Я хотел бы вместо Тани. А Марина пусть остаётся.
— Ах вот в чём дело, — произнёс Вячеслав Борисович. — Нет, дорогой мой. Таня от радости пляшет вокруг костра как дикарка. От неё мне будет больше толку чем от Марины. Вот если бы наоборот, вместо Марины — Таня. Не хотите с Таней поработать?
Вопрос прозвучал как откровенное издевательство, и Горшенин побагровел. Ничего не оставалось как откланяться.
— Извините за беспокойство, — сказал он.
— Я не стану возражать, если будете приходить и помогать девушкам, — сказал Вячеслав Борисович. — Я даже формулировку в характеристике изменю. Напишу так: сначала был лодырь, а под конец стал исправляться.
В Красноярске Марина успела забежать домой. Ей нужны были деньги и наряды, чтобы можно было выйти куда-нибудь в Москве.
Горшенин не оставил Марину в покое. Он превратился в усердного помощника по камеральным работам. Однако все попытки провести с ней вечер, все приглашения в столичные рестораны и кафе она категорически отвергла. С Таней старалась не расставаться, чтобы как можно меньше быть с Горшениным наедине.
Как-то раз вечером девушки надели свои наряды (у Тани к счастью в рюкзаке оказались приличный плащ и шерстяное платьице) и поехали в киноконцертный зал «Варшава». Там Геннадий Хазанов, пик популярности которого выпал на середину восьмидесятых, давал концерт. Билетов у них не было. Рассчитывали купить с рук. Но когда они приехали, желающие приобрести билеты с рук уже толпой стояли от метро «Войковская» до входа в «Варшаву». Их было столько, что у девушек всякая надежда пропала. Но они всё-таки стояли у входа до начала концерта и поражались активности некоторых безбилетников, особенно одной дамы в брюках двухметрового роста, которая предлагала за билет двадцать пять рублей, надеясь, что кто-нибудь ради такой суммы откажется, от своего билета. Никто не отказался, и ничего у этой дамы не вышло. И вообще ни Марина, ни Таня не видели, чтобы кто-нибудь продал на их глазах хоть один лишний билет. И хотя Хазанов давал ещё несколько концертов, билеты давно были проданы, и девушки распростились с мечтой увидеть популярного артиста, горестно повздыхали и поехали в гостиницу.
Наутро они рассказали Горшенину, что творилось у киноконцертного зала «Варшава». На следующий день Горшенин, войдя в комнату, где проводились камеральные работы, не раздеваясь вынул из кармана и положил на стол перед девушками два билета на концерт Хазанова, который должен был состояться сегодня.
— Как в сказке, — сказала Таня, не веря своим глазам. — Честное слово — как в сказке. Чем тебя отблагодарить, дорогой Тарас Григорьевич! Ну дай я тебя поцелую.
— Не возражаю, — игриво произнёс Горшенин и подставил щеку.
Таня чмокнула его.
— А вообще-то не меня надо целовать, а Герку Соловьёва, — сказал он. — На ваше счастье его мать работает в «Росконцерте». Кстати, на следующей неделе возле концертного зала гостиницы «Россия» столпотворение будет похлеще. На сцену выйдет знаменитый Тото Кутуньо! — воскликнул Горшенин и вскинул руку, будто представлял артиста публике. — Билеты Герка достанет. Пойдёте?
— Он ещё спрашивает, — сказала Таня, поперхнувшись от неожиданности.
Марина молчала. Она сжалась в испуге, предчувствуя нехороший поворот событий. Но на концерт Хазанова пошла. И на концерт Тото Кутуньо, разумеется, тоже пошла. Горшенина сопровождал в обоих случаях Герман Соловьёв, один из его дружков, который был на практике в археологической экспедиции. Герман не блистал внешностью. Тщедушный телом, горбоносый и невзрачный лицом он мучился комплексами, но всё же попытался ухаживать за Таней. Таня сама не блистала внешностью и охотно откликнулась на ухаживания. Поэтому они сидели на концертах хотя и рядом, но попарно. Горшенин настойчиво пытался протолкнуть свою руку под локоть Марине, но Марина крепко прижимала локоть к себе и не давала ему протиснуться. Он вошёл в азарт борьбы и, словно канадский хоккеист, решил бороться за победу до последней минуты.
Перед отъездом девушек в Иркутск была организована вечеринка. Вечеринку организовал Горшенин, хотя выглядело всё так, что он не имел к ней никакого отношения и вообще не должен был присутствовать на ней. А будто бы Володя Беляев, третий студент-практикант, который был в археологической экспедиции, приглашал к себе подружившихся Германа с Таней и попутно Марину посидеть у него перед отъездом, попить чаю и послушать редкие магнитофонные записи. Родители Беляева и все домочадцы как раз уехали на выходные дни на дачу. Условия позволяли пригласить гостей. Что ж не пригласить. Герман, решив помочь другу, сыграл свою роль великолепно. Он искусно обманул Таню, Таня без всякой задней мысли непроизвольно обманула Марину, и вечеринка состоялась. Но вместо чаю на столе оказались коньяк и шампанское, фрукты и разные деликатесы. От коньяка Марина наотрез отказалась и пила только шампанское. Вчетвером было весело. Таня с Германом пели громко студенческие песни, Володя играл на гитаре и тоже пел, и Марина пела, и вдруг звонок. Беляев, чертыхаясь, что кого-то нелёгкая несёт некстати, пошёл открывать дверь.
— Привет, — послышалось в прихожей.
— Привет, — ответил Беляев. — Но кто тебя звал? Ты же знаешь, не званый гость хуже татарина.
— А я что к тебе верхом на коне и с татарской саблей? Если хочешь знать, я к тебе с бутылкой отличного грузинского вина. Вот, полюбуйся. На этикетке ни черта не разобрать. Написано по-грузински. И одни сплошные медали. Я их не мог сосчитать. На, полюбуйся, чурбан ты эдакий!
— Ну тогда раздевайся и проходи.
— О, да у тебя гости! — воскликнул Горшенин, входя в залу.
— Мой друг Тарас Григорьевич Горшенин! — воскликнул Беляев, продолжая ломать комедию. — Прошу любить и жаловать.
Горшенин поставил на стол бутылку какого-то действительно редчайшего вина, какое и грузины-то, наверно, редко видят на своих столах.
— Это на посошок, — сказал он. — Как говорят, лакомый кусочек напоследок.
Тарас был одет в новый, с иголочки, роскошный костюм тёмно-серого цвета. Вино, костюм, белая рубашка, чудный галстук в голубую полоску выдали его с головой. Тане и Марине стало ясно, что он знал о вечеринке. Но они не огорчались, что их обманули. Подумаешь, схитрили немного, чтобы завлечь сюда Марину. Ей же ничто не угрожает. Герман и Владимир порядочные ребята из порядочных семей. И он сам, этот неуёмный поклонник, сын известного учёного. И Таня рядом. Что может случиться? Ведь завтра уезжать. И Марина была спокойна и даже веселилась как прежде, до прихода Горшенина.
Пили, закусывали, пели песни. Владимир опять играл на гитаре. Потом организовал танцы под магнитофон. Герман танцевал с Таней, а Владимир и Тарас поочерёдно приглашали Марину. Тоже ничего особенного. Особенное произошло лишь тогда, когда пили грузинское вино. Перед этим, пока Герман и Таня шептались в соседней комнате, а Владимир копался в магнитофонных кассетах, Горшенин высыпал в бокал Марине порошок. Бокал был высокий, из синего хрусталя, и Марина если бы даже заглянула в него, могла ничего и не увидеть. Порошок был почти бесцветным, а синий хрусталь, изрезанный полосками, хорошо маскировал порошок, рассыпанный на дне бокала. И вот сели за стол в последний раз выпить «на посошок». Горшенин открыл бутылку и стал разливать вино по бокалам. Цвет вина был тёмно-вишнёвый, приятный. И аромат от него исходил тоже приятный. Все смаковали и цвет и аромат, и Марина, севшая за стол ради приличия для компании и не желавшая ничего больше пить, поняла, что оставить без внимания этот волшебный напиток не удастся. Таня первая попробовала вино и зачмокала от удовольствия.
— Прелесть, — сказала она и, чокнувшись со всеми, выпила до дна.
Марина наблюдала за ней, пока она пила, и сама попробовала и неопределённо повела бровью — — вроде ничего особенного, вино да вино. Парни выпили всё до дна и стали в голос хвалить «божественный дар солнечной Грузии». Одна Марина медлила.
— Неужели не нравится? — спросил Герман. — Давай я выпью.
— Ни-ни! — Горшенин вскочил и отвёл его руку, — На чужой каравай рот не разевай.
Марина снова пригубила бокал и все, в том числе и Таня, стали кричать:
— Пей до дна, пей до дна, пей до дна! И Марина выпила.
Горшенин с каким-то странным, таинственным выражением лица смотрел на неё.
Немного посидели, поболтали о низком качестве фильмов, выпускаемых студиями страны, и Герман попросил разлить остаток грузинского вина. Горшенин стал разливать. Марина прикрыла свой бокал ладонью. Порошок начал действовать.
— Не хочешь, — произнёс. Горшенин, шутливым тоном, — нам больше достанется.
Таня, услышав бой настенных часов, спохватилась, что уже шесть, и ткнула в бок Германа. Герман кивнул ей и стал поторапливать Тараса, чтобы разливал поскорее. Таня сидела как на угольях. Оказывается, Герман приготовил ей сюрприз напоследок. Когда они сидели в другой комнате и шептались, он сказал ей, что есть два билета на концерт Аллы Пугачёвой. Но только два. Эта хитроумная акция тоже была заранее запланирована. Её удалось провернуть благодаря тому, что афиш почти не было в городе, и девушки не знали о концерте. До начала оставалось полтора часа, а ещё далеко ехать, и Таня начала нервничать. Она нервничала ещё и потому, что не могла сказать Марине о концерте. Ведь третьего билета не было. Она сказала ей, что прогуляется с Германом по вечерней Москве и приедет в гостиницу. Марина ответила, что чувствует какую-то усталость, сонливость, и прямо сейчас поедет в гостиницу. Все трое встали из-за стола. Марина слегка пошатнулась. В прихожей, когда одевались, Горшенин стал напрашиваться в провожатые и получил отказ. Вёл он себя как-то странно, был в напряжении, суетился, помогая Марине надеть плащ и всё время посматривал на Германа, словно хотел подать ему какой-то знак. Когда Горшенин снова ради приличия предложил Марине проводить её, то вместо ожидаемого отказа получил положительный ответ. Марина, почувствовав в последний момент, что в пути с нею может что-нибудь случиться, вдруг заявила, что не возражает, если он проводит её до гостиницы. Герман вопросительно уставился на Тараса. Тарас, растерявшись, несколько мгновений соображал. Даже вспотел от неожиданности и ответственности момента. Но надо было срочно принимать какое-то решение, чтобы спасти свой авантюрный, но тщательно подготовленный и почти осуществлённый план, в котором не была учтена только одна деталь — согласие Марины на то, чтобы он проводил её до гостиницы. По плану было предусмотрено, что Марина, как всегда, откажет, и тогда Тарас попросит Германа и Таню, чтобы они на минуту оставили его с Мариной наедине поговорить на прощание. Они выйдут, а дальше, как говорится, дело техники, потому что они не станут возвращаться. Им ведь надо спешить на концерт. Покрывшись капельками пота, Горшенин патетически с наигранным восторгом произнёс:
— С удовольствием! До гостиницы так до гостиницы. Только мне надо сказать пару слов наедине, — прибавил он, обращаясь к Марине и одновременно косясь на Германа.
— Мы подождём на улице, — сказал Герман, сообразив мгновенно, что надо улепётывать и скорее уводить Таню.
Они вышли на улицу и ждали Марину и её провожатого минут пять.
— Ну что же они! — нетерпеливо сказала Таня. — Опаздываем ведь.
— Выясняют, наверно, отношения, — сказал Герман. — Подождём ещё минутку.
— Да ну их! — воскликнула Таня. — Поехали. Она явно хотела отделаться от них, чтобы не дай Бог, не помешали мероприятию, а этого Герману и надо было, чтобы помочь своему другу.
… Марина вдруг почувствовала себя плохо и прислонилась к стене. Горшенин ждал, глядя в её посоловелые глаза.
— Что со мной такое? — прошептала она и закрыла глаза. Постояла ещё с минуту и медленно стала оседать.
Этого момента и ждал Тарас. Он подхватил её, поднял и понёс на руках в спальню.
— Что с ней? — спросил Беляев. Он в одиночестве сидел за столом, пил коньяк и закусывал яблоком.
— Что не видишь? — перепила, — сказал Тарас, прижимая Марину к себе и ощущая её упругое тело. Желание у него разгоралось все сильней и сильней.
— Неужели? — удивился Володя. — Такая красотка и пьяная в стельку. Я же говорил тебе, что она б; и на ней негде ставить пробы.
— Говорил, говорил…
— А что неправду говорил? — Володя встал со своего места и пошёл следом. — Несколько ночей провела с каким-то деревенским охламоном. Об этом вся экспедиция болтала. Ты же ведь, наверно, слышал…
— Слышал, слышал, — сказал Горшенин, укладывая Марину на кровать. — Но ты мне мешаешь, старик.
— Неужели такая пьяная? — удивлялся Володя и не торопился покинуть комнату. — Пила не больше нас.
Володя, как и Герман, ничего не знал о сильно действующем снотворном, которое подсыпал в бокал Марине Тарас. Володя и Герман даже и в мыслях не могли себе этого представить. Хотя оба они, как и сам Горшенин, были уверены, что Марина обыкновенная распутная девка, которая вертит хвостом направо и налево, а в случае с Тарасом ломается как сдобный пряник, преследуя цель одним выстрелом убить сразу трёх зайцев: престижно выйти замуж, стать москвичкой и перевестись из Иркутского университета в Московский. С помощью папы Тараса, разумеется. Но Тарас, убеждённый, в распутстве Марины, не собирался на ней жениться, и тем более не собирался в студенческие годы обзаводиться семьёй. Однако не хотел и упускать Марину, которая ему хотя явно и не симпатизировала, но якобы, как ему показалось, подавала иногда знаки завязать отношения на серьёзной основе. Серьёзная же основа претила ему в существе своём, и поэтому он пошёл на крайнюю меру, решился на авантюру со снотворным. Насчёт того, сколько кто выпил алкоголя, Тарас, отмолчался.
— Да, — произнёс Володя. — Вид у неё неважный.
— Старик, закрой дверь с той стороны. — Тарас нетерпеливо взмахнул рукой и стал раздевать Марину.
Когда Беляев вышел, Горшенин изнутри защёлкнул дверь на замок.
Беляев сел возле двери и стал прислушиваться. Едва улавливал ухом шуршание одежды. Похоже Горшенин сам стал раздеваться — брякнула о пол пряжка ремня от брюк. Потом послышались стоны и возня. Опять стоны и мерное поскрипывание кровати.
Через час Горшенин вышел из спальни в одних плавках весь потный. Сказал, что надо сменить простыню.
— Ты знаешь, — добавил он, выпучив свои хамелеоньи глаза, — она была девственница.
— Не может быть! — воскликнул Володя.
— Честное слово.
— Вот это да! В наше время — девственница.
— Сам ещё час назад не поверил бы. А вот теперь убедился.
— Она раздета?
— А что, хочешь взглянуть на неё? — ответил вопросом на вопрос Горшенин. — Взгляни. Роскошная девочка. Ничего не скажешь.
Беляев вошёл в спальню и увидел голую Марину. Она лежала на спине. Одна нога слегка согнута в коленке. Руки распластаны. Волосы раскиданы по подушке.
— Слушай, что с ней? — испуганно спросил Володя, глядя на её мертвенно-бледное лицо с закрытыми глазами.
— А что с ней? — равнодушно сказал Тарас.
— Да она жива ли?! — воскликнул Беляев и бросился щупать пульс. Пульс ещё прослушивается. — Немедленно вызывай скорую! Нет, лучше я сам вызову.
— Постой, — пробормотал Тарас — Как же… Тогда я лучше уйду.
— Куда ты уйдёшь?! — вскричал Володя. — Возьмут анализ спермы, и куда ты денешься?
Тарас побледнел.
— Давай хоть оденем её.
— Одевай сам! — крикнул на ходу Беляев. — Каждая секунда дорога.
Скорая помощь приехала минут через десять. Горшенин еле успел одеться сам, одеть Марину и вытащить из-под неё перепачканную простыню.
Врач скорой помощи, полная представительная женщина, осмотрела Марину и, обращаясь к фельдшеру, сказала:
— Сплошной криминал.
Они вышли из спальни. Врач обратилась к двум парням санитарам и сказала, что наверно понадобятся носилки.
— Ну что делать, — прибавила она. — Надо вызывать милицию. — Почему? — спросили в голос оба санитара. — Она чем-то одурманена и изнасилована. Горшенин направился к выходу.
— Стой! — сказал один из санитаров, высокий дюжий парень и преградил ему дорогу. — Ты куда? Сидеть!
Другой санитар и фельдшер тоже встали у выхода.
— Где телефон? — спросила врач.
— Вот телефон, — ответил Володя, ткнув указательным пальцем на аппарат.
Дежурный наряд милиции прибыл мгновенно. Наверно, патрулировал где-то поблизости. Сержант, выслушав врача, позвонил в райотдел и вызвал оперативную группу. Следователь, медэксперт и фотограф тоже не заставили себя ждать. Пока работники скорой помощи уколами и промыванием желудка приводили Марину в чувство, следователь составил первый протокол на месте происшествия.
— Они закрылись в комнате. Я не знал, что там у них было, — твердил одно и то же Беляев.
Однако его вместе с Горшениным увезли в отдел милиции, но поздно вечером выпустили. Горшенин загремел сначала в камеру предварительного заключения, потом в тюрьму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49