Мне это было просто необходимо.
Я назвал номер телефонистке и стал ждать. В узкой комнатке для телефонов еще какие-то женщины ожидали, пока их соединят с вызванными абонентами, разглядывая себя в зеркалах: одна роскошная, шикарно одетая проститутка; другие, более незаметные; какая-то девица, похожая на экзистенциалистку, но слишком занятая своей прической. На меня не обращали внимания ни проститутки, ни девица. Может быть, я им казался слишком молодым или слишком старым, или недостаточно шикарным? А может, у меня был просто чересчур озабоченный вид. Другие номера оказались занятыми. Телефонистка вызвала меня.
— Третья кабина.
Я снял трубку и услышал голос дядюшки Сонье. Не везет, ну да что делать! Я попросил позвать к телефону мадемуазель Лидию.
— Мадемуазель Лидию?..
Жирные мозги дядюшки Сонье, очевидно, работали медленно, он часто просил повторить. Я услышал, как он положил трубку на полку. Через несколько секунд послышался голос Лидии. Я назвал себя и не ошибся, рассчитывая на эффект внезапности.
— Да, я слушаю.
Покорный тон. Я представил Лидию, когда она была маленькой девочкой. Теперь нужно бы по говорить быстро, с ходу требовать свидания. В трубке что-то щелкнуло.
— Алло, Лидия... Вы меня слышите?
— Да, я слушаю.
Голос ее, казалось, немного отдалился. И тут в голове моей сверкнула молнией мысль, меня будто громом поразило: «На острове всего пять телефонов. Разумеется, с сегодняшнего дня...» Дурак безмозглый, как я мог забыть о том, что мне говорил Бертрикс! Полиция прослушивает телефоны Тополиного острова. Бертриксу известно содержание всех разговоров. Что я мог сказать Лидии, как мог назначить свидание? Молча повесить трубку? Но Пьер Пертрикс сейчас, очевидно, в комиссариате в Кретее; ему сообщат, и он расценит это как условный сигнал. Женщинам через стекло кабины было видно, как я стою и молчу.
— Алло, я слушаю,— повторила Лидия.
И я наконец выдавил, сердясь сам на себя:
— Скажите, Лидия, я... я сегодня буду ужинать у вас. Это возможно? Ужин на одного человека.
— Сегодня вечером? А! Хорошо.
Лидия явно ничего не понимала. К счастью, ей не пришло в голову спросить, почему я звоню. Я никогда раньше этого не делал. Я услышал, как она повторила:
— Хорошо, договорились.
И положила трубку. Я вышел из кабины и начал спускаться вниз.
— Месье! А за разговор? Пять франков.
— О! Простите.
Молодая экзистенциалистка презрительно улыбнулась. Самая старшая проститутка посмотрела на меня с сочувствием: я немедленно перешел в разряд возможных клиентов. Но, проходя, я неосторожно наступил на лапу ее собачки.
— Какой идиот,— сказала она.
В глубине души я понимал, что она права. Я добился прямо противоположного тому, к чему стремился. Придется снова мариноваться в душной атмосфере «Пти-Лидо», ужинать под взглядами дядюшки Сонье и его клиентов, ожидая случая, когда я смогу сказать несколько слов Лидии так, чтобы нас никто не услышал. Причем Лидии, которую я предупредил и у которой было время, чтобы несколько часов поразмыслить. Полная катастрофа. Наверное, кем-то мне было предопределено на протяжении всего этого дела только то и делать, что самому себе вставлять палки в колеса.
Я вернулся в редакцию и сел за работу. Нужно было как-то занять время. Из окна спортивного отдела я видел движение на площади Оперы, такое же безостановочное, как и движение морских волн. Возможно, среди всех этих людей, которые, казалось, без малейших колебаний, вместе бросались переходить улицу по свистку регулировщика, были и такие, что, как я, бились в безысходности.
Зашел попрощаться Одран. Я пожелал ему счастливого пути. Я вспомнил о летчике, племяннике Стефана Бореля, третьего убитого. Он должен был быть где-то в Англии и не торопился приехать, чтобы узнать об обстоятельствах смерти своего дядюшки.
Сумерки, ночь. Работа прекрасно успокаивает. Я чувствовал себя расслаблено, я почти забыл, по крайней мере усыпил в себе, трагического героя, который уже третью неделю постепенно занимал мое место. Я хорошо знал, что он во мне проснется, я знал, что рок снова приведет меня в тот нищенский зал пригородного кафе. Но на этот раз я буду тянуть время... Зазвонил телефон у меня на столе. Я услышал голос телефонистки:
— Спрашивают месье Норрея. Какая-то женщина. Не хочет себя называть.
Мое сердце забилось чаще.
— Подключите.
В трубке щелкнуло. Я услышал другой голос. Лидия.
— Это Лидия. Это не вы звонили мне сегодня после обеда?
— Да, я.
— А! Тогда все в порядке. Я думала, меня разыграли.
— Нет, нет, звонил я. -— Хорошо.
Молчание. Лидия, очевидно, ждала объяснения. Через несколько секунд, если я ничего не скажу, она повесит трубку. Прекрасный случай!.. Мои приятели нас не слышат, но го, что я хотел сказать...
— Откуда вы звоните? — спросил я.
— Конечно, не от нас.
— Вы... вы в Париже?
— Да.
Я пытался говорить как можно спокойнее:
— Мне обязательно нужно с вами увидеться.
— Нет.
— Послушайте...
Как удобно! Кто не присутствовал при подобных телефонных драмах в кафе или на работе? Человек, говорящий по телефону, пытается употреблять нейтральные слова, самую элементарную лексику, обрывки фраз, в которых слышится мольба... и затем ничего. Несчастный (или несчастная) с удрученным лицом молча расплачивается за разговор и выходит, а кто-то другой уже занимает место в кабине...
— Послушайте. Я вам звонил только для того, чтобы договориться о встрече.
— Вот оно что! Никогда бы не подумала.
— Я не мог объяснить. Потом я скажу, почему.
— Вы не можете сказать этого сейчас?
— Нет, это невозможно.
— Тем хуже.
Телефонистка, очевидно, тоже нас слушала: «женщина, которая не захотела себя назвать». Я продолжал:
— Послушайте меня...
— Нет, это вы послушайте меня. Поэтому я вам и позвонила. Мне показался странным ваш звонок. Я даже засомневалась, вы ли это...
— Это был я.
— Вы уже говорили. Можете приходить или не приходить ужинать сегодня вечером, как вам нравится. Меня сегодня в кафе не будет. У меня дела в другом месте. Я вас предупреждаю, чтобы вы чего доброго не подумали, что я вас избегаю. Но я хочу вам сказать, что не стоит пытаться увидеться со мной, во всяком случае, наедине... Не стоит и невозможно...
— Прошу вас...
— Нет. Вы хорошо знаете, что я не ребенок и своих решений не меняю. Если я вам это говорю,— она немного понизила голос, и это изменение тона было для меня, как нож в сердце,— то лишь потому, что я не могу сказать вам ничего другого.
— Но, постойте, Лидия, нельзя же...
— А еще я вам вот что хотела сказать... Алло, вы меня слышите?
— Да
— Я хотела вам сказать,— голос Лидии обрел свои ооычныи тембр, и даже тоном она пыталась не выдать волнения, но меня трудно обмануть,— я хотела вам сказать, чтобы вы больше ничем не занимались. Вы меня понимаете? Послушайте меня. Это очень... плохо для вас, да, да, это опасно. Вот что я хотела вам сказать. Я больше ничего не могу сделать для вас, только сказать это. И это...
— Умоляю, скажите, где бы я мог вас увидеть! Как в прошлый раз...
- Нет. Это невозможно. Вы сами поймете... потом... что это невозможно. А главное, я вас очень прошу, не занимайтесь всем этим. Я вас умоляю. Я прошу вас об этом... как о единственной вещи, которую я могла бы у вас просить. До свидания.
— Лидия!
— Прощайте!
В трубке щелкнуло. Телефон иногда бывает безжалостнее гильотины! Я все еще держал трубку у уха. Я увидел, что на меня смотрит Ган из отдела регби, и положил ее.
— Плохие известия, старина?
— Спасибо, старина, ничего страшного.
Выражение лица у меня было, очевидно, довольно странное. Только что я сыграл в классическом скетче. Я снова сел писать. Ручка в моей руке дрожала, как у старика, и я ее отложил. Если бы я был курильщиком, я бы закурил; первый раз в жизни я пожалел, что не курю. Я встал и направился в бар, заказал бокал порто у Гастона. Я знал, что вино некачественное, но крепкое.
— Может, лучше грогу, месье Норрей? Очевидно, вы замерзли?
— Хорошо, пусть будет грог.
Дверь бара приоткрылась, заглянул Ган. Мне показалось, что он успокоился, увидев меня в баре. Хороший парень. Ну и вид, очевидно, у меня был! Я дружески улыбнулся Гану. Он подмигнул мне и закрыл дверь. Я знал, что он никогда об этом и не намекнет. И такое будничное проявление дружбы меня подбодрило. Я попросил Гастона не добавлять спирта в мой грог. Очевидно, я выпил бы пять или шесть гро-гов, если бы знал, что тот телефонный звонок был лишь скромным прологом к событиям того вечера. Никогда ни до того, ни после я не испытывал таких переживаний и не попадал в подобные переплеты.
Половина десятого вечера. Зал в «Пти-Лидо». Подав мне ужин, дядюшка Сонье продолжает играть в белот.
— Если хотите увидеть Лидию,— сказал он, не поднимая на меня глаз,— она еще не вернулась. Я жду ее, чтобы закрыть кафе. Можете подождать тоже...
Нет, я не хотел ждать Лидию в кафе вместе с дядюшкой Сонье и его последним клиентом и партнером, который был никем иным как Жозефом Сюрло. Я уже объяснял, почему я этого не хотел. Тем более, в голову мне пришла еще одна идея, как встретиться с Лидией с глазу на глаз.
— Я увижу ее завтра,— ответил я. И добавил:
— Хотелось бы выпить чего-нибудь горячего.
Это, конечно, была трусость, во всяком случае, ненужная глупость, которая никого не обманула. Ладно. Мне только и оставалось, что выпить новый стакан грога (лучшего, чем у Гастона) и уйти. Если бы Лидия вернулась, пока я сидел в кафе, выполнение моего плана никак не упростилось бы. А план состоял вот в чем: подождать Лидию на мосту Капитула. Эта, по-детски простая и уже тем самым прелестная мысль блеснула у меня в голове в баре редакции около половины девятого, когда я заканчивал свой ужин. Я бросился в гараж, где, к сожалению, не было ни одной свободной машины. Я поехал на метро, а потом автобусом, дрожа от мысли, что приеду слишком поздно. Но судьба мне благоволила, и Сонье еще ожидал свою дочь.
Сюрло встал раньше, чем я успел прикончить свою порцию грога. Белот закончился. Сюрло зевнул:
— Пора и мне.
Сонье вернулся за стойку.
— Да и я, пожалуй, буду закрывать. Она сможет пройти и через нижнюю дверь.
Плохи дела. Выходить придется с Сюрло. Но я подумал, что следующий автобус прибывает только через полчаса, и мне стоит лишь притвориться, что я возвращаюсь домой. А потом вернуться на мост. Лидия раньше не вернется. Таким образом, мы с Сюрло вышли вместе.
— Прекрасная погода,— заметил он, сделав несколько шагов.
— Действительно, неплохая,— согласился я.
Со второй половины дня туман рассеялся. В разрывах между тяжелыми тучами, которые быстро гнал ветер, виднелась луна. Сюрло, идущий рядом со мной, казался выше, чем тогда, когда мы следили за ним вместе с Бертриксом из нашего небольшого кафе. Еще сотня метров, и нам расходиться, нужно что-то сказать.
— Знаете,— сказал я,— я встречался с вашим братом. В спортивном зале.
Сюрло ответил не сразу.
— Мы потеряли с ним связь. Понимаете?..
— Конечно.
Еще несколько шагов. Я удивился бы, узнав, что он видится с братом; совершенно разные люди. Я продолжал:
— Кажется, он доволен своим положением.
— Ну и хорошо. Он совсем не плохой парень. Мы перестали с ним встречаться из-за его жены. Понимаете?..
«Какой вульгарный тип! — подумал я.— Его брат прав. Интересно, какую роль он мог сыграть...» И снова услышал его мерзкий голос, стертые фразы:
— Так вот, постарайтесь сегодня ночью хорошо забаррикадировать дверь. Убийца может вернуться... Вы не находите, что полицейских сняли слишком рано?
Въедливая шутка или грубая ловушка? Лица Сюрло я не видел.
— Полицейские, к сожалению, не помешали убийству,— ответил я.
— Согласен, но все же с ними чувствуешь себя как-то увереннее... Мы подошли к повороту на Вишневую Аллею.
— Ну что же, спокойной ночи.
Сюрло протянул мне руку, я ее пожал. Я не мог поступить иначе. Мне нужно было, чтобы он скорее ушел. И он зашагал по дороге дальше, а я повернул направо. До моего дома оттуда метров шестьдесят. Я подошел к решетке, открыл калитку и тихонько затворил ее за собой, чтобы не побеспокоить моих хозяек. На дорожку падала тень от дома. Сюрло, вероятно, уже вышел на свою Платановую Аллею. Сам я переждал еще минуты две-три в саду, а затем вернулся к калитке и вышел. Я направился к Дороге Малого Моста. И остановился: метров за двадцать от перекрестка меня поджидал какой-то человек.
Я бы и не заметил его в темноте и без сомнения пошел бы прямо на него, если бы не увидел какого-то движения. Я был уверен, что видел, как он пошевелился. А теперь он замер. Я видел только часть его тела, какой-то вертикальный предмет, который даже не походил на человека. Другая часть скрывалась в густой тени, падавшей от невысокой стены.
Сюрло? Странно, но хотя я расстался с ним меньше чем пять минут назад, я не мог вспомнить, как он одет. Интересно, надевал ли он пальто или что-то в этом роде, когда выходил из «Пти-Лидо»? Силуэт, который я различал в темноте, представлял собой вертикальную линию, как мне показалось, довольно светлую. Я припомнил, что на Сюрло вроде был плащ. Но луна спряталась за довольно большой тучей, и сказать что-то определенное было трудно.
Допустим, это — Сюрло. Но что ему от меня надо? Я имел право вернуться назад, мог забыть что-нибудь в «Пти-Лидо» или даже надумать съездить в Кретей. А что здесь делает он? Встреча наша была, очевидно, для него не менее неудобной, чем для меня. Хотя какой черт! Идиот! Если один человек решил подстеречь другого, то чувствует он себя весьма уверенно; если Сюрло поджидает тебя, то
только для одного... Я совсем не трус. Я не боялся. Я только подумал, что у меня при себе нет оружия — револьвер остался в письменном столе — и что хлопушка, подброшенная прошлой ночью, возможно, начинала в соответствии с желанием и предвидением Пьера Бертрикса давать результат. А еще, что человек, поджидающий меня на дороге, мог быть совсем и не Сюрло. Мне вспомнилась фраза Бертрикса: «Вы, кажется, все время забываете, что есть еще и настоящий убийца...»
Единственный выход: вернуться домой, взять револьвер и тогда уже идти спокойно. Если этот человек будет еще стоять на том самом месте, я остановлюсь за несколько шагов и заговорю с ним. Посмотрим. Мне даже пришла в голову мысль, что это просто Бертрикс. Как бы там ни было, прежде всего нужно вернуться за револьвером. Я повернулся, сделал три шага и остановился: со стороны Вишневой Аллеи за мной наблюдал другой человек, стоявший метрах в десяти от моей калитки. Между калиткой и мной. Сознаюсь, внутри у меня екнуло. Обстоятельства менялись.
Вне всякого сомнения, уже несколько дней, несмотря на все разговоры Бертрикса и даже на мероприятия, в которых я сам участвовал, мысль об убийце, о его реальности отошла для меня на второй план. Я рассматривал это дело только относительно Лидии. Сейчас же речь шла совсем не о Лидии, а обо мне самом, обо мне, все глубже запутывавшемся во всей этой передряге.
Человек у моего дома даже не прятался. Конечно, с этого расстояния я не видел его лица, я не мог бы даже описать его одежду. Только когда перед луной проплыло более легкое облачко, я сумел разглядеть, что это действительно человек, который неподвижно стоит посреди дороги лицом ко мне.
Что делать? После трехсекундного замешательства я стал совершенно спокоен. Норрей холодно взвешивал неприятную ситуацию, в которую он попал, и пытался отыскать способ оттуда выбраться.
О том, чтобы вернуться прямо домой, теперь не было и речи: все, что я подозревал относительно первого ночного наблюдателя, касалось и второго. Без оружия нельзя было рисковать идти на контакт ни с одним, ни с другим. Оставаться на месте — тоже не выход. Я снова развернулся и пошел к перекрестку, успев заметить, что мужчина, стоявший перед моим домом, тронулся в моем направлении.
Тот, с Дороги Малого Моста, не двигался. Если он даст мне возможность добраться к перекрестку, я спасен. Конечно, при условии, что два других направления тоже не блокированы. В этом случае... Выглянула луна, ночь была чарующе прекрасна. Я добрался до перекрестка. Первая фигура, слева, не шелохнулась. Впереди никого. Справа — тоже. Я вздохнул с облегчением и пошел по дороге направо, затем бросился бежать. Я услышал, как сзади тоже побежали. Слишком поздно. Я уже и сам неплохо знал Тополиный остров.
Через тридцать метров Дорога Малого моста переходит в Сорочий мостик, а тот, минуя небольшой рукав Марны, пролегает над низинной частью Тополиного острова, которая удостоилась очаровательного названия — остров Опустошителей. Я бросился на этот остров.
Летом эта местность, сильно заросшая деревьями и кустами, практически непроходима. Даже зимой это джунгли в джунглях. Но я совсем не собирался там просто прятаться. Я решил выследить своих преследователей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Я назвал номер телефонистке и стал ждать. В узкой комнатке для телефонов еще какие-то женщины ожидали, пока их соединят с вызванными абонентами, разглядывая себя в зеркалах: одна роскошная, шикарно одетая проститутка; другие, более незаметные; какая-то девица, похожая на экзистенциалистку, но слишком занятая своей прической. На меня не обращали внимания ни проститутки, ни девица. Может быть, я им казался слишком молодым или слишком старым, или недостаточно шикарным? А может, у меня был просто чересчур озабоченный вид. Другие номера оказались занятыми. Телефонистка вызвала меня.
— Третья кабина.
Я снял трубку и услышал голос дядюшки Сонье. Не везет, ну да что делать! Я попросил позвать к телефону мадемуазель Лидию.
— Мадемуазель Лидию?..
Жирные мозги дядюшки Сонье, очевидно, работали медленно, он часто просил повторить. Я услышал, как он положил трубку на полку. Через несколько секунд послышался голос Лидии. Я назвал себя и не ошибся, рассчитывая на эффект внезапности.
— Да, я слушаю.
Покорный тон. Я представил Лидию, когда она была маленькой девочкой. Теперь нужно бы по говорить быстро, с ходу требовать свидания. В трубке что-то щелкнуло.
— Алло, Лидия... Вы меня слышите?
— Да, я слушаю.
Голос ее, казалось, немного отдалился. И тут в голове моей сверкнула молнией мысль, меня будто громом поразило: «На острове всего пять телефонов. Разумеется, с сегодняшнего дня...» Дурак безмозглый, как я мог забыть о том, что мне говорил Бертрикс! Полиция прослушивает телефоны Тополиного острова. Бертриксу известно содержание всех разговоров. Что я мог сказать Лидии, как мог назначить свидание? Молча повесить трубку? Но Пьер Пертрикс сейчас, очевидно, в комиссариате в Кретее; ему сообщат, и он расценит это как условный сигнал. Женщинам через стекло кабины было видно, как я стою и молчу.
— Алло, я слушаю,— повторила Лидия.
И я наконец выдавил, сердясь сам на себя:
— Скажите, Лидия, я... я сегодня буду ужинать у вас. Это возможно? Ужин на одного человека.
— Сегодня вечером? А! Хорошо.
Лидия явно ничего не понимала. К счастью, ей не пришло в голову спросить, почему я звоню. Я никогда раньше этого не делал. Я услышал, как она повторила:
— Хорошо, договорились.
И положила трубку. Я вышел из кабины и начал спускаться вниз.
— Месье! А за разговор? Пять франков.
— О! Простите.
Молодая экзистенциалистка презрительно улыбнулась. Самая старшая проститутка посмотрела на меня с сочувствием: я немедленно перешел в разряд возможных клиентов. Но, проходя, я неосторожно наступил на лапу ее собачки.
— Какой идиот,— сказала она.
В глубине души я понимал, что она права. Я добился прямо противоположного тому, к чему стремился. Придется снова мариноваться в душной атмосфере «Пти-Лидо», ужинать под взглядами дядюшки Сонье и его клиентов, ожидая случая, когда я смогу сказать несколько слов Лидии так, чтобы нас никто не услышал. Причем Лидии, которую я предупредил и у которой было время, чтобы несколько часов поразмыслить. Полная катастрофа. Наверное, кем-то мне было предопределено на протяжении всего этого дела только то и делать, что самому себе вставлять палки в колеса.
Я вернулся в редакцию и сел за работу. Нужно было как-то занять время. Из окна спортивного отдела я видел движение на площади Оперы, такое же безостановочное, как и движение морских волн. Возможно, среди всех этих людей, которые, казалось, без малейших колебаний, вместе бросались переходить улицу по свистку регулировщика, были и такие, что, как я, бились в безысходности.
Зашел попрощаться Одран. Я пожелал ему счастливого пути. Я вспомнил о летчике, племяннике Стефана Бореля, третьего убитого. Он должен был быть где-то в Англии и не торопился приехать, чтобы узнать об обстоятельствах смерти своего дядюшки.
Сумерки, ночь. Работа прекрасно успокаивает. Я чувствовал себя расслаблено, я почти забыл, по крайней мере усыпил в себе, трагического героя, который уже третью неделю постепенно занимал мое место. Я хорошо знал, что он во мне проснется, я знал, что рок снова приведет меня в тот нищенский зал пригородного кафе. Но на этот раз я буду тянуть время... Зазвонил телефон у меня на столе. Я услышал голос телефонистки:
— Спрашивают месье Норрея. Какая-то женщина. Не хочет себя называть.
Мое сердце забилось чаще.
— Подключите.
В трубке щелкнуло. Я услышал другой голос. Лидия.
— Это Лидия. Это не вы звонили мне сегодня после обеда?
— Да, я.
— А! Тогда все в порядке. Я думала, меня разыграли.
— Нет, нет, звонил я. -— Хорошо.
Молчание. Лидия, очевидно, ждала объяснения. Через несколько секунд, если я ничего не скажу, она повесит трубку. Прекрасный случай!.. Мои приятели нас не слышат, но го, что я хотел сказать...
— Откуда вы звоните? — спросил я.
— Конечно, не от нас.
— Вы... вы в Париже?
— Да.
Я пытался говорить как можно спокойнее:
— Мне обязательно нужно с вами увидеться.
— Нет.
— Послушайте...
Как удобно! Кто не присутствовал при подобных телефонных драмах в кафе или на работе? Человек, говорящий по телефону, пытается употреблять нейтральные слова, самую элементарную лексику, обрывки фраз, в которых слышится мольба... и затем ничего. Несчастный (или несчастная) с удрученным лицом молча расплачивается за разговор и выходит, а кто-то другой уже занимает место в кабине...
— Послушайте. Я вам звонил только для того, чтобы договориться о встрече.
— Вот оно что! Никогда бы не подумала.
— Я не мог объяснить. Потом я скажу, почему.
— Вы не можете сказать этого сейчас?
— Нет, это невозможно.
— Тем хуже.
Телефонистка, очевидно, тоже нас слушала: «женщина, которая не захотела себя назвать». Я продолжал:
— Послушайте меня...
— Нет, это вы послушайте меня. Поэтому я вам и позвонила. Мне показался странным ваш звонок. Я даже засомневалась, вы ли это...
— Это был я.
— Вы уже говорили. Можете приходить или не приходить ужинать сегодня вечером, как вам нравится. Меня сегодня в кафе не будет. У меня дела в другом месте. Я вас предупреждаю, чтобы вы чего доброго не подумали, что я вас избегаю. Но я хочу вам сказать, что не стоит пытаться увидеться со мной, во всяком случае, наедине... Не стоит и невозможно...
— Прошу вас...
— Нет. Вы хорошо знаете, что я не ребенок и своих решений не меняю. Если я вам это говорю,— она немного понизила голос, и это изменение тона было для меня, как нож в сердце,— то лишь потому, что я не могу сказать вам ничего другого.
— Но, постойте, Лидия, нельзя же...
— А еще я вам вот что хотела сказать... Алло, вы меня слышите?
— Да
— Я хотела вам сказать,— голос Лидии обрел свои ооычныи тембр, и даже тоном она пыталась не выдать волнения, но меня трудно обмануть,— я хотела вам сказать, чтобы вы больше ничем не занимались. Вы меня понимаете? Послушайте меня. Это очень... плохо для вас, да, да, это опасно. Вот что я хотела вам сказать. Я больше ничего не могу сделать для вас, только сказать это. И это...
— Умоляю, скажите, где бы я мог вас увидеть! Как в прошлый раз...
- Нет. Это невозможно. Вы сами поймете... потом... что это невозможно. А главное, я вас очень прошу, не занимайтесь всем этим. Я вас умоляю. Я прошу вас об этом... как о единственной вещи, которую я могла бы у вас просить. До свидания.
— Лидия!
— Прощайте!
В трубке щелкнуло. Телефон иногда бывает безжалостнее гильотины! Я все еще держал трубку у уха. Я увидел, что на меня смотрит Ган из отдела регби, и положил ее.
— Плохие известия, старина?
— Спасибо, старина, ничего страшного.
Выражение лица у меня было, очевидно, довольно странное. Только что я сыграл в классическом скетче. Я снова сел писать. Ручка в моей руке дрожала, как у старика, и я ее отложил. Если бы я был курильщиком, я бы закурил; первый раз в жизни я пожалел, что не курю. Я встал и направился в бар, заказал бокал порто у Гастона. Я знал, что вино некачественное, но крепкое.
— Может, лучше грогу, месье Норрей? Очевидно, вы замерзли?
— Хорошо, пусть будет грог.
Дверь бара приоткрылась, заглянул Ган. Мне показалось, что он успокоился, увидев меня в баре. Хороший парень. Ну и вид, очевидно, у меня был! Я дружески улыбнулся Гану. Он подмигнул мне и закрыл дверь. Я знал, что он никогда об этом и не намекнет. И такое будничное проявление дружбы меня подбодрило. Я попросил Гастона не добавлять спирта в мой грог. Очевидно, я выпил бы пять или шесть гро-гов, если бы знал, что тот телефонный звонок был лишь скромным прологом к событиям того вечера. Никогда ни до того, ни после я не испытывал таких переживаний и не попадал в подобные переплеты.
Половина десятого вечера. Зал в «Пти-Лидо». Подав мне ужин, дядюшка Сонье продолжает играть в белот.
— Если хотите увидеть Лидию,— сказал он, не поднимая на меня глаз,— она еще не вернулась. Я жду ее, чтобы закрыть кафе. Можете подождать тоже...
Нет, я не хотел ждать Лидию в кафе вместе с дядюшкой Сонье и его последним клиентом и партнером, который был никем иным как Жозефом Сюрло. Я уже объяснял, почему я этого не хотел. Тем более, в голову мне пришла еще одна идея, как встретиться с Лидией с глазу на глаз.
— Я увижу ее завтра,— ответил я. И добавил:
— Хотелось бы выпить чего-нибудь горячего.
Это, конечно, была трусость, во всяком случае, ненужная глупость, которая никого не обманула. Ладно. Мне только и оставалось, что выпить новый стакан грога (лучшего, чем у Гастона) и уйти. Если бы Лидия вернулась, пока я сидел в кафе, выполнение моего плана никак не упростилось бы. А план состоял вот в чем: подождать Лидию на мосту Капитула. Эта, по-детски простая и уже тем самым прелестная мысль блеснула у меня в голове в баре редакции около половины девятого, когда я заканчивал свой ужин. Я бросился в гараж, где, к сожалению, не было ни одной свободной машины. Я поехал на метро, а потом автобусом, дрожа от мысли, что приеду слишком поздно. Но судьба мне благоволила, и Сонье еще ожидал свою дочь.
Сюрло встал раньше, чем я успел прикончить свою порцию грога. Белот закончился. Сюрло зевнул:
— Пора и мне.
Сонье вернулся за стойку.
— Да и я, пожалуй, буду закрывать. Она сможет пройти и через нижнюю дверь.
Плохи дела. Выходить придется с Сюрло. Но я подумал, что следующий автобус прибывает только через полчаса, и мне стоит лишь притвориться, что я возвращаюсь домой. А потом вернуться на мост. Лидия раньше не вернется. Таким образом, мы с Сюрло вышли вместе.
— Прекрасная погода,— заметил он, сделав несколько шагов.
— Действительно, неплохая,— согласился я.
Со второй половины дня туман рассеялся. В разрывах между тяжелыми тучами, которые быстро гнал ветер, виднелась луна. Сюрло, идущий рядом со мной, казался выше, чем тогда, когда мы следили за ним вместе с Бертриксом из нашего небольшого кафе. Еще сотня метров, и нам расходиться, нужно что-то сказать.
— Знаете,— сказал я,— я встречался с вашим братом. В спортивном зале.
Сюрло ответил не сразу.
— Мы потеряли с ним связь. Понимаете?..
— Конечно.
Еще несколько шагов. Я удивился бы, узнав, что он видится с братом; совершенно разные люди. Я продолжал:
— Кажется, он доволен своим положением.
— Ну и хорошо. Он совсем не плохой парень. Мы перестали с ним встречаться из-за его жены. Понимаете?..
«Какой вульгарный тип! — подумал я.— Его брат прав. Интересно, какую роль он мог сыграть...» И снова услышал его мерзкий голос, стертые фразы:
— Так вот, постарайтесь сегодня ночью хорошо забаррикадировать дверь. Убийца может вернуться... Вы не находите, что полицейских сняли слишком рано?
Въедливая шутка или грубая ловушка? Лица Сюрло я не видел.
— Полицейские, к сожалению, не помешали убийству,— ответил я.
— Согласен, но все же с ними чувствуешь себя как-то увереннее... Мы подошли к повороту на Вишневую Аллею.
— Ну что же, спокойной ночи.
Сюрло протянул мне руку, я ее пожал. Я не мог поступить иначе. Мне нужно было, чтобы он скорее ушел. И он зашагал по дороге дальше, а я повернул направо. До моего дома оттуда метров шестьдесят. Я подошел к решетке, открыл калитку и тихонько затворил ее за собой, чтобы не побеспокоить моих хозяек. На дорожку падала тень от дома. Сюрло, вероятно, уже вышел на свою Платановую Аллею. Сам я переждал еще минуты две-три в саду, а затем вернулся к калитке и вышел. Я направился к Дороге Малого Моста. И остановился: метров за двадцать от перекрестка меня поджидал какой-то человек.
Я бы и не заметил его в темноте и без сомнения пошел бы прямо на него, если бы не увидел какого-то движения. Я был уверен, что видел, как он пошевелился. А теперь он замер. Я видел только часть его тела, какой-то вертикальный предмет, который даже не походил на человека. Другая часть скрывалась в густой тени, падавшей от невысокой стены.
Сюрло? Странно, но хотя я расстался с ним меньше чем пять минут назад, я не мог вспомнить, как он одет. Интересно, надевал ли он пальто или что-то в этом роде, когда выходил из «Пти-Лидо»? Силуэт, который я различал в темноте, представлял собой вертикальную линию, как мне показалось, довольно светлую. Я припомнил, что на Сюрло вроде был плащ. Но луна спряталась за довольно большой тучей, и сказать что-то определенное было трудно.
Допустим, это — Сюрло. Но что ему от меня надо? Я имел право вернуться назад, мог забыть что-нибудь в «Пти-Лидо» или даже надумать съездить в Кретей. А что здесь делает он? Встреча наша была, очевидно, для него не менее неудобной, чем для меня. Хотя какой черт! Идиот! Если один человек решил подстеречь другого, то чувствует он себя весьма уверенно; если Сюрло поджидает тебя, то
только для одного... Я совсем не трус. Я не боялся. Я только подумал, что у меня при себе нет оружия — револьвер остался в письменном столе — и что хлопушка, подброшенная прошлой ночью, возможно, начинала в соответствии с желанием и предвидением Пьера Бертрикса давать результат. А еще, что человек, поджидающий меня на дороге, мог быть совсем и не Сюрло. Мне вспомнилась фраза Бертрикса: «Вы, кажется, все время забываете, что есть еще и настоящий убийца...»
Единственный выход: вернуться домой, взять револьвер и тогда уже идти спокойно. Если этот человек будет еще стоять на том самом месте, я остановлюсь за несколько шагов и заговорю с ним. Посмотрим. Мне даже пришла в голову мысль, что это просто Бертрикс. Как бы там ни было, прежде всего нужно вернуться за револьвером. Я повернулся, сделал три шага и остановился: со стороны Вишневой Аллеи за мной наблюдал другой человек, стоявший метрах в десяти от моей калитки. Между калиткой и мной. Сознаюсь, внутри у меня екнуло. Обстоятельства менялись.
Вне всякого сомнения, уже несколько дней, несмотря на все разговоры Бертрикса и даже на мероприятия, в которых я сам участвовал, мысль об убийце, о его реальности отошла для меня на второй план. Я рассматривал это дело только относительно Лидии. Сейчас же речь шла совсем не о Лидии, а обо мне самом, обо мне, все глубже запутывавшемся во всей этой передряге.
Человек у моего дома даже не прятался. Конечно, с этого расстояния я не видел его лица, я не мог бы даже описать его одежду. Только когда перед луной проплыло более легкое облачко, я сумел разглядеть, что это действительно человек, который неподвижно стоит посреди дороги лицом ко мне.
Что делать? После трехсекундного замешательства я стал совершенно спокоен. Норрей холодно взвешивал неприятную ситуацию, в которую он попал, и пытался отыскать способ оттуда выбраться.
О том, чтобы вернуться прямо домой, теперь не было и речи: все, что я подозревал относительно первого ночного наблюдателя, касалось и второго. Без оружия нельзя было рисковать идти на контакт ни с одним, ни с другим. Оставаться на месте — тоже не выход. Я снова развернулся и пошел к перекрестку, успев заметить, что мужчина, стоявший перед моим домом, тронулся в моем направлении.
Тот, с Дороги Малого Моста, не двигался. Если он даст мне возможность добраться к перекрестку, я спасен. Конечно, при условии, что два других направления тоже не блокированы. В этом случае... Выглянула луна, ночь была чарующе прекрасна. Я добрался до перекрестка. Первая фигура, слева, не шелохнулась. Впереди никого. Справа — тоже. Я вздохнул с облегчением и пошел по дороге направо, затем бросился бежать. Я услышал, как сзади тоже побежали. Слишком поздно. Я уже и сам неплохо знал Тополиный остров.
Через тридцать метров Дорога Малого моста переходит в Сорочий мостик, а тот, минуя небольшой рукав Марны, пролегает над низинной частью Тополиного острова, которая удостоилась очаровательного названия — остров Опустошителей. Я бросился на этот остров.
Летом эта местность, сильно заросшая деревьями и кустами, практически непроходима. Даже зимой это джунгли в джунглях. Но я совсем не собирался там просто прятаться. Я решил выследить своих преследователей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21