— Заметьте, что он старший, но если бы я следовал его примеру... Все было благополучно, пока он не начал работать в Берси. Вы не знаете этих людей, месье Норрей. Нельзя сказать, чтобы по натуре они были хуже других. Но встают они рано, часа в четыре, в пять утра — я говорю о том, что было до войны. Перекусят чем-нибудь первый раз — ведь часто утром холодно — ну там, кусок хлеба, паштет, сыр...
— Ваш брат не показался мне слишком толстым.
— Обождите. Первый завтрак запивают литром вина. В девять едят снова; и снова литр вина, иногда — два. Клянусь, я не преувеличиваю. Через час настоящий завтрак. Лучше не говорить, сколько они всего выпивают, вы мне не поверите. И кофе, много чашечек кофе. Я забыл сказать об аперитиве...
— Понятно,— сказал я.
— Это продолжается после обеда и вечером. Кто может выдержать такой образ жизни? В тридцать лет мой брат был алкоголиком. Я называю вещи своими именами.
Мы поднимаемся из раздевалки в зал.
— Но ведь у вашего брата было время вылечиться. Берси — мертвый город.
Люсьен Сюрло пожал плечами.
— У него было еще больше времени спиться и пойти ко дну. Видели, с кем он живет? Вы думали, это наша мать? Нет, это его жена, месье Норрей. Когда я говорю «жена», вы понимаете, что имеется в виду. Она на двадцать лет старше него. Некоторые считают, что они достойны жалости. У меня это вызывает омерзение.
Чтобы перевести этот неприятный разговор на другую тему, я спрашиваю:
— А чем, кроме бокса, занимаетесь вы?
— Я художник, месье Норрей, художник-оформитель. Это честная профессия, если принять некоторые предосторожности. Я сам себе хозяин. У меня больше заказов, чем я могу выполнить. А еще я имею кое-какие доходы от бокса. Я не жалуюсь.
— Вы женаты?
— Да, у меня есть дочь. Мой дурак-брат ее не видел. Он даже не пришел на мою свадьбу. Я его приглашал, приглашал даже его... ну да, его жену. Они не пришли. В общем, что говорить...
Пришел солидный партнер, и Сюрло со мной попрощался: нужно приниматься за работу.
— Очень приятно было познакомиться, месье Норрей. Очень приятно было с вами побоксировать. Вам нужно серьезно взяться за бокс, Рафа прав...
Ну вот.
Много романтических приключений, сложных интриг завязываются, скрещиваются и развязываются благодаря какому-нибудь совпадению и, обратите внимание, что это случается чаше в жизни, чем в романах; даже намного чаще, ибо романисты редко прибегают к этому приему, подозрительному в глазах читателя. Что касается меня, то вы вскоре сможете убедиться, что моя неожиданная встреча в спортивном зале с братом Жозефа Сюрло не являлась ни завязкой, ни развязкой дела о трех убийствах. Я рассказал о ней, так как она естественно вплелась в ход этого дела, и я не имею права о ней умолчать. Но если бы я даже и не встретил Люсьена Сюрло и не боксировал с ним, я все-равно пошел бы к Бертриксу поговорить о Жозефе Сюрло. У меня возникла одна идея.
К Бертриксу меня проводили сразу же, как только я назвал себя. Детектив был в пальто.
— Я собираюсь уходить,— сказал он мне.
Именно так: не «собирался», а «собираюсь». Довольно жесткий взгляд. Куда только подевались сердечность и простота, согревавшие нашу первую встречу, наше неудобное, но прекрасное путешествие в Манд? И что тому виной? При виде моего разочарования Бертрикс немного подобрел:
— Я еду в Версаль на автомобиле. Каких-то полчаса, но мне необходимо побывать там лично. Сразу же после этого вернусь сюда. Если хотите, поехали вместе. Будет время поговорить. Это вас устраивает?
Я согласился. Пока мы ехали до ворот Сен-Клу, сгущались сумерки. Я рассказал о своей встрече с Люсьеном Сюрло и о том, что он мне сообщил о своем брате. Бертрикс слушал, не перебивая. Беседа продолжалась в машине между Парижем и Версалем. Бертрикс не отрывал взгляд от дороги. Вот этот разговор за исключением пауз и нескольких фраз, которые не имеют отношения к нашему делу.
Бертрикс.— О том, что Сюрло живет со своей старой любовницей я узнал сегодня утром. Большинство людей считают, что это его мать. Сюрло их не разубеждает. Она тоже. Такие жалкие пары встречаются чаще, чем думают. Что же касается его любви к спиртному, мне стало
известно, что Сюрло часто ходит в кафе «Пти-Лидо», где регулярно пьет аперитив и вино до обеда. Никаких уточнений я не получил. Я не знал, что он хронический алкоголик.
Норрей.— Почему вы не арестуете Жозефа Сюрло?
— Арестовать его? За что?
— За лжесвидетельство. Вы поймали его на лжи, когда он рассказывал, будто подвергся нападению. Эта ложь дает повод ко всяческим подозрениям. Что свидетельствует о том, что он не убийца или хотя бы не один из убийц? Убийства вполне могли совершить три разных человека, несмотря на постоянное применение серной кислоты. Представьте теперь, что Сюрло совершает третье убийство недалеко от своего дома. После этого он немедленно возвращается к себе и трижды стреляет из револьвера, чтобы отвернуть от себя подозрение. Я же ведь тоже стрелял по мнимому преступнику...
— Трудно предположить, чтобы Сюрло мог поднять такой шум, специально привлекая к себе внимание сразу после того, как лично совершил убийство. Психологически это мне кажется неправдоподобным. Кроме того, вы забываете, что остров тогда прямо кишел жандармами, и Сюрло не мог выйти из дому и вернуться туда незамеченным.
— Тем не менее убийца Стефана Бореля все же сумел совершить преступление при этих же обстоятельствах. Он проник через полицейское заграждение.
— Нет.
— Как это нет? Стефана Бореля убили за несколько минут до того, как Сюрло стрелял из револьвера.
— За несколько минут до того, или на несколько минут позже. Когда Сюрло выстрелил, цепь заграждения немедленно порвалась, так как все бросились к дому Сюрло. В течение некоторого времени, где-то минут десять, у убийцы была возможность действовать свободно. Все было прекрасно организовано. Как видите, мы имеем дело с человеком неглупым.
(Здесь наступает небольшая пауза, в течение которой Норрею невольно приходит в голову, что ему еще надо поучиться полицейской дедукции. Затем беседа продолжается).
Норрей.— Хорошо. Но раз Сюрло, без сомнения, сообщник преступника, почему же вы не арестуете его и не допросите? Я уверен, что вы быстро заставили бы его разговориться. На собственном опыте я убедился, как тяжело придумать рассказ о случайном нападении. А ведь комиссар задавал мне самые невинные вопросы. На допросе Сюрло непременно расколется...
Бертрикс.— Если только не решит «сыграть в молчанку». Неужели вам не приходит в голову, что соучастники убийцы с Тополиного острова должны его панически бояться? Не нужно забывать, что убийца - человек решительный.
Тут уж моя забота. Но правду сказать, я считаю, что по-человечески просто невозможно, чтобы Сюрло не сделал завтра чего-то такого, что показало бы нам, где прячется преступник. Тогда нам придется действовать так же быстро и решительно, как и преступнику.
Телефон спортивного отдела начал звонить именно в ту минуту, когда я спускался из бара, где только что пообедал. Я узнал голос Пьера Бертрикса.
— Он получил письмо с почтой в половине двенадцатого. Никакой видимой реакции. Ремонтирует бак для дождевой воды возле своего дома. Как всегда, ходил пить аперитив в «Пти-Лидо»; никуда не звонил...
— А откуда вы знаете, что он не звонил?
— На острове всего пять абонентов. Разумеется, с сегодняшнего дня номера прослушиваются. У него сейчас обедает наш человек.
— Ну и что дальше?
— Ничего. Ждем. Не отлучайтесь из редакции. Я буду держать вас в курсе дел.
Бертрикс повесил трубку. «Ходил пить аперитив в «Пти-Лидо»... Не звонил...» А может, ему и не надо было звонить? Я хорошо понимал, что теперь за всеми, с кем разговаривал Сюрло, будут тоже следить. Только бы Лидия... Нет, это невозможно.
Утром, уходя из дому, я ничего не заметил: ни незнакомцев, которые бы лениво разгуливали по острову,— хотя, действительно, они были бы слишком заметны в нашей глуши! — ни рабочих, которые прикидывались бы, что чинят кабель или трубу неподалеку от дома Сюрло. Но факт остается фактом, за домом Сюрло наблюдали. Что ни говори, Пьер Бертрикс — знаток дела. И у меня было впечатление, что бой начался. Его тон, приказание не покидать редакцию, быть готовым приехать, как только меня позовут... Насколько я понимал, сам он тоже не выходил из своего агентства.
Работы у меня хватало. Карточки, каталоги. Товарищи часто по-доброму высмеивали меня за любовь к классификации и архивам: «библиотекарь Норрей». Только после какого-нибудь матча, или когда по какой-либо причине нужно было немедленно дать в газету статью о той или другой команде, или о каком-то чемпионе, «библиотекарь Норрей» становился «парнем что надо» — выражение с двойным содержанием, так как в это время я действительно без лишних усилий давал сведения, о которых меня просили. Я совсем не хвастаюсь этими скромными привычками. Мою профессиональную гордость составляют
прогнозы, которые потом подтверждаются событиями (особенно что касается тенниса или бокса), или небольшая статья-портрет кого-то из фаворитов или интересного дебютанта.
Пять часов пополудни. От Бертрикса ничего. Я начал сортировать фотографии. Инертность Сюрло становилась странной. Во всяком случае, достойной сожаления, учитывая мои планы. После некоторых колебаний я решил сам набрать номер Бертрикса.
— Нет, по-прежнему ничего. Теперь вполне вероятно, что он решил дождаться ночи. Я об этом подумал, когда оставил ему сутки. Никуда не уходите. Что бы там ни было, я вам позвоню в восемь. Но надеюсь, что до этого времени...
В спортивном отделе горят яркие лампы, в нем хорошо протопили. На Тополином острове холодно и уже темно, поднимается туман. Что покажется из этого тумана? Нужно, чтобы Сюрло решился на какой-то поступок...
Нет, Сюрло не решался. В восемь я как раз ужинал в баре, когда мне позвонил Бертрикс.
— Ничего. С обеда он сидит дома. Снова ходил пить аперитив и только что вернулся. Не отчаивайтесь, у нас впереди целая ночь. Вот что я вам предлагаю. Побудьте в редакции до десяти и приезжайте сюда. Дверь будет открыта, поднимайтесь прямо ко мне в кабинет. Постарайтесь не задерживаться по дороге между редакцией и моей конторой. До встречи.
В десять снова ничего. Я вышел из спортивной редакции и зашел в гараж за машиной. Если этой ночью будет горячо, Комб не сможет упрекнуть меня в том, что я чего-то не предусмотрел. Через несколько минут я был у Бертрикса. Он спокойно покупивал трубку, сидя, как буржуа, с книгой на коленях перед большим электрообогревателем.
— Сюрло только что лег спать,- сообщил он мне.— Во всяком случае, он запер двери, и сейчас у него не светится. Не думаю, чтобы он мог выйти из дому или кто-то мог зайти к нему незамеченным. Конечно мне больше пришлась бы по душе полная луна, чем туман. Но нужно делать свое дело, как говорят в народе.
— И много ли ангелов-хранителей у Сюрло?
— Достаточно. К тому же не забудьте, что сейчас условия совсем иные, чем в ту трагическую ночь. На этот раз мы следим не за зарослями, а за конкретным человеком, а точнее за подступами к конкретному дому. Так удобнее.
— Я только что думал об этом: а вас не удивляет, что Сюрло сегодня после обеда не ходил на работу?
— В Берси? Он туда ходит не чаще, чем дважды-трижды в неделю; вполне достаточно, чтобы урвать свой кусок от убогого черного рынка, который заменил людям нормальную работу. Нет, в том, что он остался дома, нет ничего странного.
— Хорошо. А что теперь делать мне? Пьер Бертрикс уселся за стол.
— У вас есть машина? Тогда нет никакой необходимости в том, чтобы вы оставались здесь на ночь. Я даже хотел бы, чтобы вы вернулись домой, как обычно. Не бойтесь зажигать у себя свет. И спокойно ложитесь спать.
— А если что-то случится этой ночью?
— Без вас не обойдемся.
— Нужно, чтобы меня предупредили.
— Не беспокойтесь, я об этом подумал. После того, как выключите свет, откройте окно вашего кабинета, то, которое вы открывали, когда стреляли в вашего мнимого злоумышленника. На этот раз под вашими окнами действительно будет человек, которому вы отдадите свои ключи. Таким образом, он сможет в любую минуту вас разбудить с наименьшими затратами времени. Раздеваться полностью, конечно, не стоит...
— Человек под моим окном? И я должен ему бросить свои ключи?
— Бросить либо передать в руки, это вы уже решите сами. Я думаю, нет необходимости напоминать вам, чтобы вы не поднимали лишнего шума.
— Весьма романтично,— заметил я.
— Жизнь иногда поворачивается весьма романтическими сторонами; что касается меня, то я знаю лишь романтические эпизоды в жизни других.
Пьер Бертрикс улыбался, и в его улыбке не было ни иронии, ни злости. Однако это не помешало ему снова найти способ запереть меня в доме до следующего утра.
— Заметьте,- продолжал Бертрикс,— что случится что-нибудь может не только з связи с С'юрло. Я не отказался от мысли, что моя вторая петарда — я говорю о нашем вымышленном преступлении — должна где-то здесь обязательно отозваться. Вот увидите. Так что, милый Норрей, возвращайтесь к себе, не медля. Если ночью ничего не случится, приходите сюда завтра в девять утра.
— А если Сюрло прямиком пойдет в комиссариат полиции, вы его арестуете?
— Да уж, если вы вобьете себе что-нибудь в голову!.. Улыбаясь, Бертрикс протянул мне на прощание руку:
-- Нет, я его не арестую, а почему, объясню завтра утром.
Он искренне пожал мне руку. Нет, право, было похоже, что Бертрикс больше на меня не сердится. Однако его намеки, и не только намеки, но и то, как он изолировал меня этой ночью, все больше убеждали меня: он подозревает, что я рассказал ему не все и, возможно, думает, что я знал, какие последствия будет иметь инсценированное нападение, а именно — отчаянный поворот в поведении Лидии. Но
до последней минуты имя Лидии... Вот уж поистине: когда я вобью себе что-нибудь в голову...
Как частенько бывало, я оставил машину на левом берегу рукава Капитула, возле «Сержанта Бобийо» — там еще не ложились. Потом по Мосту Капитула прошел мимо «Пти-Лидо»: дверь заперта, внутри темно. Я пошел по Вишневой Аллее и добрался до дома вдовы Шарло, не встретив по дороге ни единой живой души. Но мой приход должен был заметить, по крайней мере, один человек, тот, кому надлежало забрать у меня ключи. Ни единого силуэта, ни шороха. Чувство не из приятных. Я хлопнул калиткой.
Хозяйки мои, конечно, уже улеглись спать. Я знал, что на ночь они задвигают дверь мебелью и уже двое суток только и думают, как бы скорее отсюда уехать. Но прежде им, конечно, хочется продать дом. Они хотят продать дом, мебель и меня со всем остальным. Меня уже передают по эстафете вместе со скарбом... У себя в комнате я зажег все лампы. Немного побродил по комнате, снял ботинки. Выключил свет, тихонько приоткрыл окно. Вот черт! Есть-таки! Я даже непроизвольно вздрогнул, когда кто-то назвал меня по имени. Мужчина стоял у водосточной трубы на цементном бордюре, прислонившись к стене. Очевидно, он перелез через ограду в саду, как преступник в моем вымышленном рассказе.
— Месье Норрей, я пришел за ключами. Я вложил их в протянутую руку...
В темноте я не вижу его лица, но голос у него молодой и приятный, Я улыбаюсь, видя, как он, ступая мягко, как кошка,, уходит и без малейшего шума перемахивает через ограду. Действительно, совсем еще молоденький. Очевидно, профессия ему нравится. Так это он будет моим ключником? Как в романе — полукомическая интермедия к драме. Я почти перестал сердиться на Бертрикса за то, что он запер меня в моей комнате, и растянулся на кровати.
Когда я проснулся, уже светало. Я взглянул на часы: восемь; я спал без сновидений. Вскочил с кровати, на видном месте, на тумбочке у изголовья я увидел свои ключи. Я снова улыбнулся, вспомнив вчерашнего парня с кошачьими движениями; я и не слышал, как он вернул ключи. Вне всякого сомнения, ночь прошла спокойно. Но теперь нужно торопиться. Старшая из моих хозяек принесла завтрак.
— Вы ничего не слышали сегодня ночью? — спросил я.— Где-то ближе к рассвету?
Она чуть было не уронила поднос, мне пришлось ее успокаивать, клясться, что я спросил просто так. Определенно, на этой неделе обе сестры уедут домой. Я кое-как привел себя в порядок. Конечно, этим нужно было бы заняться дольше, учитывая то, что я спал не раздеваясь. Но нет времени даже на то, чтобы заскочить в «Пти-Лидо» и по-
пробовать повидаться с Лидией. Свет в зале кафе погас в ту минуту, когда я проходил мимо него: половина девятого, время первой «загрузки». Я побежал к «Сержанту Бобийо». К счастью, в гараже было свободно, и ровно в девять я входил в кабинет Пьера Бертрикса.
— Видите, я был прав, когда сказал, чтобы вы спокойно возвращались домой и ложились спать,— сказал детектив, протягивая мне руку.—Сюрло, кажется, спал так же безмятежно, как и вы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21