Сомневаюсь, бывает ли ситуация абсурднее той, когда сидишь в темноте за столом, перед раскрытой книгой, с револьвером под рукой, ожидая... чтобы прошло пять минут. У меня создалось впечатление, что я единственный актер сюрреалистической пьесы. Глаза мои быстро привыкли к темноте. Через оконные стекла я видел хмурое небо, слегка побелевшее от рассеянного света луны в ее первой четверти, которая светила где-то там, за тучами. На запястье у меня светился циферблат. Ровно десять.
Я подождал еще с полминуты, затем встал. С револьвером в руке я двинулся к окну. Свободной рукой я нажал на стекло недалеко от ручки: заранее вырезанный кусок стекла, который едва держался, беззвучно упал на землю, в сад. Я открыл окно и спокойно трижды выстрелил из револьвера. В воздух. Оставалось дождаться, что будет дальше.
Ждать пришлось невероятно долго. Можно подумать, что выстрелы из револьвера — самое обычное явление на этом острове, и на них обращают не больше внимания, чем на лай собаки. Но тут я сообразил, что, наоборот, все были просто запуганы, и никто не решался выйти. Глупец Пьер Бертрикс не предусмотрел эту почти очевидную реакцию!
В комнате стало прохладно. Давно смолкло эхо от моих выстрелов. В спальне племянниц вдовы Шарло ни шороха. Я подумал с отвращением: «Старые ослицы». Так бы и оставили меня умирать. Сейчас, наверное, сидят, прижавшись друг к дружке, и дрожат в своих смешных ночных рубашках. Ни звука.
Наконец — я так обрадовался этому, что даже забыл посмотреть на часы, как учил меня Бертрикс,— метрах в пятидесяти с другой стороны Вишневой Аллеи вспыхнул огонек. Почти сразу же за ним — еще один, на десять метров дальше. Я не видел, что именно зажигали, а лишь свет. Я понял, что это зажигаются внешние лампы перед домами. Прошло еще несколько минут. «Совсем глупо было бы простудиться»,— подумал я и надел пальто. На аллее послышались шаги двух или трех человек. До меня донеслось, как какой-то мужчина сказал: «Похоже, что здесь». Я высунулся из окна.
— Да,— громко сказал я.— Стрелял именно я.
— Кто это? — спросил мужчина.
— Норрей, квартирант мадам Шарло.
— А, это вы! Что случилось?
— На меня напали грабители. Попробовали влезть через окно. Очевидно, злоумышленник прошел вон по той стене, а потом вылез, держась за водосточную трубу.
Меня слушали молча. А я-то представлял кучу соседей, вопросы, обращенные ко мне лица... Я выступаю с трибуны, как лектор. Впрочем, какая-то женщина все же воскликнула:
— Боже! Как это ужасно...
— Кто здесь? — осведомился я в свою очередь...
— Тарнек, а еще месье Делетра и его жена. Мы слышали, как стреляли... Вы обратитесь в полицию?
— Обождите, я спущусь.
Я зажег свет в коридоре, открыл входную дверь — причем ни малейшей реакции из комнаты моих двух мумий. Я включил свет на крыльце и пошел отпереть калитку.
— Спасибо, что пришли,— сказал я этим славным людям.— Не все такие храбрые, как вы...
— Очевидно, вы не закрыли ставни?
— Нет. Я люблю видеть рассвет, когда просыпаюсь. Привычка...
— После полученных угроз стоило бы их закрывать.
Слухи о полученном мною анонимном письме уже разошлись по всему острову. Я знал в лицо почтальона Тарнека, а также супругов Делетра, пожилых, внешне смирных и весьма любезных людей. На них были пальто и теплые кашне, очевидно, наброшенные прямо на ночные рубашки, на ногах — сабо. На Тополином острове очень любят сабо. Тарнек зашел в сад.
— Где ваше окно?
— Вон там. Злоумышленник, очевидно, залез по стене, держась за водосточную трубу. Я слышал, как открывается окно...
— Вы не спали?
— Я собирался раздеться. Только вошел в комнату, окна которой выходят на другую сторону дома...
— И услышали шум?
— Да, я не прикрыл дверь,— отвечал я.
Как я не подумал, что в этом случае свет из комнаты было бы видно снаружи и что убийца никак не мог при таких обстоятельствах пытаться открыть мое окно? Уже с самого начала я начинал путаться в глупых подробностях. Не так уж и легко врать.
— А в какую сторону он убежал? — спросила мадам Делетра.
— Он соскочил вот здесь, в палисадник — смотрите, все вытоптано,—а потом побежал вон туда, в глубь сада, я слышал, как он перескочил через изгородь...
— Жаль, что вы в него не попали,— сказал месье Делетра.
— Я вышел из освещенной комнаты и ничего не видел в темноте... Ну вот, теперь я врал лучше. Стоит лишь начать. Девять человек из десяти отменные вруны, хотя, возможно, и не всегда пользуются этим своим даром; теперь я в этом убедился.
— Постойте, вон кто-то идет,— перебил мои мысли Тарнек.
В соседних домах зажглось теперь много огоньков. Выстрелы из револьвера, должно быть, слышно было далеко. Лидия, однако, совсем не торопилась убедиться, жив ли я. Лидия! Неужели я действительно хотел, чтобы она примчалась сюда? Что до приближающегося человека, то он не бежал. Это был мужчина, и шел он медленно, вроде нехотя, часто останавливаясь. Только когда он зашел во двор, я узнал его лицо: это был Сюрло.
— Кто-то пробовал влезть к месье Норрею через окно,— информировала его мадам Делетра.— Он стрелял.
Я понял по тому, как произносили мою фамилию, что все эти люди знали меня много лучше, чем я их. Сюрло стоял неподвижно, засунув руки в карманы своего плаща, с обмотанным вокруг шеи махровым полотенцем и молчал. Тарнек увлек его под окно.
— Вот здесь. Злоумышленник залез на эту невысокую стену и держался за водосточную трубу...
— Он успел очень аккуратно вырезать оконное стекло,— вмешался я.— Видите, вот дыра.
— А вы не запомнили его приметы? — спросила мадам Делетра.
— Ну ты и скажешь, какие там приметы в такой тьме! — сказал ее муж.
— Я хотела сказать его походку, фигуру, да мало ли еще что! Вы решительно ничего не запомнили?
Нужно ли что-то говорить? Сюрло смотрел на меня все так же молча. Он не произнес ни слова с той минуты, как вошел в сад.
— Нет,— сказал я,— я не сумею описать даже фигуру. Мне показалось, что это был мужчина среднего роста, довольно крепкий. Но знаете ли...
Я замолчал, услышав, что кто-то бежит. На этот раз мне показалось, что я узнаю шаги, возможно, интуитивно... Я увидел бежевое пальто, пар от прерывистого дыхания. Я почувствовал это райское дыхание на своем лице, Лидия чуть не упала в мои объятия.
— Слава Богу, вы здесь!
Все посмотрели на нее. Она немного отстранилась от меня, ничуть не смутившись.
— Я была в Кретее,— сказала она,— мы с отцом ездили к мяснику.
— И возможно, в эту минуту ваш отец обслуживает клиентов, которым есть чем заплатить,— едко заметила мадам Делетра.
— Мы только что вернулись,— продолжала Лидия, не обращая внимания на ее замечание,— когда малыш Лекюрей пришел нам сказать, что слышал выстрелы. Никто из них не решался пойти узнать, где стреляли. У меня такое впечатление, что здесь не очень-то торопятся на помощь ближнему. Что случилось?
Я дал месье Делетра возможность рассказать. Казалось, ему это нравится, а я спокойно врать Лидии не мог...
— Анонимное письмо, так вы получили анонимное письмо?
Неужели она единственная этого не знала? А может, действительно не знала? Ну, разумеется, нет. Когда я вспоминаю о Лидии, самым дорогим для меня остается именно этот образ: Лидия стоит передо мною в ночи и смотрит на меня счастливыми глазами, и касается моих рук своими руками, чтобы удостовериться, что я реален и жив, не обращая никакого внимания на молчаливый интерес окружающих, их удивление при виде нашего взаимопонимания. Никто не смог бы описать лучи света, струившиеся из ее глаз, сияние ее лица, то милое выражение, которое заставляло меня сдерживаться изо всех сил, чтобы не схватить Лидию в объятия и не убежать с нею тотчас же. Лидия была влюблена и счастлива, да, да, и испытывала облегчение. Она радовалась искренне. Я никогда не видел ее такой.
Начали появляться и другие спасители, многих из которых я не знал; а вот и дядюшка Сонье, вид которого меня рассмешил. Вероятно, пример дочери вынудил его преодолеть страх, страх, о котором догадывался лишь я. Он молча пожал мне руку, как человеку, вернувшемуся из дальнего пути. Он казался взволнованным, и, честное слово, я был тронут этим его волнением. Будущий тесть... Народа в садик набилось уже много, те, кто пришел позже, расспрашивали пришедших раньше, было довольно шумно. Наконец, на крыльце появились обе племянницы вдовы Шарло. Из-под пальто виднелись такие, как я себе и представлял, смешные ночные рубашки. Все расхохотались, когда они спросили, что произошло.
— Они только что проснулись!
— Они ничего не слышали!
Насмешники уже забыли, что и сами перетрусили. Но один голос покрыл смех, и голос этот не смеялся:
— Скажите-ка, а что это такое?
Тарнек держал в руках цилиндрическую бутылку, очень похожую на бутылку из-под молока, но закрытую стеклянной крышкой.
— Осторожно, внутри жидкость... Булькает... Я нашел ее под окном...
Он поставил бутылку на первую ступеньку крыльца и осторожно ее открыл.
— Странный запах. Не толкните меня, это может быть... Смотрите, вроде дымится...
От подошвы сабо Тарнек оторвал кусок старой кожи, налил на нее несколько капель жидкости. Послышалось ужасное шипенье концентрированной серной кислоты... Кусочек кожи на глазах растаял. Присутствующие отодвинулись, стало тихо, все смотрели на меня. Я почувствовал, как Лидия пожала мне руку. Мне было стыдно от этих сочувственных взглядов, стыдно за переживания Лидии. Эту бутылку
с серной кислотой, будь она неладна, я сам подложил на кучу тщательно вытоптанного перегноя. Настоящая потеха! Возможно, надо было запомнить фамилии всех, кто там был, их поведение, их замечания, удивленный или взволнованный вид. Но никто не волновался больше меня, кто-то даже должен был напомнить мне, чтобы я позвонил в полицию. Оставив толпу зевак, я направился в «Пти-Лидо». Естественно, со мной пошла Лидия, а также ее отец и еще несколько жителей острова, которых я не видел, но слышал их голоса в темноте. Я держал Лидию за руку, и ее рука с силой сжимала мою. Хоть в этом помогла моя комедия. Но счастье казалось таким хрупким. Ведь впереди было еще второе действие, которое состоится в «Пти-Лидо»... Многие из добровольных его исполнителей зашли в кафе, чтобы согреться и узнать, чем все закончится. Сейчас я позвоню. Мы договорились, что дверь кабины я оставлю открытой, говорить буду громко и четко. Я знал, что Лидия слышит наш разговор, и был в ярости. На другом конце провода комиссар полиции Кретея, казалось, думал, что я старательно играю роль.
— Я понимаю ваше волнение,— сказал он мне.— Мы будем через десять минут.
Я вернулся в общий зал.
— Комиссар будет здесь через десять минут.
Ни один из присутствующих не шелохнулся. У всех, должно быть, была чистая совесть... Хотя... Бертрикс сам сделает выводы, если будет из чего. Я попросил дядюшку Сонье приготовить мне грог. «Как в день тройного преступления»,— подумал я с иронией. Другие клиенты тоже заказали грог.
— В конце концов, этот убийца способствует вашей коммерции,— сказал я Сонье.
Он глянул на меня хмуро. Дядюшке Сонье совсем не хотелось смеяться. Я вспомнил, как недавно заметил, сидя за этим самым столиком, его дрожь, когда он пытался вытереть лоб. Очевидно, дядюшка Сонье снова начал дрожать за свои денежки; и за свою жизнь из-за этих денежек. Что касается Лидии, то она казалась удивительно спокойной, как-будто эта тревога принесла ей облегчение.
Дверь открылась, вошел комиссар полиции в сопровождении Пьера Бертрикса. За ними по очереди зашли какой-то мужчина в гражданском, в котором я узнал секретаря комиссара, а за ним два жандарма. Бертрикс не скупился на постановку. Ко мне обратился комиссар:
— Вот видите, я был прав, предупреждая вас. Мы пойдем на место происшествия. Но прежде всего расскажите мне со всеми подробностями все, что случилось, мой секретарь запишет ваши показания. Я считаю, что лучше всего это сделать здесь...
И там, перед невозмутимым Пьером Бертриксом, перед любопытными, которые меня слушали, перед хмурым дядюшкой
Сонье, стоящим за стойкой, перед Лидией мне снова пришлось повторить свою ложь. Я рассказывал очень осторожно, стараясь не вдаваться в лишние подробности. Комиссар поблагодарил меня. Я не осмеливался смотреть Лидии в глаза. Я пообещал себе вернуться сюда сегодня же вечером, как только будет покончено со всей этой комедией, и рассказать ей всю правду: кто такой Бертрикс, какую роль сыграл я и как дал себя на это уговорить. Я клялся себе, что сделаю это-сегодня же вечером.
— А теперь пойдемте к вам домой, месье Норрей,— сказал мне Пьер Бертрикс.
На этот раз никто нас не сопровождал. Я думал, что сумею переброситься несколькими словами наедине с Пьером Бертриксом или комиссаром, расспросить их, к каким выводам они пришли по ходу нашей операции, рассказать им, как отвратительна мне роль, которую приходится играть, вырваться хотя бы на несколько минут тем или иным способом из нами самими созданной иллюзии, пробить, наконец, глухую стену, отделявшую меня от правды. Никакой возможности. Мы все четверо шли рядышком, комиссар, его секретарь, Бертрикс и я, а сразу за нами — жандармы. Те, по всей вероятности, не были посвящены в замысел, равно как и секретарь. Я промолчал.
Племянницы вдовы Шарло закрыли дверь в дом, но оставили гореть лампочку на крыльце, так как в саду еще были люди, что-то около десятка. Бутылка с серной кислотой все еще стояла внизу, возле ступенек. Комиссар и Бертрикс серьезно ее рассматривали под заинтересованными взглядами любопытных. При свете карманных фонариков жандармы обследовали кучу перегноя под моим окном, водосточную трубу...
— Искать следы в садике бесполезно,— заметил детектив.— Месье Норрей, вам не следовало пускать сюда людей, ведь все затоптали.
Я едва было не ответил ему резко, но сдержался. Хотя меня не покидало ощущение, будто он, чувствуя мое раздражение, испытывает злое наслаждение, и свидетельством тому его замечания. Племянницы с молчаливым испугом встретили вторжение полиции в свой дом. Бертрикс внимательно осмотрел стекло в моем окне:
— Сработано на совесть. Вы ничего не слышали?
— Нет.
Он не улыбался. Спросил, в котором часу я пошел в свою комнату, чтобы лечь спать, каждый ли вечер я возвращаюсь в одно и то же время, не заметил ли я ничего подозрительного накануне. Секретарь комиссара прилежно записывал мои ответы.
— Великолепно,— подытожил Бертрикс.— Теперь мы вас покинем. Самое для вас неприятное, что вы, наверное, сможете вставить стекло только через несколько дней. Будете мерзнуть.
— Я не подумал об этой детали,— ответил я,— иначе...
Бертрикс нахмурился...
— Иначе что?
— Ничего. Я бы заклеил дырку бумагой.
Полицейские собирались уходить. Уже закрывая калитку, комиссар повернулся ко мне.
— Во всяком случае, не опасайтесь за свою безопасность, господин Норрей...
— Я не опасаюсь, я...
И сразу же умолк, еще более разъяренный на себя: как мог я такое сказать, когда прекрасно знал, что за этим стоит? Фу, черт! Как тяжело держаться с достоинством, когда уже начал лгать!
— Оба жандарма будут этой ночью охранять ваш дом,— закончил комиссар.
— Да что вы, это лишнее!
— Ничуть,— ответил Пьер Бертрикс.
Я посмотрел на него. Он выдержал мой взгляд. Нас окружали любопытные, и, конечно, прислушивались. Что мне оставалось, как не сдаться? Комиссар велел соседям расходиться. Еще он попросил, чтобы я закрыл калитку на ключ и отдал его жандармам.
— Они вернут его вам завтра утром, а если не они, то их товарищи, которые придут их сменить. Эти предосторожности отнюдь не излишни.
Комиссар с Пьером Бертриксом и секретарем ушли. Жандармы встали на пост. Я пропускаю первую фазу своих одиноких раздумий, которые вскоре сменились приступом ярости. Действительно, я находился под арестом. Вот к чему привела моя уступчивость: теперь я дома под надзором. И речи быть не может о том, чтобы вернуться в «Пти-Лидо», увидеться с Лидией или с кем-нибудь еще раньше, чем завтра. Мое раздражение не могло найти выход в этой стене. Тяжело было поверить, что Пьер Бертрикс не преследовал именно таких целей. Какую игру затеял со мной этот человек, который с первого взгляда пленил меня простотой и откровенностью?
Откровенность... Понятно, что это слово вскоре обернется против меня. Я сердился на Пьера Бертрикса за то, что он втянул меня в эту «имитацию преступления», в эту фальшивую игру, которая заставляла меня лгать, но разве я сам по собственной воле не скрыл от него большую часть правды? Постепенно в темноте и тиши ночи высветилось все безумие моего поведения. Безумие, не сильно ли сказано? Судите сами. Произошли три ужасных преступления, три еще недавно живых и здоровых человека с обезображенными лицами покоились теперь в гробах, а я, у которого в руках, возможно, была нить, которая
помогла бы поймать преступника,я молчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21