- В этом году все в порядке. В прошлом году не ладилось, да и в
позапрошлом тоже, но этой осенью я опрыскал все, до последнего листика.
Надеюсь, и ты опрыскал свою рассаду?
- Нет. Я всю ее вырвал и посадил другую, которую насекомые не трогают.
- Да, Герберт, надо бы и мне сделать то же самое. Жаль, жаль! Как
видишь, мы подошли к фруктовым деревьям. Мне хотелось бы с тобой
посоветоваться насчет обрезки. Тебе не кажется, что я перестарался?
- По-моему, нет. Я обычно подстригаю немного - то тут, то там и,
пожалуй, _вот здесь_. Лишнее отхватить - дереву повредить.
- А как ты опрыскиваешь, Герберт?
- Чем чаще, тем лучше. Я обычно стараюсь опрыскивать не только крону,
но и ствол, при этом раствор беру несколько крепче, чем указано на
этикетке... - И т.д. и т.п.
Считается, что английские телезрители должны смотреть такие передачи
часами. Глубокий смысл преподаваемых советов заключается в том, что
_сейчас_ уже ничего сделать нельзя. Надо было проделать все это в феврале
прошлого года, но успех обеспечен только в том случае, если еще что-то
проделано в позапрошлом году, в апреле. Так что любовь к подобным
передачам - мера чистого энтузиазма. Тот, кто их смотрит, воистину
привязан к земле.
Для пользы дела будем считать, что читатель довольствуется небольшим
газончиком, траву на котором летом раз в неделю подстригает приходящий
садовник. Если вы хотите узнать больше, возьмите какую-нибудь другую
книгу. Заодно можете в корне пересмотреть свой теперешний образ жизни: дом
и семья - предостаточная нагрузка на одного мужчину. Если вы хотите еще и
сады разводить, значит, вы сами роете себе яму.

ДЕТИ
В прежние времена женатый человек почти неизбежно обзаводился
семейством и только высокая детская смертность предотвращала угрозу
перенаселения. В примитивном обществе детей рассматривали как
разновидность социального страхования - предполагалось, что они вырастут и
будут покоить своих родителей в старости. В наше время людям предоставлен
более свободный выбор и многие предпочитают на несколько лет отложить
появление потомства, а то и вовсе не заводить детей. Когда женщина
допускает беременность, это значит, что родители совместно приняли
решение, и в этом ясно выражено их желание иметь потомство. Такое решение
обзавестись детьми супружеская пара принимает, исходя из двух возможных
побуждений. Жена знает, что ей, как женщине, дано испытать два
значительных переживания: замужество и рождение детей. Если она пережила и
то, и другое, она сравнялась в этом отношении с любой другой женщиной,
если же чего-то не хватает, она может почувствовать себя обделенной, а
если у нее не было ни мужа, ни детей, то и совсем обездоленной. Муж со
своей стороны должен сочувствовать жене, которая ищет полного
удовлетворения, - отчасти потому, что он ее любит, а отчасти и потому, что
ему совершенно ясно: если она будет разобижена, вся семейная жизнь пойдет
прахом. Но у него, возможно, есть и свои причины желать продолжения рода.
Может быть, ему нужно думать о наследниках, которые носили бы его имя,
поддерживали родовые традиции, приумножали родовое имущество. Обычно это
особенно бросается в глаза, если семья знатна или богата, но и в более
заурядных семействах тоже бывает и семейное дело, и фамильное состояние.
Некоторые способности и склонности подчас передаются по наследству. По
целому ряду причин - иногда совершенно непостижимых - мужчина хочет иметь
сына, а если он пессимистически настроен, то и нескольких сыновей - чтобы
застраховаться на случай естественных потерь. В отличие от своей жены
мужчина обычно умеет предвидеть будущее и смотрит на младенца как на
временную помеху: как-никак из него вырастет будущий наследник. Здравый
смысл порой подсказывает мужчине, что сын может добиться в жизни большего,
чем его отец. Таким образом, мужчина даже привыкает ставить интересы семьи
превыше собственных.
В современном мире, как ни странно, проблему человеководства обходят
молчанием, возможно, потому, что ее изучение может натолкнуть на выводы,
идущие вразрез с нашими религиозными и политическими взглядами. Широко
известно, что выдающиеся способности часто возникают в том случае, когда в
породе есть линия, уже проявившая разнообразную одаренность. Сельский
батрак, выбившись в егеря, женится на дочке полисмена, а его старший сын в
свое время получает звание фармацевта. Фармацевт женится на учительнице, у
них появляются дети, и один из сыновей становится дантистом. Зубной врач -
так он предпочитает именоваться - женится на дочери ученого и с гордостью
следит за блестящей карьерой младшего сына, который становится всемирно
известным специалистом по сердечным болезням. Вторая жена знаменитости -
дочь и наследница преуспевающего финансиста, так что ее дети могут
позволить себе роскошь заниматься политикой. Один из них в конце концов
добирается до места министра внутренних дел и вступает в палату лордов с
титулом виконта Чертечтолля.
Ничего особенного в этой истории нет. Передача способностей по
отцовской линии оказалась довольно устойчивой, а сам политический деятель
- это, безусловно, голова. Но что будет дальше? Быть может, достопочтенный
министр истощил все семейные запасы ума и энергии и оставил после себя
немощных и слабоумных сыновей? А может быть, есть основания ожидать, что
следующее поколение окажется еще более блестящим? Мы так мало знаем, а тут
еще нет единого мнения о том, как измеряется успех, и эти разногласия нас
окончательно запутывают. Но нам известно, что сыну знаменитого отца
непривычно пробивать себе дорогу собственными силами, да и вообще он
сознает, что ему не по плечу поддерживать прежнюю славу. Тогда он мирно
выбывает из игры и садится писать биографию своего отца; женится он на
аристократке или на красавице и - вполне вероятно - умирает бездетным.
Хотя общепринятой теории на этот счет не существует, мы можем довольно
точно представить себе путь восхождения семейства к славе и могуществу.
Так, можно принять за аксиому, что В, которому расчистил дорогу его отец
А, будет считать себя обязанным добиться для своего сына С еще более
высокого положения. Его чувство фамильной гордости можно понять, а польза
для общества в целом не вызывает сомнения. Напротив, семейство, плодящее в
каждом поколении тупиц и бездельников, никакой пользы обществу не
приносит. Если уж разводить какую-то породу, следует предпочесть ту,
которая улучшается.
Итак, предположив, что люди все-таки хотят иметь детей, обсудим теперь
их количество. Все авторитеты выступают против единственного ребенка, так
что двое - это количество минимальное, но недостаточное для поддержания
народонаселения на постоянном уровне. Может быть, когда в семье есть дочь
и сын, она кажется хорошо уравновешенной, но не слишком ли многое ставится
в зависимость от единственного сына? Помните, что какой-нибудь болезни или
несчастья достаточно, чтобы прервать мужскую линию в роду, - не стоит ли
позаботиться о резервах? Большинство людей считает, что семью только в
таком случае можно считать полноценной. И если она продолжает расти, то
только потому, что все время рождаются девочки: например, если второй
ребенок (или даже третий) - женского пола, то в семье все так же остается
или единственный мальчик, или одни девочки. Вот и получается: плодятся
дочки, пока ждут сыночка. Но семьи, где пятеро или больше детей, как
правило, нежелательны. Конечно, и в большой семье дети могут получить
хорошее воспитание, но только если родители целиком принесут себя в
жертву. Пятеро детей, между которыми примерно по два года разницы, - это
же четверть века, в большей или меньшей степени заполненная стиркой
пеленок и проверкой домашних заданий. Это оправданно только в том случае,
если считать, что дети главнее родителей. Но почему мы должны так считать?
Конечно, в некоторых случаях это бесспорный факт, но нет ничего нелепее
утверждения, что родители должны всегда жить только ради детей. Ребенок
_может оказаться_ Исааком Ньютоном, верно, но ведь и отец _может
оказаться_ Иоганном Себастьяном Бахом! Считать за правило, что каждое
поколение менее ценно, чем последующее, просто смешно, и ни к чему
хорошему это не приведет.
Первый ребенок обычно появляется на свет года через два после свадьбы,
и вполне возможно, что это наилучшее решение. Потому что, если люди
поженились только ради романтической любви, ее хватает в среднем как раз
на два года и конец ее знаменуется открытием, что кто-то другой - или
другая - еще более достоин романтической любви. Так что первый ребенок
появляется вполне кстати, скрепляя союз, который без него мог бы
распасться. Обычно не принято откладывать на более долгий срок рождение
детей, а вот ранние браки, как мы уже убедились, все больше входят в моду,
и мало кто из молодоженов успевает всерьез заинтересоваться чем-либо,
кроме собственного дома. В этом случае откладывать рождение первого
ребенка тоже не стоит, потому что тогда сам брак подвергается опасности.
Выйдя замуж в восемнадцать и став матерью в двадцать, современная девушка
вступает в тот период (занимающий 20-25 лет), когда вся ее жизнь в
основном посвящена материнским заботам. Если предположить, что этот период
закончится, когда младшему ребенку исполнится, скажем, четырнадцать лет,
то жене и матери стукнет сорок (или около того), когда она наконец получит
право на заслуженный отдых. В этом возрасте учиться новой профессии
поздновато, а уходить на покой еще рано. Некоторые женщины постараются
найти утешение в роли бабушки, но еще нестарый человек не может (или не
должен) посвящать все свое время воспитанию внучат.
Именно теперь, может быть, нам захочется сказать, что жизнь, увы, полна
трудностей, от которых никуда не денешься. Но рассматриваемая проблема, в
частности, возникла совсем недавно, и теоретически она вполне разрешима. В
прежнее время родители обычно распределяли свои обязанности между
няньками, кормилицами, гувернантками и учителями. В трудовых семьях детей
отдавали в подмастерья с семи лет, а работать они начинали и с пяти.
Только в двадцатом веке возникло убеждение, что родители должны лично
заботиться о воспитании своих детей-подростков. Один из современников
королевы Виктории отмечает в своем дневнике, что его отец разговаривал с
ним всего один раз. Другой викторианец похвалил нянюшку, проходившую мимо,
за то, что у нее такие чистенькие детки, а она ему ответила, что детишки,
которых он не узнал, его собственные чада. В восемнадцатом веке, при
тогдашнем образе жизни, приемные родители были необходимы - хотя бы для
того, чтобы воспитывать городских детей на свежем воздухе. Многие из ныне
здравствующих леди практически не встречались со своими малолетними
отпрысками, а собственных родителей они припоминают смутно, потому что те
никогда не заглядывали в детскую. Если в доме хватает прислуги, мать может
видеться со своими детьми по нескольку минут в день, а отцу ничего не
стоит вообще с ними не сталкиваться. Но обстоятельства переменились, и
теперь все члены семьи живут в обстановке, которую многие уже стали
считать "естественной"; но никто не предвидел, к чему все это приведет.
Выигрывают ли от этого дети, еще неизвестно, а вот родители, безусловно,
многое теряют. Годы и годы подряд - полжизни! - они вынуждены
приспосабливать все свои разговоры к уровню маленького ребенка или
школьника. В их собственном умственном развитии наступает полный застой.
Очень немногие люди понимают, в какой мере разговоры способствуют
нашему развитию (или задерживают его). Может быть, наш ум зависит от
воспитания, но умение применять его на практике оттачивается в спорах. Мы
обучаем друг друга уговорами и спорами, насмешкой и разумными доводами. И
больше всего мы можем почерпнуть от людей необыкновенных, мудрое и тонкое
красноречие которых заставляет нас внимать их речам в молчании. Но если от
общения с такими людьми наш разум становится острее, то разговор с
узколобыми и недалекими людьми его только притупляет. Наши попытки поучать
малышей и подростков приводят к одному: в конце концов мы сами скатываемся
на доступный им уровень понимания. Они набираются ума-разума, а мы его
теряем; мы настолько выдыхаемся, стараясь растолковать им начало алфавита,
что сами уже не в силах добраться до середины. Поучающий расплачивается
тем, что сам перестает развиваться. Мы видим, что для школьных учителей
это стало правилом, недаром их всегда считают не совсем настоящими
взрослыми. Но мы не замечаем, что эта судьба в какой-то мере постигает и
родителей. Мы никогда не видим линии, ограничивающей наш собственный
умственный горизонт. Наш разум - предмет измерения - одновременно является
и единственной доступной нам мерой. У нас нет возможности узнать,
насколько умнее мы были бы в других условиях. И все же мы изо дня в день
позволяем нашему разуму притупляться. Когда семейство викторианской эпохи
рассаживалось вокруг обеденного стола, соблюдалось одно правило: старшие
говорят, младшие слушают. Некоторые темы в разговоре не затрагивались,
отдельные вопросы обсуждались по-французски, но младшим было чему
поучиться. Более того, у них была возможность осознать собственное
невежество и научиться выражать свои мысли более связно. В наши дни
разглагольствуют дети, а слушают родители - пользы никакой и ни для кого,
а вред вполне очевидный.
Чтобы наглядно представить себе это, соберем к ужину современное
семейство. Отец вернулся из города в предместье, ребята пришли из школы. В
семье, кроме родителей, две дочери, Джоанна и Рейчел (десяти и семи лет),
и один сын, Тимоти, пяти лет. Девочки учатся в одной школе, а Тимоти ходит
в детский садик рядом с домом. Скрытый магнитофон запечатлевает для
потомков следующую беседу:
Папа. Скажи-ка, Тимоти, что ты сегодня узнал в детском садике?
Тимоти. Ничего.
Папа. Что же вы делали целый день?
Тимоти. Нам давали печеные яблоки и пирог.
Мама. А перед этим?
Тимоти. Сосиски с фасолью.
Рейчел. У него только еда на уме.
Тимоти. Врешь! У-у, противная!
Мама. Ну, будет, будет. А что у тебя, Джоанна?
Джоанна. А у нас новенькая учительница. Зовут мисс Кроули, и все
говорят, училка что надо, только вот очки носит.
Рейчел. Спорим - ты уже нацелилась пролезть в любимчики.
Джоанна. Нет уж, пусть Диана подлизывается.
Рейчел. Конечно, Диана всегда первая.
Джоанна. А вот и нет. Мисс Кроули сказала, что у меня талант и рисую я
лучше всех.
Рейчел. А ты бы лучше не путала про Библию!
Джоанна. Ты же обещала. Не смей! Молчи!
Рейчел. Подумаешь! Вот смех!.. Как это... Исав был обезьяночеловеком...
Джоанна. Не смей, Рейчел! (Кричит.) ЗАТКНИСЬ!!!
Мама. Не шумите, дети. Тим, ты нашел свой комикс? Он лежал на кухонном
столе.
Тимоти. Мировая книжка! Там про кота Клаудиуса, он плавать не умеет, а
рыбки ему хочется. Там такой пруд (чертит пальцем на скатерти): вот здесь
забор, а тут - будка, в ней живет собака Кусака, она ненавидит кошек. А у
Клаудиуса удочка, во-о-т такой длины (широко разводит руки) и крючок на
конце, и он ка-ак размахнется (показывает, сбивая при этом свою кружку с
молоком)...
Мама. Скорее неси тряпку, вытирай!
Постепенно порядок восстанавливается.
Рейчел. А книжка все равно дурацкая. Для малышни.
Тимоти. Неправда! Врешь! (Ревет.)
Мама. Нельзя так, Рейчел. Тебе эта книжка не нравится, потому что ее
написали для мальчиков, понимаешь? Тиму она очень нравится.
Джоанна. А он по этой книжке своей шайкой верховодит.
Рейчел. Нет у него никакой шайки.
Тимоти. А вот и есть! И моя шайка всегда ихнюю бьет!
Рейчел. Это чью же?
Тимоти. Фредди и Майкла. А вот и не угадаешь, что мы им сегодня
подстроили.
Джоанна. А ну, расскажи-ка.
Тимоти. Выкопали огромную яму, глубокую-преглубокую, и налили туда
воды. Сверху набросали листьев и мусора, как будто там трава растет. Потом
мы как побежим, а они за нами - в погоню! - и все в яму - плюх, фр-р-р,
буль-буль-буль! (Неистово размахивает руками, но мама уже успела вовремя
убрать кружку.)
Рейчел. Значит, ты с Тедди выкопал огромную яму прямо в садике, когда
гуляли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66