноте всякую способность отражать предметы; наконец, то, что особенно поразило мое воображение, – вившиеся на полу веревки различной длины и толщины, наводившие на мысль о том, что кто-то выбрал из них подходящую, а остальные пренебрежительно бросил.
Завершив этот общий обзор, я остановил свой взгляд отдельно на тех предметах, которые, похоже, заслуживали моего внимания.
Прежде всего это был набор одежд, которые, покачиваясь, висели на гвозде у изголовья кровати, явно не изведав прикосновения ничьей руки с тех пор, как у них, по всей вероятности, отняли мертвое тело дамы в сером.
Этот набор одежд, принятый мною за саму даму в сером и внушивший мне такой ужас, что у меня отнялись ноги – и я, дорогой мой Петрус, могу Вам в этом признаться теперь, когда, благодаря присущей мне силе воли, я вошел в эту комнату и осмотрел ее так бесстрашно, как мог бы это сделать только самый смелый человек трех королевств, То есть Англии, Шотландии и Ирландии, из которых состоит Британское государство.

– так вот, этот набор одежд состоял из чепчика, нагрудника, какие носили в середине шестнадцатого века женщины среднего общественного положения, юбки, некогда белой, а ныне ставшей серой, и серого платья, ставшего черным.
Мы распознавали эти различные одежды, приподнимая их одну за другой, ведь снять их с гвоздя, чтобы тщательно осмотреть, Мэри из робости, впрочем простительной ее полу, отказалась наотрез, хотя я и предлагал ей взять эти одеяния в подарок.
По правде говоря, я предлагал ей не лучший подарок!
Все в целом нельзя было бы продать тряпичнику даже за два пенса, настолько обветшали ткани – то ли под воздействием времени, протекшего с тех пор, когда одежды были повешены на гвоздь, то ли из-за пользования ими носившей их особой, прежде чем эта особа сняла их, чтобы войти в вечность так же, как она оттуда вышла.
Но не из-за ветхости тканей Мэри отказалась от подарка; она без обиняков заявила, что не только носить одеяния покойной, но даже прикоснуться к ним значило бы навлечь на себя несчастье.
Как Вы, конечно, догадываетесь, я расхохотался, столкнувшись с подобным суеверием, и, чтобы показать бедной женщине всю меру презрения, какое оно у меня вызывало, протянул руку к этим нарядам.
Но, как только я к ним прикоснулся, гвоздь, несомненно изъеденный ржавчиной, распался и все одежды, с мрачным шелестом скользнув по стене, упали на пол и подняли вокруг себя облачко зловещей пыли, какая поднимается из глубины иссушенных гробниц.
– О господин Бемрод, – вскричала Мэри, – вы коснулись одежд дамы в сером, и это навлечет на вас беду!
Сколь бы смехотворным ни было это предсказание, в голосе Мэри звучала такая убежденность, слова ее были произнесены в таком сумрачном месте, а обстоятельства, в которых мы оказались, были столь необычными, что, должен сказать Вам, дорогой мой Петрус, я почувствовал, как дрожь прошла по моему телу.
И тут мне пришла в голову другая мысль, ничуть не ослабившая впечатления от первой: а что если одеяния, которых я сейчас коснулся и которые затем столь быстро упали от прикосновения моей руки, являются теми одеждами, какие дама в сером носила как раз для того, чтобы являться людям.
В таком случае я прикоснулся к одеянию не только покойницы, но и к одеянию призрака, что гораздо хуже.
Так что я с ужасом отпрянул от этих одежд, оставшихся на том же месте, куда они упали.
Затем я стал осматривать шкафы.
В том, что стоял у камина, хранилось несколько предметов кухонной утвари, и это доказывало, что дама в сером сама занималась приготовлением еды, причем в своей убогой комнате; в остальных шкафах лежало лишь несколько лохмотьев старого белья – то ли столового, то ли нательного.
О манускриптах, о документах, которые могли бы дать хоть какие-то сведения относительно этой мрачной истории здесь не было и речи.
Мы разыскивали их настолько тщательно, что открыли каждый стенной шкаф, приподняли каждую рамочку и даже заглянули за уже упомянутое помутневшее зеркало, похожее на мертвый стеклянный глаз этой печальной комнаты, надеясь найти там хоть клочок пергаментной рукописи или бумаги с печатным текстом.
Но, повторяю, дорогой мой Петрус, мы там совершенно ничего не обнаружили.
Какое-то тревожное чувство, для Вас, впрочем, вполне понятное, заставило меня ускорить поиски.
Меня беспокоило то, что дверь останется открытой, а стена – разрушенной; такое обстоятельство весьма благоприятствовало тому, чтобы дама в сером совершала свои ночные прогулки.
Отчаявшись найти хоть какие-то нужные мне сведения, я решил закрыть дверь и как можно скорее вновь ее замуровать.
Осмотрев повреждения, нанесенные мною, я пришел к выводу, что закрыть ее снова – дело неосуществимое.
Та часть стены, куда входила замочная задвижка, была разломана.
Так что мне потребовались бы одновременно и слесарь, и каменщик.
А вот замуровать проделанное мною отверстие в стене было не столь уж сложно.
Для этого мне понадобились бы только известковый раствор и несколько кирпичей, которым вместе с обломками стен предстояло заменить кирпичи, разрушенные скарпелем или ломом.
У меня было промелькнула мысль послать Мэри к каменщику за ведром известкового раствора и мастерком, а самому в это время постеречь дом, но я опасался, что она, пребывая во вполне понятном смятении после предпринятой нами вылазки, не сумеет попросить именно то, что мне нужно, а потому предпочел оставить ее в доме и самому пойти к каменщику.
Итак, я сообщил ей мое решение и предложил спуститься на первый или второй этаж, если ей страшно остаться здесь, на третьем, но она мне спокойно ответила:
– Обо мне не беспокойтесь, господин Бемрод; идите за вашим ведром с известью и за мастерком, а я тем временем буду еще искать – вдруг найдутся какие-нибудь сведения об этой бедной неприкаянной душе, которой Господь по милости своей предоставил на долгие годы место в чистилище, где она пребывает и поныне!
– Хорошо, Мэри, – согласился я, – у меня было желание остаться здесь, а вас послать к каменщику, но, если вам не страшно…
– Простите, господин Бемрод, – перебила меня служанка, – вам хочется, чтобы я туда пошла, а вы остались здесь? В таком случае…
– Нет, нет, – живо возразил я, – раз уж мы договорились, то пусть все так и будет.
И, перескакивая через несколько ступенек, я сбежал вниз, предоставив бесстрашной Мэри продолжить поиски.
Дорогой мой Петрус, я назвал ее бесстрашной, поскольку, даже учитывая, в конце концов, что мужество этой женщины, вне всякого сомнения, обусловлено низким уровнем ее душевного склада, который не позволяет чувствам простых людей быть такими же тонкими и глубокими, как у натур утонченных, я не могу, тем не менее, не отдать должное ее бесстрашию.
Ибо если я и не человек праведный, о котором говорит поэт Гораций,. Здесь имеется в виду образ справедливого и твердого в решениях мужа из оды Горация, посвященной императору Августу:

Кто прав и к цели твердо идет, того
Ни гнев народа, правду забывшего,
Ни взор грозящего тирана
Ввек не откинут с пути…

(«Оды», III, 3, 1–8; пер. Н.Гинцбурга.)

то, по крайней мере, человек беспристрастный, о котором говорит апостол Павел Павел – один из самых почитаемых в христианстве апостолов. Согласно Писанию, он никогда не был знаком с Христом, в молодости являлся правоверным иудеем (его еврейское имя – Савл) и принимал участие в гонениях на первых христиан; намереваясь начать широкое преследование бежавших из Иерусалима христиан, отправился в Дамаск, но на пути испытал чудесное видение – воссиял яркий небесный свет, от которого он упал на землю и на время ослеп, и послышался голос Христа, укорявшего его: «Савл! Савл! Что ты гонишь меня?» (Деяния, 9: 4); после этого стал ревностным проповедником христианства и именовал себя только римским именем Павел (он был римским гражданином); по преданию, был казнен в Риме в 66 г. во время гонений на христиан. В Новом завете содержится 14 посланий, авторство которых приписывается апостолу Павлу.



XI. Важная новость

Уже через четверть часа я вернулся с предметами, за которыми отправлялся.
Правда, я поостерегся сказать каменщику, для чего мне нужно на время его ведро и его мастерок и зачем я покупаю у него известковый раствор.
Быть может, он не захотел бы мне его продать; быть может, он не захотел бы дать мне на время свое ведро и свой мастерок.
Я сослался на необходимость починить стену пасторского двора.
Поскольку калитка в мой двор будет закрыта, кто может знать, какую стену я чиню?
Итак, я закрыл калитку и поднялся на третий этаж с мастерком, известковым раствором и ведром.
Пока я отсутствовал, Мэри не прекращала поисков, но ничего не нашла. Для меня стало очевидным: если какие-то бумаги и пережили все это бедствие, искать их следовало не в комнате дамы в сером, а в каком-то другом месте.
В конце концов, благодаря только что совершенному великому деянию я все же добился результата, убедившись в том, что в комнате совершенно никого не было.
Никакой призрак, никакое привидение, никакой выходец с того света не воспротивились предпринятому нами скрупулезному осмотру помещения.
Заделывая отверстие в стене, я оставлял за ней пустую комнату.
А раз так, то кто мог бы отныне выйти из этой комнаты? Ведь в ней не было даже того, что я какое-то мгновение боялся увидеть, – трупа!
Поэтому я велел Мэри закрыть окна, что было вполне естественно, поскольку она их и открыла.
Впрочем, выполнить это не составило ей никакого труда.
Затем она вышла.
Конечно, Мэри сделала робкую попытку отпроситься домой, чтобы приготовить мужу ужин, но мне был нужен помощник, и я ее задержал.
Зная меня только в качестве ученого и философа, Вы, дорогой мой Петрус, можете усомниться в моей способности выполнить затеянную мною работу, но, к счастью, отец, вырастивший меня, воспитал меня более разносторонним, чем Вы полагаете, научив меня основам разных ремесел.
Это прежде всего проистекало из его замысла сделать меня моряком дальнего плавания.
А потому «Робинзон Крузо» был любимой книгой моей юности. «Жизнь и необыкновенные и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка» («Life and strange surprising adventures of Robinson Crusoe of York, mariner»; 1719) – знаменитый роман Даниеля Дефо.


Так вот, мой добрейший отец хотел, чтобы я, оказавшись по воле судьбы на необитаемом острове, подобно герою Даниеля Дефо, смог бы, так же как он, найти в самом себе все те способности, какие хозяин Пятницы Пятница – южноамериканский индеец, персонаж романа «Робинзон Крузо»: спасенный Робинзоном, он стал его помощником и слугой.

столь находчиво использовал для облегчения тягот своей одинокой жизни.
Я был немного живописцем: доказательством тому могут послужить для Вас мои росписи в комнате Дженни.
Я был также немного столяром, немного слесарем и, наконец, немного каменщиком.
Так что мне следовало лишь вспомнить навыки, усвоенные в юности, когда я сооружал будки для собак, курятники и клетки для кроликов.
А теперь, в связи с «Робинзоном», я сообщу Вам об одном моем глубоком наблюдении, какого, осмелюсь сказать, до меня никто еще не делал.
Вот Вы скажете мне: то, что уже превращает и превратит в будущем английский народ в народ мореплавателей по преимуществу, а Англию – в королеву океанов, это ее местонахождение среди морей.
Но это не так, дорогой мой Петрус.
Все дело в том, что случай, а вернее Провидение, дало нашей стране самый увлекательный роман странствий.
В Великобритании любой ребенок учится читать по «Робинзону Крузо» или читает его, как только научится читать.
Хотя Робинзон Крузо пережил кораблекрушение, изведал одиночество, испытал треволнения, подвергался опасностям, – любой ребенок стремится стать им.
А чтобы стать им, любой ребенок мечтает быть моряком.
Так что не куда-нибудь, а именно к морю, к океану, к бесконечности устремлены взоры трех четвертей мужского населения Англии в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет.
Так что же удивительного в том, что этот народ, для которого мореплавание является не только привычным делом, но и объектом честолюбивых устремлений, стал в один прекрасный день первым во всем мире народом-мореплавателем и первым во всем мире народом-негоциантом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84