Все ее внимание было приковано к мужу.Она решила, что не совсем справедлива к нему. Ее супруг просто не знает, как тяжело ранен Колум.— Рака очень глубока, милорд. Он вообще не должен работать.— Он будет работать, даже если он потеряет руку, жена.— Мои швы разойдутся.— Пусть работает одной рукой или катит камни. Мне все равно. Лила!— Да, милорд.— Вы больше не будете отвлекать моих солдат, когда они заняты делом. Вы поняли меня?Ее глаза наполнились слезами.— Да, милорд. Я поняла. Это больше не повторится.— Посмотрим. Теперь вы можете идти.Лила быстро сделала реверанс и повернулась к дверям.— Могу ли я послезавтра вернуться, чтобы помогать миледи?Джоанна собиралась сказать «да». Но Габриэль опередил ее с ответом.— В этом нет необходимости. Вас заменит кто-нибудь из макбейновских женщин.Лила бегом бросилась из залы. Джоанну слова мужа привели в ярость, она с силой впихнула в вазу оставшиеся цветы.— Вы ранили ее чувства, милорд.— Это не убьет ее.— Но что все это значит?— Ко мне, Дамфрис. Пора выйти на улицу.Джоанна, воткнув в вазу последний цветок, бросилась за мужем к выходу и остановилась перед ним, загораживая дорогу.Она уперла руки в бока, а голову вскинула так, чтобы смотреть ему прямо в глаза.Сейчас она отнюдь не выглядела робкой. Габриэль увидел в ее глазах огонь и был так доволен быстротой ее реакции, что ему захотелось улыбнуться.Однако он по обыкновению насупился:— Вы хотите знать, что произошло?— Да, милорд.— Об этом спрашивать нельзя. Она изменила тактику.— Зато можно высказывать свое мнение, — напомнила она ему. — А мое мнение таково, что вы расстроили Лилу своим замечанием.— Ничего, переживет. — В его тоне не было сожаления.Ей стоило немалых усилий не отступить под его взглядом.— Возможно, хорошая жена прекратила бы этот разговор, — прошептала она.— Вот именно. Она вздохнула:— Пусть я не буду очень хорошей женой, Габриэль, но я все-таки хочу знать, что же Лила такое сделала, чем она рассердила вас.— Из-за нее едва не был убит один мой солдат.— Из-за нее?— Да, из-за нее.— Но наверняка она не хотела этого! — стояла на своем Джоанна.Габриэль нагнулся к ней и, приблизив лицо к ее глазам, тихо сказал:— Виноват в этом Колум. Кажется, вы очень печетесь о нем. Так вот: он не соображал, что делает.Она распрямила спину:— Не намекаете ли вы на тот случай, когда я нечаянно оказалась в самом центре ваших военных упражнений, супруг мой?— Именно.— С вашей стороны слишком нелюбезно вспоминать об этом, — заявила она.Но Габриэль, как видно, мало беспокоился о том, чтобы быть любезным.— Остаться живым более важно, чем не поранить чьи-то чувства, — пробормотал он.— Верно, — уступила она.Дамфрис оборвал их разговор громким лаем. Габриэль обернулся, позвал собаку и покинул комнату, не поглядев на жену и не попрощавшись.Всю оставшуюся часть дня Джоанна думала обо этом разговоре. Возможно, она и не должна вмешиваться в решения своего мужа, касающиеся его подчиненных. Но она так привязалась к Колуму и Лиле за эти месяцы, что сама удивилась этому. В своей жизни она не позволяла себе никаких симпатий ни к кому, чтобы избежать забот и разочарований К тому же она знала, что Рольф может обратить ее доброе чувство против нее и против того, к кому она благоволила. Как было в случае с помощницей поварихи, девочкой очень приятного нрава. Как-то она обмолвилась, что ей нравится, когда рядом с ней Челси, потому что девочка так сообразительна и находит радость во всем, что делает.Однажды утром Челси уронила яйцо. Повариха доложила Рольфу об эхом убытке. И в тот же день он так избил Челси, что сломал ей ногу. Епископ Холвик определил, что именно таким должно быть наказание за подобный печальный проступок.Однако здесь, в Нагорье, все отличалось от ее прошлого, как день от ночи. Здесь она могла заводить себе друзей и пылко тревожиться об их благополучии.Отец Мак-Кечни присоединился к ним за обедом. Он только что вернулся из длительного путешествия на равнинный юг Шотландии, был полон новостей о последних происшествиях в Англии и желал ими поделиться.Солдаты говорили за столом все сразу и заглушали голос священника.— Его святейшество наверняка предаст короля Джона анафеме, — почти выкрикивал отец Мак-Кечни, — и вся Англия будет отлучена от церкви..— Чем же он заслужил такое? — спросила Джоанна.— Джон самостоятельно решил рукоположить своего человека в сан архиепископа Кентерберийского. Папа не потерпел подобного самоуправства. Он объявил о посвящении в сан своего собственного кандидата, как я понял, не англичанина; и Джон, в ярости от такого выбора, приказал не впускать этого человека в Англию.Один из маклоринских солдат бросил шутку, которую все остальные нашли чрезвычайно забавной. Джоанна должна была переждать оглушительный хохот за вторым столом.— А что произойдет, если страну отлучат от церкви?— Многие пострадают, конечно. Большинство священников должны, будут бежать из Англии. Богослужения прекратятся, не будет исповедей, не будет венчаний. Единственное, что дозволил святой отец, — это крещение невинных младенцев и последние причащения умирающих, если, конечно, семья вовремя отыщет священника для этих таинств. Таково печальное положении дел, леди Джоанна, но король, кажется, не слишком этим огорчен.— Возможно, в отместку он разграбит церкви. — Это предположение высказал Габриэль. Джоанна с ним согласилась.— Его душа уже погибла, отец мой.— Вы не можете знать этого наверняка, дитя. Джоанна опустила глаза.— Конечно, не могу.Отец Мак-Кечни изменил тему разговора.— Принц Артур мертв, — произнес он. — Кое-кто полагает, что он умер на Пасху четыре года назад. — Священник сделал паузу. — Ходят слухи, что принц был убит.Теперь Габриэль наблюдал за Джоанной. Он заметил, что при последних словах она страшно побледнела.— Возможно, он и впрямь был убит, — предположил Колум.— Да, но напрашивается вопрос, какой барон…— Убил его, — докончил Колум.— Точно так.— И что же говорят по этому поводу? — спросил Габриэль.— Большинство баронов считает, что король Джон сам убил Артура. Он-то, конечно, заявляет, что ему неизвестно, как это случилось с его племянником.— У одного короля было достаточно оснований для убийства, — сказал Колум.— Возможно, — согласился отец Мак-Кечни. — Выпьем за дневные труды!Это провозгласил Кит. Все маклоринские солдаты стояли, держа в руках свои кубки. За ними поднялись макбейнцы. Все они вышли из-за столов и, сдвинув кубки, выпили оставшийся в них темный эль. При этом много его выплеснулось на пол.Джоанна встала из-за стола. Она поднялась наверх, чтобы взять свою корзину с наполовину законченным гобеленом, нитки, иголки, а затем вернулась в залу. Сев у очага, она принялась за работу, и едва успела сделать один стежок, как ее попросили переменить место.— Вы сидите на макбейновском стуле, миледи, — сообщил Кит. Он стоял прямо перед Джоанной, сложив руки за спиной. Трое других маклоринских солдат стояли позади своего командира. Они загораживали от нее залу, и, судя по их виду, каждый был ужасно взволнован тем, что она села не на то место. Джоанна вздохнула:— А это так важно, где я сижу? Правда, Кит?— Да, миледи. Сегодня день маклоринских цветов. Следовательно, вы должны сидеть на маклоринском стуле.Трое солдат, стоящих по обеим сторонам от своего командира, согласно кивнули с нахмуренными физиономиями.Она сама не знала, посмеяться ей над ними или прикрикнуть на них. Группа замерла в ожидании ее реакции.— Дайте ей сидеть там, где ей хочется! — крикнул какой-то макбейнец.Джоанне вся это ситуация казалась нелепой. Она пыталась высмотреть в зале своего мужа в надежде на какую-нибудь подсказку. Габриэль наблюдал за ней, но не проявлял к происходящему никакого видимого интереса, и она поняла, что он предоставляет ей самой разбираться в происходящем.Она решила не расстраивать маклоринцев, ведь и в самом деле был вторник, их день…— Благодарю вас за напоминание, Кит, и за то, что вы так терпеливы со мной.Она старалась, чтобы это прозвучало искренне, но в ее голосе слышался смех. Мужчины сделали шаг назад, когда она встала. Один даже наклонился, чтобы подать ей мешочек с нитками.Джоанна пересела на маклоринский стул, который стоял по другую сторону очага. Она расправила складку на юбке и вернулась к своему гобелену. Низко склонившись над вышиванием, она делала вид, что целиком поглощена работой. Маклоринцы все еще наблюдали за ней, и наконец раздалось их грубоватое ворчание, которое должно было означать одобрение. Тут она вынуждена была закусить нижнюю губу, чтобы не расхохотаться.Отец Мак-Кечни провел радом с Габриэлем всю оставшуюся часть вечера Он сообщал лаэрду обо всех последних происшествиях в других кланах. Джоанна слушала его с изумлением Получалось, что все кланы Нагорья постоянно выясняют отношения, и дело часто доходит до драки. Но больше всего ее изумили причины этой то и дело вспыхивавшей вражды. Казалось, достаточно чихнуть, чтобы это стало основанием для настоящего сражения.— Нагорцы любят драться, не так ли, отец мой? — Джоанна не отрывала глаз от гобелена, когда задала свой вопрос.Отец Мак-Кечни подождал, пока маклоринские солдаты выйдут из залы. Джоанна обрадовалась, что мужчины уходят. Они были такими шумными и неугомонными, в их присутствии трудно было что-нибудь обсуждать, приходилось не говорить, а выкрикивать каждое слово.Маклоринцы удалились, и сразу же воцарилась благословенная тишина. Никто из них, покидая зал, не потрудился поклониться своей госпоже. Она старалась не обижаться на это. Хорошо, что они воздали этот долг уважения своему лаэрду.Она повторила священнику вопрос.— Да, они любят драться, — согласился отец Мак-Кечни.— А почему любят?— Это считается почетным для мужчины, — пояснил священник.Джоанна сделала неверный стежок и остановилась, чтобы исправить свой промах. Не отводя глаз от работы, она спросила мужа, согласен ли он со священником.— Конечно. Драться — это почетно, — подтвердил Габриэль.Она сочла это безумием.— Никак не могу понять, милорд, почему, по вашему мнению, сшибаться лбами — почетное дело?Габриэль улыбнулся. Выбранные Джоанной слова и ее раздраженный тон позабавили его.— Битва позволяет нагорцам проявить наиболее ценимые ими качества, дитя мое, — втолковывал ей священник. — Например, смелость, преданность своему вождю, выдержку.— Ни один воин не желает умереть в своей постели, — сообщил Габриэль.— Они считают это грехом, — подтвердил отец Мак-Кечни.Она выронила иголку и посмотрела на них, уверенная, что они подшучивают над ней. Однако оба говорили искренне. Все же подозрение не оставляло ее.— Какой же в этом грех?— Лень, — тут же ответил Габриэль.— Вы, должно быть, считаете меня наивной, что рассказываете мне эти сказки, — усмехнулась она.— Конечно, вы правы, Джоанна, но мы не шутим с вами. Нагорцы действительно считают грехом умереть в своей постели.Она покачала головой, показывая, что не верит в весь этот вздор, и вернулась к своему вышиванию. Священник продолжал рассказывать новости. Габриэлю трудно был о внимательно слушать его, он то и дело поглядывал на жену.Она очаровала его. Умиротворение, какого он не знал никогда прежде, окутало его. Когда он еще был слишком молод, глуп и совершенно одинок, он засыпал каждую ночь с мыслью о своем будущем. Он грезил о будущей своей семье. Жена и дети, которые принадлежат только ему, конечно же, будут жить в его замке. Часто он рисовал в мыслях такую картину, у огня жена занята каким-нибудь женским рукоделием… например, вышиванием.Эта мечты помогали ему выжить.Да, тогда он был страшно молод и мягок Однако время и невзгоды ожесточили его, у него уже не было нужды в таких глупых фантазиях. Он выучился полагаться только на самого себя. Мечты — удел слабых. Он окреп, и все его мечтания были забыты.Вплоть до сего времени. Воспоминания о юношеских грезах захлестнули его, когда он смотрел на жену.Реальность намного превосходила его фантазии. Он никогда не грезил о жене, столь красивой, как Джоанна. Он никогда не знал ни такой умиротворенности, ни того, как он способен чувствовать, ни такого неистового желания защищать ее.Джоанна подняла глаза и перехватила взгляд мужа, устремленный на нее. Выражение его лица озадачило ее. Казалось, он смотрит сквозь нее, погруженный в какие-то важные мысли. И думал он о чем-то тревожном.— Я бы хотел пропустить немного uisgebreatha. — заявил отец Мак-Кечни. — А затем пойду искать приюта на ночь. Господи, как я устал за сегодняшний день.Джоанна тут же вскочила, чтобы услужить священнику. Кувшин с напитком нагорцев стоял на сундуке у стены позади Габриэля. Она перенесла кувшин на стол и наполнила кубок гостя. Она хотела услужить и мужу, но Габриэль отказался от питья.Отец Мак-Кечни сделал большой глоток и тут же поморщился.— Уверен, что оно выдерживалось никак не больше недели, — сокрушался он, — это какое-то кислое пойло!Габриэль улыбнулся:— Вам следует пожаловаться на это Огги. Это питье готовилось в его чайнике.Джоанну чрезвычайно заинтересовало замечание священника.— А разве важно, сколько простояло это питье?— Выдерживалось, дитя мое, — поправил священник, — а не простояло. Да, это важно. Чем дольше, тем лучше, так говорят знатоки.— И сколько же требуется для хорошего напитка?— Пожалуй, лет десять-двенадцать в дубовых бочонках, — предположил отец Мак-Кечни. — Конечно, нужно большое терпение, чтобы не выпить его раньше срока.— И тогда питье становится более ценным? Джоанна поставила кувшин на стол и ждала, пока священник закончит пить и ответит ей.Она положила руку на плечо Габриэля и внимательно глядела на священника. Этот доверчивый жест жены, видимо не осознанный даже, чрезвычайно понравился Габриэлю. Значит, в ней уже нет страха перед ним. А это был самый важный первый шаг. Он добьется ее доверия. О, он помнил свой высокомерный приказ, чтобы она доверилась ему, но он вполне понимал, что доверие надо заслужить. Габриэль считал себя терпеливым человеком. Он подождет. Придет время, и она поймет, какая счастливая судьба ей выпала. Она станет доверять ему, вслед за этим придет и преданность. А чего еще мужу нужно от жены?Священник отвлек его от этих размышлений.— Самое ценное питье то, которое хорошо выдержано, — объяснял он Джоанне. — Мужчины готовы на убийство ради чистого uisgebreatha. Нагорцы, как видите, серьезно относятся к своему напитку, поэтому и называют его живой водой, дитя мое.— А можно ли выменять какие-нибудь товары на хорошо выдержанный напиток?— Джоанна, почему вас это интересует? — спросил Габриэль.Она пожала плечами. Ей не хотелось рассказывать ему о бочонках с жидким золотом, о которых ей говорил Огги, не получив на эго разрешения своего друга. К тому же она сама хотела убедиться, что бочонки до сих пор находятся в пещере. А кроме того, это было бы приятным сюрпризом для Габриэля, и, если их цена была так высока, как предполагала Джоанна, ее супруг может выменять на них кое-что из продовольствия.— Отец, не окажете ли вы нам честь занять на сегодня одну из комнат наверху? — спросила Джоанна.Священник взглянул на лаэрда, ожидая, чтобы тот подтвердил приглашение.— Это удобный приют на ночь, — заметил Габриэль. Отец Мак-Кечни улыбнулся:— Я буду счастлив занять его, — сказал он. — С вашей стороны очень гостеприимно открыть передо мной свой дом.Отец Мак-Кечни поднялся, поклонился лаэрду и отправился собрать свои вещи. Джоанна снова подошла к своему стулу, подобрала нитки и гобелен и засунула их обратно в корзину. Габриэль ожидал ее, стоя у дверей.— Вы можете оставить свое вышивание на стуле, жена. Его никто не тронет.В зал вбежал Дамфрис и рыча бросился за Джоанной по лестнице. Она потрепала пса по спине. Габриэль последовал за ними. Она казалась совершенно погруженной в свои мысли, покуда готовилась ко сну. Он подбросил полено в очаг, затем выпрямился, облокотился на камин и стал наблюдать за нею.— О чем вы думаете?— Обо всем понемногу.— Это не ответ, Джоанна.— Я думаю о своей жизни здесь.— Вы приноровились к ней без особого труда, — заметил он. — Вы, наверное, счастливы?Джоанна развязала пояс на платье и повернулась к мух-су.— Я еще никак не приноровилась, Габриэль. Правду сказать, я долго жила в преддверии ада. Я была зажата между двумя мирами, — прибавила она.Мак-Бейн присел на край постели и снял башмаки.— Я с самого утра хочу поговорить с вами на эту тему, Габриэль. Но никак не выберу для этого достаточно времени.— О чем же именно вы хотели поговорить со мной?— Вы и все остальные здесь обходитесь со мной так, будто я ваша гостья, Габриэль. А еще хуже то, что и я веду себя словно в гостях.— Джоанна, в ваших словах нет ни капли здравого смысла. Я не делю с гостями свою постель. Вы моя жена, а не гостья.Джоанна глядела на огонь. Она была чрезвычайно недовольна собой.— Знаете ли вы, что я поняла?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42